Говард Филлипс Лавкрафт

НЬЯРЛАТХОТЕП

(Nyarlathotep)
Напи­са­но в 1920 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Thrary

////

Нъяр­ло­то­теп… кра­ду­щий­ся хаос… я послед­ний… я про­из­не­су в звуч­ной пусто­те… Уже про­шли меся­цы и я не могу вспом­нить точ­но, когда все это нача­лось. Общее напря­же­ние было ужас­но. К сезо­ну поли­ти­че­ских и соци­аль­ных сдви­гов доба­ви­лось стран­ное и тягост­ное пони­ма­ние ужас­ной физи­че­ской опас­но­сти, опас­но­сти широ­ко­рас­про­стра­нен­ной и все­о­хва­ты­ва­ю­щей, опас­но­сти, что мож­но пред­ста­вить лишь в ужас­ней­шем из ноч­ных кош­ма­ров. Я пом­нил: люди рас­ха­жи­ва­ли с блед­ны­ми, оза­бо­чен­ны­ми лица­ми, и шеп­та­ли пре­ду­пре­жде­ния и про­ро­че­ства, что поз­же не сме­ли повто­рить или при­знать, что слы­ша­ли. Чув­ство ужас­ной вины завис­ло над зем­лей, и вне про­па­сти меж звезд про­но­си­лись холод­ные тече­ния, застав­ляв­шие людей дро­жать в тем­ных и пустын­ных местах. Демо­ни­че­ские изме­не­ния кос­ну­лись даже тече­ния вре­мен года: неесте­ствен­ная осен­няя жара вну­ша­ла опа­се­ния, и все чув­ство­ва­ли, что мир людей, а воз­мож­но, и все­лен­ная, вышли из-под кон­тро­ля извест­ных богов к каким-то иным, неве­до­мым силам. И тогда Нъяр­ло­то­теп вышел из Егип­та. Кто он, никто не знал, толь­ко был он древ­них тузем­ных кро­вей и похо­дил на фара­о­на. Фел­ла­хи пада­ли ниц, зави­дев его, хотя никто не мог ска­зать поче­му. Нъяр­ло­то­теп гово­рил, что вос­стал сквозь тьму два­дца­ти семи веков, и что голо­са не с этой пла­не­ты доступ­ны его слу­ху. В зем­ли циви­ли­за­ции при­шел Нъяр­ло­то­теп, смуг­лый, строй­ный и зло­ве­щий. При­об­ре­тая стран­ные инстру­мен­ты из стек­ла и метал­ла, он созда­вал из них инстру­мен­ты еще более стран­ные. Он гово­рил в основ­ном о нау­ках — элек­три­че­стве и пси­хо­ло­гии — и демон­стри­ро­вал власть, вызы­вав­шую при­зра­ков, и сла­ва его раз­рас­та­лась чрез­мер­но. Люди сове­то­ва­ли друг дру­гу уви­деть Нъяр­ло­то­те­па и содрог­нуть­ся. И там где про­хо­дил Ньяр­ло­то­теп, покой исче­зал, разо­рван­ный поту­сто­рон­ни­ми воп­ля­ми. Нико­гда ранее поту­сто­рон­ние вопли не были обще­ствен­ным бед­стви­ем, но теперь муд­рые люди почти жаж­да­ли лишить­ся сна в те крат­кие часы, когда сте­на­ния горо­да долж­но быть ужас­но бес­по­ко­и­ли как блед­ную, жал­кую луну, туск­ло све­тив­шую над зеле­ны­ми вода­ми, сколь­зив­ши­ми под мостом так и ста­рые коло­коль­ни кро­ша­щи­е­ся под устав­шим небом. Я пом­ню, как Нъяр­ло­то­теп вошел в мой город — огром­ный, древ­ний, ужас­ный город неис­чис­лен­ных пре­ступ­ле­ний. Мои дру­зья рас­ска­зы­ва­ли мне о нем, о пре­ле­сти и обо­льще­нии его откро­ве­ний, и я горел жаром иссле­до­ва­ния этих вели­чай­ших таинств. Мои дру­зья гово­ри­ли, что они ужас­ны и пора­зи­тель­ны, сто­крат­но пре­вос­хо­дя самое яркое из виде­ний мое­го лихо­ра­доч­но­го бре­да; что там на экране в полу­тем­ной ком­на­те появ­ля­лись про­ро­че­ства, кото­рое никто кро­ме Нъяр­ло­то­те­па не смел тол­ко­вать. И я слы­шал повсю­ду наме­ки, что те, кто позна­ко­мил­ся с Нъяр­ло­то­те­пом, видят зна­ме­ния, кото­рых про­чие не заме­ча­ют. Сто­я­ла жар­кая осень, я шел с бес­по­кой­ны­ми тол­па­ми сквозь ночь уви­деть Нъяр­ло­то­те­па, шел сквозь душ­ную ночь, вверх по бес­ко­неч­ной лест­ни­це в душ­ную ком­на­ту. И тай­но сле­дя за экра­ном, я видел заку­тан­ные фигу­ры сре­ди руин и жел­тые злые лица, выгля­ды­ва­ю­щие из-за пав­ших мону­мен­тов.

И я видел — мир сра­жа­ет­ся про­тив тьмы, про­тив волн раз­ру­ше­ния пер­во­здан­но­го хао­са, кру­жась, вспе­ни­ва­ясь, биясь вокруг туск­не­ю­ще­го, осты­ва­ю­ще­го солн­ца. Тогда искры пора­зи­тель­но заиг­ра­ли вокруг голо­вы наблю­да­те­ля, и воло­сы вста­ли дыбом, и после тени, слиш­ком при­чуд­ли­вые, что­бы я мог опи­сать, само­воль­но ворва­лись в голо­ву наблю­да­те­ля. И когда, я, тот, кто смот­рел на про­ис­хо­дя­щее холод­но и недо­вер­чи­во, про­бор­мо­тал дро­жа­щий про­тест: “жуль­ни­че­ство” и, кажет­ся, “ста­ти­че­ское элек­три­че­ство”, и Нъяр­ло­то­теп вывел нас всех нару­жу, вниз по кру­жа­щей голо­ву лест­ни­це, в туман, на жар­кие, опу­сто­шен­ные полу­ноч­ные ули­цы. Я вскри­чал гром­ко, что я не боюсь, что я нико­гда не боял­ся, и осталь­ные кри­ча­ли со мной. Мы кля­лись дру­г­дру­гу, что город остал­ся тем же, и еще жив, и когда элек­три­че­ский свет начал блек­нуть, мы про­кли­на­ли элек­три­че­скую ком­па­нию, вновь и вновь и сме­я­лись над сво­и­ми гри­ма­са­ми стра­ха. Думаю, мы почув­ство­ва­ли что- то спус­ка­ю­ще­е­ся с зеле­но­ва­той луны, пото­му что нача­ли зави­сеть от ее све­та, дрей­фо­ва­ли в стран­ном непро­из­воль­ном мар­ше­вом постро­е­нии и каза­лось, зна­ем нашу цель, хотя ста­ра­лись не думать о ней. Гля­дя на дорож­ное покры­тие, мы заме­ча­ли исчез­нув­шие пли­ты, на месте кото­рых теперь про­би­ва­лась тра­ва, и ржа­вые полос­ки метал­ла там где преж­де были трам­вай­ные пути. И вско­ре мы уви­де­ли трам­вай: опро­ки­ну­тый на бок, оди­но­кий, вет­хий. Когда же мы посмот­ре­ли на гори­зонт, то вбли­зи реки не смог­ли най­ти тре­тьей баш­ни и заме­ти­ли, что выри­со­вы­ва­ю­щий­ся силу­эт вто­рой баш­ни изо­рван повер­ху. Тогда мы раз­де­ли­лись на узкие колон­ны, каж­дая из кото­рых, каза­лось, дви­жет­ся в раз­лич­ном направ­ле­нии. Одна исчез­ла в узкой аллее сле­ва, оста­вив толь­ко отго­лос­ки шоки­ру­ю­щих сто­нов. Дру­гая запол­ни­ла порос­ший сор­ня­ка­ми вход в под­зем­ку, воя безум­ным сме­хом. Моя соб­ствен­ная коло­на была оттес­не­на на откры­тую мест­ность, и вско­ре я почув­ство­вал холод, кото­рый не был жаром осе­ни, пото­му как мы кра­лись под тем­ной луной и виде­ли вокруг в адском блес­ке луны зло­ве­щий снег. Не остав­ляв­щую сле­дов, необъ­яс­ни­мую сте­ну сне­га, разо­рван­ную лишь в одном направ­ле­нии, где лег­ла без­дна казав­ша­я­ся еще чер­нее из-за сво­их све­тя­щих­ся стен. Каза­лось, что коло­на очень тон­ка, в то вре­мя как она бре­ла во сне в без­дну. Я плел­ся поза­ди — от того, что чер­ная тре­щи­на в све­тя­щем­ся зеле­ным сне­ге пуга­ла, и думаю, я услы­шал отзву­ки тре­вож­ных сте­на­ний, когда мои това­ри­щи про­па­да­ли в ней, одна­ко моя воз­мож­ность отстать была пре­не­бре­жи­мо мала. Как буд­то мани­мый теми, кто шел впе­ре­ди, я полу­то­нул в тита­ни­че­ском про­ва­ле в сне­гу меж­ду мед­лен­ны­ми тече­ни­я­ми ужа­са и стра­ха, в неви­ди­мом водо­во­ро­те нево­об­ра­зи­мо­го. Кри­ча­щие ощу­ще­ния, мол­ча­ли­вое исступ­ле­ние, лишь боги мог­ли ска­зать что это. Тош­но­твор­ные при­зра­ки кор­чи­лись в руках, что не были рука­ми, и сле­по кру­жи­лись в кош­мар­ной полу­но­чи отвра­ти­тель­ные созда­ния, тру­пы из мерт­вых миров, язва­ми кото­рых были горо­да, что склеп­ны­ми сквоз­ня­ка­ми заде­ва­ли мерт­вен­но- блед­ные звез­ды и застав­ля­ли те сла­бо тре­пе­тать. Вне миров смут­ные при­зра­ки ужас­ных созда­ний, полу­не­ви­ди­мые колон­ны нече­сти­вых хра­мов, что поко­и­лись на безы­мян­ном уте­се под кос­мо­сом и тяну­щи­е­ся голо­во­кру­жи­тель­ной пусто­те выше сфер тьмы и све­та. Сквозь эти вра­ща­ю­щи­е­ся клад­би­ща все­лен­ной зву­чал оглу­ша­ю­щий, сво­дя­щий с ума гро­хот бара­ба­нов, и тон­кий, моно­тон­ный, жалоб­ный вой бого­хуль­ных флейт из непо­сти­жи­мых, неосве­щен­ных залов вне вре­ме­ни, мерз­кий стук и свист — танец мед­лен­ный, неук­лю­жий и неле­пый гигант­ско­го, мрач­но­го изна­чаль­но­го бога — сле­пой, немой, безум­ной гор­гу­льи, чей дух — Нъяр­ло­то­теп.