Говард Филлипс Лавкрафт

ДАНВИЧСКИЙ УЖАС

(The Dunwich Horror)
Напи­са­но в 1928 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод П. Лебе­де­ва

////

Отшель­ни­ки: Ста­рик Уот­ли и его жена, заклю­ча­ют ужас­ный союз с Дья­во­лом. И через неко­то­рое вре­мя у них рож­да­ет­ся сын, назван­ный Уил­бу­ром. Выро­стая не по годам быст­ро, смыш­ле­ный пацан ста­но­вит­ся гро­зой мест­ных жите­лей. Сна­ча­ло его боя­лись толь­ко живот­ные, но ско­ро его будет боять­ся весь мир! Да, это было рож­де­ние Анти­хри­ста. Кро­ва­вые обря­ды во вре­мя страш­ных гроз, чте­ние запрет­ных книг, таких как “Тай­на Чер­вей” и зна­ме­ни­тый “Некро­но­ми­кон”. На зем­лю вызы­ва­ет­ся Все­лен­ский Ужас. И этот Ужас вско­ре полу­ча­ет сво­бо­ду. Бррр!

“Гор­го­ны, Гид­ры и Химе­ры – страш­ные рас­ска­зы о Целе­но и Гар­пи­ях все они могут вос­со­зда­вать­ся в моз­гу языч­ни­ка – одна­ко все они на самом деле суще­ство­ва­ли. Все это – копии, типы – точ­нее архе­ти­пы, кото­рые есть в нас, и они суще­ству­ют от века.

Ина­че каким же обра­зом то, что наяву мы счи­та­ем выдум­кой, может ока­зы­вать на нас вли­я­ние? Раз­ве мы испы­ты­ва­ем ужас при мыс­ли о них пото­му, что счи­та­ем спо­соб­ны­ми при­чи­нить нам физи­че­скую боль? нет, мень­ше все­го! Эти стра­хи име­ют куда более древ­нее про­ис­хож­де­ние. Они берут нача­ло за пре­де­ла­ми тела – ина­че гово­ря, не будь тела, они бы все рав­но суще­ство­ва­ла…

Так что страх, о кото­ром здесь идет речь, чисто духов­ной при­ро­ды то что он столь же силен, сколь и не при­вя­зан ни к одно­му зем­но­му объ­ек­ту, то что он пре­об­ла­да­ет в пери­од наше­го без­гре­хов­но­го мла­ден­че­ства – все это затруд­ня­ет поиск реше­ния, кото­рое поз­во­ли­ло бы нам про­ник­нуть в глу­би­ны наше­го дозем­но­го суще­ство­ва­ния и хотя бы одним глаз­ком загля­нуть в стра­ну теней, что была до появ­ле­ния чело­ве­ка”.

Чарльз Лэмб «Ведь­мы и дру­гие ноч­ные стра­хи»

Глава 1

Если чело­век, путе­ше­ству­ю­щий по север­ным рай­о­нам цен­траль­но­го Мас­са­чу­сет­са, на раз­вил­ке дорог в Эйл­с­бе­ри близ Динз-Кор­нерс повер­нет не в ту сто­ро­ну, то он ока­жет­ся в пустын­ном и любо­пыт­ном месте. Мест­ность ста­но­вит­ся более воз­вы­шен­ной, а окайм­лен­ные зарос­ля­ми верес­ка сте­ны кам­ня все бли­же и бли­же под­хо­дят к колее пыль­ной изви­ли­стой доро­ги. Дере­вья в мно­го чис­лен­ных полос­ках леса кажут­ся черес­чур боль­ши­ми, а дикие тра­вы, сор­ня­ки и зарос­ли кума­ни­ки чув­ству­ют себя здесь куда воль­гот­нее, чем в обжи­тых рай­о­нах. В то же вре­мя засе­ян­ные поля ста­но­вят­ся более скуд­ны­ми и встре­ча­ют­ся все реже; а немно­го­чис­лен­ные раз­бро­сан­ные здесь дома несут на себе уди­ви­тель­но сход­ный отпе­ча­ток ста­ро­сти, раз­ру­ше­ния и запу­щен­но­сти. Сам не зная поче­му, путе­ше­ствен­ник не реша­ет­ся спро­сить доро­гу у кого-либо из оди­но­ких людей гру­бо­ва­той наруж­но­сти, сидя­щих на полу­раз­ва­лив­ших­ся кры­леч­ках или рабо­та­ю­щих на наклон­ных лугах сре­ди раз­бро­сан­ных там и сям кам­ней. Эти фигу­ры выгля­дят столь тихи­ми и воро­ва­ты­ми, что сра­зу чув­ству­ешь при­сут­ствие чего-то угро­жа­ю­ще­го, от чего луч­ше дер­жать­ся подаль­ше. Когда доро­га под­ни­ма­ет­ся так высо­ко, что видишь горы над тем­ны­ми леса­ми, ощу­ще­ние неяс­ной тре­во­ги уси­ли­ва­ет­ся.

Вер­ши­ны кажут­ся слиш­ком закруг­лен­ны­ми и сим­мет­рич­ны­ми, что­бы дать чув­ство ком­фор­та и есте­ствен­но­сти, а порой на фоне неба с осо­бой чет­ко­стью выри­со­вы­ва­ют­ся стран­ные коль­ца высо­ких камен­ных колонн, кото­ры­ми увен­ча­на боль­шая часть этих вер­шин.

Узкие уще­лья и овра­ги неяс­ной глу­би­ны пере­се­ка­ют доро­гу, а пере­бро­шен­ные через них гру­бо ско­ло­чен­ные мосты все­гда кажут­ся доволь­но опас­ны­ми. Когда доро­га вновь начи­на­ет идти под уклон, появ­ля­ют­ся участ­ки боло­ти­стой мест­но­сти, вызы­ва­ю­щие инстинк­тив­ную непри­язнь, а по вече­рам – насто­я­щий страх из-за стре­ко­та неви­ди­мых козо­до­ев; свет­ляч­ков, тан­цу­ю­щих в необык­но­вен­ном изоби­лии; хрип­лою и рез­ко­го, непри­ят­но настой­чи­во­го сви­ста жаб. Узкая свер­ка­ю­щая лен­та Мис­ка­то­ни­ка в его вер­хо­вьях очень напо­ми­на­ет змею, когда он, изги­ба­ясь, под­хо­дит к под­но­жию купо­ло­об­раз­ных хол­мов.

По мере при­бли­же­ния к хол­мам, путе­ше­ствен­ник начи­на­ет опа­сать­ся их леси­стых скло­нов боль­ше, чем увен­чан­ных кам­ня­ми вер­шин. Эти скло­ны под­ни­ма­ют­ся вверх, такие тем­ные и кру­тые, что воз­ни­ка­ет жела­ние оста­вить их в сто­роне, но доро­га не поз­во­ля­ет их мино­вать. По дру­гую сто­ро­ну скры­то­го дере­вья­ми мости­ка вид­на малень­кая дере­вуш­ка, укрыв­ша­я­ся меж­ду рекой и вер­ти­каль­ным скло­ном Круг­лой Горы, и тут путе­ше­ствен­ни­ка удив­ля­ет зре­ли­ще полу­сгнив­ших дву­скат­ных крыш, напо­ми­на­ю­щих ско­рее о ста­рых архи­тек­тур­ных тра­ди­ци­ях, чем о типич­ных стро­е­ни­ях этой мест­но­сти. Боль­шин­ство домов бро­ше­ны и вот-вот рух­нут, а цер­ковь с раз­ру­шен­ной коло­коль­ней слу­жит скла­дом для хозяй­ствен­но­го скар­ба оби­та­те­лей дерев­ни.

Жут­ким кажет­ся дове­рять­ся тем­но­му тон­не­лю мости­ка, но ино­го пути нет.

Когда же пере­би­ра­ешь­ся на дру­гую сто­ро­ну, сра­зу ощу­ща­ешь сла­бый, но какой-то сквер­ный запах дере­вен­ской ули­цы, запах пле­се­ни и мно­го­лет­не­го гни­е­ния.

Мино­вав это место, путе­ше­ствен­ник все­гда испы­ты­ва­ет чув­ство облег­че­ния, а затем сле­ду­ет по узкой дорож­ке, оги­ба­ет под­но­жия хол­мов и пере­се­ка­ет глад­кую рав­ни­ну, пока, нако­нец, вновь нее попа­да­ет на раз­вил­ку в Эйл­с­бе­ри. И лишь тут он ино­гда узна­ет, что, ока­зы­ва­ет­ся, про­ехал через Дан­вич.

Посто­рон­ние ста­ра­ют­ся как мож­но реже загля­ды­вать в Дан­вич, а после одно­го ужас­но­го пери­о­да все ука­за­те­ли, где он было отме­чен, убра­ли.

Окру­жа­ю­щий ланд­шафт, если рас­смат­ри­вать его с обыч­ной эсте­ти­че­ской точ­ки зре­ния, даже более чем пре­кра­сен; тем не менее ника­ко­го при­то­ка худож­ни­ков или про­сто люби­те­лей лет­них путе­ше­ствий Дан­вич не зна­ет. Пару веков назад, когда никто не посме­и­вал­ся над рас­ска­за­ми о слу­жи­те­лях Сата­ны, ведь­ми­ной кро­ви и стран­ных лес­ных оби­та­те­лях, было при­ня­то вся­че­ски избе­гать этой мест­но­сти. В наш раци­о­наль­ный век – с тех пор, как дан­вич­ский ужас 1928 года был замят уси­ли­я­ми людей, кото­рые искрен­нее бес­по­ко­и­лись о бла­го­по­лу­чии город­ка, да и все­го наше­го мира – люди, сами не зная поче­му, про­дол­жа­ют осте­ре­гать­ся это­го места. По всей види­мо­сти, одной из при­чин явля­ет­ся то, что мест­ный жите­ли ныне замет­но опу­сти­лись, дале­ко прой­дя по пути регрес­са и упад­ка, столь харак­тер­но­му для мно­гих захо­луст­ных угол­ков Новой Англии. В конеч­ном ито­ге они, как бы обра­зо­ва­ли свою соб­ствен­ную расу, име­ю­щую явные при­зна­ки умствен­но­го и физи­че­ско­го вырож­де­ния и узко­род­ствен­ных кров­ных свя­зей. Уро­вень их интел­лек­ту­аль­но­го раз­ви­тия удру­ча­ю­ще низок, и при этом лето­пись их дея­ний бук­валь­но про­пи­та­на пороч­но­стью, убий­ства­ми, кро­во­сме­ше­ни­я­ми и акта­ми неопи­су­е­мой жесто­ко­сти и извра­щен­но­сти.

Пред­ста­ви­те­ли ста­рей­ших семей, двух или трех, при­е­хав­ших из Сале­ма в 1692 году, смог­ли каким-то обра­зом удер­жать­ся над уров­нем общей дегра­да­ции; хотя мно­гие вет­ви этих семей столь силь­но сме­ша­лись с про­чей мас­сой, что толь­ко име­на напо­ми­на­ли об их про­ис­хож­де­нии. Неко­то­рые из Уот­ли­сов и Бишо­пов все еще посы­ла­ли сво­их стар­ших сыно­вей в Гар­вард и Мис­ка­то­ник, хотя сыно­вья эти ред­ко воз­вра­ща­лись под ста­рый заплес­не­ве­лый кров, где роди­лись они сами и их пред­ки.

Никто, даже те, кому были извест­ны все обсто­я­тель­ства недав­них кош­мар­ных собы­тий, не смог бы объ­яс­нить, что же все – таки с Дан­ви­чем не в поряд­ке; меж­ду тем ста­рые леген­ды рас­ска­зы­ва­ли о гре­хов­ных обря­дах и тай­ных собра­ни­ях индей­цев, во вре­мя кото­рых они вызы­ва­ли при­зра­ков с боль­ших круг­лых хол­мов и выкри­ки­ва­ли исступ­лен­ные моле­ния, откли­ка­ми на кото­рые были гром­кий треск и гро­хот, доно­сив­ши­е­ся из-под зем­ли. В 1747 году пре­по­доб­ный Эби­джа Ход­ли, недав­но при­быв­ший в при­ход­скую цер­ковь Дан­вич-Вил­ледж, про­из­нес памят­ную про­по­ведь по пово­ду близ­ко­го сосед­ства Сата­ны и его мерз­ких слуг; в част­но­сти, он ска­зал:

«Нуж­но при­знать, что Бого­хуль­ства Демо­нов Ада слиш­ком хоро­шо извест­ны, что­бы их мож­но было отри­цать: про­кля­тые голо­са Аза­зе­ля и Баз­ра­э­ля, Веель­зе­ву­ла и Вели­а­ла слы­шат­ся сей­час из-под зем­ли, о чем сооб­ща­ли заслу­жи­ва­ю­щие дове­рия оче­вид­цы, ныне живу­щие. Я лич­но не далее чем две неде­ли назад очень явствен­но уло­вил раз­го­вор меж­ду Дья­воль­ски­ми Сила­ми, когда нахо­дил­ся у хол­ма за моим домом; он сопро­вож­дал­ся трес­ком и гро­хо­том, сто­на­ми, скре­же­том, шипе­ни­ем и сви­стом, изда­вать кото­рые не спо­соб­но ни одно суще­ство на зем­ле, Зву­ки эти несо­мнен­но исхо­дят из тех пещер, обна­ру­жить кото­рые дано толь­ко чер­ной Магии, а отпе­реть – одно­му Дья­во­лу».

Мистер Ход­ли исчез вско­ре после тою, как про­чел эту про­по­ведь, одна­ко текст ее, отпе­ча­тан­ный в Спринг­фил­де, сохра­нил­ся до наших дней. Сооб­ще­ния о стран­ных зву­ках и шумах близ хол­мов про­дол­жа­ют еже­год­но посту­пать и все еще оста­ют­ся загад­кой для гео­ло­гов и физио­гра­фов.

Дру­гие пре­да­ния рас­ска­зы­ва­ют о непри­ят­ных запа­хах, ощу­ти­мых побли­зо­сти от вен­ча­ю­щих хол­мы колец из камен­ных колонн, о воз­душ­ных пото­ках, шум кото­рых доно­сит­ся из опре­де­лен­ных точек на дне боль­ших овра­гов; были и леген­ды, отно­ся­щи­е­ся к так назы­ва­е­мо­му Дво­ру Тан­цев Дья­во­ла – откры­то­му всем вет­рам, лишен­но­му рас­ти­тель­но­сти скло­ну хол­ма. И еще мест­ные жите­ли смер­тель­но боя­лись мно­го­чис­лен­ных козо­до­ев, кото­рые заво­ди­ли свои пес­ни теп­лы­ми ноча­ми. Уве­ря­ли, что эти пти­цы – при­зра­ки, под­жи­да­ю­щие души уми­ра­ю­щих, и что они изда­ют свои кри­ки в уни­сон с их послед­ни­ми труд­ны­ми вздо­ха­ми. Если они могут пой­мать летя­щую душу, когда та поки­да­ет тело, то они мгно­вен­но уле­та­ют с ней, изда­вая дья­воль­ский смех; если им не уда­ет­ся это­го сде­лать, то они посте­пен­но погру­жа­ют­ся в мол­ча­ние.

Эти сказ­ки, разу­ме­ет­ся, уже уста­ре­ли и сей­час зву­чат курьез­но, ибо они при­шли к нам с очень древ­них вре­мен. Дан­вич в самом деле был очень стар – древ­нее, чем любое из посе­ле­ний, нахо­дя­щих­ся в пре­де­лах трид­ца­ти миль от него. К югу от дерев­ни еще до сих пор мож­но видеть сте­ны погре­ба и дымо­ход ста­рин­но­го дома Бишо­пов, кото­рый был постро­ен до 1700 года; а руи­ны мель­ни­цы у водо­па­да, постро­ен­ной в 1806 году, были самым совре­мен­ным образ­цом архи­тек­ту­ры. Про­мыш­лен­ность не при­жи­лась в этих местах, и раз­вер­нув­ше­е­ся в девят­на­дца­том веке фаб­рич­ное дви­же­ние ока­за­лось тут недол­го­веч­ным, Ста­рей­шим соору­же­ни­ем были огром­ные коль­ца гру­бо выте­сан­ных камен­ных колонн на вер­ши­нах хол­мов, но они отно­си­лись к про­дук­там дея­тель­но­сти индей­цев, а не жите­лей Дан­ви­ча. Рос­сы­пи чере­пов и чело­ве­че­ских костей, обна­ру­жен­ные внут­ри этих колец, а так­же вокруг огром­ною, в фор­ме сто­ла, кам­ня на Сто­ро­же­вом Хол­ме, под­твер­жда­ли рас­про­стра­нен­ное пред­став­ле­ние о том, что здесь рас­по­ла­га­лись места захо­ро­не­ний Покум­ту­ков, хотя мно­гие антро­по­ло­ги, отвер­гая неве­ро­ят­ность подоб­но­го объ­яс­не­ния, наста­и­ва­ли на том, что эти остан­ки людей евро­пео­ид­ной расы.

Глава 2

В окрест­но­стях Дан­ви­ча, в боль­шом и частич­но необи­та­е­мом фер­мер­ском доме у скло­на хол­ма, в четы­рех милях от дерев­ни и в полу­то­ра милях от бли­жай­ше­го жилья, в вос­кре­се­ние, 2 фев­ра­ля 1913 года, в 5 часов утра родил­ся Уил­бур Уот­ли. Дату запом­ни­ли, пото­му что это было Сре­те­ние, кото­рое жите­ли Дан­ви­ча отме­ча­ли под дру­гим назва­ни­ем, а еще и пото­му, что этой ночью все-соба­ки в окру­ге бес­пре­рыв­но зали­ва­лись лаем, а с хол­мов доно­сил­ся шум.

Менее зна­чи­тель­ным пред­став­ля­лось то обсто­я­тель­ство, что мать была из семьи Уот­ли, внешне непри­вле­ка­тель­ная, даже урод­ли­вая аль­би­нос­ка, 35 лет, про­жи­вав­шая с пре­ста­ре­лым полу­су­ма­сшед­шим отцом, о кото­ром в моло­дые годы ходи­ли самые устра­ша­ю­щие исто­рии по пово­ду его при­част­но­сти к кол­дов­ству.

Мужа у Лави­нии Уот­ли не было, но она, в соот­вет­ствии с мест­ны­ми тра­ди­ци­я­ми, не пыта­лась каким-либо обра­зом отречь­ся от ребен­ка. Более того, Лави­ния даже по – сво­е­му гор­ди­лась тем­но­во­ло­сым, похо­жим на коз­лен­ка мла­ден­цем, внеш­ность кото­ро­го ничем не напо­ми­на­ла ее несколь­ко болез­нен­ное лицо аль­би­нос­ки с крас­ны­ми гла­за­ми, и не раз мно­гие слы­ша­ли, как она бор­мо­чет стран­ные про­ро­че­ства отно­си­тель­но необык­но­вен­ных воз­мож­но­стей и потря­са­ю­ще­го буду­ще­го сво­е­го сына.

Такие про­ро­че­ства не были чем-то неожи­дан­ным в пове­де­нии Лави­нии, ибо она была оди­но­ким созда­ни­ем, часто во вре­мя гро­зы бро­ди­ла по хол­мам и пыта­лась читать огром­ные тома, кото­рые были собра­ны семей­ством Уот­ли за два века и пере­шли к ее отцу, изъ­еден­ные чер­вя­ми и раз­ва­ли­ва­ю­щи­е­ся на части.

Лави­ния нико­гда не ходи­ла в шко­лу, но была пере­пол­не­на обрыв­ка­ми древ­них зна­ний, кото­рые пере­дал ей Ста­рый Уот­ли. Оди­но­кий фер­мер­ский дом все­гда был для мест­ных жите­лей несколь­ко страш­но­ва­тым из-за пред­по­ла­га­е­мой склон­но­сти Ста­ро­го Уот­ли к чер­ной магии; не спо­соб­ство­ва­ла попу­ляр­но­сти это­го дома и таин­ствен­ная насиль­ствен­ная смерть мис­сис Уот­ли, слу­чив­ша­я­ся, когда Лави­нии было две­на­дцать лет. Ока­зав­шись в оди­но­че­стве посре­ди стран­ных воз­дей­ствий, Лави­ния люби­ла пре­да­вать­ся гран­ди­оз­ным и без­удерж­ным гре­зам наяву и необыч­ным заня­ти­ям; ее досуг не был посвя­щен и домаш­ним обя­зан­но­стям, вслед­ствие чего из дома дав­но исчез­ли чисто­та и поря­док.

В ночь, когда появил­ся на свет Уил­бур, из дома донес­ся ужас­ный крик, пере­кры­вав­ший даже шум с хол­мов и соба­чий лай, одна­ко ни врач, ни пови­валь­ная баб­ка при этом рож­де­нии не при­сут­ство­ва­ли. Целую неде­лю сосе­ди ниче­го не зна­ли о ново­рож­ден­ном, пока Ста­рик Уот­ли не при­е­хал одна­жды на сво­их санях по сне­гу и стал гово­рить что-то бес­связ­ное груп­пе зевак, собрав­ших­ся у лав­ки Осбор­на. С пре­ста­ре­лым Уот­ли что-то слу­чи­лось – появил­ся какой-то допол­ни­тель­ный отте­нок скрыт­но­сти в его пове­де­нии и зату­ма­нен­ном созна­нии, пре­вра­тив­ший ста­ри­ка из объ­ек­та стра­ха в его субъ­ект.

Поми­мо это­го мож­но было заме­тить неко­то­рые при­зна­ки гор­до­сти, позд­нее про­явив­ши­е­ся и у его доче­ри, а то, что им было ска­за­но по пово­ду воз­мож­но­го отца ребен­ка, мно­гие запом­ни­ли надол­го:

“Мне напле­вать на то, что поду­ма­ют люди – если сынок Лави­нии похож на сво­е­го папоч­ку, то он и не может выгля­деть так, как осталь­ные, к кому вы при­вык­ли. Не нуж­но думать, что се люди такие, как и те, что здесь живут.

Лави­ния мно­го чита­ла и виде­ла такое, о чем вы толь­ко бол­та­е­те. Я так пони­маю, что ее мужик ничуть не худ­ший муж, чем любой по эту сто­ро­ну Олс­бе­ри; а если бы вы зна­ли про наши хол­мы то, что извест­но мне, то вы не поже­ла­ли бы ей вен­ча­ния в церк­ви. Вот что я вам ска­жу – наста­нет день и вы, ребя­та, еще услы­ши­те, как ребе­нок Лави­нии про­кри­чит имя сво­е­го отца с вер­ши­ны Сто­ро­же­во­го Хол­ма”

Един­ствен­ны­ми, кто видел Уил­бу­ра в пер­вый месяц его жиз­ни, были ста­рый Заха­рия Уот­ли, еще из тех, преж­них Уот­ли, и невен­чан­ная жена Эрла Сой­е­ра Мэми Бишоп. Визит Мэми был вызван про­стым любо­пыт­ством и ее после­ду­ю­щие рас­ска­зы дела­ют честь ее наблю­да­тель­но­сти; Заха­рия же при­шел, что­бы при­ве­сти пару олдерн­ских коров, кото­рых Ста­рик Уот­ли купил у его сына Кур­ти­са. Это собы­тие поло­жи­ло нача­ло серии заку­пок ско­та семей­ством малень­кою Уил­бу­ра, пре­кра­тив­ших­ся лишь в 1928 году, когда начал­ся и закон­чил­ся дан­вич­ский ужас; и несмот­ря на эти покуп­ки, полу­сгнив­ший двор Уот­ли нико­гда не был пере­пол­нен ско­ти­ной, Настал момент, когда люди не мог­ли усми­рить свое любо­пыт­ство и сосчи­та­ли все ста­до, кото­рое пас­лось на склоне хол­ма за ста­рым фер­мер­ским домом, но им ни разу не уда­лось обна­ру­жить там более деся­ти-две­на­дца­ти ане­мич­ных вялых живот­ных. По всей види­мо­сти, какая-то хворь или зара­за, веро­ят­нее все­го, вызван­ная пло­хим паст­би­щем или вред­ны­ми гриб­ка­ми, кото­рые раз­ве­лись на гряз­ном скот­ном дво­ре, при­ве­ла к паде­жу ско­та. Стран­но­го вида раны и боляч­ки, похо­жие на сле­ды поре­зов, вид­не­лись на телах живот­ных; а пару раз еще в ран­ние пери­о­ды жиз­ни ребен­ка неко­то­рые любо­пыт­ные заме­ча­ли такие же ран­ки на гор­ле у седо­го небри­то­го ста­ри­ка и его куд­ря­вой доче­ри-аль­би­нос­ки.

Вес­ной того года, когда родил­ся Уил­бур, Лави­ния вновь ста­ла совер­шать про­гул­ки по хол­мам, дер­жа в сво­их мини­а­тюр­ных руках смуг­ло­ли­це­го мла­ден­ца.

Все­об­щий инте­рес к делам Уот­ли посте­пен­но сошел на нет, по мере того как боль­шин­ство жите­лей смог­ли посмот­реть на маль­чи­ка, при­чем никто не заду­мал­ся о быст­ром раз­ви­тии ребен­ка, взрос­лев­ше­го бук­валь­но не по дням, а по часам. А рост его был дей­стви­тель­но фено­ме­наль­ным, ибо спу­стя три меся­ца после рож­де­ния он достиг раз­ме­ров и физи­че­ской силы, кото­рые ред­ко наблю­да­ют­ся и у годо­ва­лых детей. Его дви­же­ния и даже зву­ки, кото­рые он изда­вал, отли­ча­лись целе­на­прав­лен­но­стью и само­кон­тро­лем, весь­ма необыч­ным для мла­ден­ца, и, к вяще­му удив­ле­нию окру­жа­ю­щих, он в семь меся­цев начал ходить без посто­рон­ней помо­щи.

Спу­стя неко­то­рое вре­мя – во вре­мя празд­ни­ка Хэл­ло­уин – в пол­ночь, на вер­шине Сто­ро­же­во­го Хол­ма, там, где лежал древ­ний камень, похо­жий на стол, посре­ди древ­них костей мож­но было видеть яркое пла­мя. Раз­го­во­ры об этом нача­лись тогда, когда Сай­лес Бишоп – из тех, преж­них Бишо­пов, – ска­зал, что при­мер­но за час до того, как появи­лось пла­мя, видел, как маль­чик уве­рен­но бежал вверх по скло­ну хол­ма впе­ре­ди сво­ей мате­ри. Сай­лес, кото­рый заго­нял назад отбив­шу­ю­ся от ста­да тел­ку, уви­дев две фигу­ры в, колеб­лю­щем­ся све­те фона­ря, почти поза­был о сво­их забо­тах. Они почти бес­шум­но нес­лись через под­ле­сок, и пора­жен­ный наблю­да­тель поду­мал, что они совер­шен­но раз­де­ты. Впо­след­ствии он не был так в этом уве­рен и гово­рил, что по край­ней мере на маль­чи­ке, по всей види­мо­сти, были тем­ные шта­ниш­ки, пере­по­я­сан­ные ремеш­ком с бахро­мой. Поз­же никто и нико­гда не видел, что­бы, нахо­дясь в созна­нии, Уил­бур не был пол­но­стью и тща­тель­но застег­нут на все пуго­ви­цы, и малей­ший бес­по­ря­док в одеж­де и даже угро­за подоб­но­го бес­по­ряд­ка напол­ня­ли его гне­вом и тре­во­гой. Это выгля­де­ло рази­тель­ным кон­тра­стом с его неряш­ли­вы­ми мате­рью и дедом и воз­буж­да­ло все­об­щее недо­уме­ние до тех пор, пока ужас­ные собы­тия 1928 года не дали отме­чен­но­му фак­ту самое исчер­пы­ва­ю­щее объ­яс­не­ние.

В янва­ре сле­ду­ю­ще­го года пред­ме­том бур­но­го обсуж­де­ния и вся­че­ских спле­тен ста­ло то, что «чер­ный ублю­док Лави­нии» начал раз­го­ва­ри­вать, и это в воз­расте один­на­дца­ти меся­цев! Его речь была заме­ча­тель­на не толь­ко тем, что в ней отсут­ство­вал мест­ный акцент, но и тем, что была совер­шен­но лиш­ка при­зна­ков дет­ско­го лепе­та. Маль­чик не был осо­бен­но раз­го­вор­чив, но когда ему все-таки слу­ча­лось гово­рить, в его речи слы­ша­лись эле­мен­ты, совер­шен­но не харак­тер­ные для Дан­ви­ча и его оби­та­те­лей. Необыч­ность эта не отно­си­лась к тому, что он гово­рил, или даже к про­стым иди­о­мам, кото­рые он исполь­зо­вал; ско­рее она отно­си­лась к инто­на­ции или была свя­за­на с теми внут­рен­ни­ми орга­на­ми, кото­рые отве­ча­ли за фор­ми­ро­ва­ние зву­ков. Мими­ка и выра­же­ние лица так­же были заме­ча­тель­ны – преж­де все­го сво­им зре­лым харак­те­ром; ибо, хотя он и уна­сле­до­вал от мате­ри и деда отсут­ствие под­бо­род­ка, одна­ко ею пря­мой и вполне сфор­ми­ро­вав­ший­ся нос, вку­пе с выра­же­ни­ем боль­ших, тем­ных, латин­ско­го типа глаз при­да­вал ему облик почти взрос­ло­го чело­ве­ка со сверхъ­есте­ствен­ным для тако­го воз­рас­та интел­лек­том. Тем не менее, это ощу­ще­ние при­су­ще­го ему ума не устра­ня­ло чрез­вы­чай­ной урод­ли­во­сти; было что-то коз­ли­ное или зве­ри­ное в его тол­стых губах, жел­то­ва­той пори­стой коже, гру­бых кур­ча­вых воло­сах и при­чуд­ли­во удли­нен­ных ушах. Очень ско­ро он начал вызы­вать еще боль­шую непри­язнь, чем его мать и дед, и все суж­де­ния о нем были про­пи­та­ны ссыл­ка­ми на преж­нюю склон­ность Ста­ри­ка Уот­ли к магии, и тем, как он одна­жды выкрик­нул ужас­ное имя «Йог-Сохот» посре­ди коль­ца кам­ней на хол­ме, дер­жа в руках рас­кры­тую кни­гу, и как содрог­ну­лись хол­мы от это­го кри­ка. Соба­ки нена­ви­де­ли маль­чи­ка, и он все­гда дол­жен был защи­щать­ся от их ярост­ных напа­де­ний, сопро­вож­да­ю­щих­ся зали­ви­стым лаем.

Глава 3

Меж­ду тем Ста­рик Уот­ли про­дол­жал при­об­ре­тать скот, хотя ста­до его от это­го не уве­ли­чи­ва­лось. Кро­ме того, он пилил дос­ки и начал вос­ста­нав­ли­вать забро­шен­ные части дома – обшир­ною соору­же­ния с ост­ро­ко­неч­ной кры­шей, зад­няя часть кото­ро­го почти пол­но­стью скры­ва­лась ска­ли­сты­ми скло­на­ми хол­ма. По всей види­мо­сти, у ста­ри­ка сохра­ни­лось еще нема­ло сил, поз­во­лив­ших ему завер­шить столь тяже­лый труд, и хотя он все еще вре­ме­на­ми что-то бес­связ­но бор­мо­тал, но в целом плот­ниц­кие рабо­ты ока­за­ли на него серьез­ное пози­тив­ное вли­я­ние.

Соб­ствен­но, это нача­лось с рож­де­ния Уил­бу­ра, когда один из сара­ев с инстру­мен­та­ми был неожи­дан­но при­ве­ден в поря­док и снаб­жен солид­ным новым зам­ком. Теперь же, зани­ма­ясь вос­ста­нов­ле­ни­ем забро­шен­но­го верх­не­го эта­жа дома, он пока­зал себя не менее ста­ра­тель­ным масте­ром. Мания его про­яви­лась, пожа­луй, толь­ко в тща­тель­ном зако­ла­чи­ва­нии дос­ка­ми всех окон в вос­ста­нов­лен­ной части дома – хотя мно­гие заяв­ля­ли, что само по себе вос­ста­нов­ле­ние уже явля­ет­ся при­зна­ком безу­мия. Менее неожи­дан­ным было зате­ян­ное им обо­ру­до­ва­ние еще одной ком­на­ты вни­зу для сво­е­го вну­ка – ком­на­ты, кото­рую неко­то­рые виде­ли, хотя на обши­тый дос­ка­ми вто­рой этаж никто не смог загля­нуть. Ком­на­ту для вну­ка он снаб­дил креп­ки­ми стел­ла­жа­ми до само­го потол­ка; на них он посте­пен­но начал раз­ме­щать в стро­гом поряд­ке все под­пор­чен­ные древ­ние кни­ги и их части, кото­рые рань­ше в бес­по­ряд­ке валя­лись по углам.

«Я в свое вре­мя пополь­зо­вал­ся ими, – гово­рил он, пыта­ясь скле­ить разо­рван­ные листы с помо­щью, клея; при­го­тов­лен­но­го на ржа­вой кухон­ной пли­те, – но маль­чи­ку они при­го­дят­ся еще боль­ше. Он смо­жет исполь­зо­вать их по сво­е­му усмот­ре­нию, посколь­ку в них есть все необ­хо­ди­мые для него зна­ния».

Когда Уил­бу­ру испол­ни­лось год и семь меся­цев, его раз­ме­ры и дости­же­ния ста­ли почти пуга­ю­щи­ми. Он вырос с четы­рех­лет­не­го ребен­ка, гово­рил сво­бод­но и очень умно. Он бегал по полям и хол­мам, сопро­вож­дая мать во всех ее про­гул­ках. Дома же он сосре­до­то­чен­но и при­леж­но изу­чал при­чуд­ли­вые рисун­ки и кар­ты в кни­гах сво­е­го дедуш­ки, а Ста­рик Уот­ли обу­чал и экза­ме­но­вал его дол­ги­ми тихи­ми часа­ми. К тому вре­ме­ни рабо­та по вос­ста­нов­ле­нию дома была завер­ше­на, и те, кто видел его сна­ру­жи, удив­ля­лись, поче­му одно из окон верх­не­го эта­жа было пре­вра­ще­но в проч­ную, обши­тую дос­ка­ми дверь. Окно это рас­по­ла­га­лось на зад­ней части фаса­да, близ­ко под­хо­дя­ще­го к хол­му; и никто не смог бы отве­тить, для чего к нему с зем­ли была под­ве­де­на креп­кая дере­вян­ная лест­ни­ца. После завер­ше­ния работ по дому мно­гие обра­ти­ли вни­ма­ние не то, что ста­рый сарай для инстру­мен­тов, тща­тель­но запер­тый и с зако­ло­чен­ны­ми окна­ми с момен­та появ­ле­ния Уил­бу­ра на свет, вновь ока­зал­ся забро­шен­ным. Дверь теперь была небреж­но рас­пах­ну­та, и когда Эрл Сой­ер одна­жды загля­нул внутрь после про­да­жи ско­та Ста­ри­ку Уот­ли, он был пора­жен стран­ным запа­хом это­го поме­ще­ния – такой вони, уве­рял он, ему нико­гда еще не при­хо­ди­лось ощу­щать, раз­ве что воз­ле индей­ских камен­ных колец на вер­ши­нах хол­мов, и вряд ли мож­но было пред­ста­вить себе какое-нибудь дру­гое место, где бы так воня­ло.

После­ду­ю­щие меся­цы не были отме­че­ны замет­ны­ми собы­ти­я­ми, если не счи­тать мед­лен­но­го, но неуклон­но­го уси­ле­ния шумов, кото­рые доно­си­лись с воз­вы­шен­но­стей. Нака­нуне мая 1915 года про­изо­шли под­зем­ные толч­ки, кото­рые ощу­ти­ли даже жите­ли Олс­бе­ри, а во вре­мя Хел­ло­уи­на из-под зем­ли донес­лись рас­ка­ты, стран­ным обра­зом сов­пав­шие со вспыш­ка­ми пла­ме­ни – «про­дел­ки ихних Уот­ли­е­вых ведьм» – на вер­шине Сто­ро­же­во­го Хол­ма, Уил­бур меж­ду тем рос так же быст­ро, и к четы­рем годам выгля­дел на все десять. Теперь он бег­ло читал сам, одна­ко гово­рил мень­ше, чем рань­ше. Опре­де­лен­ная мол­ча­ли­вость ста­ла его харак­тер­ной чер­той, и имен­но тогда окру­жа­ю­щие впер­вые ста­ли отме­чать пер­вые про­блес­ки дья­воль­щи­ны на его коз­ли­ном лице. Вре­мя от вре­ме­ни он бор­мо­тал какие-то сло­ва на неиз­вест­ном язы­ке, напе­вал стран­ные мело­дии в при­чуд­ли­вом рит­ме, от кото­рых слу­ша­те­ля охва­ты­ва­ло леде­ня­щее чув­ство необъ­яс­ни­мо­го ужа­са, Нена­висть к нему дере­вен­ских собак ста­ла широ­ко извест­ной и он, что­бы спо­кой­но рас­ха­жи­вать по деревне и ее окрест­но­стям, был вынуж­ден носить с собой писто­лет. Осу­ществ­ляв­ше­е­ся им в силу необ­хо­ди­мо­сти при­ме­не­ние это­го ору­жия не спо­соб­ство­ва­ло его попу­ляр­но­сти сре­ди вла­дель­цев чет­ве­ро­но­гих стра­жей.

Те немно­гие посе­ти­те­ли, что быва­ли в их доме, часто заста­ва­ли Лави­нию в оди­но­че­стве на пер­вом эта­же, в то вре­мя как с зако­ло­чен­ною вто­ро­го доно­си­лись стран­ные выкри­ки и топот ног. Она сама нико­гда не рас­ска­зы­ва­ла, чем ее отец и маль­чик зани­ма­лись там, и как-то раз она смер­тель­но поблед­не­ла, уви­дев, что смеш­ли­вый тор­го­вец рыбой, загля­нув­ший в дом, попы­тал­ся открыть дверь, веду­щую на вто­рой этаж. Тор­го­вец позд­нее рас­ска­зал посе­ти­те­лям лав­ки в Дан­ви­че, что ему послы­шал­ся отту­да кон­ский топот. Его слу­ша­те­ли заду­ма­лись, сра­зу при­пом­нив необыч­ную дверь и сход­ни, а так­же ско­ти­ну, кото­рая так стре­ми­тель­но исче­за­ла куда-то. После это­го мно­гие пере­дер­ну­лись от стра­ха, вспом­нив исто­рии о моло­дых годах Ста­ри­ка Уот­ли и о стран­ных суще­ствах, вызы­вав­ших­ся из-под зем­ли, когда выхо­ло­щен­но­го быч­ка при­но­си­ли в жерт­ву язы­че­ским бога. К тому же было заме­че­но, что дере­вен­ские соба­ки ста­ли нена­ви­деть всю усадь­бу Уот­ли так же ярост­но, как до того нена­ви­де­ли и боя­лись юною Уил­бу­ра.

В 1917 году при­шла вой­на и сквайр Сой­ер как пред­се­да­тель мест­ной при­зыв­ной комис­сии пред­при­нял доста­точ­но уси­лий по набо­ру моло­дых муж­чин Дан­ви­ча, при­год­ных для посыл­ки в лаге­ря воен­ной под­го­тов­ки. Вла­сти, оза­бо­чен­ные при­зна­ка­ми при­су­ще­го все­му реги­о­ну вырож­де­ния, посла­ли несколь­ких офи­це­ров и меди­цин­ских спе­ци­а­ли­стов для выяс­не­ния это­го вопро­са; чита­те­ли газет Новой Англии, види­мо, вспом­нят опуб­ли­ко­ван­ные резуль­та­ты тех иссле­до­ва­ний. Пуб­ли­ка­ции при­влек­ли вни­ма­ние репор­те­ров к семье Уот­ли, в резуль­та­те чего «Бостон Гло­уб» и «Эрк­хам Эдвер­тай­зер» напе­ча­та­ли кра­соч­ные ста­тьи о необык­но­вен­но быст­ром раз­ви­тии Уил­бу­ра, чер­ной магии Ста­ри­ка Уот­ли, стел­ла­жах со ста­рин­ны­ми кни­га­ми, зако­ло­чен­ном дос­ка­ми вто­ром эта­же фер­мер­ско­го дома, о таин­ствен­но­сти всей этой мест­но­сти и о зву­ках, доно­ся­щих­ся с хол­мов. Уил­бу­ру было в то вре­мя четы­ре с поло­ви­ной года, а выгля­дел он на пят­на­дцать, Ею верх­нюю губу и щеки покры­вал тем­но-корич­не­вый пушок, а голос начи­нал ломать­ся. Эрл Сой­ер про­во­дил репор­те­ров и фото­гра­фов к дому Уот­ли и обра­тил их вни­ма­ние на стран­ный запах, кото­рый теперь, каза­лось, сочил­ся с закры­то­го верх­не­го эта­жа. Это был, как он им ска­зал, точ­но такой же запах, как и тот, что он почув­ство­вал в сарае с инстру­мен­та­ми, забро­шен­ном после того, как дом был отре­мон­ти­ро­ван; так же, как и запах, кото­рый он ино­гда чув­ство­вал, нахо­дясь у камен­но­го коль­ца на вер­шине. Жите­ли Дан­ви­ча, когда ста­тьи появи­лись в газе­тах, их про­чи­та­ли и посме­я­лись над оче­вид­ны­ми ошиб­ка­ми авто­ров. Кро­ме того, они недо­уме­ва­ли, поче­му жур­на­ли­сты при­да­ва­ли такое зна­че­ние тому, что Ста­рик Уот­ли все­гда пла­тил за при­об­ре­та­е­мый скот ста­рин­ны­ми золо­ты­ми моне­та­ми. Уот­ли же при­ня­ли визи­те­ров с пло­хо скры­ва­е­мым раз­дра­же­ни­ем, при­чем, не ища даль­ней­шей попу­ляр­но­сти, упор­но отка­зы­ва­лись давать интер­вью.

Глава 4

В после­до­вав­шем деся­ти­ле­тии лето­пись семьи Уот­ли вполне впи­сы­ва­лась в жизнь этой нездо­ро­вой общи­ны при­вык­шей к стран­но­стям и оже­сто­чав­шей­ся толь­ко во вре­мя их оргий в канун мая и на празд­ни­ке Хел­ло­уин. Два­жды в год они раз­жи­га­ли кост­ры на вер­шине Сто­ро­же­во­го Хол­ма, и в это вре­мя гро­хот гор мно­го­крат­но уси­ли­вал­ся; в осталь­ные пери­о­ды они зани­ма­лись сво­и­ми стран­ны­ми и зло­ве­щи­ми дела­ми в оди­но­ком фер­мер­ском доме. Со вре­ме­нем посе­ти­те­ли ста­ли слы­шать зву­ки из закры­тою вто­ро­го эта­жа даже в те момен­ты, когда все семей­ство Уот­ли нахо­ди­лось вни­зу, и зада­ва­лись вопро­сом – быст­ро и без­бо­лез­нен­но или, наобо­рот, долю и мучи­тель­но при­но­сят­ся в жерт­ву коро­ва или бычок. Ходи­ли раз­го­во­ры о воз­мож­ной жало­бе в Обще­стве Защи­ты Живот­ных, но из этих раз­го­во­ров ниче­го не вышло, ибо жите­ли Дан­ви­ча нико­гда не хоте­ли при­вле­кать к себе вни­ма­ние внеш­не­го мира.

При­мер­но в 1923 году, когда Уил­бу­ру было десять лет, а его разум, голос, рост, фигу­ра, боро­да­тое лицо были таки­ми же, как у зре­ло­го муж­чи­ны, в ста­ром доме нача­лась вто­рая вели­кая эпо­пея плот­ниц­ких работ. Все они про­ис­хо­ди­ли на этот раз внут­ри закры­той верх­ней части дома, и по частям разо­бран­ных бре­вен люди заклю­чи­ли, что моло­дой чело­век и его дед сло­ма­ли все пере­го­род­ки и даже разо­бра­ли пол чер­да­ка, в резуль­та­те чего обра­зо­ва­лось обшир­ное про­стран­ство меж­ду пер­вым эта­жом и ост­ро­ко­неч­ной кры­шей. Они даже раз­ло­ма­ли боль­шой ста­рый дымо­ход, и при­де­ла­ли к ржа­вой пли­те непроч­ную жестя­ную дымо­вую тру­бу.

После этих собы­тий, вес­ной, Ста­рик Уот­ли обра­тил вни­ма­ние на все рас­ту­щее чис­ло козо­до­ев, кото­рые при­ле­та­ли из Холод­ной Весен­ней Доли­ны, что­бы посви­стать под его окном по ночам. Он скло­нен был рас­смат­ри­вать это обсто­я­тель­ство как важ­ный знак, и гово­рил завсе­гда­та­ям Осбор­на, что, види­мо, при­шло его вре­мя, «Они сви­стят почти в уни­сон с моим дыха­ни­ем, – ска­зал он, – думаю, что они гото­вы пой­мать мою душу. Они зна­ют, что конец уже бли­зок, и не хоте­ли бы его про­пу­стить. Вы, ребя­та, узна­е­те, после того, как я умру, пой­ма­ли они меня или нет. Если пой­ма­ют, то будут петь и сме­ять­ся до само­го вече­ра. Если же нет, то будут вести себя тихо. Я думаю, что меж­ду ними и душа­ми, на кото­рых они охо­тят­ся, порой про­ис­хо­дят жесто­кие дра­ки».

Во вре­мя Празд­ни­ка Уро­жая, ночью, Уил­бур Уот­ли, про­ска­кав сквозь тем­но­ту на послед­ней остав­шей­ся у него лоша­ди до Осбор­на, позво­нил в Эйл­с­бе­ри и сроч­но вызвал док­то­ра Хог­то­на. Док­тор нашем Ста­ри­ка Уот­ли в очень тяже­лом состо­я­нии: рабо­та серд­ца и затруд­нен­ное дыха­ние ука­зы­ва­ли на то, что конец бли­зок. Бес­фор­мен­ная беле­сая дочь и боро­да­тый внук сто­я­ли рядом с кро­ва­тью, в то вре­мя как из про­стран­ства над их голо­ва­ми доно­си­лись бес­по­кой­ные зву­ки, похо­жие на рит­мич­ный шум набе­га­ю­щих на берег волн.

Док­то­ра, одна­ко, более все­го тре­во­жи­ло щебе­та­ние ноч­ных птиц за окна­ми: каза­лось, что целый леги­он козо­до­ев выкри­ки­вал свои нескон­ча­е­мые посла­ния, дья­воль­ски сов­па­да­ю­щие с тяже­лым неров­ным дыха­ни­ем уми­ра­ю­ще­го чело­ве­ка. Все это было так же жут­ко и неесте­ствен­но, как и все в этой мест­но­сти, куда док­тор Хог­тон поехал неохот­но, толь­ко ото­звав­шись на сроч­ный вызов.

Око­ло часа ночи Ста­рик Уот­ли при­шел в созна­ние, пре­рвал свое хрип­лое дыха­ние и ска­зал, обра­ща­ясь к вну­ку: «Боль­ше про­стран­ства, Вил­ли, боль­ше про­стран­ства и, поско­рее. Ты рас­тешь, а оно рас­тет быст­рее. Ско­ро оно уже смо­жет тебе слу­жить, маль­чик. Открой воро­та для Йог-Сохо­та при помо­щи того дол­го­го пес­но­пе­ния, кото­рое ты най­дешь на стра­ни­це 751 пол­но­го изда­ния, а затем подо­жги тюрь­му при помо­щи спи­чек. Огонь с зем­ли не смо­жет зажечь ее».

Он был явно не в сво­ем уме. После пау­зы, во вре­мя кото­рой стая козо­до­ев за окном при­спо­саб­ли­ва­ла свои кри­ки к изме­нив­ше­му­ся дыха­нию ста­ри­ка, а изда­ле­ка слы­ша­лись пока сла­бо раз­ли­чи­мые шумы с хол­мов, он доба­вил еще несколь­ко фраз: «Кор­ми его регу­ляр­но, Вил­ли, и сле­ди за коли­че­ством, но не поз­во­ляй рас­ти слиш­ком быст­ро, а то места не хва­тит и оно может сло­мать поме­ще­ние или выбе­рет­ся нару­жу преж­де, чем ты откро­ешь­ся перед Йог-Сохо­том, а тогда все­му конец, все пой­дет пра­хом. Толь­ко те, что по ту сто­ро­ну, могут заста­вить его пло­дить­ся и дей­ство­вать… Толь­ко они, ста­рые, как захо­тят вер­нуть­ся…»

Но тут речь его вновь сме­ни­лась лихо­ра­доч­ны­ми глот­ка­ми воз­ду­ха, и Лави­ния закри­ча­ла, услы­шав, как козо­дои сме­ни­ли свою пес­ню. Так про­дол­жа­лось боль­ше часа, когда нако­нец раз­дал­ся финаль­ный гор­ло­вой хрип. Док­тор Хог­тон опу­стил смор­щен­ные веки на остек­ле­нев­шие серые гла­за, и тут шум и кри­ки птиц неожи­дан­но пре­кра­ти­лись. Насту­пи­ла тиши­на.

Лави­ния всхлип­ну­ла, а Уил­бур хмык­нул, услы­шав отда­лен­ные рас­ка­ты гро­ма с хол­мов.

«Им не уда­лось запо­лу­чить его» – про­бур­чал он густым низ­ким голо­сом.

Уил­бур к тому вре­ме­ни стал уче­ным весь­ма обшир­ной эру­ди­ции в сво­ей обла­сти и был изве­стен сво­ей пере­пиской со мно­ги­ми биб­лио­те­ка­ми в самых раз­ных горо­дах, где хра­ни­лись ред­кие и запре­щен­ные древ­ние кни­ги. В Дан­ви­че его все боль­ше и боль­ше нена­ви­де­ли и боя­лись из-за стран­ных исчез­но­ве­ний неко­то­рых моло­дых людей, после кото­рых подо­зре­ние как-то само собой пада­ло на его дверь; одна­ко, он все­гда был в состо­я­нии при­оста­но­вить рас­сле­до­ва­ние при помо­щи стра­ха или исполь­зуя все те же запа­сы ста­рин­но­го золо­та, кото­рые, как и при жиз­ни его деда, шли на регу­ляр­ную и все воз­рас­тав­шую закуп­ку ско­та.

Теперь он уже был во всех отно­ше­ни­ях зре­лым чело­ве­ком, и рост его, достиг­ший сред­не­го для взрос­ло­го муж­чи­ны уров­ня, начал посте­пен­но пере­хо­дить этот пре­дел. В 1925 году, когда один из его кор­ре­спон­ден­тов из Уни­вер­си­те­та Мис­ка­то­ни­ка загля­нул к нему, а затем блед­ный и оза­да­чен­ный уда­лил­ся, в нем было шесть и три чет­вер­ти фута.

Все эти годы Уил­бур с рас­ту­щим пре­зре­ни­ем отно­сил­ся к сво­ей мате­ри, аль­би­нос­ке, полу­ка­ле­ке, и в кон­це кон­цов запре­тил ей сопро­вож­дать его в вос­хож­де­нии на вер­ши­ны в канун мая и на празд­ник Хел­ло­уин, а в 1926 году несчаст­ное созда­ние как-то пожа­ло­ва­лось Мэми Бишоп, что боит­ся сво­е­го сына:

«К сожа­ле­нию, я не могу ска­зать тебе, Мэми, все­го, что знаю о нем, – гово­ри­ла Лави­ния, – а теперь уж и сама не знаю все­го. Упо­ваю на Гос­по­да, пото­му что не знаю, ни чего хочет мой сын, ни чем он зани­ма­ет­ся».

В тот раз, во вре­мя празд­ни­ка Хел­ло­уин, гро­хот с вер­шин был силь­нее обыч­но­го, одна­ко вни­ма­ние людей при­влек ско­рее рит­мич­ный крик мно­же­ства козо­до­ев, кото­рые собра­лись, по-види­мо­му, у неосве­щен­но­го дома Уот­ли. После полу­но­чи вопли их достиг­ли дья­воль­ско­го апо­фе­о­за, напол­нив собой все окрест­но­сти, и толь­ко к рас­све­ту они нако­нец уго­мо­ни­лись. Затем они сня­лись и уле­те­ли на юг, где про­бы­ли на месяц доль­ше, чем обыч­но. Никто из мест­ных жите­лей не умер в эту ночь но бед­ная Лави­ния Уот­ли, иска­ле­чен­ная аль­би­нос­ка, боль­ше не появ­ля­лась.

Летом 1927 Уил­бур отре­мон­ти­ро­вал два сарая на хозяй­ствен­ном дво­ре и при­нял­ся пере­тас­ки­вать туда свои кни­ги и про­чие пожит­ки. Вско­ре после это­го Эрл Сой­ер сооб­щил любо­пыт­ным у Осбор­на, что в доме Уот­ли вновь нача­лись плот­ниц­кие рабо­ты. Уил­бур закрыл окна и две­ри ниж­не­го эта­жа, и, похо­же, раз­би­ра­ет все пере­кры­тия, как они с дедом сде­ла­ли четы­ре года назад на вто­ром эта­же. Теперь он живет в одном из сара­ев и, по мне­нию Сой­е­ра, стал роб­ким и оза­бо­чен­ным. Люди пред­по­ла­га­ли, что ему кое-что извест­но по пово­ду исчез­но­ве­ния мате­ри, и теперь уже очень немно­гие реша­лись появ­лять­ся побли­зо­сти от его дома. Рост Уил­бу­ра, кста­ти, достиг уже семи футов и, по всем при­зна­кам, пре­кра­щать­ся не соби­рал­ся.

Глава 5

В сле­ду­ю­щую зиму про­изо­шла еще одно стран­ное собы­тие, а имен­но пер­вое путе­ше­ствие Уил­бу­ра за пре­де­лы Дан­ви­ча. Пере­пис­ка с биб­лио­те­кой Уай­де­нер в Гар­вар­де, Наци­о­наль­ной Биб­лио­те­кой в Пари­же, Бри­тан­ским Музе­ем, Уни­вер­си­те­том Буэнос-Айре­са и биб­лио­те­кой Уни­вер­си­те­та Мис­ка­то­ник в Эрк­ха­ме, види­мо, уже не мог­ла обес­пе­чить его все­ми кни­га­ми, кото­рые были ему нуж­ны; поэто­му в кон­це кон­цов он отпра­вил­ся за кни­га­ми лич­но, в поно­шен­ной одеж­де, неопрят­ный, зарос­ший боро­дой, со стран­ным выго­во­ром; отпра­вил­ся, что­бы све­рить­ся с ори­ги­на­лом в Мис­ка­то­ни­ке, бли­жай­шем к нему источ­ни­ке необ­хо­ди­мой лите­ра­ту­ры. Купив деше­вый чемо­дан в лав­ке Осбор­на, он, к тому вре­ме­ни достиг­ший почти вось­ми футов роста, похо­жий на чер­ную, зве­ро­по­доб­ную гор­гу­лью, при­был в Эрк­хам. Появил­ся он там, что­бы полу­чить хра­нив­ший­ся в – биб­лио­те­ке кол­ле­джа под зам­ком ужас­ный том «Некро­но­ми­кон» безум­но­го ара­ба Абду­ла Аль­хаз­ре­да в латин­ском пере­во­де Олау­са Вор­ми­уса, издан­ный в сем­на­дца­том сто­ле­тии в Испа­нии. Он нико­гда не был в этом горо­де, но без тру­да нашел уни­вер­си­тет­ский двор, куда про­сле­до­вал, мино­вав огром­но­го сто­ро­же­во­го пса с белы­ми клы­ка­ми; тот неве­ро­ят­но гром­ко лаял на Уил­бу­ра, ярост­но пыта­ясь сорвать­ся с креп­кой цепи.

Уил­бур захва­тил с собой бес­цен­ный, но неваж­но сохра­нив­ший­ся экзем­пляр англий­ской вер­сии инте­ре­су­ю­щей его кни­ги, выпол­нен­ный док­то­ром Ди, кото­рый он полу­чил от деда. Когда ему дали воз­мож­ность озна­ко­мить­ся с латин­ским экзем­пля­ром, он сра­зу же стал срав­ни­вать два тек­ста с целью най­ти опре­де­лен­ный фраг­мент, кото­рый дол­жен был быть на 751 стра­ни­це его соб­ствен­ной повре­жден­ной кни­ги. Это он вынуж­ден был объ­яс­нить биб­лио­те­ка­рю – тому же эру­ди­ту Ген­ри Эрмит­эй­джу (чле­ну-кор­ре­спон­ден­ту Ака­де­мии Мис­ка­то­ни­ка, док­то­ру фило­со­фии Прин­сто­на, док­то­ру Лите­ра­ту­ры Джо­на Хоп­кин­са), кото­рый как-то раз был у них на фер­ме и теперь забро­сал его вопро­са­ми. Уил­бур при­знал­ся, что ищет маги­че­скую фор­му­лу или закли­на­ние, вклю­ча­ю­щую устра­ша­ю­щее имя «Йог-Сохот», при­чем он оза­да­чен нали­чи­ем рас­хож­де­ний, повто­ров и неяс­но­стей, кото­рые меша­ют ее точ­но опре­де­лить. Пока он пере­пи­сы­вал закли­на­ние, кото­рое смог нако­нец обна­ру­жить, док­тор Эрмит­эйдж неволь­но загля­нул ему через пле­чо на откры­тую кни­гу: левая стра­ни­ца содер­жа­ла чудо­вищ­ные угро­зы разу­му и спо­кой­ствию наше­го мира: “Не сле­ду­ет думать, (гла­сил текст, кото­рый Эрмит­эйдж быст­ро пере­во­дил в уме на англий­ский) что чело­век явля­ет­ся древ­ней­шим или послед­ним вла­сти­те­лем Зем­ли, или что извест­ная нам фор­ма жиз­ни суще­ству­ет в оди­ноч­ку. Ста­рей­ши­ны были, Ста­рей­ши­ны есть и Ста­рей­ши­ны будут. Они ходят сре­ди нас, пер­во­быт­ные и без­молв­ные, не име­ю­щие изме­ре­ний и неви­ди­мые. Йог-Сохот зна­ет воро­та.

Иог-Сохот и есть воро­та. Йог-Сохот это и страж ворот и ключ к ним.

Про­шлое, насто­я­щее и буду­щее сли­лись воеди­но в нем. Он зна­ет, где Ста­рей­ши­ны совер­ши­ли про­рыв в про­шлом, и где Они сде­ла­ют это вновь. Он зна­ет, где Они сту­па­ли по Зем­ле, и где Они все еще сту­па­ют, и поче­му никто не может уви­деть Их там. Люди могут ино­гда дога­дать­ся об Их бли­зо­сти по Их запа­хам, но об Их внеш­но­сти никто из людей не может знать, они могут дога­ды­вать­ся о ней лишь, если уви­дят внеш­ность тех, кого Они оста­ви­ли сре­ди людей а таких есть мно­же­ство видов – от таких, что пол­но­стью повто­ря­ют образ чело­ве­ка, до таких, у кото­рых облик не име­ет ни фор­мы, ни мате­ри­аль­ной суб­стан­ции – то есть, таких, как Они сами. Они рас­ха­жи­ва­ют, оста­ва­ясь неза­ме­чен­ны­ми в пустын­ных мест­но­стях, где поиз­но­сят­ся Сло­ва и испол­ня­ют­ся Обря­ды во вре­мя их Сезо­нов. Ветер невнят­но про­из­но­сит Их речи, зем­ля выска­зы­ва­ет Их мыс­ли, Они сги­ба­ют леса и сокру­ша­ют горо­да, но ни лес, ни город не видит руку, их раз­ру­ша­ю­щую, Кадат в холод­ной пустыне знал их, а какой чело­век зна­ет Кадат?

Ледо­вые пусты­ни Юга и зато­нув­шие ост­ро­ва Оке­а­на хра­нят кам­ни, на кото­рых запе­чат­лен их знак, но кто видел замерз­шие горо­да или зато­нув­шие баш­ни, дав­но уви­тые мор­ски­ми водо­рос­ля­ми или рач­ка­ми? Вели­кий Цтул­ху – Их дво­ю­род­ный брат, но даже он может видеть Их толь­ко смут­но. Йа! Шаб- Ниг­гу­рат!

Лишь по зло­во­нию Их узна­ешь ты их. Руки Их у тебя на гор­ле, но ты Их не видишь, и оби­та­ли­ще Их как раз там, где порог, что ты охра­ня­ешь. Йог- Сохот – вот ключ к тем воро­там, где встре­ча­ют­ся сфе­ры. Чело­век пра­вит теперь там, где рань­ше пра­ви­ли Они; ско­ро Они будут пра­вить там, где теперь пра­вит чело­век. После лета насту­па­ет зима, после зимы – вновь при­дет лето. Они ждут, могу­чие и тер­пе­ли­вые, когда при­дет их пора цар­ство­вать”.

Док­тор Эрмит­эйдж, сопо­став­ляя толь­ко что про­чи­тан­ное с тем, что ему было извест­но о Дан­ви­че и его задум­чи­вых оби­та­те­лях, о Уил­бу­ре Уот­ли и его смут­ной и устра­ша­ю­щей ауре, его подо­зри­тель­ном появ­ле­нии на свет, туман­ной веро­ят­но­сти убий­ства соб­ствен­ной мате­ри, ощу­тил вол­ну стра­ха, столь же реаль­но­го, как дуно­ве­ние лип­ко­го холо­да из моги­лы. Этот согнув­ший­ся, похо­жий на коз­ла гигант, сидев­ший перед ним, выгля­дел как порож­де­ние иной пла­не­ты или ино­го изме­ре­ния; как нечто, лишь частич­но при­над­ле­жа­щее чело­ве­че­ству и свя­зан­ное с чер­ны­ми без­дна­ми сущ­но­сти и суще­ство­ва­ния, про­тя­нув­ши­е­ся как тита­ни­че­ские фан­то­мы по ту сто­ро­ну энер­гии и мате­рии, про­стран­ства и вре­ме­ни, Тут Уил­бур под­нял голо­ву и начал гово­рить сво­им стран­ным резо­ни­ру­ю­щим голо­сом, как буд­то голо­со­вые связ­ки были у него не таки­ми, как у всех осталь­ных людей:

«Мистер Эрмит­эйдж, – ска­зал он, – я тут при­ки­нул, что дол­жен взять эту кни­гу с собой. В ней есть неко­то­рые вещи, кото­рые я дол­жен Попро­бо­вать в опре­де­лен­ных усло­ви­ях, а здесь их добить­ся невоз­мож­но, и было бы непро­сти­тель­ным гре­хом – поз­во­лить каким-то бюро­кра­ти­че­ским пра­ви­лам и запре­там оста­но­вить меня. Поз­воль­те мне взять ее с собой, сэр, и я кля­нусь, что никто ниче­го не заме­тит. Нече­го гово­рить, что я буду очень акку­ра­тен с ней. Я поду­мал, что этот экзем­пляр вполне мог бы заме­нить…»

Он оста­но­вил­ся, про­чи­тав в лице биб­лио­те­ка­ря твер­дый отказ, и тут его коз­ли­ные чер­ты при­ня­ли ковар­ное, хит­рое выра­же­ние. Эрмит­эйдж, напо­ло­ви­ну гото­вый ска­зать, что он может сде­лать копию с нуж­ных ему стра­ниц, вдруг поду­мал о воз­мож­ных послед­стви­ях и сдер­жал себя. Слиш­ком вели­ка была ответ­ствен­ность – дать в руки тако­му созда­нию ключ к столь бого­хуль­ным внеш­ним сфе­рам. Уот­ли уви­дел, как обсто­ит дело, и поста­рал­ся снять напря­же­ние.

«Что ж, если вы так к это­му отно­си­тесь. Может быть, в Гар­вар­де не будут таки­ми нерв­ны­ми, как вы». И, ниче­го боль­ше не ска­зав, встал и вышел из зда­ния, наги­ба­ясь перед каж­дым двер­ным про­емом.

Эрмит­эйдж услы­шал дикий лай огром­но­го сто­ро­же­во­го пса и вни­ма­тель­но изу­чил горил­ло­по­доб­ную поход­ку Уот­ли, пере­се­кав­ше­го ту часть уни­вер­си­тет­ско­го дво­ра, кото­рая была вид­на в окно. Он поду­мал о вся­ких безум­ных исто­ри­ях, кото­рые слы­шал, вспом­нил ста­рые вос­крес­ные ста­тье в «Эдвер­тай­зе­ре», все те зна­ния, кото­рые он почерп­нул у гру­бых и неоте­сан­ных жите­лей Дан­ви­ча во вре­мя сво­е­го един­ствен­но­го визи­та туда. Неви­дан­ные на зем­ле вещи – по край­ней мере, на трех­мер­ной зем­ле – нахлы­ну­ли на него, смрад­ные и ужас­ные, сквозь уще­лья Новой Англии, и бес­стыд­но навис­ли над вер­ши­на­ми гор. Теперь он, каза­лось, ощу­тил близ­кое при­сут­ствие втор­га­ю­ще­го­ся ужа­са и заме­тил адское наступ­ле­ние древ­не­го и преж­де пас­сив­но­го ноч­но­го кош­ма­ра. Он спря­тал «Некро­но­ми­кон» с дро­жью отвра­ще­ния, одна­ко ком­на­та все еще была напол­не­на неопре­де­лен­ным, но пороч­ным зло­во­ни­ем. «По зло­во­нию узна­е­те Их», – при­пом­нил он выдерж­ку из тек­ста. Да запах был точ­но такой же, как и тот, что пора­зил его воз­ле фер­мер­ско­го дома Уот­ли мень­ше трех лет тому. назад, Он поду­мал об Уил­бу­ре, зло­ве­щем, зве­ро­по­доб­ном, и насмеш­ли­во хмык­нул, вспом­нив дере­вен­ские сплет­ни по пово­ду его про­ис­хож­де­ния.

«Узко­род­ствен­ный брак?» вслух про­бор­мо­тал Эрмит­эйдж. «Боже пра­вый, какие про­ста­ки! Пока­жи им „Вели­ко­го Бога Пана“ Арту­ра Мей­че­на, и они поду­ма­ют, что тут какой-то баналь­ный дан­вич­ский скан­дал! Но что же все-таки – что за ужас­ное неопре­де­лен­ное вли­я­ние на этой трех­мер­ной зем­ле или вне ее – ока­зал Отец Уил­бу­ра Уот­ли? Родил­ся он на Сре­те­ние – спу­стя девять меся­цев после кану­на мая 1912 года, когда слу­хи о стран­ных зву­ках из-под зем­ли дошли до Эрк­ха­ма – что же было на вер­шине хол­ма той май­ской ночью и кто был там? Какой крест­ный ужас свя­зал себя с нашим миром, вой­дя в полу­че­ло­ве­че­скую плоть и кровь?»

В тече­ние после­ду­ю­щих недель док­тор Эрмит­эйдж пытал­ся собрать все воз­мож­ные дан­ные об Уил­бу­ре Уот­ли и неопре­де­лен­ных явле­ни­ях в рай­оне Дан­ви­ча. Он свя­зал­ся с док­то­ром Хог­то­ном из Эйл­с­бе­ри, кото­рый при­сут­ство­вал при послед­них мину­тах Ста­ри­ка Уот­ли, и нашел в послед­них сло­вах ста­ри­ка, сооб­щен­ных ему вра­чом, нема­ло заслу­жи­ва­ю­ще­го обду­мы­ва­ния. Поезд­ка в Дан­вич ниче­го ново­го не дала, но тща­тель­ное изу­че­ние «Некро­но­ми­ко­на», осо­бен­но тех стра­ниц, кото­ры­ми так откро­вен­но заин­те­ре­со­вал­ся Уил­бур, дало ему новые ужас­ные клю­чи к при­ро­де, мето­дам и жела­ни­ям стран­ною зла, кото­рое смут­но угро­жа­ло этой пла­не­те. Бесе­ды с несколь­ки­ми уче­ны­ми, спе­ци­а­ли­зи­ру­ю­щи­ми­ся в арха­и­че­ских источ­ни­ках в Бостоне, обмен пись­ма­ми со мно­ги­ми дру­ги­ми раз­ных местах, вызва­ли у него рас­ту­щее чув­ство изум­ле­ния, кото­рое, мед­лен­но прой­дя через раз­ные ста­дии тре­во­ги, в кон­це кон­цов при­ве­ло к состо­я­нию остро­го духов­ною стра­ха. Лето шло, и он смут­но чув­ство­вал, что необ­хо­ди­мо что-то пред­при­нять в отно­ше­нии кош­ма­ра, тая­ще­го­ся в вер­хо­вьях Мис­ка­то­ни­ка, и того чудо­вищ­но­го созда­ния, кото­рое люди зна­ли как Уил­бу­ра Уот­ли.

Глава 6

Соб­ствен­но дан­вич­ский ужас при­шел­ся на пери­од меж­ду празд­ни­ком уро­жая и рав­но­ден­стви­ем 1928 года, при­чем док­тор Эрмит­эйдж был сре­ди сви­де­те­лей его чудо­вищ­но­го про­ло­га. Он слы­шал об экс­цен­трич­ном путе­ше­ствии Уил­бу­ра в Кэм­бридж, о его отча­ян­ных попыт­ках полу­чить в свое поль­зо­ва­ние «Некро­но­ми­кон» или сде­лать копии его стра­ниц в биб­лио­те­ке Уай­де­не­ра. Уси­лия эти ока­за­лись напрас­ны­ми, посколь­ку Эрмит­эйдж успел насто­я­тель­но попро­сить всех биб­лио­те­ка­рей, в чьем вла­де­нии имел­ся этот ужас­ный том, ни в коем слу­чае не выда­вать ею. Гово­рят, что в Кэм­бри­дже Уил­бур ужас­но нерв­ни­чал: с одной сто­ро­ны, очень хотел запо­лу­чить себе кни­гу, а с дру­гой сто­ро­ны, не мень­ше хотел побыст­рее попасть домой, как буд­то опа­сал­ся каких-то послед­ствий столь дол­го­го сво­е­го отсут­ствия.

В нача­ле авгу­ста то, чего мож­но было ожи­дать, нача­лось. В пер­вые часы тре­тье­го авгу­ста док­тор Эрмит­эйдж был вне­зап­но раз­бу­жен диким, ярост­ным лаем сви­ре­по­го сто­ро­же­во­го пса из уни­вер­си­тет­ско­го дво­ра. Страш­ное и глу­бо­кое рыча­ние, полу­безум­ный хрип­лый лай не пре­кра­ща­лись: они уси­ли­ва­лись, хотя сопро­вож­да­лись пуга­ю­щи­ми, но име­ю­щи­ми какое-то зло­ве­щее зна­че­ние пау­за­ми. А затем послы­шал­ся вопль, вырвав­ший­ся из дру­гой глот­ки – вопль был такой, что раз­бу­дил поло­ви­ну всех спя­щих Эрк­ха­ма и впо­след­ствии еще дол­го пре­сле­до­вал их во сне – подоб­ною воп­ля не мог­ло издать ни одно зем­ное суще­ство, или, по край­ней мере, пол­но­стью зем­ное.

Эрмит­эйдж, наспех одев­шись, устре­мил­ся через газо­ны и ули­цу к зда­ни­ям кол­ле­джа. Были слыш­ны завы­ва­ния охран­ной сиг­на­ли­за­ции, уста­нов­лен­ной в биб­лио­те­ке. Откры­тое окно зия­ло чер­но­той в лун­ном све­те. То, что при­шло, без­услов­но смог­ло про­ник­нуть внутрь, посколь­ку лай, теперь быст­ро пре­вра­ща­ю­щий­ся в вой и глу­хое рыча­ние, доно­сил­ся уже изнут­ри. Какое-то чутье под­ска­за­ло Эрмит­эй­джу, что про­ис­хо­дя­щее здесь не сто­ит видеть непод­го­тов­лен­ным зри­те­лям, поэто­му он власт­но оста­но­вил тол­пу, при­ка­зав отой­ти назад, а сам тем вре­ме­нем отпер две­ри вести­бю­ля. Зву­ки, доно­сив­ши­е­ся изнут­ри, к тому момен­ту поутих­ли, если не счи­тать насто­ро­жен­но­го моно­тон­но­го под­вы­ва­ния; но тут же Эрмит­эйдж ясно раз­ли­чил в кустах целый хор козо­до­ев, изда­вав­ший дья­воль­ски рит­мич­ный свист, как буд­то в уни­сон с дыха­ни­ем уми­ра­ю­ще­го.

Зда­ние было про­пи­та­но ужас­ным запа­хом, слиш­ком хоро­шо зна­ко­мым док­то­ру Эрмит­эй­джу, и вот три чело­ве­ка уже устре­ми­лись через вести­бюль к малень­ко­му читаль­но­му залу, отку­да доно­сил­ся низ­кий вой. При­мер­но секун­ду – никто не решал­ся зажечь свет, но в кон­це кон­цов Эрмит­эйдж собрал­ся с сила­ми и щелк­нул выклю­ча­те­лем. Один из тро­их – неиз­вест­но, кто имен­но – гром­ко закри­чал, уви­дев то, что было рас­про­стер­то перед ними сре­ди раз­дви­ну­тых в бес­по­ряд­ке сто­лов и пере­вер­ну­тых сту­льев. Про­фес­сор Райс позд­нее рас­ска­зы­вал, что он на мгно­ве­ние пол­но­стью лишил­ся созна­ния, хотя смог удер­жать­ся на ногах.

Суще­ство, кото­рое скрю­чив­шись лежа­ло на боку, в зло­вон­ной луже зеле­но- жел­то­го гноя, лип­ко­го как деготь, дости­га­ло в дли­ну почти девя­ти футов, и соба­ка порва­ла на нем всю одеж­ду и частич­но заде­ла кожу. Оно еще было живо, но судо­рож­но подер­ги­ва­лось, грудь же его взды­ма­лась в чудо­вищ­ной син­хрон­но­сти с безум­ным пени­ем ожи­дав­ших сна­ру­жи козо­до­ев. Обрыв­ки одеж­ды суще­ства и кусоч­ки кожи с его боти­нок были раз­бро­са­ны по ком­на­те, а пря­мо рядом с окном, где он, оче­вид­но, и был бро­шен, лежал пустой хол­що­вый мешок.

Воз­ле цен­траль­но­го сто­ла лежал на полу писто­лет, и впо­след­ствии по вдав­лен­но­му, косо вышед­ше­му из обой­мы патро­ну уда­лось понять, поче­му он не выстре­лил. Одна­ко в тот момент все эти дета­ли не были вид­ны на фоне суще­ства, лежав­ше­го на полу. Было бы баналь­ным утвер­ждать, что опи­сать его невоз­мож­но, одна­ко ска­зать, что его не смог бы ясно себе пред­ста­вить тот, чьи пред­став­ле­ния слиш­ком тес­но свя­за­ны с при­выч­ны­ми на зем­ле живы­ми фор­ма­ми и с тре­мя извест­ны­ми нам изме­ре­ни­я­ми, было бы совер­шен­но спра­вед­ли­во.

Частич­но суще­ство это было несо­мнен­но чело­ве­ко­по­доб­ным, руки и голо­ва были очень похо­жи на чело­ве­че­ские, коз­ли­ное лицо без под­бо­род­ка носи­ло отпе­ча­ток семьи Уот­ли. Одна­ко торс и ниж­няя часть тела были зага­доч­ны­ми с точ­ки зре­ния тера­то­ло­гии, ибо, по всей види­мо­сти, лишь одеж­да поз­во­ля­ла суще­ству пере­дви­гать­ся по зем­ле без ущер­ба для его ниж­них конеч­но­стей.

Выше поя­са оно было полу­ан­тро­по­морф­ным, хотя его грудь, куда все еще впи­ва­лись ког­ти насто­ро­жен­но­го пса, была покры­та сет­ча­той кожей, напо­до­бие кро­ко­ди­ло­вой. Спи­на пест­ре­ла жел­ты­ми и чер­ны­ми пят­на­ми, напо­ми­ная чешую неко­то­рых змей. Ниже поя­са, одна­ко, дело обсто­я­ло хуже, посколь­ку тут вся­кое сход­ство с чело­ве­че­ским закан­чи­ва­лось и начи­на­лась область пол­ней­шей фан­та­зии. Кожа была покры­ты густой чер­ной шер­стью, а из обла­сти живо­та мяг­ко сви­са­ли длин­ные зеле­но­ва­то-серые щупаль­ца с крас­ны­ми рта­ми-при­сос­ка­ми. На каж­дом из бедер, глу­бо­ко погру­жен­ные в розо­ва­тые рес­нит­ча­тые орби­ты, рас­по­ла­га­лись некие подо­бия глаз; на месте хво­ста у суще­ства имел­ся сво­е­го рода хобот, состав­лен­ный из пур­пур­ных коле­чек, по всем при­зна­кам пред­став­ляв­ший собой недо­раз­ви­тый рот. Конеч­но­сти, если не счи­тать покры­вав­шей их густой шер­сти, напо­ми­на­ли лапы гигант­ских дои­сто­ри­че­ских яще­ров; на кон­цах их нахо­ди­лись избо­рож­ден­ные вена­ми поду­шеч­ки, кото­рые не похо­ди­ли ни на ког­ти, ни на копы­та. При дыха­нии суще­ства его хвост и щупаль­ца рит­мич­но меня­ли цвет, как буд­то под­чи­ня­ясь како­му-то цир­ку­ляр­но­му про­цес­су, появ­ля­лись при этом раз­лич­ные оттен­ки зеле­но­го – от нор­маль­но­го, до совер­шен­но нече­ло­ве­че­ско­го зеле­но­ва­то-серо­го; на хво­сте же это про­яв­ля­лось в чере­до­ва­нии жел­то­го с гряз­но­ва­тым серо-белым в тех местах, что раз­де­ля­ли пур­пур­ные коль­ца. Кро­ви вид­но не было – толь­ко зло­вон­ная зеле­но­ва­то- жел­тая сукро­ви­ца, кото­рая струй­ка­ми рас­те­ка­лась по полу.

При­сут­ствие трех чело­век, по всей види­мо­сти, побу­ди­ло уми­ра­ю­щее суще­ство очнуть­ся, оно нача­ло что-то бор­мо­тать, не пово­ра­чи­ва­ясь и не под­ни­мая голо­вы. Док­тор Эрмит­эйдж сохра­нил запи­си его рече­во­го твор­че­ства, одна­ко твер­до заяв­ля­ем, что не было про­из­не­се­но ни одно­го сло­ва по-англий­ски. Пона­ча­лу про­из­но­си­мые сло­ги не содер­жа­ли ниче­го похо­же­го хоть на один из извест­ных на Зем­ле язы­ков, одна­ко в кон­це кон­цов ста­ли появ­лять­ся раз­роз­нен­ные фраг­мен­ты, явно заим­ство­ван­ные из «Некро­но­ми­ко­на», этой чудо­вищ­ной ере­си, в поис­ках кото­ро­го суще­ство явно сюда и при­бы­ло. Эти фраг­мен­ты, как при­по­ми­на­ет Эрмит­эйдж, зву­ча­ли сле­ду­ю­щим обра­зом: «Н’гаи, н’г­ха’­г­хаа, багг­шоггог, й’хах; Йог-Сохот, Йог-Сохот…» Они ухо­ди­ли в ничто, сопро­вож­да­е­мые кри­ка­ми козо­до­ев, рит­мич­ное кре­щен­до кото­рых отра­жа­ло злоб­ное пред­вку­ше­ние смер­ти.

Затем дыха­ние оста­но­ви­лось, и пес под­нял голо­ву, издав про­тяж­ный похо­рон­ный вой. Жел­тое, коз­ли­ное лицо лежа­ще­го на полу суще­ства изме­ни­лось, огром­ные чер­ные гла­за ужа­са­ю­щее запа­ли. За окном неожи­дан­но пре­кра­ти­лось стре­ко­та­ние козо­до­ев, пере­кры­вая ропот собрав­шей­ся тол­пы, раз­да­лось сею­щее пани­ку хло­па­нье кры­льев, на фоне луны пока­за­лись тучи пер­на­тых наблю­да­те­лей, кото­рые затем скры­лись из вида, обо­злен­ные, что добы­ча им не доста­лась, Соба­ка рез­ко сорва­лась с места, испу­ган­но гавк­ну­ла и выско­чи­ла через окно. В тол­пе под­нял­ся крик, и док­тор Эрмит­эйдж гром­ко объ­явил сто­я­щим на ули­це, что нико­го нель­зя впус­кать в зда­ние до тех пор, пока не при­е­дет поли­ция или врач. «Сла­ва Богу, что окна доста­точ­но высо­ки и в них нель­зя загля­нуть с ули­цы», – поду­мал он, но тем не менее тща­тель­но опу­стил тем­ные што­ры на каж­дом окне. К это­му вре­ме­ни при­бы­ло двое поли­цей­ских; док­тор Мор­ган встре­тил их в вести­бю­ле и попро­сил, ради их соб­ствен­но­го бла­га, запре­тить доступ в исто­ча­ю­щий зло­во­ние читаль­ный зал, пока не при­бу­дет меди­цин­ский экс­перт и рас­про­стер­тое на полу суще­ство не будет накры­то покры­ва­лом.

Меж­ду тем на полу читаль­но­го зала про­ис­хо­ди­ли пуга­ю­щие пере­ме­ны. Нет воз­мож­но­сти опи­сать, како­го рода рас­пад шел перед гла­за­ми док­то­ра Эрмит­эй­джа и про­фес­со­ра Рай­са, и насколь­ко стре­ми­тель­ны­ми он был, но поз­во­ли­тель­но будет заме­тить, что, поми­мо внеш­не­го очер­та­ния лица и рук, под­лин­но чело­ве­че­ских эле­мен­тов в Уил­бу­ре Уот­ли ока­за­лось ничтож­но мало. Когда при­был меди­цин­ский экс­перт, на дере­вян­ном кра­ше­ном полу оста­ва­лась толь­ко клей­кая белая мас­са, да и непри­ят­ный запах почти исчез. Уот­ли был лишен чере­па и кост­но­го ске­ле­та, во вся­ком слу­чае, чело­ве­че­ских.

Глава 7

Но все это было лишь про­ло­гом к насто­я­ще­му дан­вич­ско­му ужа­су. Сби­тые с тол­ку пред­ста­ви­те­ли офи­ци­аль­ных вла­стей выпол­ни­ли необ­хо­ди­мые фор­маль­но­сти, при­чем ано­маль­ные дета­ли про­ис­шед­ше­го были ста­ра­тель­но скры­ты от пуб­ли­ки и прес­сы; в Дан­вич и Эйл­с­бе­ри были посла­ны люди с зада­ни­ем выяс­нить, кто может являть­ся или явля­ет­ся наслед­ни­ка­ми покой­ною Уил­бу­ра Уот­ли. Послан­ные обна­ру­жи­ли жите­лей зло­по­луч­ной мест­но­сти в боль­шом вол­не­нии, как из-за уси­лив­ше­го­ся гро­хо­та, кото­рый доно­сил­ся из- под купо­ло­об­раз­ных хол­мов, так и от невы­но­си­мой вони, источ­ни­ком кото­рой была пустая скор­лу­па, обши­тая дос­ка­ми, преж­де пред­став­ляв­шая собой дом Уот­ли. Эрл Сой­ер, кото­рый в пери­од отсут­ствия Уил­бу­ра при­смат­ри­вал за лоша­дью и ско­ти­ной, забо­лел тяже­лым нерв­ным рас­строй­ством. Офи­ци­аль­ные вла­сти пред­по­чли не вхо­дить в зако­ло­чен­ный дос­ка­ми дом, столь шум­ный и пуга­ю­щий, и с радо­стью огра­ни­чи­ли осмотр жили­ща покой­но­го, то есть – недав­но соору­жен­но­го сарая, един­ствен­ным посе­ще­ни­ем. Они соста­ви­ли длин­ней­ший запрос в суде Эйл­с­бе­ри и выяс­ни­лось, что все еще про­дол­жа­ет­ся судеб­ный про­цесс меж­ду бес­чис­лен­ны­ми Уот­ли, про­жи­ва­ю­щи­ми в вер­хо­вьях Мис­ка­то­ни­ка.

Почти бес­ко­неч­ная руко­пись, содер­жа­ща­я­ся в огром­ном гросс­бу­хе и более все­го похо­жая на днев­ник, о чем сви­де­тель­ство­ва­ли про­ме­жут­ки меж­ду запи­ся­ми, исполь­зо­ва­ние раз­лич­ных чер­нил и изме­не­ния в почер­ке, ока­за­лась нераз­ре­ши­мой загад­кой для тех, кто нашел ее на ста­рень­ком бюро, слу­жив­шем хозя­и­ну пись­мен­ным сто­лом. После неде­ли без­ре­зуль­тат­ных дис­кус­сий, ее ото­сла­ли в уни­вер­си­тет Мис­ка­то­ни­ка вме­сте с кол­лек­ци­ей стран­ных книг покой­но­го, для изу­че­ния и рас­шиф­ров­ки; но даже луч­шие линг­ви­сты вско­ре поня­ли, что решить эту загад­ку нелег­ко. Ника­ких сле­дов ста­рин­но­го золо­та, кото­рым Уил­бур и Ста­рик Уот­ли рас­пла­чи­ва­лись за ско­ти­ну и отда­ва­ли дол­ги, обна­ру­же­но не было.

По-насто­я­ще­му ужас раз­ра­зил­ся, когда насту­пил вечер девя­то­го сен­тяб­ря.

Гро­хот с хол­мов был осо­бен­но силь­ным в этот вечер, и соба­ки неисто­во лая­ли всю ночь. Те, кто рано просну­лись наут­ро деся­то­го сен­тяб­ря, почув­ство­ва­ли стран­ный запах. Око­ло семи часов Лютер Бра­ун, работ­ник с фер­мы Джор­джа Кори, что меж­ду Холод­ным Весен­ним Уще­льем и дерев­ней, в диком испу­ге при­бе­жал домой, пре­рвав свое обыч­ное утрен­нее путе­ше­ствие к Деся­ти­а­кро­во­му Лугу, куда он гнал ско­ти­ну. Он едва не бил­ся в при­пад­ке от стра­ха, когда вва­лил­ся на кух­ню; во дво­ре собра­лось столь же напу­ган­ное ста­до: било копы­та­ми и жалоб­но мыча­ло – коро­вы в пани­ке побе­жа­ли вслед за маль­чи­ком. Заи­ка­ясь и едва пере­во­дя дыха­ние, Лютер рас­ска­зал мис­сис Кори: «Там, на доро­ге, за уще­льем, мис­сис Кори, – там что-то такое есть! Пах­нет, как при гро­зе, а все кусты и малень­кие дере­вья помя­ты и откло­ни­лись от доро­ги, как буд­то там про­та­щи­ли целый дом, Но это еще не все, это не страш­ное. Там есть сле­ды, на доро­ге, мис­сис Кори, – огром­ные круг­лые отпе­чат­ки, как дни­ще у боч­ки, они дав­ле­ны глу­бо­ко, как буд­то от сло­на, но толь­ко их намно­го боль­ше, чем сде­ла­ли бы четы­ре ноги! Я гля­нул на пару этих отпе­чат­ков, преж­де чем сбе­жал отту­да; каж­дый покрыт таки­ми лини­я­ми, кото­рые идут из одной точ­ки, при­мер­но, как у паль­мо­во­го листа, толь­ко раза в три боль­ше. И запах там такой жут­кий, при­мер­но, как воз­ле ста­ро­го дома Кол­ду­на Уот­ли…»

Тут он оста­но­вил­ся и сно­ва задро­жал от при­сту­па стра­ха. Мис­сис Кори нача­ла обзва­ни­вать сосе­дей: так нача­лась увер­тю­ра пани­ки, воз­ве­стив­шая о глав­ных кош­ма­рах. Когда она дозво­ни­лась до Сал­ли Сой­ер, эко­ном­ки Сета Бишо­па, бли­жай­ше­го сосе­да Уот­ли, то настал ее черед выслу­ши­вать, вме­сто того что­бы рас­ска­зы­вать: Чон­си, маль­чик Сал­ли, кото­рый пло­хо спал, про­шел­ся к хол­мам по направ­ле­нию к дому Уот­ли и, лишь мель­ком взгля­нув на их усадь­бу и на паст­би­ще, где коро­вы мисте­ра Бишо­па были остав­ле­ны на ночь, в ужа­се побе­жал назад.

«Да, мис­сис Кори, – голос Сал­ли дро­жал на дру­гом кон­це про­во­да, Чон­си толь­ко что при­бе­жал и не может ниче­го тол­ком рас­ска­зать, так испу­гал­ся! Он ска­зал, что дом Ста­ри­ка Уот­ли весь раз­ло­ман и дос­ки раз­бро­са­ны вокруг, как буд­то его изнут­ри дина­ми­том взо­рва­ли, толь­ко пол вни­зу цел, но он весь заля­пан пят­на­ми, как буд­то дег­тем, и пах­нут они ужас­но и капа­ют на зем­лю через край, там где дос­ки все раз­ло­ма­ны. И еще там какие-то ужас­ные отме­ти­ны в саду – боль­шие круг­лые отме­ти­ны раз­ме­ром с боль­шую боч­ку и все про­пи­та­ны такой же лип­кой дря­нью, как и во взо­рван­ном доме. Чон­си гово­рит, что они ведут туда, к лугам, где боль­шой про­кос шире, чем боль­шой амбар, и где повсю­ду камен­ные стол­бы пона­ты­ка­ны, куда ни глянь».

«И он еще ска­зал, слы­ши­те, мис­сис Кори, он ска­зал, насчет того, как решил поис­кать коров Сета, хоть и был напу­ган до смер­ти; и он их нашел на верх­нем паст­би­ще, побли­зо­сти от Дво­ра Тан­цев Дья­во­ла, и они были в жут­ком виде. Поло­ви­на вооб­ще исчез­ла, как не было, а у осталь­ных как буд­то почти всю кровь высо­са­ли, и такие боляч­ки, как, помни­те, были у Уот­ли­е­вой ско­ти­ны, с тех пор как родил­ся у Лави­нии этот чер­ный ублю­док. Сет пошел взгля­нуть на коров, хотя, кля­нусь чем угод­но, он вряд ли решит­ся подой­ти близ­ко к дому Кол­ду­на Уот­ли! Чон­си тол­ком не раз­гля­дел, куда ведут эти глу­бо­кие круг­лые отме­ти­ны, но он ска­зал, то, ско­рей все­го, они идут к уще­лью, где доро­га в дерев­ню»

«Я вам еще вот что ска­жу, мис­сис Кори, там что-то есть такое, что-то не то… И я думаю, что этот Уил­бур Уот­ли, он заслу­жил такой пло­хой конец, пото­му что все это из-за него. Он вовсе и не чело­век, я это все­гда всем гово­ри­ла, и я думаю, что они со Ста­ри­ком Уот­ли что-то там выра­щи­ва­ли в этом сво­ем зако­ло­чен­ном доме, и даже еще хуже, чем он сам. Вокруг Дан­ви­ча все­гда води­лись при­зра­ки живые при­зра­ки – не такие как люди и опас­ные для людей».

«Зем­ля опять вче­ра раз­го­ва­ри­ва­ла, а под утро Чон­си слы­шал, как гром­ко кри­ча­ли козо­дои в Холод­ном Весен­нем Уще­лье, он глаз сомкнуть не мог. А потом он поду­мал, что слы­шит иные, сла­бые зву­ки от дома Кол­ду­на Уот­ли, – как буд­то дере­во тре­щит или дос­ки отди­ра­ют, или как буд­то ящик дере­вян­ный раз­ла­мы­ва­ют. Он ночь не спал до вос­хо­да, а встав, пер­вым делом пошел к Уот­ли, что­бы само­му посмот­реть, и я вам ска­жу, мис­сис Кори, что он уви­дел доста­точ­но! Ниче­го хоро­шею тут нет, и я думаю, что тут все долж­ны при­нять уча­стие и что-то сде­лать. Я знаю, что про­ис­хо­дит что-то ужас­ное, и чув­ствую что мне недол­го оста­лось жить, но толь­ко один Бог зна­ет все».

«А как ваш Лютер, он заме­тил, куда ведут эти боль­шие сле­ды? Нет? Ну, что ж, мис­сис Кори, если они были на доро­ге с этой сто­ро­ны уще­лья и если они еще не подо­шли к вашем дому, тогда они, навер­ное, ухо­дят пря­мо туда, в уще­лье. Так и долж­но быть. Я все­гда гово­ри­ла, что это Холод­ное Весен­нее Уще­лье – нездо­ро­вое и дур­ное место. Козо­дои и свет­ляч­ки ведут себя вовсе не так, как тво­ре­ния божии, а кро­ме того, там, гово­рят, вы може­те услы­шать раз­ные стран­ные вещи, сни­зу, если буде­те сто­ять меж­ду обры­вом и Мед­ве­жьей Бер­ло­гой».

К полу­дню три чет­вер­ти всех муж­чин и юно­шей Дан­ви­ча дви­ну­лись по доро­гам и лугам меж­ду све­жи­ми раз­ва­ли­на­ми дома Уот­ли и Холод­ным Весен­ним Уще­льем, в ужа­се рас­смат­ри­вая чудо­вищ­ные гигант­ские сле­ды, изу­ве­чен­ных коров Бишо­па, стран­ные, зло­вон­ные облом­ки фер­мер­ско­го дома, а так­же помя­тую, обес­цве­чен­ную рас­ти­тель­ность на полях и обо­чи­нах доро­ги. То, что обру­ши­лось на этот мир, несо­мнен­но попа­ло в нахо­див­ше­е­ся здесь огром­ное зло­ве­щее уще­лье: все дере­вья на кра­ях его были согну­ты или сло­ман, а в нави­са­ю­щем над обры­вом под­лес­ке была про­долб­ле­на широ­кая доро­га. Мож­но было поду­мать, что дом, сме­тен­ный обва­лом, соскольз­нул, раз­ры­вая густое спле­те­ние дере­вьев и кустар­ни­ка, по кру­то­му скло­ну уще­лья. Сни­зу не доно­си­лось ни зву­ка, а толь­ко отда­лен­ный, почти нераз­ли­чи­мый запах; неуди­ви­тель­но, что собрав­ши­е­ся муж­чи­ны пред­по­чи­та­ли сто­ять на краю обры­ва, вме­сто того что­бы спу­стить­ся вниз и напасть на ужас­но­го неве­до­мо­го Цик­ло­па и ею лого­ве. Три соба­ки, кото­рые нахо­ди­лись вме­сте с людь­ми, пона­ча­лу ярост­но зали­ва­лись лаем, одна­ко, при­бли­зив­шись к уще­лью, трус­ли­во замол­ча­ли. Кто-то позво­нил в «Эйл­с­бе­ри Тран­скрипт», одна­ко редак­тор, при­вык­ший к чуд­ным исто­ри­ям из Дан­ви­ча, огра­ни­чил­ся тем, что состря­пал неболь­шую, в один абзац, юмо­ри­сти­че­скую замет­ку: ее впо­след­ствии пере­да­ло агент­ство «Ассо­ши­эй­тед Пресс».

Вече­ром все отпра­ви­лись по домам и забар­ри­ка­ди­ро­ва­ли две­ри сво­их домов и амба­ров. Нече­го гово­рить, что ни одна коро­ва не была остав­ле­на на паст­би­ще. Око­ло двух часов ночи ужа­са­ю­щая вонь и дикий соба­чий лай раз­бу­дил семей­ство Элме­ра Фрая, на восточ­ном склоне Холод­но­го Весен­не­го Уще­лья, и все потом еди­но­душ­но гово­ри­ли, что непо­да­ле­ку был слы­шен при­глу­шен­ный шелест и плеск. Мис­сис Фрай пред­ло­жи­ла позво­нить сосе­дям, и Элмер уже готов был с ней согла­сить­ся, но тут треск лома­ю­ще­го­ся дере­ва пре­рвал их дис­кус­сию. Звук этот доно­сил­ся, по всей веро­ят­но­сти, из амба­ра: сра­зу же за этим послы­ша­лись ужас­ные кри­ки и топот ско­ти­ны. Соба­ки раб­ски под­полз­ли и при­жа­лись к ногам оне­мев­ших от стра­ха людей. Фрай меха­ни­че­ски зажег фонарь, но отда­вал себе отчет, что вый­ти сей­час на тем­ный двор рав­но­силь­но смер­ти. Дети и жен­щи­ны хны­ка­ли, воз­дер­жи­ва­ясь от кри­ка, сле­дуя како­му-то зага­доч­но­му, древ­не­му инстинк­ту само­со­хра­не­ния. Нако­нец кри­ки ско­ти­ны затих­ли, сме­нив­шись жалост­ли­вым мыча­ни­ем, после чего, в свою оче­редь, ста­ли слыш­ны уда­ры, стук и треск. Семей­ство Фра­ев, при­жав­шись друг к дру­гу в гости­ной, не реша­лось дви­гать­ся, пока послед­ние отзву­ки не затих­ли где-то дале­ко, по-види­мо­му, в Холод­ном Весен­нем Уще­лье. Затем, сре­ди сдав­лен­ных сто­нов из хле­ва и демо­ни­че­ских кри­ков ноч­ных козо­до­ев из уще­лья, Сели­на Фрай бро­си­лась к теле­фо­ну и рас­ска­за­ла всем, кому смог­ла, о вто­рой волне дан­вич­ско­го ужа­са.

На сле­ду­ю­щий день всю дерев­ню охва­ти­ла насто­я­щая пани­ка: пере­пу­ган­ные групп­ки людей напра­ви­лись к месту вче­раш­них дья­воль­ских собы­тий. Две гигант­ские поло­сы раз­ру­ше­ний про­тя­ну­лись от уще­лья к дво­ру Фра­ев, чудо­вищ­ные отпе­чат­ки покры­ва­ли опу­сто­шен­ные участ­ки поч­вы, а ста­рый амбар с одной сто­ро­ны был совер­шен­но раз­ру­шен. Что каса­ет­ся ста­да, то най­ти уда­лось толь­ко его чет­вер­тую часть. Из коров неко­то­рые были рас­тер­за­ны, а остав­ших­ся в живых при­шлось при­стре­лить. Эрл Сой­ер пред­ло­жил обра­тить­ся за помо­щью в Эйл­с­бе­ри или Эрк­хам, но осталь­ные утвер­жда­ли, что от это­го не будет ника­ко­го про­ку. Ста­рый Зеб­а­лон Уот­ли, из той вет­ви Уот­ли, кото­рая зани­ма­ла про­ме­жу­точ­ную ста­дию меж­ду нор­маль­но­стью и вырож­де­ни­ем, выдви­нул мрач­ные пред­по­ло­же­ния отно­си­тель­но обря­дов, кото­рые, види­мо, совер­ша­лись на вер­ши­нах хол­мов.

Он про­ис­хо­дил из семей­ства, где были креп­ки тра­ди­ции, а пото­му его вос­по­ми­на­ния о пес­но­пе­ни­ях внут­ри огром­ных камен­ных колец свя­зы­ва­лись не толь­ко с Уил­бу­ром и его дедуш­кой.

И вновь тьма пала на пора­жен­ную ужа­сом дерев­ню, слиш­ком пас­сив­ную, что­бы орга­ни­зо­вать реаль­ное сопро­тив­ле­ние. В несколь­ких слу­ча­ях семей­ства, свя­зан­ные близ­ким род­ством, соби­ра­лись вме­сте и сиде­ли в мрач­ном уны­нии под одной кры­шей, одна­ко в боль­шин­стве слу­ча­ев повто­ри­лось вче­раш­нее соору­же­ние бар­ри­кад. Одна­ко в эту ночь ниче­го не про­изо­шло, если не счи­тать шума, доно­сив­ше­го­ся с хол­мов. Когда насту­пи­ло утро, мно­гие наде­я­лись, что кош­мар пре­кра­тит­ся так же неожи­дан­но, как и при­шел. Нашлись даже отча­ян­ные голо­вы, пред­ло­жив­шие совер­шить экс­пе­ди­цию в уще­лье, в каче­стве обо­ро­ни­тель­ной меры, одна­ко они не риск­ну­ли подать при­мер колеб­лю­ще­му­ся боль­шин­ству.

Когда при­шла оче­ред­ная ночь, вновь бар­ри­ка­ди­ро­ва­лись вхо­ды в жили­ща, хотя на этот раз уже мень­шее коли­че­ство семей соби­ра­лись вме­сте. Наут­ро и семей­ство Фра­ев, и домо­чад­цы Сета Бишо­па сооб­щи­ли о вол­не­нии сре­ди собак, а так­же о неяс­ных зву­ках и запа­хах, раз­ли­чи­мых изда­ли; меж­ду тем вышед­шие поут­ру на раз­вед­ку доб­ро­воль­цы с ужа­сом обна­ру­жи­ли све­жие отпе­чат­ки чудо­вищ­ных сле­дов на доро­ге, опо­я­сы­ва­ю­щей Сто­ро­же­вой Холм. Как и перед этим, обе сто­ро­ны доро­ги нес­ли на себе сле­ды повре­жде­ний, вызван­ных про­хож­де­ни­ем гигант­ской дья­воль­ской мас­сы при этом кон­фи­гу­ра­ция сле­дов гово­ри­ла о дви­же­нии в двух направ­ле­ни­ях, как буд­то дви­жу­ща­я­ся юра при­шла со сто­ро­ны Холод­но­го Весен­не­го Уще­лья, а затем вер­ну­лась обрат­но. У под­но­жья хол­ма трид­ца­ти­фу­то­вая поло­са смя­то­го кустар­ни­ка вела вверх, и тут у наблю­да­те­лей пере­хва­ти­ло дыха­ние, когда они уви­де­ли, что неумо­ли­мый след идет даже по наи­бо­лее отвес­ным, почти пер­пен­ди­ку­ляр­ным зем­ле участ­кам. Что же это было за кош­мар­ное суще­ство, если оно мог­ло взби­рать­ся по прак­ти­че­ски вер­ти­каль­ной камен­ной стене; когда же иссле­до­ва­те­ли взо­бра­лись по без­опас­ным тро­пам на вер­ши­ну, то обна­ру­жи­ли, что там сле­ды кон­ча­ют­ся, или, точ­нее ска­зать, пово­ра­чи­ва­ют в про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну.

Здесь было то самое место, на кото­ром Уот­ли раз­во­ди­ли свои кост­ры и пели свои дья­воль­ские пес­ни у кам­ня в фор­ме сто­ла в канун Мая и во вре­мя Хел­ло­уи­на. Теперь этот камень лежал в цен­тре обшир­ною про­стран­ства, истоп­тан­но­го цик­ло­пи­че­ским стра­ши­ли­щем, а на его слег­ка вогну­той поверх­но­сти нахо­ди­лись густые и зло­вон­ные остат­ки той же лип­кой смо­ля­ной мас­сы, кото­рую обна­ру­жи­ли на полу раз­ру­шен­но­го дома Уот­ли в пер­вый день дан­вич­ско­го кош­ма­ра. Оче­вид­но, что стра­ши­ли­ще спу­сти­лось по той же доро­ге, по кото­рой сюда под­ни­ма­лось, но пытать­ся что-либо понять было бес­по­лез­ным: логи­ка, разум, и нор­маль­ные пред­став­ле­ния о при­чин­но­сти здесь явно не сра­ба­ты­ва­ли.

Ночь чет­вер­га нача­лась при­мер­но так же, как и преды­ду­щие, одна­ко закон­чи­лась куда менее удач­но. Козо­дои в уще­лье кри­ча­ли с такой необык­но­вен­ной настой­чи­во­стью, что мно­гие не мог­ли уснуть, а где-то око­ло трех часов ночи все теле­фо­ны вдруг зазво­ни­ли. Те, кто под­ни­мал труб­ку, слы­ша­ли, как обе­зу­мев­ший от стра­ха чело­век кри­чал: “Помо­ги­те мне, о, Бо-оже!

…” и людям каза­лось, что гро­хот паде­ния и треск пре­ры­ва­ли раз­го­вор. Никто не решил­ся вый­ти из дому и что-либо пред­при­нять, и до само­го утра неиз­вест­но было, отку­да раз­дал­ся ноч­ной зво­нок. Полу­чив­шие его поут­ру зво­ни­ли по всем номе­рам под­ряд и обна­ру­жи­ва­ли, что толь­ко номер Фра­ев не отве­чал. Исти­на обна­ру­жи­лась часом позд­нее, когда спеш­но собран­ная груп­па воору­жен­ных муж­чин подо­шла к дому Фрая в нача­ле уще­лья. То, что они уви­де­ли, было ужас­но, хотя и не яви­лось неожи­дан­ным, Вокруг появи­лись допол­ни­тель­ные про­пле­ши­ны на зем­ле и мно­же­ство страш­ных сле­дов, но ника­ко­го дома уже не было. Он был смят и раз­дав­лен, как яич­ная скор­лу­па, при­чем сре­ди раз­ва­лин не было обна­ру­же­но нико­го, ни живых, ни мерт­вых. Толь­ко вонь и лип­кая смо­ла. Семей­ство Элме­ра Фрая исчез­ло из Дан­ви­ча бес­след­но.

Глава 8

Меж­ду тем, более тихая, хотя, в духов­ном смыс­ле, куда более рез­кая фаза кош­ма­ра мрач­но раз­во­ра­чи­ва­лась за закры­той две­рью устав­лен­ной книж­ны­ми пол­ка­ми ком­на­ты в Эрк­ха­ме. Зага­доч­ная руко­пись или днев­ник Уил­бу­ра Уот­ли, при­слан­ная в уни­вер­си­тет Мис­ка­то­ник для рас­шиф­ров­ки, поро­ди­ла силь­ное бес­по­кой­ство и затруд­не­ние сре­ди спе­ци­а­ли­стов по древним совре­мен­ным язы­кам; даже исполь­зо­ван­ный в ней алфа­вит, хотя и не лишен­ный сход­ства с дав­но умер­шим, исполь­зо­вав­шим­ся в Месо­по­та­мии, был абсо­лют­но неиз­ве­стен самым круп­ным спе­ци­а­ли­стам. Окон­ча­тель­ное заклю­че­ние экс­пер­тов оце­ни­ва­ло текст, как шиф­ро­ван­ную запись, состав­лен­ную с исполь­зо­ва­ни­ем искус­ствен­но­го алфа­ви­та, и ни один из мето­дов крип­то­гра­фии не дал ника­ко­го клю­ча к пони­ма­нию. Ста­рин­ные кни­ги из дома Уот­ли хотя и были исклю­чи­тель­но инте­рес­ны­ми и в ряде слу­ча­ев дава­ли воз­мож­ность открыть новые пер­спек­тив­ные направ­ле­ния науч­ных иссле­до­ва­ний, тем не менее ничем не мог­ли помочь рас­шиф­ров­ке тек­ста руко­пи­си. Одна из них, объ­е­ми­стый том с желез­ной застеж­кой, так­же была напи­са­на с исполь­зо­ва­ни­ем неиз­вест­но­го алфа­ви­та – совсем дру­гой при­ро­ды, и боль­ше, чем что-либо дру­гое, напо­ми­нав­ше­го сан­скрит. Ста­рый гросс­бух был в кон­це кон­цов пере­дан док­то­ру Эрмит­эй­джу, как из-за его осо­бо­го инте­ре­са к семей­ству Уот­ли, так и в силу его обшир­ных линг­ви­сти­че­ских позна­ний и зна­ком­ства с мисти­че­ски­ми закли­на­ни­я­ми антич­ных вре­мен и сред­не­ве­ко­вья.

Эрмит­эй­джу при­шла в голо­ву мысль о том, что алфа­вит может пред­став­лять собой сред­ство, тай­но исполь­зо­вав­ше­е­ся опре­де­лен­ны­ми запре­щен­ны­ми куль­та­ми, кото­рые дошли о нас из глу­бо­кой древ­но­сти и уна­сле­до­ва­ли мно­гие фор­мы и тра­ди­ции от кол­ду­нов и вол­шеб­ни­ков Сара­ци­нии. Одна­ко не этот вопрос он счи­тал наи­бо­лее важ­ным, ибо не столь суще­ствен­но было, по его мне­нию, знать источ­ник или про­ис­хож­де­ние сим­во­лов, кото­рые явно исполь­зо­ва­лись для зашиф­ров­ки тек­ста. Его убеж­де­ние состо­я­ло в том, что, при­ни­мая во вни­ма­ние гигант­ский объ­ем тек­ста, пишу­щий вряд ли стал бы поль­зо­вать­ся иным язы­ком, поми­мо род­но­го, если не счи­тать отдель­ных осо­бых фор­мул и закли­на­ний. Исхо­дя из это­го, он подо­шел к руко­пи­си, пред­по­ла­гая, что осно­вой ее явля­ет­ся англий­ский язык.

Док­тор Эрмит­эйдж по мно­го­крат­ным неудач­ным попыт­кам сво­их кол­лег понял, что загад­ка явля­ет­ся слож­ной и глу­бо­ко упря­тан­ной и что даже не сто­ит пытать­ся най­ти про­стое реше­ние. Всю остав­шу­ю­ся часть авгу­ста он посвя­тил изу­че­нию огром­ною коли­че­ства мате­ри­а­лов по крип­то­гра­фии: изу­чил все источ­ни­ки в сво­ей биб­лио­те­ке, про­во­дил бес­сон­ные ночи над тай­на­ми «Поли­гра­фии» Три­те­ми­уса, «Таин­ствен­ны­ми бук­вен­ны­ми запи­ся­ми» Джам­бат­ти­ста Пор­та, «Осо­бен­но­стя­ми шиф­ров» Де Виге­не­ра, «Крип­то­гра­фи­че­ски­ми иссле­до­ва­ни­я­ми» Фаль­ко­не­ра, изу­чил кни­ги восем­на­дца­то­го века, напри­мер – иссле­до­ва­ния Дэви­са и Фик­нес­са, а так­же самые совре­мен­ные рабо­ты таких круп­ней­ших спе­ци­а­ли­стов, как Блэр, фон Мар­тен и Клю­бер. В кон­це кон­цов он при­шел к выво­ду, что име­ет дело с одной из тех наи­бо­лее утон­чен­ных и изощ­рен­ных крип­то­грамм, в кото­рых мно­же­ство отдель­ных листов соот­но­си­мых букв рас­по­ло­же­ны как таб­ли­ца умно­же­ния, и текст состав­лен при помо­щи клю­че­вых слов, извест­ных лишь само­му авто­ру. Иссле­до­ва­те­ли про­шло­го дали ему гораз­до боль­ше, чем совре­мен­ные уче­ные, и Эрмит­эйдж решил, что ключ к руко­пи­си име­ет глу­бо­ко древ­нее про­ис­хож­де­ние, и без сомне­ния, про­шел дол­гую цепь мисти­че­ских пре­об­ра­зо­ва­ний. Несколь­ко раз каза­лось ему, что перед ним забрез­жил днев­ной свет исти­ны, одна­ко вся­кий раз какое-то непред­ви­ден­ное пре­пят­ствие отбра­сы­ва­ло его назад. Но вот насту­пил сен­тябрь, и тучи ста­ли рас­се­и­вать­ся. Опре­де­лен­ные бук­вы, нахо­див­ши­е­ся в опре­де­лен­ных местах руко­пи­си, выяви­лись со всей оче­вид­но­стью: ста­ло ясно, что исход­ным тек­стом дей­стви­тель­но был текст на англий­ском.

Вече­ром вто­ро­го сен­тяб­ря уси­лия ею поз­во­ли­ли сло­мать послед­ний барьер, и док­тор Эрмит­эйдж в пер­вый раз смог про­честь связ­ный фраг­мент запи­сей Уил­бу­ра Уот­ли. Как и пред­по­ла­га­ли вна­ча­ле, это был днев­ник: текст отра­жал как высо­кую оккульт­ную эру­ди­цию, так и общую без­гра­мот­ность стран­но­го суще­ства, его авто­ра. Одна из пер­вых запи­сей, про­чи­тан­ных Эрмит­эй­джем, отно­си­лась к 26 нояб­ря 1916 года, она ока­за­лась пора­зи­тель­ной и пуга­ю­щей.

Это писал, вспом­нил уче­ный, маль­чик трех с поло­ви­ной лет, кото­рый внешне выгля­дел на две­на­дцать-три­на­дцать:

“Сего­дня учил Акло для Сабао­та, оно мне не понра­ви­лось, на него отве­ча­ют с хол­ма, а не из воз­ду­ха. Тот, что навер­ху, обо­гнал меня силь­нее, чем я думал, похо­же, что у него немно­го зем­ных моз­гов. Выстре­лил в соба­ку Эла­ма Хат­чин­са, кол­ли по клич­ке Джек, когда он попы­тал­ся меня уку­сить, а Элам ска­зал, что убьет меня, если тот умрет, Я не думаю, что так будет.

Дедуш­ка застав­лял меня повто­рять закли­на­ние Дхо вче­ра вече­ром, и я, кажет­ся, видел внут­рен­ний город у двух маг­нит­ных полю­сов. Я отправ­ля­юсь к этим полю­сам, когда зем­ля будет очи­ще­на, если я не смо­гу про­бить­ся при помо­щи закли­на­ния Дхо – Нха, когда я совер­шу это. Те, что из воз­ду­ха, гово­ри­ли мне в Суб­бо­ту, что прой­дут годы, преж­де чем я смо­гу очи­стить зем­лю, и к тому вре­ме­ни, навер­ное, дедуш­ка уже умрет, так что я дол­жен выучить все углы гра­ней и все закли­на­ния от Ир до Нххнгр. Те, что сна­ру­жи, помо­гут, но они не могут вой­ти в тело без чело­ве­че­ской кро­ви. Тот, что навер­ху, он, похо­же, будет точ­ным образ­цом. Я могу уви­деть, если сотво­рю знак Вуу­риш или посып­лю порош­ком Ибн Гази на это, и оно похо­же на тех, кто быва­ет в канун Мая на Хол­ме. Инте­рес­но, как я буду выгля­деть, когда зем­ля будет очи­ще­на и когда на ней не оста­нет­ся зем­ных существ. Тот, кто при­шел после Акло Сабаот, ска­зал, что я, может быть, пре­об­ра­зо­ван­ный отту­да, что­бы повли­ять”.

Утро заста­ло док­то­ра Эрмит­эй­джа в холод­ном поту от ужа­са и неистов­стве сосре­до­то­чен­но­сти. Он не отры­вал­ся от руко­пи­си всю ночь, сидел при све­те элек­три­че­ской лам­пы, пере­во­ра­чи­вая стра­ни­цу за стра­ни­цей дро­жа­щи­ми рука­ми, ста­ра­ясь как мож­но быст­рее рас­шиф­ро­вать текст. Он взвол­но­ван­но позво­нил домой, сво­ей жене, ска­зал, что не при­дет, а когда она при­нес­ла ему зав­трак, то едва смог про­гло­тить кусо­чек. Весь день он читал, вре­мя от вре­ме­ни оста­нав­ли­ва­ясь, когда тре­бо­ва­лось зано­во при­ме­нить ключ. Ланч и обед ему при­но­си­ли, но ел он очень мало. К сере­дине сле­ду­ю­щей ночи он задре­мал в крес­ле, но вско­ре проснул­ся, уви­дев во сне целый клу­бок кош­ма­ров, почти таких же пуга­ю­щих, как те истин­ные угро­зы суще­ство­ва­нию чело­ве­ка на зем­ле, о кото­рых он толь­ко что узнал.

Утром чет­вер­то­го сен­тяб­ря про­фес­сор Райс и док­тор Мор­ган насто­я­ли на раз­го­во­ре с ним, после кото­ро­го они вышли дро­жа­щие и пепель­но­се­рые. Вече­ром он лег спать, но спал бес­по­кой­но. На сле­ду­ю­щий день, в сре­ду, он вер­нул­ся к руко­пи­си и при­нял­ся делать обшир­ные выпис­ки из уже про­чи­тан­но­го и ново­го мате­ри­а­ла. Этой ночью он спал совсем немно­го, в крес­ле, не выхо­дя из сво­е­го каби­не­та, но еще до рас­све­та вновь вер­нул­ся к руко­пи­си. Перед полу­днем его врач, док­тор Харт­велл, наве­стил его и насто­ял на пре­кра­ще­нии этой изну­ря­ю­щей рабо­ты. Эрмит­эйдж отка­зал­ся, заявив, что для него жиз­нен­но важ­но дочи­тать руко­пись и най­ти объ­яс­не­ние про­чи­тан­но­му. Этим вече­ром, едва опу­сти­лись сумер­ки, он нако­нец завер­шил свое ужас­ное чте­ние и в пол­ном бес­си­лии отки­нул­ся в крес­ле. Его жена, кото­рая при­нес­ла обед, нашла его в полу­ко­ма­тоз­ном состо­я­нии, но он был спо­со­бен рез­ким окри­ком оста­но­вить ее, когда она взгля­ну­ла на запи­си, сде­лан­ные его рукой. С тру­дом под­няв­шись, он собрал испи­сан­ные листы и запе­ча­тал их в боль­шой кон­верт, кото­рый поло­жил во внут­рен­ний кар­ман паль­то. Ему хва­ти­ло сил, что­бы дой­ти до дома, но он явно нуж­дал­ся в меди­цин­ской помо­щи, так что немед­лен­но был вызван док­тор Харт­велл. Когда док­тор укла­ды­вал Эрмит­эй­джа постель, тот без кон­ца повто­рял про себя: «Но что же мы можем сде­лать, Боже мило­серд­ный?»

Док­тор Эрмит­эйдж выспал­ся, но на сле­ду­ю­щий день как буд­то бре­дил. Он ниче­го не объ­яс­нил док­то­ру Харт­вел­лу, одна­ко, когда успо­ка­и­вал­ся, то наста­и­вал на серьез­ном и дол­гом раз­го­во­ре с Рай­сом и Мор­га­ном. Его бред был очень при­чуд­ли­вым, напри­мер, он неисто­во тре­бо­вал уни­что­жить что-то такое, что нахо­дит­ся в зако­ло­чен­ном фер­мер­ском доме; ссы­лал­ся на какой- то фан­та­сти­че­ский план, преду­смат­ри­ва­ю­щий уни­что­же­ние всей чело­ве­че­ской расы, всей живот­ной и рас­ти­тель­ной жиз­ни на зем­ле какой-то ужас­ной древ­ней расой существ из ино­го изме­ре­ния. Он кри­чал, что мир в опас­но­сти, посколь­ку Древ­ние Суще­ства хотят пол­но­стью сте­реть его и отбро­сить из сол­неч­ной систе­мы и кос­ми­че­ско­го про­стран­ства в какую-то дру­гую грань или фазу веч­но­сти, отку­да он одна­жды выпал, мил­ли­ар­ды эпох тому назад. Порой он про­сил, что­бы ему при­нес­ли чудо­вищ­ный «Некро­но­ми­кон» или «Демо­но­ла­трию»

Реми­ги­уса, в кото­рых он наде­ял­ся най­ти закли­на­ния, спо­соб­ные оста­но­вить нави­са­ю­щую опас­ность.

«Оста­но­вить их! Оста­но­вить их! – про­дол­жал он выкри­ки­вать. – Эти Уот­ли хотел впу­стить их, а самый опас­ный еще остал­ся! Ска­жи­те Рай­су и Мор­га­ну, что мы долж­ны что-то делать – дей­ство­вать при­дет­ся всле­пую, но я знаю, как изго­то­вить поро­шок… Его не кор­ми­ли со вто­ро­го авгу­ста, когда Уил­бур при­е­хал сюда и нашел здесь смерть, а с такой ско­ро­стью…»

Одна­ко Эрмит­эйдж, к сча­стью, обла­дал очень креп­ким для сво­их семи­де­ся­ти трех лет здо­ро­вьем, так что за ночь, во вре­мя сна, его орга­низм спра­вил­ся с надви­гав­шей­ся горяч­кой. Он проснул­ся утром в пят­ни­цу с ясной голо­вой, но встре­во­жен­ный гло­жу­щим его стра­хом и осо­зна­ние огром­ной ответ­ствен­но­сти. В суб­бо­ту он уже чув­ство­вал себя доста­точ­но хоро­шо, что­бы пой­ти в биб­лио­те­ку, и вызвал к себе Рай­са и Мор­га­на на сове­ща­ние, так что всю остав­шу­ю­ся часть дня и вечер трое уче­ных напря­га­ли свои умствен­ные спо­соб­но­сти в слож­ней­ших раз­мыш­ле­ни­ях и ярост­ных дис­кус­си­ях. Стран­ные, зага­доч­ные и ужас­ные кни­ги в огром­ных коли­че­ствах были при­не­се­ны с полок, из хра­ни­лищ и фон­дов; диа­грам­мы, фор­му­лы и закли­на­ния копи­ро­ва­лись с лихо­ра­доч­ной быст­ро­той и в пуга­ю­щем изоби­лии. Скеп­ти­циз­ма боль­ше не оста­лось. Все трое виде­ли тело Уил­бу­ра Уот­ли, лежав­шее на полу в ком­на­те это­го само­го зда­ния, и после это­го ни один из них не риск­нул бы отно­сить­ся к днев­ни­ку, как к запис­кам сума­сшед­ше­го.

Мне­ния о том, нуж­но ли ста­вить в извест­ность поли­цию шта­та Мас­са­чу­сетс раз­де­ли­лись, при­чем нега­тив­ное мне­ние в кон­це кон­цов воз­об­ла­да­ло. Тут речь шла о таких вещах, в кото­рые про­сто не пове­рил бы непо­свя­щен­ный, что, кста­ти, вполне под­твер­ди­ли даль­ней­шие собы­тия. Позд­но ночью обсуж­де­ние пре­кра­ти­лось, хотя опре­де­лен­но­го пла­на выра­бо­тать пока не уда­лось. Все вос­кре­се­нье Эрмит­эйдж был погло­щен сопо­став­ле­ни­ем раз­лич­ных закли­на­ний и сме­ши­ва­ни­ем раз­лич­ных хими­ка­тов из уни­вер­си­тет­ской лабо­ра­то­рии. Чем боль­ше он углуб­лял­ся в дья­воль­ский днев­ник, тем боль­ше он скло­нен был сомне­вать­ся в воз­мож­но­сти уни­что­жить то суще­ство, кото­рое оста­вил после себя Уил­бур Уот­ли, каким-либо хими­че­ским аген­том – это угро­жа­ю­щее пла­не­те суще­ство, неиз­вест­ное уче­но­му, гото­во было через несколь­ко часов взбун­то­вать­ся и стать памят­ным дан­вич­ским ужа­сом.

Поне­дель­ник повто­рил вос­кре­се­нье, и док­тор Эрмит­эйдж про­дол­жал свои иссле­до­ва­ния и бес­ко­неч­ные опы­ты. Даль­ней­шее изу­че­ние чудо­вищ­но­го днев­ни­ка при­ве­ло к появ­ле­нию раз­лич­ных вари­ан­тов пла­на и их изме­не­ни­ям, при­чем док­тор знал, что добить­ся пол­ной опре­де­лен­но­сти ему не удаст­ся. Ко втор­ни­ку основ­ные кон­ту­ры дей­ствия были наме­че­ны, и он при­нял реше­ние о необ­хо­ди­мо­сти съез­дить в Дан­вич на этой неде­ле. Затем, в сре­ду ему при­шлось испы­тать шок.

В углу стра­ни­цы «Эрк­хам Эдвер­тай­зер» была поме­ще­на шут­ли­вая замет­ка, сооб­щав­шая о том, какое чудо­ви­ще уда­лось вырас­тить в Дан­ви­че при исполь­зо­ва­нии бут­лег­гер­ско­го вис­ки. Эрмит­эйдж в неопи­су­е­мом стра­хе позво­нил Рай­су и Мор­га­ну. Их дис­кус­сия затя­ну­лась дале­ко за пол­ночь, а на сле­ду­ю­щий день они были заня­ты лихо­ра­доч­ны­ми сбо­ра­ми в доро­гу, Эрмит­эйдж отда­вал себе отчет, что вме­ши­ва­ет­ся в сфе­ру дей­ствия чудо­вищ­ных сил, и вме­сте с тем пони­мал, что теперь нет дру­гой воз­мож­но­сти предот­вра­тить пагуб­ные послед­ствия того зло­ве­ще­го вме­ша­тель­ства, кото­рое было осу­ществ­ле­но ранее.

Глава 9

Утром в пят­ни­цу Эрмит­эйдж, Мор­ган и Райс отпра­ви­лись на авто­мо­би­ле в Дан­вич и при­бы­ли в дерев­ню к часу попо­лу­дни. Пого­да была пре­крас­на я, но даже яркие лучи солн­ца не поз­во­ля­ли изба­вить­ся от скры­то­го ужа­са и дур­ных пред­зна­ме­но­ва­ний, кото­рые, каза­лось, под­жи­да­ют в необыч­ных купо­ло­об­раз­ных хол­мах и глу­бо­ких зате­нен­ных уще­льях этой зло­ве­щей мест­но­сти. Вре­мя от вре­ме­ни перед гла­за­ми воз­ни­ка­ли мрач­ные кру­ги из кам­ней на вер­ши­нах. По атмо­сфе­ре гне­ту­щею мол­ча­ния у лав­ки Осбор­на они дога­да­лись, что слу­чи­лось что-то ужас­ное, и вско­ре узна­ли об уни­что­же­нии семьи и дома Элме­ра Фрая. В тече­ние дня они объ­е­ха­ли Дан­вич, опра­ши­ва­ли мест­ных жите­лей по пово­ду слу­чив­ше­го­ся и сами осмот­ре­ли раз­ва­ли­ны дома Фрая с длин­ны­ми сле­да­ми лип­кой смо­лы, дья­воль­ские отпе­чат­ки во дво­ре, изу­ве­чен­ную ско­ти­ну Сета Бишо­па и гигант­ские участ­ки раз­во­ро­шен­ной рас­ти­тель­но­сти в раз­ных местах. След, иду­щий вверх и вниз по Сто­ро­же­во­му Хол­му, пред­ста­вил­ся Эрмит­эй­джу зна­ком како­го-то все­лен­ско­го ката­клиз­ма, и он дол­го смот­рел на рас­по­ло­жен­ный на вер­шине зло­ве­щий камень.

Нако­нец уче­ные, узнав о при­ез­де сего­дняш­ним утром пред­ста­ви­те­лей поли­ции шта­та Эйл­с­бе­ри, полу­чив­ших теле­фон­ное сооб­ще­ние о тра­ге­дии семьи Фрая, реши­ли най­ти их и срав­нить резуль­та­ты наблю­де­ний. Одна­ко нигде нель­зя было обна­ру­жить сле­дов при­быв­ших поли­цей­ских. Гово­ри­ли, что в машине их было пяте­ро, но сей­час маши­на сто­я­ла пустой воз­ле раз­ва­лин дома Фрая. Мест­ные жите­ли были этим оза­да­че­ны не мень­ше, чем Эрмит­эйдж и его кол­ле­ги, тем более, что поли­цей­ские утром бесе­до­ва­ли со все­ми оче­вид­ца­ми. Тут ста­рый Сэм Хат­чинс, под­тал­ки­вая Фре­да Фар­ра и ука­зы­вая на глу­бо­кую сырую впа­ди­ну, поблед­нел.

«Гос­по­ди, – ска­зал он, зады­ха­ясь, – я пре­ду­пре­ждал, что­бы они не опус­ка­лись в уще­лье, да мне и в голо­ву не мог­ло прий­ти, что кто­ни­будь туда поле­зет, там ведь и эти сле­ды, и эта вонь и козо­дои кри­чат там в тем­но­те…»

Холод­ная дрожь охва­ти­ла и гостей и мест­ных оби­та­те­лей, и каж­дое ухо напряг­лось, бес­со­зна­тель­но, инстинк­тив­но при­слу­ши­ва­ясь. Эрмит­эйдж, впер­вые реаль­но столк­нув­шись с этим кош­ма­ром и его чудо­вищ­ны­ми дея­ни­я­ми, ощу­тил силь­ней­шее вол­не­ние от чув­ства соб­ствен­ной ответ­ствен­но­сти. Ско­ро насту­пит ночь и имен­но тогда гор­ное чудо­ви­ще вый­дет сво­ей жут­кой доро­гой. «Negotium parabolus in tenebris…» [Прим. В бед­ствии дей­ствуй сме­ло (лат.)] Ста­рый биб­лио­те­карь повто­рил закли­на­ние, кото­рое он выучил, и сжал в руке бумаж­ку, на кото­рой было напи­са­но допол­ни­тель­ное закли­на­ние, то, кото­рое он выучить не успел. Он про­ве­рил свой элек­три­че­ский фона­рик, а сто­я­щий рядом с ним Райс достал из сак­во­я­жа метал­ли­че­ский рас­пы­ли­тель, напо­до­бие тех, кото­рые исполь­зу­ют для борь­бы с насе­ко­мы­ми; Мор­ган же вынул из чех­ла круп­но­ка­ли­бер­ную вин­тов­ку, на кото­рую наде­ял­ся, несмот­ря на пре­ду­пре­жде­ние кол­лег о том, что мате­ри­аль­ное ору­жие здесь не помо­жет.

Эрмит­эйдж, про­чи­тав­ший страш­ный днев­ник, слиш­ком хоро­шо пред­став­лял, чего мож­но ожи­дать, одна­ко он ни сло­вом, ни наме­ком не дал знать об этом жите­лям Дан­ви­ча, что­бы не уве­ли­чи­вать их испуг. Когда сгу­сти­лись сумер­ки, люди раз­бре­лись по сво­им домам и вновь при­ня­лись оза­бо­чен­но запи­рать­ся изнут­ри, несмот­ря на явные дока­за­тель­ства бес­по­лез­но­сти люд­ских зам­ков и укреп­лен­ных две­рей перед лицом силы, спо­соб­ной гнуть дере­вья и сокру­шать дома по сво­ей при­хо­ти. Они скеп­ти­че­ски пока­ча­ли голо­ва­ми, узнав о наме­ре­нии визи­те­ров сто­ять дозо­ром у раз­ва­лин дома Фрая, и, рас­хо­дясь по домам, дан­ви­ч­цы не рас­счи­ты­ва­ли когда-либо уви­деть отваж­ных иссле­до­ва­те­лей.

Этой ночью под хол­ма­ми вновь раз­дал­ся гро­хот, и сно­ва слы­ша­лось угро­жа­ю­щее пение козо­до­ев. Вре­мя от вре­ме­ни из уще­лья выры­вал­ся ветер, при­но­ся с собой неопи­су­е­мое зло­во­ние, мгно­вен­но напол­няв­шее тяже­лый ноч­ной воз­дух, то самое зло­во­ние, кото­рое все трое ощу­ща­ли и ранее, когда сто­я­ли над уми­ра­ю­щей тва­рью, про­жив­шей пят­на­дцать с поло­ви­ной лет в чело­ве­че­ском обли­чье. Одна­ко ожи­дав­ший­ся кош­мар так и не насту­пил. Что бы там ни скры­ва­лось на дне уще­лья, оно явно выжи­да­ло, и Эрмит­эйдж ска­зал кол­ле­гам, что напа­дать на него в тем­но­те было бы рав­но­силь­но само­убий­ству.

Роб­ко насту­пи­ло утро, и ноч­ные зву­ки пре­кра­ти­лись. Был серый, пас­мур­ный день, вре­мя от вре­ме­ни накра­пы­вал дож­дик; на севе­ро-запа­де над хол­ма­ми соби­ра­лись густые тяже­лые обла­ка. При­быв­шие из Эрк­ха­ма уче­ные нахо­ди­лись в нере­ши­тель­но­сти. Укрыв­шись от уси­лив­ше­го­ся дождя в одном из немно­гих сохра­нив­ших­ся хозяй­ствен­ных соору­же­ний на дво­ре Фрая, они обсуж­да­ли свои даль­ней­шие дей­ствия: выжи­дать или напа­дать. Послед­нее тре­бо­ва­ло от них спус­ка в уще­лье. Пеле­на дождя ста­но­ви­лась все гуще, а отку­да-то из-за гори­зон­та доно­си­лись рас­ка­ты гро­ма, и вот совсем рядом блес­ну­ла раз­дво­ен­ная мол­ния, уда­рив как буд­то в самый центр про­кля­то­го уще­лья. Небо сра­зу потем­не­ло, поко­ле­бав надеж­ды уче­ных на то, что гро­за будет корот­кой и сме­нит­ся ясной пого­дой.

Было все еще тем­но, когда, не более чем через час, с доро­ги донес­ся раз­но­го­ло­сый шум. Через мгно­ве­ние пока­за­лась груп­па людей, не мень­ше дюжи­ны, кото­рые бежа­ли с кри­ка­ми и даже исте­ри­че­ским пла­чем. Кто-то из бежав­ших впе­ре­ди начал выкри­ки­вать отдель­ные сло­ва, и при­быв­шие из Эрк­ха­ма бро­си­лись впе­ред, как толь­ко поня­ли смысл этих слов.

«О, Боже мой, Боже, – зады­хал­ся кри­чав­ший, – Оно сно­ва идет, и на этот раз днем! Оно вышло отту­да – вышло и дви­жет­ся, вот пря­мо сей­час, в эту самую мину­ту, и одно­му Богу извест­но, когда оно напа­дет на всех нас!»

Рас­сказ­чик здесь сбил­ся с дыха­ния, но его сме­нил дру­гой.

«При­мер­но с час назад Зеб Уот­ли услы­шал теле­фон­ный зво­нок, и это была мис­сис Кори, жена Джор­джа. Она ска­за­ла, что ее работ­ник Лютер, кото­рый отго­нял ско­ти­ну, после уда­ра боль­шой мол­нии уви­дел, как согну­лись дере­вья с дру­гой сто­ро­ны уще­лья – напро­тив это­го места – и почув­ство­вал тот же ужас­ный запах, что он ощу­тил и в про­шлый поне­дель­ник. И ему послы­шал­ся шеле­стя­щий звук, как буд­то что-то пле­щет­ся, и звук был силь­нее, чем быва­ет, когда дере­вья кача­ют­ся от вет­ра, и тут вдруг дере­вья вдоль доро­ги все накло­ни­лись на одну сто­ро­ну и был слы­шен топот и шле­па­нье по гря­зи. Но при этом Лютер божит­ся, что ниче­го вид­но не было, толь­ко все дере­вья ото­дви­ну­лись и кусты тоже. А затем дале­ко впе­ре­ди, где ручей Бишо­па течет, он услы­шал страш­ный треск на мосту, как буд­то дере­во раз­ла­мы­ва­ет­ся, И все рав­но ниче­го не было вид­но, толь­ко как дере­вья гнут­ся, А после шелест уже слы­шал­ся совсем изда­ле­ка – на доро­ге, что ведет к дому Кол­ду­на Уот­ли на Сто­ро­же­вом Хол­ме – у Люте­ра хва­ти­ло духу добе­жать туда, отку­да раз­да­ва­лись зву­ки, и посмот­реть на зем­лю. Там кру­гом была грязь и вода, на небе была темень непро­гляд­ная, и дождь смы­вал все под­ряд; и все рав­но у края уще­лья, где были сдви­ну­ты дере­вья, он опять уви­дел эти страш­ные сле­ды, раз­ме­ром с дно боч­ки, такие же, какие видел в тот поне­дель­ник».

Тут вновь взял сло­во пер­вый рас­сказ­чик.

“Но это не самое страш­ное – это толь­ко нача­ло. Зебу позво­ни­ли из дома Сета Бишо­па. Это Сал­ли, его хозяй­ка, кри­ча­ла как реза­ная она толь­ко что уви­де­ла, как дере­вья у доро­ги согну­лись и был такой звук, как буд­то слон топа­ет и дышит, и идет к ее дому. Потом она еще ска­за­ла, там был тоже этот ужас­ный запах и ее сынок Чон­си заво­пил, что это такой же запах, как и тот, что он почу­ял воз­ле раз­ва­лин дома Уот­ли в поне­дель­ник утром. И соба­ки все вре­мя лая­ли и выли тоже.

И вот тут она заора­ла так ужас­но, и гово­рит, что кусты у доро­ги смя­лись, как буд­то ура­ган про­ле­тел, толь­ко ветер не может так силь­но пова­лить. Вдруг Сал­ли опять закри­ча­ла и ска­за­ла, что толь­ко что забор пова­лил­ся, хотя совер­шен­но не было вид­но того, кто это сде­лал. Потом в труб­ке было слыш­но, что Чон­си и ста­рый Сет Бишоп тоже закри­ча­ли, а Сал­ли ска­за­ла, что в дом уда­ри­ло что-то тяже­лое – не мол­ния или еще чего-нибудь, в перед­нюю сте­ну, и про­дол­жа­ло лупить туда, хотя через окна ниче­го не было вид­но. И потом… потом…”

“И тогда… Сал­ли, она крик­ну­ла: «О, помо­ги­те кто-нибудь, дом рушит­ся… и через труб­ку был слы­шен страш­ный треск, и все они кри­ча­ли… при­мер­но так же, как и тогда, когда оно напа­ло на дом Элме­ра Фрая, толь­ко еще хуже…»

Гово­ря­щий умолк и сло­во взял еще кто-то из тол­пы.

«Вот и все – даль­ше ни зву­ка, ни сло­ва. Мы сели в маши­ны и собра­лись, все здо­ро­вые креп­кие мужи­ки, кого смог­ли позвать, воз­ле дома Кори и при­шли сюда к вам, что­бы спро­сить, что нам нуж­но делать. Неуже­ли это божья кара за то, что мы не такие, как все, а ведь божьей кары ни одно­му смерт­но­му не избе­жать».

Эрмит­эйдж понял, что при­шло вре­мя дей­ство­вать, и твер­до ска­зал, обра­ща­ясь к груп­пе неуве­рен­ных, пере­пу­ган­ных дере­вен­ских жите­лей.

“Мы долж­ны начать пре­сле­до­ва­ние, ребя­та, – он ста­рал­ся гово­рить как мож­но уве­рен­нее. – Я убеж­ден, что у нас есть воз­мож­ность уни­что­жить это суще­ство. Вы, ребя­та, долж­но быть, зна­е­те, что эти Уот­ли были кол­ду­на­ми – и вот эта тварь, она про­изо­шла от кол­дов­ства, а зна­чит, спра­вить­ся с ней мож­но толь­ко теми же самы­ми сред­ства­ми. Я читал днев­ник Уил­бу­ра Уот­ли и неко­то­рые из ста­рин­ных книг, кото­рые он изу­чал; и теперь я, кажет­ся, знаю нуж­ное закли­на­ние, кото­рое поз­во­лит про­гнать это суще­ство. Разу­ме­ет­ся, пол­но­стью уве­рен­ным я быть не могу, но надо дей­ство­вать. Оно неви­ди­мо – я так и думал – но в этом рас­пы­ли­те­ле нахо­дит­ся поро­шок, кото­рый может на секун­ду пока­зать его нам. Позд­нее мы обя­за­тель­но попро­бу­ем это сде­лать. Эта тварь очень страш­ная, слиш­ком страш­ная, что­бы сохра­нить ей жизнь, одна­ко она не столь ужас­на, чем то, во что пре­вра­тил­ся бы Уил­бур, про­жи­ви он хоть немно­го доль­ше, Вы про­сто не пред­став­ля­е­те себе, чего избе­жал наш мир. Теперь нам оста­лось спра­вить­ся толь­ко с этим суще­ством, а оно не может раз­мно­жать­ся, хотя спо­соб­но при­не­сти мною вре­да; так что мы долж­ны без вся­ких коле­ба­ний его уни­что­жить. Мы долж­ны настичь его – и пер­вое, с чего сле­ду­ет начать – это напра­вить­ся к тому месту, кото­рое толь­ко что под­верг­лось напа­де­нию.

Пусть кто-то из вас нас про­во­дит – я пло­хо знаю ваши доро­ги, но пред­по­ла­гаю, что дол­жен быть какой-нибудь корот­кий путь. Что вы об этом дума­е­те?”

Муж­чи­ны немно­го посо­ве­ща­лись, а затем Эрл Сой­ер, ука­зы­вая гряз­ным паль­цем сквозь слег­ка поре­дев­шую пеле­ну дождя, ска­зал: «Вы може­те быст­рее все­го добрать­ся до участ­ка Сета Бишо­па, если пере­се­че­ние здесь ниж­ний луг, перей­де­те в мел­ком месте через ручей, а потом взбе­ре­тесь вверх по поко­су Кэр­рье­ра и сквозь малень­кий лесок на ту сто­ро­ну. Так вы как раз и вый­ди­те на верх­нюю доро­гу совсем рядом от Сета Бишо­па – чуть- чуть с дру­гой сто­ро­ны».

Эрмит­эйдж, Райс и Мор­ган отпра­ви­лись в ука­зан­ном направ­ле­нии; боль­шин­ство из мест­ных после­до­ва­ло за ними. Небо посте­пен­но свет­ле­ло, и появи­лись при­зна­ки того, что гро­за сошла на нет. Когда Эрмит­эйдж по ошиб­ке пошел не в том направ­ле­нии, Джо Осборн оклик­нул его, и затем вышел впе­ред, что­бы ука­зы­вать доро­гу. Уве­рен­ность и храб­рость людей посте­пен­но воз­рас­та­ли, хотя неяс­ные очер­та­ния порос­ших лесом вер­шин, лежа­щих в кон­це их корот­ко­го пути, сре­ди фан­та­сти­че­ских древ­них дере­вьев, слу­жи­ли для этих качеств весь­ма серьез­ным испы­та­ни­ем.

К момен­ту, когда они выбра­лись на гряз­ную рас­кис­шую доро­гу, из-за туч вышло солн­це. Они были совсем неда­ле­ко от усадь­бы Сета Бишо­па, но согну­тые дере­вья и ужас­ные, уже лег­ко узна­ва­е­мые сле­ды ясно пока­зы­ва­ли, что здесь про­изо­шло: вновь повто­рил­ся инци­дент, ранее слу­чив­ший­ся с семей­ством Фра­ев, и ни одно­го живо­го суще­ства, как и ни одно­го погиб­ше­го не было обна­ру­же­но сре­ди облом­ков того, что еще совсем недав­но было домом Бишо­па. Нико­му не хоте­лось оста­вать­ся здесь, посре­ди зло­во­ния и лип­кой смо­ля­ной дря­ни, и все инстинк­тив­но повер­ну­лись к линии, остав­лен­ной устра­ша­ю­щи­ми отпе­чат­ка­ми, кото­рая вела к раз­во­ро­чен­но­му фер­мер­ско­му дому Уот­ли и далее к увен­чан­ным алта­рем скло­нам Сто­ро­же­во­го Хол­ма.

Когда они про­хо­ди­ли мимо оби­та­ли­ща Уил­бу­ра Уот­ли, мно­гих охва­ти­ла замет­ная дрожь и тут сно­ва их реши­мость была поко­леб­ле­на: сров­нять с зем­лей такой огром­ный дом было делом нешу­точ­ным, для это­го нуж­на была зло­ве­щая дья­воль­ская сила. Напро­тив под­но­жия Сто­ро­же­во­го Хол­ма сле­ды поки­да­ли доро­гу, и отпе­чат­ки шли вдоль широ­кой про­пле­ши­ны, обо­зна­чав­ший преж­ний путь мон­стра на вер­ши­ну и обрат­но.

Эрмит­эйдж вынул кар­ман­ную под­зор­ную тру­бу боль­шой силы уве­ли­че­ния и осмот­рел в нее кру­той зеле­ный склон хол­ма. Затем он подал тру­бу Мор­га­ну, кото­рый отли­чал­ся более ост­рым зре­ни­ем. Спу­стя мгно­ве­ние Мор­ган гром­ко вскрик­нул, пере­да­вая инстру­мент Эрлу Сой­е­ру и одно­вре­мен­но ука­зы­вая паль­цем в опре­де­лен­ное место на склоне хол­ма. Сой­ер, неук­лю­же, как боль­шин­ство нович­ков, не стал­ки­вав­ших­ся рань­ше с опти­че­ски­ми при­бо­ра­ми, неко­то­рое вре­мя бес­смыс­лен­но кру­тил коле­со настрой­ки, но затем, с помо­щью Эрмит­эй­джа, пра­виль­но навел тру­бу и ста­но­вил рез­кость. Когда это было сде­ла­но, он издал крик, зна­чи­тель­но менее сдер­жан­ный, чем у док­то­ра Мор­га­на.

«Боже все­ми­ло­сти­вый, – тра­ва и кусты шеве­лят­ся! Оно под­ни­ма­ет­ся квер­ху – мед­лен­но – пол­зет вверх по скло­ну – пря­мо сей­час пол­зет на вер­ши­ну – одно­му Небу извест­но, зачем!»

Пани­ка быст­ро рас­про­стра­ни­лась сре­ди при­сут­ству­ю­щих. Одно дело искать безы­мян­ное чудо­ви­ще, и совсем дру­гое – най­ти его. Закли­на­ния, может быть, и сра­бо­та­ют – а вдруг нет? Все нача­ли засы­пать про­фес­со­ра Эрмит­эй­джа вопро­са­ми об этой тва­ри, и, похо­же, ни один из его отве­тов не мог удо­вле­тво­рить мест­ных жите­лей. Каж­дый ощу­тил бли­зость к таким про­яв­ле­ни­ям При­ро­ды, кото­рые пол­но­стью лежат за пре­де­ла­ми нор­маль­но­го опы­та чело­ве­че­ства.

Глава 10

В кон­це кон­цов трое из Эрк­ха­ма – ста­рый, бело­бо­ро­дый док­тор Эрмит­эйдж, коре­на­стый, со сталь­ны­ми седы­ми воло­са­ми про­фес­сор Райс и худой, моло­жа­вый док­тор Мор­ган, пошли на гору одни. После дли­тель­ных тер­пе­ли­вых инструк­ций отно­си­тель­но того, как настра­и­вать и поль­зо­вать­ся тру­бой, они оста­ви­ли при­бор пере­пу­ган­ным муж­чи­нам Дан­ви­ча, и, пока уче­ные совер­ша­ли свое вос­хож­де­ние, мест­ные жите­ли наблю­да­ли за ними, Подъ­ем ока­зал­ся тяже­лым, и Эрмит­эйдж не раз нуж­дал­ся в помо­щи.

Высо­ко над голо­вам под­ни­мав­шей­ся груп­пы коле­ба­лась гигант­ская про­се­ка, – про­кла­ды­ва­ю­щее ее адское созда­ние дви­га­лось вверх с неумо­ли­мой настой­чи­во­стью гигант­ской змеи, Через неко­то­рое вре­мя ста­ло ясно, что пре­сле­до­ва­те­ли насти­га­ют добы­чу.

Кур­тис Уот­ли – из преж­них, невы­ро­див­ших­ся Уот­ли – дер­жал тру­бу, когда груп­па из Эрк­ха­ма сде­ла­ла крюк, ухо­дя от про­се­ки. Кур­тис сооб­щил собрав­шим­ся, что «эти люди» явно соби­ра­ют­ся забрать­ся на вер­ши­ну, кото­рая воз­вы­ша­ет­ся над про­се­кой в том месте, где кусты пока еще не смя­ты. Так оно и слу­чи­лось, в резуль­та­те иду­щим уда­лось сокра­тить раз­рыв меж­ду собой и пре­сле­ду­е­мой тва­рью.

Затем Вес­ли Кори, взяв­ший тру­бу, закри­чал, что Эрмит­эйдж направ­ля­ет рас­пы­ли­тель, кото­рый дер­жит в руке Райс, и что сей­час, навер­ное, что-то про­изой­дет. Тол­па бес­по­кой­но заше­ве­ли­лась, пото­му что люди слы­ша­ли, что этот рас­пы­ли­тель дол­жен сде­лать неви­ди­мое чудо­ви­ще на мгно­ве­ние види­мым. Двое или трое муж­чин закры­ли гла­за рука­ми, но Кур­тис Уот­ли выхва­тил тру­бу и напря­жен­но при­льнул к оку­ля­ру. Он уви­дел, что у Рай­са, нахо­дя­ще­ю­ся со сво­и­ми кол­ле­га­ми в очень удоб­ной точ­ке, были хоро­шие шан­сы при­цель­но рас­пы­лить вол­шеб­ный поро­шок.

Те, кто наблю­дал за про­ис­хо­дя­щим нево­ору­жен­ным гла­зом, виде­ли толь­ко мгно­вен­ную вспыш­ку серо­го обла­ка – раз­ме­ром с доволь­но боль­шое зда­ние – вбли­зи от вер­ши­ны хол­ма. Кур­тис, дер­жав­ший в руках инстру­мент, выро­нил ею с диким воп­лем пря­мо в дохо­див­шую до лоды­жек дорож­ную грязь. Он заша­тал­ся и упал бы на зем­лю, не под­хва­ти его вовре­мя двое или трое сто­яв­ших рядом муж­чин. Все, что он мог сде­лать, это толь­ко почти без­звуч­но засто­нать.

«О, о Боже мило­серд­ный… там… там…»

Град вопро­сов обру­шил­ся на него, и один толь­ко Ген­ри Уилер дога­дал­ся под­нять упав­шую тру­бу и сте­реть с нее грязь. Кур­тис, каза­лось, поте­рял вся­кую связ­ность речи, и даже одно­слож­ные отве­ты дава­лись ему с боль­шим тру­дом.

“Боль­ше, чем амбар… из изви­ва­ю­щих­ся кана­тов… все оно похо­же на кури­ное яйцо, толь­ко такое, что боль­ше и не пред­ста­вить… с дюжи­ной ног, похо­жих на боч­ки, и они напо­ло­ви­ну закры­ва­ют­ся, когда оно сту­па­ет…. ниче­го в нем нет твер­до­го… все, как сту­день, как буд­то все сде­ла­но из раз­дель­ных изви­ва­ю­щих­ся кана­тов, кото­рые собра­ли и при­жа­ли друг к дру­гу… над этим боль­шие выпу­чен­ные гла­за… десять или два­дцать ртов или хобо­тов, кото­рые тор­чат у него со всех сто­рон, боль­шие, как тру­ба дымо­хо­да, и они все вре­мя вски­ды­ва­ют­ся, откры­ва­ют­ся и закры­ва­ют­ся… все серые, с таки­ми голу­бы­ми или баг­ро­вы­ми коль­ца­ми… и о Бо-о-же пра­вед­ный на Небе­сах – там пол-лица на вер­хуш­ке!

Это послед­нее впе­чат­ле­ние, видим, ока­за­лось слиш­ком силь­ным для бед­ня­ги Кур­ти­са, и он поте­рял созна­ние, преж­де чем смог вымол­вить еще хоть сло­во.

Фред Фарр и Уилл Хат­чинс отнес­ли его на обо­чи­ну доро­ги и поло­жи­ли на сырую тра­ву. Ген­ри Уилер, дро­жа всем телом, посмот­рел через спа­сен­ную тру­бу на гору. Сквозь лин­зы мож­но было раз­ли­чить три фигур­ки, кото­рые, оче­вид­но, бежа­ли по направ­ле­нию к вер­шине так быст­ро, как толь­ко мог­ли и как поз­во­лял уклон хол­ма. Толь­ко это боль­ше ниче­го не было вид­но. Затем все услы­ша­ли стран­ный шум в долине и у под­но­жия Сто­ро­же­во­го Хол­ма. Это было пение бес­чис­лен­ных козо­до­ев, и в их прон­зи­тель­ном хоре были раз­ли­чи­мы нот­ки тре­во­ги и зло­ве­ще­го ожи­да­ния.

Теперь тру­ба попа­ла в руки Эрла Сой­е­ра, кото­рый сооб­щил собрав­шим­ся, что три фигур­ки теперь сто­ят на гребне хол­ма, на одном уровне с кам­нем в фор­ме алта­ря, но при этом в доста­точ­ном отда­ле­нии от него. Одна из фигу­рок, доло­жил он, рит­мич­но под­ни­ма­ет над голо­вой руки, и как толь­ко Сой­ер об этом ска­зал, все раз­ли­чи­ли едва слыш­ный звук, такой, как буд­то жесты сопро­вож­да­лись гром­ким пени­ем. «Навер­ное, это он про­из­но­сит закли­на­ние», – про­шеп­тал Уилер, хва­тая тру­бу. Козо­дои теперь пели совер­шен­но неисто­во, при­чем в при­чуд­ли­вом, нере­гу­ляр­ном рит­ме.

Вне­зап­но свет солн­ца как бы померк. Это было очень стран­ным, и все сра­зу же обра­ти­ли на это вни­ма­ние. Гро­хот донес­ся из-под хол­мов, при­чуд­ли­вым обра­зом пере­ме­ши­ва­ясь с гар­мо­нич­ны­ми рас­ка­та­ми, кото­рые, оче­вид­но, шли свер­ху. Сверк­ну­ла мол­ния, и пора­жен­ные люди ста­ли без­успеш­но искать при­зна­ки при­бли­жа­ю­щей­ся гро­зы. Пение трех смель­ча­ков из Эрк­ха­ма теперь ста­ло ясно раз­ли­чи­мым, и Уилер уви­дел, что они уже все вме­сте раз­ма­хи­ва­ют рука­ми, рит­мич­но сопро­вож­дая закли­на­ния эти­ми дви­же­ни­я­ми. Из како­го-то фер­мер­ско­го дома вда­ли донес­ся ярост­ный соба­чий лай.

Теперь днев­ной свет изме­нил­ся настоль­ко, что собрав­ши­е­ся люди в изум­ле­нии уста­ви­лись на гори­зонт. Баг­ро­вая тьма, поро­дить кото­рую мог­ло толь­ко спек­траль­ное сме­ще­ние небес­ной голу­биз­ны, дави­ла свер­ху на гро­хо­чу­щие хол­мы. Вновь сверк­ну­ла мол­ния, на этот раз она была ярче, чем рань­ше, и всем пока­за­лось, что вокруг камен­но­го алта­ря, там, на вер­шине, появи­лась какая-то туман­ность. Ни один их

них, одна­ко, не ахал смот­реть в этот момент в тру­бу: люди из Дан­ви­ча вдруг ощу­ти­ли свое сопри­кос­но­ве­ние с неуло­ви­мой угро­зой, кото­рой был заря­жен воз­дух.

И тут раз­да­лись те глу­бо­кие, над­трес­ну­тые, гру­бые зву­ки, кото­рые потом не мог забыть ни один из при­сут­ство­вав­ших. Они были рож­де­ны не в чело­ве­че­ском гор­ле, ибо чело­ве­че­ские орга­ны не в состо­я­нии поро­дить такое аку­сти­че­ское извра­ще­ние. Ско­рее мож­но было поду­мать, что они рож­де­ны были в самом уще­лье, не будь их совер­шен­но оче­вид­ным источ­ни­ком камень в фор­ме алта­ря. Было бы ошиб­кой назы­вать их зву­ка­ми – столь мно­гое их страш­ный, супер­низ­кий басо­вый тембр гово­рил напря­мую смут­но­му вме­сти­ли­щу под­со­зна­ния и ужа­са, куда более чув­стви­тель­но­му, чем ухо, но все-таки, по фор­ме, это были бес­спор­но туман­ные полу­ар­ти­ку­ли­ро­ван­ные сло­ва. Они были очень гром­ки­ми – гром­ки­ми, как гро­хот сни­зу и рас­ка­тыг­ро­ма свер­ху, кото­рым они вто­ри­ли – и тем не менее они исхо­ди­ли от неви­ди­мо­го суще­ства.

«Игна­и­их». игна­и­их… тхфлт­хкх’н­г­ха… Йог-Сохот…” – гудел ужа­са­ю­щий голос из кос­мо­са. «Й’бтхнк». хь’ехье – н’грк­д­л’лх…”

Тут зву­ча­ние при­оста­но­ви­лось, и Ген­ри Уилер при­пал к тру­бе, но уви­дел толь­ко три силу­эта на вер­шине: фигур­ки ярост­но раз­ма­хи­ва­ли рука­ми, делая стран­ные жесты, по мере того как пение достиг­ло сво­ей куль­ми­на­ции. Из каких без­дон­ных колод­цев арха­и­че­скою ужа­са, из каких неиз­ме­ри­мых пучин вне­кос­ми­че­ско­го созна­ния или тай­ной, дол­го скры­вав­шей­ся наслед­ствен­но­сти, про­ис­хо­ди­ли эти неот­чет­ли­вые гро­мо­вые кар­ка­ю­щие зву­ки? Теперь они ста­ли более отчет­ли­вы­ми в сво­ем неистов­стве.

«Эх-я-я-я-яхьяах – э’яяя­яааа… нгх’аааа… нгх’ааа… х’ю­юх… х’ю­юх». ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ!… па-папа – ПАПА! ПАПА! ЙОГСОХОТ!…”

На этом все кон­чи­лось, Мерт­вен­но-блед­ные люди на доро­ге все еще вслу­ши­ва­лись в эти несо­мнен­но про­из­не­сен­ные по-англий­ски сло­ва, кото­рые густо и гро­мо­по­доб­но опус­ка­лись из сво­дя­щей с ума пусто­ты над ужас­ным алта­рем, но боль­ше им нико­гда не суж­де­но было их услы­шать. Вме­сто их раз­дал­ся гро­хот взры­ва, кото­рый, каза­лось, рас­ко­лол юры; оглу­ша­ю­щий, апо­ка­лип­ти­че­ский звон, источ­ни­ком кото­ро­го мог­ла быть и зем­ля, и небо.

Еди­нич­ный штык мол­нии уда­рил из баг­ро­во­го зени­та в цент камен­но­го алта­ря, и гигант­ская неви­ди­мая вол­на неве­ро­ят­ной силы и с неопи­су­е­мым зло­во­ни­ем помча­лась с вер­ши­ны хол­ма во все сто­ро­ны; дере­вья, тра­ва и кусты ярост­но зако­лы­ха­лись, а испу­ган­ные люди у под­но­жия хол­ма, едва не задох­нув­шись от смер­тель­но­го смра­да, с тру­дом удер­жа­лись на ногах. Вда­ли завы­ли соба­ки; зеле­ная тра­ва и листва дере­вьев на гла­зах увя­ли, при­няв стран­ный, серо-жел­тый отте­нок, а по полям и лесам раз­ме­та­ло бес­чис­лен­ные тела мерт­вых козо­до­ев.

Зло­во­ние быст­ро рас­се­я­лось, одна­ко рас­ти­тель­ность уже не вос­ста­но­ви­лась. И по сей день вокруг этою страш­но­го хол­ма рас­тет что-то стран­ное, несу­щее на себе отпе­ча­ток гре­ха. Кур­тис Уот­ли при­шел в созна­ние лишь после того, как с хол­ма сошли трое из Эрк­ха­ма, сошли мед­лен­но, осве­щен­ные солн­цем, кото­рое вновь ста­ло ярким и чистым. Они были мол­ча­ли­вы и испол­не­ны скор­би, как буд­то испы­та­ли потря­се­ние от вос­по­ми­на­ний и впе­чат­ле­ний даже более силь­ных, чем те, кото­рые пре­вра­ти­ли груп­пу мест­ных жите­лей в куч­ку дро­жа­щих тру­сов. В ответ на град вопро­сов они толь­ко пока­ча­ли голо­ва­ми и под­твер­ди­ли самое глав­ное.

«Эта тварь исчез­ла навсе­гда, – ска­зал Эрмит­эйдж, – она рас­щеп­ле­на на эле­мен­ты, из кото­рых была сотво­ре­на изна­чаль­но, и боль­ше не будет суще­ство­вать. В нор­маль­ном мире это суще­ство вооб­ще невоз­мож­но. Лишь самая малей­шая части­ца его была мате­ри­ей в том смыс­ле, как мы это пони­ма­ем. Оно было похо­же на сво­е­го отца – и боль­шая его часть вер­ну­лась к нему в какую-то туман­ную область или изме­ре­ние, лежа­щее вне нашей мате­ри­аль­ной Все­лен­ной, в некую без­дон­ную пучи­ну, из кото­рой его на миг смог­ли вызвать на хол­мы наи­бо­лее раз­нуз­дан­ные риту­а­лы чело­ве­че­ско­го бого­хуль­ства и ере­си».

Насту­пи­ла крат­кая пау­за, и в это мгно­ве­ние рас­се­ян­ные ощу­ще­ния бед­но­го Кур­ти­са Уот­ли нача­ли посте­пен­но соби­рать­ся воеди­но: он под­нял руки к голо­ве и издал про­тяж­ный стон. Память его, каза­лось, воз­вра­ти­лась к тому момен­ту, когда созна­ние поки­ну­ло бед­ня­гу, и уви­ден­ный в тру­бу кош­мар вновь обру­шил­ся на него.

“О, о мой Бог, эта поло­ви­на лица – эта поло­ви­на лица на самом вер­ху… это лицо с крас­ны­ми гла­за­ми и беле­сы­ми кур­ча­вы­ми воло­са­ми, и без под­бо­род­ка, как Уот­ли… Это был ось­ми­ног, голо­во­но­гое, паук или все вме­сте, но у них было почти чело­ве­че­ское лицо, там, ввер­ху, и оно было лицом Кол­ду­на Уот­ли, толь­ко… толь­ко раз­ме­ра­ми оно было в целые ярды, целые ярды.

Он оста­но­вил­ся в изне­мо­же­нии, а вся груп­па мест­ных жите­лей уста­ви­лась на него; их изум­ле­ние пока еще не пре­вра­ти­лось в новый при­ступ ужа­са. Толь­ко ста­рый Зебу­лон Уот­ли, кото­рый ста­рал­ся при­пом­нить дале­кое про­шлое, но до сих пор не про­ро­нил ни сло­ва, нако­нец заго­во­рил:

«Пят­на­дцать лет мину­ло, – бес­связ­но бор­мо­тал он, – я сам слы­хал, как Ста­рик Уот­ли ска­зал, что насту­пит день и мы услы­шим, как дитя Лави­нии про­кри­чит имя сво­е­го отца с вер­ши­ны Сто­ро­же­во­го Хол­ма…»

Но тут Джо Осборн пере­бил его, обра­тив­шись с вопро­сом к людям из Эрк­ха­ма.

«Что же это было все-таки, и как моло­дой Кол­дун Уот­ли вызвал это из воз­ду­ха?»

Тща­тель­но под­би­рая сло­ва, Эрмит­эйдж попы­тал­ся объ­яс­нить.

“Это было – ну что ж, это пред­став­ля­ет собой силу, кото­рая не при­над­ле­жит нашей части кос­мо­са, силу, кото­рая дей­ству­ет, раз­ви­ва­ет­ся, рас­тет и при­ни­ма­ет очер­та­ния соглас­но иным зако­нам, чем те, что гос­под­ству­ют в нашей При­ро­де. Людям нет необ­хо­ди­мо­сти вызы­вать подоб­ных существ с той сто­ро­ны; лишь толь­ко исклю­чи­тель­но без­нрав­ствен­ные люди или наи­бо­лее дья­воль­ские сек­ты пыта­лись совер­шить подоб­ное. Часть этой силы была и в самом Уил­бу­ре Уот­ли – вполне доста­точ­ная, что­бы пре­вра­тить его в дья­во­ла и в быст­ро созре­ва­ю­щее чудо­ви­ще, так что его смерть ста­ла ужа­са­ю­щим зре­ли­щем.

Я наме­рен пре­дать огню его отвра­ти­тель­ный днев­ник, а вы посту­пи­ли муд­ро, взо­рвав этот камен­ный алтарь и раз­ру­шив все эти камен­ные коль­ца на вер­ши­нах хол­мов. Подоб­ные соору­же­ния слу­жат для вызо­ва существ, подоб­ных тем, кого столь люби­ли Уот­ли – тва­рей, кото­рых они соби­ра­лись впу­стить сюда, что­бы они мате­ри­а­ли­зо­ва­лись и уни­что­жи­ли, сме­ли с этой пла­не­ты весь чело­ве­че­ский род, а саму Зем­лю уне­сти в неиз­вест­ное место ради неко­ей неиз­вест­ной цели.

Что же каса­ет­ся той тва­ри, кото­рую мы толь­ко что ото­сла­ли обрат­но – семей­ство Уот­ли рас­ти­ло ее для выпол­не­ния страш­ней­шей роли в том, что долж­но было про­изой­ти. Суще­ство это рос­ло быст­ро и ста­ло столь гигант­ским по той же при­чине, что и Уил­бур – но оно обо­гна­ло Уил­бу­ра в раз­ме­рах и тем­пах роста – пото­му что в нем было боль­ше поту­сто­рон­не­го. Нет смыс­ла спра­ши­вать, как Уил­бур вызвал его из воз­ду­ха. Он не вызы­вал это суще­ство. Это был его брат-близ­нец, но он боль­ше, чем Уил­бур, похо­дил на отца”