Говард Филлипс Лавкрафт

ТВАРЬ НА ПОРОГЕ

(The Thing on the Doorstep)
Напи­са­но в 1933 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод О. Аля­к­рин­ско­го

////

I

Вер­но, что я вса­дил шесть пуль в голо­ву сво­е­му луч­ше­му дру­гу, но все же наде­юсь насто­я­щим заяв­ле­ни­ем дока­зать, что я не убий­ца. Вся­кий впра­ве назвать меня безум­ным, куда более безум­ным, неже­ли тот, кого я убил в пала­те Арк­хем­ской лечеб­ни­цы. Но по про­ше­ствии вре­ме­ни мои чита­те­ли взве­сят каж­дый из при­ве­ден­ных мною дово­дов, соот­не­сут их с извест­ны­ми фак­та­ми и зада­дут­ся вопро­сом: а мог ли я пола­гать ина­че после того, как перед мои­ми гла­за­ми пред­ста­ла куль­ми­на­ция все­го это­го кош­ма­ра — та тварь на поро­ге.

До той жут­кой встре­чи и я так­же не мог узреть ниче­го ино­го, кро­ме безу­мия, в неве­ро­ят­ных исто­ри­ях, коих я ока­зы­вал­ся участ­ни­ком. Даже и теперь я спра­ши­ваю себя, не обма­нул­ся ли я, и точ­но ли я сам не безу­мен? Не знаю… но най­дет­ся нема­ло охот­ни­ков рас­ска­зать об Эдвар­де и Асе­нат Дер­би пора­зи­тель­ные вещи, и даже невоз­му­ти­мые поли­цей­ские уже доволь­но поло­ма­ли голо­ву над объ­яс­не­ни­ем того послед­не­го ужас­но­го визи­та. Они выдви­ну­ли весь­ма шат­кую гипо­те­зу о том, буд­то эта страш­ная выход­ка ста­ла про­яв­ле­ни­ем мести или угро­зы изгнан­ных слуг, хотя в глу­бине-то души они дога­ды­ва­лись, что исти­на куда более ужас­на и неве­ро­ят­на.

Итак, я утвер­ждаю, что Эдвар­да Дер­би я не уби­вал. Ско­рее я ото­мстил за него и тем самым очи­стил зем­лю от исча­дия зла, кото­рое, остав­шись невре­ди­мым, мог­ло бы наслать неис­чис­ли­мые ужа­сы на чело­ве­че­ство. Рядом с марш­ру­та­ми наших днев­ных про­гу­лок есть чер­ные зоны мира теней, отку­да вре­мя от вре­ме­ни про­ры­ва­ют­ся на свет послан­ни­ки кош­ма­ра. Когда же это про­ис­хо­дит, посвя­щен­ный чело­век дол­жен нане­сти разя­щий удар преж­де, чем будут иметь место ужас­ные послед­ствия.

Я был зна­ком с Эдвар­дом Пик­ма­ном Дер­би всю свою жизнь. На восемь лет моло­же меня, он был настоль­ко ода­рен от при­ро­ды и пре­успел в сво­ем раз­ви­тии, что с той поры, как мне срав­ня­лось шест­на­дцать, а ему восемь, у нас обна­ру­жи­лось нема­ло обще­го. Это был фено­ме­наль­ный ребе­нок-уче­ный, каких мне в моей жиз­ни не дово­ди­лось встре­чать, и уже в семь лет он сочи­нял сти­хи мрач­но­го, фан­та­сти­че­ско­го, почти пуга­ю­ще­го свой­ства, кото­рые без­мер­но пора­жа­ли его настав­ни­ков. Воз­мож­но, домаш­нее обра­зо­ва­ние и уеди­не­ние обу­сло­ви­ли его преж­де­вре­мен­ный рас­цвет. Един­ствен­ный ребе­нок в семье, он был чрез­вы­чай­но слаб физи­че­ски, чем печа­лил сво­их забот­ли­вых роди­те­лей, и они дер­жа­ли сына в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти к себе. Маль­чи­ку не доз­во­ля­ли выхо­дить из дому даже с нянь­кой, и ему ред­ко выда­ва­лась воз­мож­ность поиг­рать без при­смот­ра с про­чи­ми детьми. Все это, без сомне­ния, ста­ло при­чи­ной его погру­же­ния в стран­ную пота­ен­ную жизнь души, и для него игра вооб­ра­же­ния ста­ла един­ствен­ным спо­со­бом про­явить сво­бо­ду духа.

Как бы там ни было, его отро­че­ские позна­ния были не по годам обшир­ны­ми и име­ли харак­тер весь­ма при­чуд­ли­вый, а его дет­ские сочи­не­ния пора­жа­ли мое вооб­ра­же­ние, невзи­рая на то что я был мно­го стар­ше его. При­мер­но в то вре­мя у меня про­яви­лась тяга к искус­ству гро­теск­но­го свой­ства, и я обна­ру­жил в этом ребен­ке ред­кую род­ствен­ную душу. Сов­мест­ную нашу любовь к миру теней и чудес, вне вся­ко­го сомне­ния, выпе­сто­вал древ­ний и вет­хий, испод­воль пуга­ю­щий горо­док, в кото­ром мы жили, — про­кля­тый ведь­ма­ми, ове­ян­ный ста­рин­ны­ми леген­да­ми Арк­хем, чьи нахох­лив­ши­е­ся одрях­лев­шие дву­скат­ные кры­ши и выщерб­лен­ные геор­ги­ан­ские балю­стра­ды по сосед­ству с Мис­ка­то­ник­ским уни­вер­си­те­том сон­но пре­да­ва­лись вос­по­ми­на­ни­ям о про­тек­ших веках.

Вре­мя шло, я увлек­ся архи­тек­ту­рой и оста­вил свой замы­сел про­ил­лю­стри­ро­вать кни­гу демо­ни­че­ских сти­хов Эдвар­да, впро­чем, наша друж­ба отто­го не постра­да­ла и не ста­ла сла­бее. Необыч­ный гений моло­до­го Дер­би полу­чил уди­ви­тель­ное раз­ви­тие, и на восем­на­дца­том году жиз­ни он выпу­стил сбор­ник макаб­ри­че­ской лири­ки под загла­ви­ем «Аза­тот и про­чие ужа­сы», про­из­вед­ший сен­са­цию. Он состо­ял в ожив­лен­ной пере­пис­ке с печаль­но извест­ным поэтом-бод­ле­ри­стом Джа­сти­ном Джеф­ф­ри, тем самым, кто напи­сал «Людей моно­ли­та» и в 1926 году умер, исхо­дя на крик, в сума­сшед­шем доме, неза­дол­го до того посе­тив какую-то зло­ве­щую и поль­зу­ю­щу­ю­ся дур­ной сла­вой дере­вуш­ку в Вен­грии.

В чисто прак­ти­че­ских же делах и по части само­сто­я­тель­но­сти, одна­ко, моло­дой Дер­би был совер­шен­но бес­по­мо­щен, вслед­ствие сво­е­го домаш­не­го зато­че­ния. Здо­ро­вье его улуч­ши­лось, но в нем глу­бо­ко при­жи­лась с дет­ских лет взле­ле­ян­ная черес­чур забот­ли­вы­ми роди­те­ля­ми при­выч­ка нахо­дить­ся под чьим-то при­смот­ром, так что он нико­гда не отправ­лял­ся в доро­гу один, не при­ни­мал само­сто­я­тель­ных реше­ний и не отва­жи­вал­ся брать на себя какую- либо ответ­ствен­ность. Уже в ран­нюю пору жиз­ни ста­ло ясно, что ему не суж­де­но всту­пить в рав­ную борь­бу на попри­ще биз­не­са или в какой-то про­фес­си­о­наль­ной сфе­ре, одна­ко для него этот факт не пред­став­лял тра­ге­дии, ибо он полу­чил в наслед­ство зна­чи­тель­ное состо­я­ние. Достиг­нув зре­ло­го воз­рас­та, он сохра­нил обман­чи­во маль­чи­ше­ские чер­ты: свет­ло­во­ло­сый и голу­бо­гла­зый, с веч­но све­жень­ким дет­ским лицом, на кото­ром лишь с пре­ве­ли­ким тру­дом мож­но было раз­ли­чить плод его потуг отрас­тить усы. Голос у него был тихий, и его тело, не знав­шее на про­тя­же­нии жиз­ни физи­че­ских упраж­не­ний, каза­лось ско­рее юно­ше­ски несклад­ным, неже­ли преж­де­вре­мен­но туч­ным. Бла­го­да­ря сво­е­му изряд­но­му росту и кра­си­во­му лицу он вполне мог бы стать завид­ным жени­хом, кабы при­род­ная робость не при­го­во­ри­ла его к веч­но­му уеди­не­нию за кни­га­ми. Каж­дое лето роди­те­ли уво­зи­ли Дер­би за гра­ни­цу, и он быст­ро усво­ил мод­ные повет­рия евро­пей­ской уче­но­сти и сти­ля. При­род­ный талант Дер­би, имев­ший срод­ство с гени­ем Эдга­ра По, все боль­ше и боль­ше скло­нял его к дека­дент­ству, про­чие же худо­же­ствен­ные сти­ли и инте­ре­сы остав­ля­ли его прак­ти­че­ски рав­но­душ­ным. В те дни мы частень­ко вели с ним про­дол­жи­тель­ные дис­кус­сии. Я к тому вре­ме­ни уже закон­чил Гар­вард, про­шел прак­ти­ку у одно­го бостон­ско­го архи­тек­то­ра, обза­вел­ся семьей и вер­нул­ся в Арк­хем, что­бы занять­ся там сво­им делом, обос­но­вав­шись в роди­тель­ском особ­ня­ке на Сал­тон­сталл-стрит, ибо мой отец пере­ехал во Фло­ри­ду для поправ­ле­ния пошат­нув­ше­го­ся здо­ро­вья. Эдвард почти каж­дый вечер наве­щал меня, так что я вско­ре начал вос­при­ни­мать его как одно­го из домо­чад­цев. У него была осо­бая мане­ра зво­нить в дверь или сту­чать двер­ным коль­цом, и это вско­ре ста­ло нашим тай­ным сиг­на­лом, так что каж­дый вечер после ужи­на я при­выч­но при­слу­ши­вал­ся, не раз­да­дут­ся ли зна­ко­мые три корот­ких звон­ка или сту­ка, за кои­ми после дол­гой пау­зы сле­до­ва­ли еще два. Куда реже я отправ­лял­ся с визи­том к нему и с зави­стью рас­смат­ри­вал неве­до­мые мне фоли­ан­ты в его посто­ян­но рас­ту­щей биб­лио­те­ке.

Дер­би окон­чил курс в Мис­ка­то­ник­ском уни­вер­си­те­те в Арк­хе­ме, посколь­ку роди­те­ли ни за что не хоте­ли отпус­кать его дале­ко. Он стал сту­ден­том в шест­на­дцать и про­шел пол­ный курс в три года, избрав сво­ей спе­ци­аль­но­стью англий­скую и фран­цуз­скую лите­ра­ту­ру и полу­чив высо­кие отмет­ки по всем пред­ме­там, кро­ме мате­ма­ти­ки и дру­гих точ­ных наук. С про­чи­ми сту­ден­та­ми он общал­ся мало, хотя и с неко­то­рой зави­стью погля­ды­вал в сто­ро­ну «дерз­ких» или «богем­ных» типов, поверх­ност­но-заум­ный язык и бес­смыс­лен­но-иро­ни­че­ское позер­ство кото­рых он пытал­ся ими­ти­ро­вать и чье лег­ко­мыс­лен­ное отно­ше­ние к жиз­ни меч­тал пере­нять.

Сам же он стал фана­тич­ным при­вер­жен­цем оккульт­ной маги­че­ской муд­ро­сти, чьи­ми книж­ны­ми памят­ни­ка­ми издав­на сла­ви­лась и сла­вит­ся до сей поры Мис­ка­то­ник­ская биб­лио­те­ка. Веч­ный оби­та­тель цар­ства фан­та­сти­че­ско­го и необы­чай­но­го, теперь он ныр­нул в пучи­ну насто­я­щих рун и зага­док, остав­лен­ных леген­дар­ной древ­но­стью то ли в нази­да­ние, то ли в предо­сте­ре­же­ние потом­кам. Он читал такие сочи­не­ния, как пуга­ю­щую «Кни­гу Эйбо­на», «Невы­ра­зи­мые куль­ты» фон Юнц­та и запрет­ный «Некро­но­ми­кон» безум­но­го ара­ба Абду­ла Аль­хаз­ре­да, о кото­рых ни сло­вом не обмол­вил­ся роди­те­лям. Эдвар­ду было уже два­дцать, когда у меня родил­ся сын, един­ствен­ный мой ребе­нок; и мой друг, кажет­ся, был польщен, узнав, что в его честь я дал ново­рож­ден­но­му имя Эдвард Дер­би Аптон.

Достиг­нув два­дца­ти­пя­ти­лет­не­го воз­рас­та, Эдвард Дер­би был уже не по годам уче­ным мужем и доволь­но-таки извест­ным поэтом и писа­те­лем­ми­сти­ком, хотя отсут­ствие свя­зей и опы­та обще­по­лез­ных заня­тий замед­ли­ло его лите­ра­тур­ный рост, обу­сло­вив под­ра­жа­тель­ный и слиш­ком книж­ный харак­тер его сочи­не­ний. Я был, воз­мож­но, его бли­жай­шим дру­гом, видя в нем неис­чер­па­е­мый кла­дезь живо­го тео­ре­ти­зи­ро­ва­ния, в то вре­мя как он обра­щал­ся ко мне за сове­том в любых делах, в како­вые ему не хоте­лось посвя­щать роди­те­лей. Он про­дол­жал жить в оди­но­че­стве — ско­рее вслед­ствие сво­ей застен­чи­во­сти, душев­ной инерт­но­сти и роди­тель­ской опе­ки, неже­ли по соб­ствен­ной при­род­ной склон­но­сти, и в обще­стве появ­лял­ся крайне ред­ко и мимо­лет­но. Когда нача­лась вой­на, сла­бое здо­ро­вье и врож­ден­ная робость удер­жа­ли его дома. Я же отпра­вил­ся в тре­ни­ро­воч­ный лагерь в Платтс­бург, но за оке­ан так и не попал.

Так про­шло еще нема­ло лет. Мать Эдвар­да умер­ла, когда ему было трид­цать четы­ре, и на дол­гие меся­цы он ока­зал­ся недее­спо­соб­ным, пора­жен­ный стран­ной душев­ной болез­нью. Отец, одна­ко, увез его в Евро­пу, и там ему уда­лось изба­вить­ся от сво­е­го неду­га без вся­ких види­мых послед­ствий. Потом же его, похо­же, охва­ты­ва­ло порой какое-то стран­но пре­уве­ли­чен­ное ожив­ле­ние, точ­но он радо­вал­ся избав­ле­нию сво­ей души от неко­е­го незри­мо­го бре­ме­ни. Он начал вра­щать­ся в сре­де про­грес­сив­ных сту­ден­тов, невзи­рая на свой уже доста­точ­но почтен­ный воз­раст, и при­сут­ство­вал на несколь­ких весь­ма воль­ных меро­при­я­ти­ях — одна­жды ему при­шлось даже упла­тить нема­лую сум­му отку­па (како­вую он занял у меня), дабы изве­стие о его уча­стии в этом при­скорб­ном заня­тии не дошло до ушей его отца. Неко­то­рые же шепо­том рас­про­стра­няв­ши­е­ся сплет­ни отно­си­тель­но рас­пут­ных мис­ка­то­ник­ских шко­ля­ров были весь­ма уди­ви­тель­ны. Ходи­ли даже раз­го­во­ры о сеан­сах чер­ной магии и про­чих про­ис­ше­стви­ях, совер­шен­но неправ­до­по­доб­ных.

II

Эдвар­ду было трид­цать восемь лет, когда он свел зна­ком­ство с Асе­нат Уэйт. В то вре­мя ей испол­ни­лось, как я пред­по­ла­гаю, года два­дцать три, и в Мис­ка­то­ник­ском уни­вер­си­те­те она посе­ща­ла спе­ци­аль­ный курс сред­не­ве­ко­вой мета­фи­зи­ки. Дочь мое­го при­я­те­ля позна­ко­ми­лась с ней рань­ше в шко­ле Холл в Кинг­спор­те и ста­ра­лась избе­гать соуче­ни­цы из-за ее стран­ной репу­та­ции. Асе­нат Уэйт была смуг­ла, невы­со­ка ростом, кра­си­ва лицом, прав­да, ее несколь­ко пор­ти­ли черес­чур уж выпук­лые гла­за, но людей слиш­ком чув­стви­тель­ных ее внеш­ность поче­му-то оттал­ки­ва­ла. Одна­ко сто­ро­нить­ся Асе­нат более все­го застав­ля­ли ее про­ис­хож­де­ние и ее раз­го­во­ры. Она была из инс­мут­ских Уэй­тов, а о полу­за­бро­шен­ном древ­нем Инс­му­те уже на про­тя­же­нии мно­гих поко­ле­ний ходи­ли мрач­ные пре­да­ния. Рас­ска­зы­ва­ли о каких-то ужас­ных тор­го­вых сдел­ках 1850 года и о дико­вин­ных суще­ствах «не вполне чело­ве­че­ско­го обли­ка», рож­дав­ших­ся в ста­рин­ных семьях это­го при­шед­ше­го в упа­док пор­то­во­го город­ка, — лишь ста­ро­жи­лы-янки мог­ли сочи­нять подоб­ные леген­ды и рас­ска­зы­вать их с долж­ной толи­кой страш­ной таин­ствен­но­сти.

Дур­ная репу­та­ция Асе­нат усу­губ­ля­лась тем фак­том, что она была доче­рью Эфраи­ма Уэй­та — ребен­ком, рож­ден­ным этим стар­цем от нико­му не извест­ной жены, кото­рая, выхо­дя на ули­цу, веч­но скры­ва­ла лицо вуа­лью. Эфра­им жил в вет­хом особ­ня­ке на Вашинг­тон-стрит в Инс­му­те, и те, кто видел эту оби­тель (арк­хем­ские жите­ли по воз­мож­но­сти ста­ра­лись как мож­но реже наве­щать Инс­мут), заяв­ля­ли, что чер­дач­ные окна там все­гда закры­ты став­ня­ми и с наступ­ле­ни­ем суме­рек из-за них доно­сят­ся стран­ные зву­ки. Ста­рик был в свое вре­мя зна­ю­щим лека­рем и, судя по мест­ным пре­да­ни­ям, мог по сво­ей при­хо­ти вызвать или усми­рить шторм на море. Я видел его все­го лишь один или два раза в юно­сти, когда он при­ез­жал в Арк­хем поли­стать завет­ные фоли­ан­ты в уни­вер­си­тет­ской биб­лио­те­ке, и, пом­ню, не мог без содро­га­ния взгля­нуть на его вол­чье, демо­ни­че­ское лицо, зарос­шее спу­тан­ной седой боро­дой. Он умер, пол­но­стью поте­ряв рас­су­док, — при весь­ма зага­доч­ных обсто­я­тель­ствах — как раз перед поступ­ле­ни­ем его доче­ри в шко­лу Холл (по заве­ща­нию ее опе­ку­ном был назна­чен школь­ный дирек­тор); а дочь, надо ска­зать, была его рев­ност­ной уче­ни­цей и вре­ме­на­ми даже выгля­де­ла почти так же демо­ни­че­ски, как и он.

Когда нача­ли цир­ку­ли­ро­вать слу­хи о зна­ком­стве Эдвар­да с Асе­нат Уэйт, мой при­я­тель, чья дочь зна­ла Асе­нат по шко­ле, пове­дал о ней мно­же­ство пре­лю­бо­пыт­ных вещей. Асе­нат в шко­ле изоб­ра­жа­ла из себя чуть ли не вол­шеб­ни­цу и вро­де бы дей­стви­тель­но уме­ла про­де­лы­вать пора­зи­тель­ные чуде­са. Она уве­ря­ла, что спо­соб­на вызвать гро­зу, впро­чем, сопут­ство­вав­шие ей успе­хи свя­зы­ва­ли обыч­но с ее непо­сти­жи­мым даром пред­ска­за­ния. Живот­ные явно не люби­ли ее, и она почти неза­мет­ным дви­же­ни­ем пра­вой руки мог­ла заста­вить любую соба­ку завыть. Вре­ме­на­ми она выка­зы­ва­ла позна­ния в нау­ках и язы­ках совер­шен­но исклю­чи­тель­ные и даже шоки­ру­ю­щие для столь юной девуш­ки; и в такие мину­ты мог­ла напу­гать соуче­ниц, ибо в ее гла­зах по неве­до­мой при­чине вдруг заго­ра­лись злоб­но- пло­то­яд­ные огонь­ки, она начи­на­ла стран­но под­ми­ги­вать и, каза­лось, отно­си­лась к вне­зап­ной пере­мене в себе с неко­ей вызы­ва­ю­ще-непри­стой­ной иро­ни­ей.

Самое необыч­ное, впро­чем, заклю­ча­лось в досто­вер­но под­твер­жден­ных слу­ча­ях ее воз­дей­ствия на окру­жа­ю­щих. Она, вне вся­ко­го сомне­ния, была насто­я­щим гип­но­ти­зе­ром. Устре­мив стран­ный неми­га­ю­щий взгляд на одно­класс­ни­цу, она почти неиз­мен­но вызы­ва­ла у послед­ней отчет­ли­вое ощу­ще­ние вза­и­мо­об­ме­на душа­ми — точ­но ее душа на мгно­ве­ние пере­се­ля­лась в тело школь­ной вол­шеб­ни­цы и полу­ча­ла спо­соб­ность взгля­нуть на свое соб­ствен­ное тело со сто­ро­ны, при этом гла­за неволь­ной жерт­вы начи­на­ли свер­кать и выле­зать из орбит, при­ни­мая совер­шен­но чуж­дое им выра­же­ние. Асе­нат частень­ко рас­суж­да­ла о при­ро­де созна­ния и о его неза­ви­си­мо­сти от сво­ей физи­че­ской обо­лоч­ки. Ее при­во­дил в бешен­ство самый факт того, что она не муж­чи­на, ибо она счи­та­ла, что муж­ской мозг обла­да­ет уни­каль­ной могу­чей кос­ми­че­ской силой. Имей она муж­ской мозг, заяв­ля­ла Асе­нат, она бы мог­ла не то что срав­нять­ся, но и пре­взой­ти сво­е­го отца в спо­соб­но­сти пове­ле­вать неве­до­мы­ми сти­хи­я­ми.

Эдвард позна­ко­мил­ся с Асе­нат на сбо­ри­ще мест­ной интел­ли­ген­ции у одно­го из сту­ден­тов и, при­дя ко мне на сле­ду­ю­щий день, не мог гово­рить ни о чем дру­гом. Он нашел ее необы­чай­но эру­ди­ро­ван­ной девуш­кой, с раз­но­сто­рон­ни­ми инте­ре­са­ми, и это его пле­ни­ло. Вдо­ба­вок он был поко­рен ее кра­со­той. Я же тогда еще не видел этой моло­дой осо­бы и не мог в точ­но­сти при­пом­нить отры­воч­ные отзы­вы о ней, хотя пре­крас­но знал, кто она такая. Мож­но было лишь пожа­леть о том, что Дер­би вос­пы­лал к ней стра­стью, но я ни еди­ным сло­вом не охла­дил его пыл, ибо любые дово­ды про­тив лишь раз­ду­ва­ют пла­мя влюб­лен­но­сти. Дер­би, по его сло­вам, не наме­ре­вал­ся рас­ска­зы­вать отцу о сво­ей новой зна­ко­мой.

В после­ду­ю­щие несколь­ко недель все бесе­ды моло­до­го Дер­би со мной каса­лись исклю­чи­тель­но Асе­нат. Окру­жа­ю­щие под­ме­ти­ли в Эдвар­де про­буж­де­ние запоз­да­лой галант­но­сти, хотя все согла­ша­лись, что выгля­дит он мно­го моло­же сво­их лет и вовсе не кажет­ся недо­стой­ным спут­ни­ком сво­ей дико­вин­ной боги­ни. Несмот­ря на при­выч­ную склон­ность к празд­но­му и мало­по­движ­но­му обра­зу жиз­ни, он был не более чем слег­ка пол­но­ват и без еди­ной мор­щи­ны на лице. У Асе­нат же, напро­тив, в угол­ках глаз появи­лись преж­де­вре­мен­ные мор­щин­ки — обыч­ные при­зна­ки частых актов напря­же­ния воли.

Как-то Эдвард при­шел ко мне со сво­ею девуш­кой, и я тот­час заме­тил, что его влюб­лен­ность отнюдь не без­от­вет­на. Она бук­валь­но пожи­ра­ла его гла­за­ми, в кото­рых засты­ло хищ­ное выра­же­ние, и я понял, что их бли­зость не была лишь духов­ной. Вско­ре после того меня посе­тил ста­рый мистер Дер­би, кото­ро­го я все­гда любил и ува­жал. До него дошли слу­хи о новом увле­че­нии сына, и он сумел выпы­тать у маль­чи­ка прав­ду. Эдвард наме­ре­вал­ся женить­ся на Асе­нат и уже при­смат­ри­вал себе дом на окра­ине. Зная о моем огром­ном вли­я­нии на сына, отец спро­сил, не мог бы я каким-то обра­зом рас­стро­ить эту пагуб­ную связь. Но я лишь с гру­стью выра­зил свои сомне­ния. На сей раз дело было не в сла­бо­во­лии Эдвар­да, но в силе воли юной жен­щи­ны. Веч­ный ребе­нок пере­нес свою зави­си­мость с отцов­ско­го обра­за на новый, более силь­ный образ, и тут уж ниче­го нель­зя было поде­лать.

Сва­дьба состо­я­лась через месяц — по жела­нию неве­сты их соче­тал бра­ком миро­вой судья. Мистер Дер­би, сле­дуя мое­му сове­ту, не пре­пят­ство­вал бра­ку и вме­сте со мной, моей женой и сыном почтил сво­им при­сут­стви­ем крат­кую цере­мо­нию — сре­ди про­чих при­гла­шен­ных были и пред­ста­ви­те­ли бес­ша­баш­ной сту­ден­че­ской боге­мы. Асе­нат купи­ла ста­рый заго­род­ный дом Кра­у­нин­шил­дов, в самом кон­це Хай-стрит, где моло­дые реши­ли посе­лить­ся после корот­кой поезд­ки в Инс­мут, отку­да над­ле­жа­ло пере­вез­ти на новое место трех домаш­них слуг, кое-какие кни­ги да скарб. Реше­ние Асе­нат посе­лить­ся в Арк­хе­ме, вме­сто того что­бы вер­нуть­ся в отчий дом, было про­дик­то­ва­но не столь­ко, воз­мож­но, инте­ре­са­ми Эдвар­да и его отца, сколь­ко ее жела­ни­ем быть побли­же к уни­вер­си­те­ту, его биб­лио­те­ке и «боге­ме».

Когда Эдвард наве­стил меня после медо­во­го меся­ца, мне пока­за­лось, что он несколь­ко пере­ме­нил­ся. Асе­нат заста­ви­ла его изба­вить­ся от жал­ких уси­ков, но дело было не толь­ко в этом. Он казал­ся более спо­кой­ным и задум­чи­вым, и его обыч­ная по-дет­ски каприз­ная насуп­лен­ность сме­ни­лась выра­же­ни­ем едва ли не под­лин­ной печа­ли. Сра­зу я не мог отве­тить себе, нра­вит­ся ли мне про­изо­шед­шая в нем пере­ме­на. И уж конеч­но, он более, чем преж­де, про­из­во­дил впе­чат­ле­ние нор­маль­но раз­ви­то­го взрос­ло­го муж­чи­ны. Воз­мож­но, женить­ба сослу­жи­ла ему доб­рую служ­бу, ведь мог­ла же про­стая сме­на опе­ку­на дать тол­чок к пол­но­му избав­ле­нию от опе­ки и в конеч­ном ито­ге при­ве­сти его к само­сто­я­тель­но­сти и неза­ви­си­мо­сти? Он при­шел один, ибо Асе­нат была заня­та. Она при­вез­ла огром­ное коли­че­ство книг и при­бо­ров из Инс­му­та (Дер­би содрог­нул­ся, упо­мя­нув это назва­ние) и закан­чи­ва­ла наво­дить поря­док в кра­у­нин­шил­дов­ском име­нии.

Ее дом в том горо­де ока­зал­ся, по его сло­вам, доволь­но-таки мерз­ким местом, но с помо­щью неко­то­рых тамош­них при­бо­ров он сде­лал для себя нема­ло уди­ви­тель­ных откры­тий. Поль­зу­ясь теперь настав­ле­ни­я­ми Асе­нат, он быст­ро овла­де­вал пре­муд­ро­стя­ми эзо­те­ри­ки. Сов­мест­но с нею он про­де­лал ряд опы­тов дерз­ко­го, если не запрет­но­го свой­ства прав­да, он не чув­ство­вал себя впра­ве рас­ска­зы­вать мне о них, пол­но­стью дове­рив­шись ее дару и наме­ре­ни­ям. Трое слуг были весь­ма стран­ны­ми субъ­ек­та­ми: ста­рая-пре­ста­рая супру­же­ская пара — они всю жизнь про­жи­ли со ста­ри­ком Эфра­и­мом и рас­ска­зы­ва­ли о нем и о покой­ной мате­ри Асе­нат какие-то туман­ные вещи — и здо­ро­вая дев­ка с урод­ли­во иска­жен­ны­ми чер­та­ми лица, от кото­рой, каза­лось, посто­ян­но воня­ло рыбой.

III

В сле­ду­ю­щие два года я видел­ся с Дер­би все реже и реже. Порой про­хо­ди­ло две неде­ли, в тече­ние кото­рых я вече­ра­ми не слы­шал зна­ко­мо­го трой­но­го- двой­но­го звон­ка в дверь. Когда же он при­хо­дил — или когда, что слу­ча­лось все менее регу­ляр­но, я сам к нему наве­ды­вал­ся, — он был мало рас­по­ло­жен к раз­го­во­ру о про­стых житей­ских вещах. Дер­би ста­рал­ся не касать­ся тех оккульт­ных изыс­ка­ний, о коих он неко­гда рас­ска­зы­вал мне так подроб­но, и пред­по­чи­тал не упо­ми­нать вовсе о сво­ей жене. Со вре­ме­ни их женить­бы она силь­но поста­ре­ла и теперь, что было весь­ма стран­ным, каза­лась мно­го стар­ше его. На ее лице все­гда лежа­ла печать сосре­до­то­чен­ной реши­тель­но­сти, какую я до тех пор ни у кого не заме­чал, и вся она, как мне пока­за­лось, была пре­ис­пол­не­на некой неяв­ной и необъ­яс­ни­мой враж­деб­но­сти. Не толь­ко я, но так­же мои жена и сын заме­ти­ли это, и мы посте­пен­но пере­ста­ли звать ее к себе — за что она, как заме­тил одна­жды Эдвард со свой­ствен­ной ему маль­чи­ше­ской бес­такт­но­стью, была нам без­мер­но бла­го­дар­на. Ино­гда чета Дер­би отправ­ля­лась в дол­гие путе­ше­ствия, пре­иму­ще­ствен­но в Евро­пу, хотя Эдвард порой наме­кал и на иные, менее извест­ные марш­ру­ты.

Уже после пер­во­го года их сов­мест­ной жиз­ни люди заго­во­ри­ли о про­ис­шед­ших в Эдвар­де Дер­би пере­ме­нах. Пого­ва­ри­ва­ли об этом как бы меж­ду про­чим, ибо пере­ме­на носи­ла чисто пси­хо­ло­ги­че­ский харак­тер, хотя ей сопут­ство­ва­ли неко­то­рые пре­лю­бо­пыт­ные вещи. Вре­мя от вре­ме­ни Эдвар­да заме­ча­ли с таким выра­же­ни­ем лица и за таки­ми заня­ти­я­ми, кото­рые никак не отве­ча­ли его при­ро­де. К при­ме­ру, теперь его частень­ко виде­ли за рулем при­над­ле­жав­ше­го Асе­нат «пак­кар­да», мча­ще­го­ся на пол­ной ско­ро­сти по пыль­ной доро­ге к ста­ро­му кра­у­нин­шил­дов­ско­му особ­ня­ку или обрат­но, при­чем — хотя рань­ше он не умел водить авто­мо­биль — Дер­би управ­лял­ся с ним как заправ­ский шофер, объ­ез­жая поме­хи на доро­ге со сно­ров­кой и реши­тель­но­стью, совер­шен­но чуж­ды­ми его обыч­но­му тем­пе­ра­мен­ту. В таких слу­ча­ях созда­ва­лось впе­чат­ле­ние, что он толь­ко что вер­нул­ся из оче­ред­ной поезд­ки или, напро­тив, соби­ра­ет­ся уез­жать, — при­чем оста­ва­лось толь­ко гадать, что это за поезд­ка, хотя боль­шею частью он выби­рал доро­гу на Инс­мут.

Стран­ное дело: про­ис­шед­шая с Дер­би пере­ме­на не каза­лась без­ого­во­роч­но бла­го­твор­ной. Люди гово­ри­ли, что в такие момен­ты он был очень похож на свою жену, а то и на само­го ста­ри­ка Эфраи­ма Уэй­та. Впро­чем, быть может, такие момен­ты пред­став­ля­лись из ряда вон выхо­дя­щи­ми имен­но по при­чине сво­е­го неча­сто­го харак­те­ра. Порой, спу­стя мно­го часов после стре­ми­тель­но­го отъ­ез­да, он воз­вра­щал­ся из путе­ше­ствия без чувств, рас­про­стер­тый на зад­нем сиде­нье авто, кото­рым управ­лял где-то наня­тый им шофер или авто­ме­ха­ник. К тому же, появ­ля­ясь на людях, что слу­ча­лось теперь все реже из-за его под­черк­ну­то­го неже­ла­ния под­дер­жи­вать отно­ше­ния со ста­ры­ми зна­ко­мы­ми (в том чис­ле, дол­жен заме­тить, и со мной), он явно выка­зы­вал свою преж­нюю нере­ши­тель­ность, и его без­от­вет­ствен­ное ребя­че­ство про­яв­ля­лось даже в боль­шей сте­пе­ни, неже­ли в про­шлом. По мере того как лицо Асе­нат ста­ре­ло, на лице Эдвар­да — за исклю­че­ни­ем выше­упо­мя­ну­тых ред­ких слу­ча­ев — точ­но засты­ла мас­ка гипер­тро­фи­ро­ван­ной апа­тии, и лишь в ред­кие момен­ты по нему про­бе­га­ла тень печа­ли или осмыс­лен­но­сти. Все это было весь­ма зага­доч­но. Тем вре­ме­нем супру­ги Дер­би прак­ти­че­ски выпа­ли из весе­ло­го сту­ден­че­ско­го круж­ка — не по соб­ствен­ной воле, но, как нам ста­ло извест­но, по при­чине того, что неко­то­рые их новые увле­че­ния и опы­ты шоки­ро­ва­ли даже самых отча­ян­ных из дека­дент­ству­ю­щих умни­ков.

На тре­тий год их бра­ка Эдвард начал откры­то наме­кать мне на посе­ща­ю­щие его стра­хи и разо­ча­ро­ва­ние. Раз он обро­нил заме­ча­ние о том, что «все это уже зашло слиш­ком дале­ко», и туман­но гово­рил о необ­хо­ди­мо­сти обре­сти свою лич­ность. Пона­ча­лу я про­пус­кал эти заме­ча­ния мимо ушей, но потом стал зада­вать ему вопро­сы напря­мик, вспом­нив, как отзы­ва­лась дочь мое­го при­я­те­ля о спо­соб­но­стях Асе­нат гип­но­ти­зи­ро­вать дру­гих дево­чек в шко­ле — о тех слу­ча­ях, когда школь­ни­цам каза­лось, буд­то они пере­се­ля­лись в ее тело и гля­де­ли из про­ти­во­по­лож­но­го угла ком­на­ты на самих себя. Мои вопро­сы, похо­же, тот­час же про­бу­ди­ли в нем одно­вре­мен­но тре­во­гу и бла­го­дар­ность, и одна­жды он даже про­бор­мо­тал что-то насчет необ­хо­ди­мо­сти очень серьез­но­го раз­го­во­ра — но чуть поз­же.

В это самое вре­мя умер ста­рый мистер Дер­би, за что я впо­след­ствии бла­го­да­рил судь­бу. Эдвард тяж­ко пере­жи­вал это собы­тие, хотя оно ни в коей мере не выби­ло его из колеи. Со вре­ме­ни женить­бы он пора­зи­тель­но мало видел­ся со сво­им роди­те­лем, ибо Асе­нат суме­ла обра­тить на себя его живую тягу к семей­ным узам. Кое-кто гово­рил, что он вос­при­нял утра­ту роди­те­ля с пора­зи­тель­ной бес­чув­ствен­но­стью — осо­бен­но при­ни­мая во вни­ма­ние, что после смер­ти отца его безум­но лихие поезд­ки на авто­мо­би­ле уча­сти­лись. Теперь ему захо­те­лось пере­се­лить­ся в ста­рый роди­тель­ский особ­няк, но Асе­нат насто­я­ла на том, что­бы они оста­лись в кра­у­нин­шил­дов­ском име­нии, к кото­ро­му она, мол, так при­вык­ла.

А вско­ре после того моя жена услы­ша­ла уди­ви­тель­ную вещь от подру­ги — одной из тех немно­гих, кто не пре­рвал отно­ше­ний с супру­га­ми Дер­би. Одна­жды та отпра­ви­лась на Хай-стрит наве­стить их и уви­де­ла, как от кра­у­нин­шил­дов­ско­го дома стре­ми­тель­но отъ­е­хал авто­мо­биль: над рулем засты­ло лицо Эдвар­да — с необыч­ным само­уве­рен­ным и почти что насмеш­ли­вым выра­же­ни­ем. Она позво­ни­ла в дверь, и ей откры­ла крайне непри­вет­ли­вая дев­ка, заявив­шая, что Асе­нат так­же нет дома. Одна­ко посе­ти­тель­ни­ца, ухо­дя, мель­ком взгля­ну­ла на окна и в одном из окон биб­лио­те­ки Эдвар­да заме­ти­ла быст­ро исчез­нув­шее лицо, на кото­ром было неопи­су­е­мое выра­же­ние стра­да­ния, отча­я­ния и жалоб­ной бес­по­мощ­но­сти. Это было лицо Асе­нат — во что, впро­чем, вери­лось с тру­дом, имея в виду ее обыч­но над­мен­ное выра­же­ние, но дама гото­ва была поклясть­ся, что в тот момент на нее смот­ре­ли зату­ма­нен­ные печа­лью гла­за несчаст­но­го Эдвар­да…

С того дня визи­ты Эдвар­да ко мне несколь­ко уча­сти­лись, а его наме­ки обре­ли более кон­крет­ное содер­жа­ние. То, о чем он гово­рил, каза­лось неправ­до­по­доб­ным даже для ове­ян­но­го древни­ми леген­да­ми Арк­хе­ма, но он испо­ве­до­вал­ся в сво­ей тем­ной уче­но­сти с такой непод­дель­ной искрен­но­стью и убеж­ден­но­стью, что впо­ру было тре­во­жить­ся за его душев­ное здо­ро­вье. Он рас­ска­зы­вал о страш­ных встре­чах в укром­ных местах, об испо­лин­ских руи­нах в чаще мэн­ских лесов, в чьих под­зе­ме­льях бес­ко­неч­ные сту­пе­ни спус­ка­лись в без­дны мрач­ных тайн, о нескон­ча­е­мых лаби­рин­тах в незри­мых сте­нах, поз­во­ляв­ших втор­гать­ся в иные изме­ре­ния вре­ме­ни и про­стран­ства, и о пуга­ю­щих сеан­сах вза­и­мо­об­ме­на душа­ми, что и поз­во­ля­ло иссле­до­вать даль­ние и пота­ен­ные угол­ки дру­гих миров, в иных про­стран­ствен­но- вре­мен­ных кон­ти­ну­у­мах.

Ино­гда в под­твер­жде­ние сво­их горя­чеч­ных испо­ве­дей он демон­стри­ро­вал пред­ме­ты, кото­рые повер­га­ли меня в пол­ное заме­ша­тель­ство, пред­ме­ты блед­ной окрас­ки и пора­зи­тель­ной струк­ту­ры, каких не встре­тишь на нашей Зем­ле и чьи не под­власт­ные разу­му фор­мы и гра­ни не отве­ча­ли ника­ко­му извест­но­му назна­че­нию и нару­ша­ли все разум­ные гео­мет­ри­че­ские зако­ны. Эти пред­ме­ты, по его сло­вам, при­бы­ли сюда «из поту­сто­рон­не­го мира», и толь­ко его жена зна­ла, как их мож­но добыть. Порой — и все­гда лишь шепо­том, испу­ган­но и сбив­чи­во — он гово­рил о ста­ром Эфра­и­ме Уэй­те, кото­ро­го когда-то дав­но встре­чал в уни­вер­си­тет­ской биб­лио­те­ке. Эти упо­ми­на­ния не отно­си­лись ни к чему кон­крет­но­му, но, похо­же, име­ли каса­тель­ство к посе­щав­шим его ужас­ным сомне­ни­ям насчет того, точ­но ли муд­рый ста­рец умер — как в духов­ном, так и в физи­че­ском смыс­ле.

Вре­ме­на­ми Дер­би вне­зап­но обры­вал свои откро­ве­ния, и я даже поду­мы­вал, не обла­да­ла ли Асе­нат вла­стью над его речью на рас­сто­я­нии и не она ли застав­ля­ла его умол­кать с помо­щью неко­е­го теле­па­ти­че­ско­го месме­риз­ма — дара того рода, како­вой она выка­зы­ва­ла еще в шко­ле. Без­услов­но, она подо­зре­ва­ла, что он мне испо­ве­до­вал­ся, ибо в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни пыта­лась вос­пре­пят­ство­вать его визи­там ко мне сло­ва­ми и взгля­да­ми необъ­яс­ни­мой силы. Ему сто­и­ло очень боль­ших уси­лий наве­щать меня: хоть он и делал вид, буд­то идет куда-то в дру­гое место, но некая незри­мая сила пре­пят­ство­ва­ла его дви­же­нию или застав­ля­ла его на какое-то вре­мя поза­быть цель про­гул­ки. Обык­но­вен­но он являл­ся ко мне, когда Асе­нат ухо­ди­ла — поки­да­ла тело, как он одна­жды выра­зил­ся. Но потом она все­гда обо всем узна­ва­ла ибо слу­ги сле­ди­ли за каж­дым его шагом, — но, оче­вид­но, счи­та­ла пока неце­ле­со­об­раз­ным пред­при­ни­мать реши­тель­ные меры.

IV

В тот авгу­стов­ский день, когда я полу­чил теле­грам­му из Мэна, шел уже чет­вер­тый год супру­же­ской жиз­ни Эдвар­да. Мы не виде­лись два меся­ца, но я знал, что он уехал «по делу». Асе­нат вро­де бы его сопро­вож­да­ла, хотя гла­за­стые горо­жане суда­чи­ли, что за двой­ны­ми пор­тье­ра­ми в окнах их дома виде­ли чью-то тень. Подо­зре­ния под­креп­ля­лись и покуп­ка­ми, делав­ши­ми­ся слу­га­ми в город­ских лав­ках. И вот теперь судеб­ный испол­ни­тель Чесан­ку­ка теле­гра­фи­ро­вал мне о безум­це, кото­рый выбе­жал из ближ­не­го леса, огла­шая окру­гу бре­до­вы­ми выкри­ка­ми и при­зы­вая меня на помощь. Это был Эдвард, кото­рый смог вспом­нить лишь свое имя да адрес.

Чесан­кук сто­ит рядом с обшир­ным, густым и диким лес­ным мас­си­вом в Мэне, и у меня ушел целый день лихо­ра­доч­ной гон­ки на авто­мо­би­ле по мрач­ной и мало­при­ят­ной глу­ши, что­бы добрать­ся до места. Я нашел Дер­би в под­валь­ной камор­ке город­ской фер­мы в состо­я­нии экзаль­та­ции, сме­ня­е­мой при­сту­па­ми пол­ной апа­тии. Он сра­зу меня узнал и изверг невра­зу­ми­тель­ный и боль­шею частью бес­связ­ный поток слов:

— Дэн, ради Все­выш­не­го! Омут шогго­тов! Шесть тысяч сту­пе­ней вниз… О мер­зость! Мер­зость!.. Я бы ни за что не поз­во­лил ей взять меня с собой… и вот я здесь… Йа! Шуб-Ниг­гу­рат! Фигу­ра вос­ста­ла из алта­ря, и было там пять сотен вою­щих… Тварь в кло­бу­ке бле­я­ла: «Камог! Камог!» Это было тай­ное имя ста­ри­ка Эфраи­ма на том ведь­мов­ском шаба­ше… я был там, куда она обе­ща­ла меня не брать… Все слу­чи­лось за мину­ту до того, как меня запер­ли в биб­лио­те­ке, там, куда она ушла с моим телом, — там, в бого­мерз­кой оби­те­ли, в мер­зо­па­кост­ном ому­те, где начи­на­ет­ся чер­ная мгла и чьи вра­та охра­ня­ют сто­ро­жа. Я видел шогго­та — он менял свое обли­чье… я это­го не выне­су, я убью ее, если она хоть раз еще отпра­вит меня туда, я убью это отро­дье! — ее, его, это, — я убью! Убью сво­и­ми соб­ствен­ны­ми рука­ми!

Мне потре­бо­ва­лось не мень­ше часа на то, что­бы его успо­ко­ить, и нако­нец он затих. На сле­ду­ю­щий день я купил для него в посел­ке при­лич­ную одеж­ду и отпра­вил­ся с ним в Арк­хем. При­ступ исте­ри­ки про­шел, и он погру­зил­ся в мол­ча­ние, хотя вдруг начал бор­мо­тать нечто невнят­ное себе под нос, когда авто­мо­биль про­ез­жал по ули­цам Ога­сты, — точ­но вид горо­да про­бу­дил в нем какие-то непри­ят­ные вос­по­ми­на­ния. Было ясно, что воз­вра­щать­ся домой ему не хочет­ся, и, пред­вку­шая фан­та­сти­че­ские откро­ве­ния о его жене, кото­ры­ми он, похо­же, соби­рал­ся со мной поде­лить­ся, — откро­ве­ния, без­услов­но, порож­ден­ные неким дей­стви­тель­но слу­чив­шим­ся с ним гип­но­ти­че­ским испы­та­ни­ем, кое­му он был под­верг­нут, — я тоже посчи­тал, что ему луч­ше туда не воз­вра­щать­ся. Я решил на вре­мя раз­ме­стить его у себя в доме, сколь бы тягост­ным ни было неми­ну­е­мое раз­би­ра­тель­ство с Асе­нат по это­му пово­ду. Потом я бы помог ему полу­чить раз­вод, ибо, вне вся­ко­го сомне­ния, тут о себе дава­ли знать некие пси­хи­че­ские фак­то­ры, кото­рые дела­ли этот брак для него про­сто само­убий­ствен­ным. Когда же мы очу­ти­лись в откры­том поле, Дер­би пере­стал бре­дить и, клюя носом, задре­мал рядом со мной в машине.

Когда мы в пред­за­кат­ный час еха­ли через Порт­ленд, он сно­ва забор­мо­тал, на сей раз более чле­но­раз­дель­но, и, слу­шая его речь, я раз­ли­чил совер­шен­но безум­ные откро­ве­ния об Асе­нат. Было ясно, что она совер­шен­но рас­ша­та­ла нер­вы Эдвар­да, ибо он сплел дико­вин­ный клу­бок небы­лиц. Его нынеш­нее состо­я­ние, как мож­но было судить по его отры­воч­ным фра­зам, не было из ряда вон выхо­дя­щим. Она завла­де­ла им, и он знал, что наста­нет день, когда она его уже не отпу­стит на волю. Даже сей­час она, воз­мож­но, вынуж­де­на была дать ему сво­бо­ду толь­ко лишь пото­му, что ее власть над ним была огра­ни­че­на во вре­ме­ни. Она посто­ян­но заби­ра­ла его тело и уда­ля­лась в неве­до­мые края для совер­ше­ния неве­до­мых обря­дов, а его остав­ля­ла в сво­ем соб­ствен­ном теле и запи­ра­ла навер­ху в доме, — но ино­гда ей недо­ста­ва­ло сил удер­жи­вать­ся в нем, и он вне­зап­но обна­ру­жи­вал себя в сво­ем теле, но где-то в дале­ком и жут­ком месте. Быва­ло, ей вновь уда­ва­лось завла­деть им, но это слу­ча­лось не все­гда. Часто он ока­зы­вал­ся один в незна­ко­мом месте, вро­де того, где я его нашел, и ему при­хо­ди­лось искать доро­гу домой, покры­вая огром­ные рас­сто­я­ния и умо­ляя кого-нибудь под­вез­ти его, если под­во­ра­чи­вал­ся такой слу­чай.

Самым ужас­ным было то, что посте­пен­но Асе­нат научи­лась все доль­ше и доль­ше сохра­нять над ним свою власть. Она меч­та­ла стать муж­чи­ной — чело­ве­ком в пол­ном смыс­ле сло­ва, — вот поче­му она и нуж­да­лась в нем. Тем более что она раз­га­да­ла в нем соче­та­ние изощ­рен­но­го интел­лек­та и сла­бой воли. Рано или позд­но ей уда­лось бы изгнать его душу из физи­че­ской опра­вы и исчез­нуть в его теле — и она ста­ла бы вели­ким магом, как и ее отец, а его бро­си­ла бы обез­об­ра­жен­ным в жен­ской обо­лоч­ке, кото­рая не была даже вполне чело­ве­че­ской. Теперь-то он постиг прав­ду об инс­мут­ском роде. В ста­ри­ну у тамош­них жите­лей были какие-то тем­ные сно­ше­ния с мор­ски­ми тва­ря­ми — и это было ужас­но… Эфра­им знал эту тай­ну и, соста­рив­шись, совер­шил чудо­вищ­ную вещь, что­бы остать­ся в живых — а он меч­тал жить веч­но. Его при­ме­ру сле­до­ва­ла Асе­нат, бла­го одно удач­ное пере­во­пло­ще­ние уже свер­ши­лось.

Слу­шая бор­мо­та­нье Дер­би, я при­сталь­но взгля­нул на него, что­бы про­ве­рить свое пер­во­на­чаль­ное впе­чат­ле­ние от про­ис­шед­шей в нем пере­ме­ны. Но пара­док­саль­ным обра­зом он казал­ся в луч­шей фор­ме, чем обыч­но, — более силь­ным и нор­маль­но раз­ви­тым, без малей­ше­го наме­ка на болез­нен­ную немощь, вызван­ную его при­выч­ка­ми. Созда­ва­лось впе­чат­ле­ние, что впер­вые за всю свою затвор­ни­че­скую жизнь он был по-насто­я­ще­му акти­вен, а его тело долж­ным обра­зом натре­ни­ро­ва­но, отче­го я сде­лал вывод, что энер­гия Асе­нат напра­ви­ла его силы и волю в непри­выч­ную для него колею. Но в дан­ную мину­ту его разум нахо­дил­ся в пла­чев­ном состо­я­нии, ибо он буб­нил совер­шен­ней­шую чушь про свою жену, про чер­ную магию, про ста­ри­ка Эфраи­ма и про вся­че­ские дока­за­тель­ства, кото­рые долж­ны были рас­се­ять даже мои сомне­ния. Он повто­рял име­на, кото­рые я пом­нил из дав­ным-дав­но про­чи­тан­ных запрет­ных сочи­не­ний, а вре­ме­на­ми застав­лял меня содро­гать­ся от осо­зна­ния строй­но­сти его мифи­че­ских измыш­ле­ний — или их убе­ди­тель­ной логич­но­сти. Он часто делал пау­зы, слов­но для того, что­бы набрать­ся муже­ства для неко­е­го послед­не­го и наи­бо­лее ужас­но­го при­зна­ния.

— Дэн, Дэн, ты раз­ве не пом­нишь его: дикие гла­за, рас­тре­пан­ная боро­да — она так и не посе­де­ла пол­но­стью? Одна­жды он мет­нул на меня взгляд, кото­рый я нико­гда не забу­ду. Теперь вот она смот­рит на меня тем же взгля­дом! И я знаю поче­му! Он нашел ее в «Некро­но­ми­коне», эту фор­му­лу! Я не смею пока назвать тебе точ­ную стра­ни­цу, но, когда смо­гу, ты сам про­чи­та­ешь и пой­мешь. И тогда ты узна­ешь, что меня пора­бо­ти­ло. Даль­ше, даль­ше, меняя тело за телом — он не соби­ра­ет­ся уми­рать! Жиз­нен­ный огонь — он уме­ет разо­рвать свя­зу­ю­щее зве­но… Огонь этот может теп­лить­ся даже в мерт­вом теле. Я под­ска­жу тебе наме­ком, и, может быть, ты дога­да­ешь­ся. Послу­шай, Дэн, зна­ешь, отче­го моя жена при­ла­га­ет столь­ко уси­лий, что­бы так по-дурац­ки писать задом напе­ред? Ты когда-нибудь видел руко­пи­си ста­ри­ка Эфраи­ма? Хочешь знать, поче­му меня про­бра­ла дрожь, когда я уви­дел одна­жды сде­лан­ные Асе­нат вто­ро­пях запи­си? Асе­нат… да чело­век ли это вооб­ще? Отче­го подо­зре­ва­ют, что у ста­ри­ка Эфраи­ма в желуд­ке был яд? Поче­му это Гил­ма­ны шеп­чут­ся о том, как он орал, точ­но пере­пу­тан­ный до смер­ти ребе­нок, когда сошел с ума, а Асе­нат запер­ла его в глу­хом чер­да­ке, где и тот, дру­гой, тоже нахо­дил­ся? Душа ли это ста­ри­ка Эфраи­ма была там запер­та? И кто же кого запер? И поче­му он мно­го меся­цев искал кого-нибудь с ясным умом и сла­бой волей? Поче­му он про­кли­нал все на све­те из-за того, что у него родил­ся не сын, а дочь? Ска­жи мне, Дэни­ел Аптон, что за сата­нин­ский обмен совер­шил­ся в доме ужа­са, где этот бого­про­тив­ный монстр по сво­ей при­хо­ти рас­по­ря­жал­ся довер­чи­вым, сла­бо­воль­ным и полу­че­ло­ве­че­ским дитем? И не сотво­рил ли он то же, что она хочет в ито­ге сотво­рить со мной? Ска­жи мне, поче­му эта тварь, что назы­ва­ет себя Асе­нат, остав­шись одна, пишет совсем по-дру­го­му, так что ее почерк и не отли­чишь от…

И вот тогда про­изо­шло нечто ужас­ное. Голос Дер­би в про­дол­же­ние его горя­чеч­ной тира­ды пере­шел на визг, как вдруг он осек­ся и с почти что меха­ни­че­ским щелч­ком умолк. Я вспом­нил наши преж­ние бесе­ды у меня дома, когда его изли­я­ния вне­зап­но рез­ко обры­ва­лись и когда я почти воочию видел втор­же­ние неуло­ви­мой теле­па­ти­че­ской силы Асе­нат, лишав­шей его дара речи. Но на сей раз все было ина­че — и я ощу­тил нечто несрав­нен­но более жут­кое. Его лицо на мгно­ве­ние неузна­ва­е­мо иска­зи­ла гри­ма­са, а тело силь­но содрог­ну­лось — точ­но все кости, внут­рен­ние орга­ны, мыш­цы, нер­вы и желе­зы при­спо­саб­ли­ва­лись к совер­шен­но дру­го­му вме­сти­ли­щу, к новой пси­хи­че­ской кон­сти­ту­ции и лич­но­сти.

Я не смо­гу тол­ком объ­яс­нить, в чем заклю­чал­ся кош­мар, и все же меня захлест­ну­ла неодо­ли­мая вол­на отвра­ще­ния и тош­но­ты, а ско­вав­шее меня ощу­ще­ние неесте­ствен­но­сти и ужа­са про­ис­хо­дя­ще­го было настоль­ко силь­ным, что я едва не выпу­стил руль из рук. Тот, кто сидел рядом со мной, не имел сей­час ниче­го обще­го с моим дру­гом дет­ства, а был похож ско­рее на неко­е­го чудо­вищ­но­го гостя из поту­сто­рон­не­го мира, на дья­воль­ское сре­до­то­чие неве­до­мых кос­ми­че­ских сил зла.

Я поте­рял само­об­ла­да­ние все­го лишь на одно мгно­ве­нье, но и его хва­ти­ло на то, что­бы мой спут­ник схва­тил­ся за руль и заста­вил меня поме­нять­ся с ним места­ми. Сгу­сти­лись сумер­ки, и огни Порт­лен­да оста­лись дале­ко поза­ди, так что я уже почти не раз­ли­чал его лица, но тем не менее уви­дел, как его гла­за запо­лы­ха­ли нездеш­ним огнем, и понял, что он при­шел в то стран­но воз­буж­ден­ное состо­я­ние — столь не свой­ствен­ное его истин­но­му тем­пе­ра­мен­ту, — в каком его уже не раз заме­ча­ли сто­рон­ние наблю­да­те­ли. Это было необъ­яс­ни­мо: роб­кий Эдвард Дер­би, кото­рый нико­гда не умел насто­ять на сво­ем и так и не выучил­ся тол­ком водить авто­мо­биль, при­ка­зал мне усту­пить води­тель­ское крес­ло и взял­ся вести мою маши­ну… Но имен­но так и про­изо­шло. Неко­то­рое вре­мя он хра­нил мол­ча­ние, и я, охва­чен­ный необъ­яс­ни­мым ужа­сом, был это­му даже рад.

При све­те улич­ных фона­рей Биддфор­да и Сей­ко я раз­ли­чил его плот­но сжа­тый рот и поежил­ся от блес­ка его глаз. Люди были пра­вы: в таком рас­по­ло­же­нии духа он дья­воль­ски похо­дил на свою жену и на ста­ри­ка Эфраи­ма. И меня уже не удив­ля­ло, поче­му он оттал­ки­вал людей, нахо­дясь в таком состо­я­нии, — сей­час в нем и впрямь было что-то сверхъ­есте­ствен­ное, и я ост­ро осо­зна­вал весь зло­ве­щий смысл про­ис­хо­дя­ще­го, ибо толь­ко что выслу­шал его сбив­чи­вую испо­ведь. Сидя­щий рядом со мной чело­век — а ведь я с дет­ства очень хоро­шо знал Эдвар­да Пик­ма­на Дер­би — был незна­ком­цем, при­шель­цем из неве­до­мой чер­ной без­дны.

Он не рас­кры­вал рта до тех пор, пока мы сно­ва не ока­за­лись на неосве­щен­ном участ­ке шос­се, а когда заго­во­рил, его голос зву­чал ина­че, чем обыч­но, — более глу­бо­ко, более твер­до и более реши­тель­но, даже его выго­вор и про­из­но­ше­ние пере­ме­ни­лись, — впро­чем, что-то смут­но и тре­вож­но зна­ко­мое я все же в нем раз­ли­чил. Как мне пока­за­лось, я уга­дал скры­тую и непод­дель­ную иро­нию — не ту мимо­лет­ную и бес­смыс­лен­но дерз­кую псев­до­иро­нию гру­бо­ва­тых «умни­ков», кото­рую Дер­би пере­нял у сво­их уни­вер­си­тет­ских зна­ком­цев, но некую врож­ден­ную, все­про­ни­ка­ю­щую и в глу­бине сво­ей зло­на­ме­рен­ную насмеш­ли­вость. Меня неска­зан­но пора­зи­ло обре­тен­ное им само­об­ла­да­ние, столь быст­ро сме­нив­шее при­ступ пани­че­ско­го сло­во­блу­дия.

— Наде­юсь, ты забу­дешь о моей исте­ри­ке, Аптон, — гово­рил он. — Ты же зна­ешь, как у меня взвин­че­ны нер­вы, и пола­гаю, меня про­стишь. Я, разу­ме­ет­ся, очень бла­го­да­рен тебе за то, что ты согла­сил­ся доста­вить меня домой. И забудь все те безум­ные глу­по­сти, кото­рые я наго­во­рил тебе про свою жену и вооб­ще обо всем. Это из-за чрез­мер­но­го пере­утом­ле­ния. В голо­ве у меня рож­да­ют­ся самые дико­вин­ные гипо­те­зы, и, когда мозг утом­лен, он порож­да­ет вся­ко­го рода фан­та­сти­че­ские измыш­ле­ния. Мне надо немно­го от все­го это­го отдох­нуть — ты, воз­мож­но, неко­то­рое вре­мя меня не уви­дишь, — и не сто­ит за это корить Асе­нат. Конеч­но, моя поезд­ка может пока­зать­ся тебе весь­ма стран­ной. Но на самом деле все очень про­сто объ­яс­ня­ет­ся. В север­ных лесах сохра­ни­лось мно­же­ство древ­них индей­ских посе­ле­ний — свя­щен­ные кам­ни и про­чее, — кото­рые име­ют огром­ное зна­че­ние в фольк­ло­ре, и мы с Асе­нат зани­ма­ем­ся их изу­че­ни­ем. Мы пред­при­ня­ли столь интен­сив­ные поис­ки, что у меня, кажет­ся, ум за разум зашел. Когда вер­нем­ся домой, надо будет кого-нибудь послать за моей маши­ной. Месяц покоя поста­вит меня на ноги.

Не пом­ню, что я отве­чал мое­му спут­ни­ку, ибо все мои мыс­ли были сосре­до­то­че­ны на пуга­ю­щей поту­сто­рон­но­сти его обли­ка. С каж­дой мину­той мое ощу­ще­ние неяс­но­го кос­ми­че­ско­го ужа­са уси­ли­ва­лось, пока нако­нец меня не охва­ти­ло мани­а­каль­ное жела­ние поско­рее рас­про­щать­ся с дру­гом. Дер­би не пред­ло­жил мне сно­ва сесть за руль, и я толь­ко радо­вал­ся, когда мы на беше­ной ско­ро­сти мино­ва­ли Портс­мут и Нью­бе­ри­порт.

На пере­крест­ке, где глав­ное шос­се ухо­дит в глубь мате­ри­ка и оги­ба­ет Инс­мут, я испу­гал­ся, как бы мой води­тель не свер­нул на пустын­ную при­бреж­ную доро­гу, что идет через про­кля­тый город. Но он это­го не сде­лал, а стре­ми­тель­но понес­ся мимо Роули и Ипсви­ча к пунк­ту наше­го назна­че­ния. Мы при­бы­ли в Арк­хем до полу­но­чи и уви­де­ли, что окна ста­ро­го кра­у­нин­шил­дов­ско­го дома все еще осве­ще­ны. Дер­би вышел из маши­ны, без уста­ли повто­ряя сло­ва бла­го­дар­но­сти, а я поехал домой и, остав­шись один, почув­ство­вал без­мер­ное облег­че­ние. Это было ужас­ное путе­ше­ствие — тем более ужас­ное, что я не мог понять при­чи­ны посе­тив­ше­го меня ужа­са, и я ничуть не опе­ча­лил­ся сло­вам Дер­би о пред­сто­я­щей нам дол­гой раз­лу­ке.

V

На про­тя­же­нии после­ду­ю­щих двух меся­цев в горо­де мус­си­ро­ва­лись раз­ные слу­хи. Люди гово­ри­ли о том, что Дер­би все чаще виде­ли в состо­я­нии край­не­го воз­буж­де­ния, а Асе­нат почти не пока­зы­ва­лась даже наве­щав­шим ее зна­ко­мым. Эдвард посе­тил меня лишь раз, нена­дол­го заехав в авто­мо­би­ле Асе­нат — ему таки доста­ви­ли авто­мо­биль из Мэна, — забрать кое-какие кни­ги, кото­рые он давал мне почи­тать. Он нахо­дил­ся в сво­ем новом настро­е­нии и за вре­мя сво­е­го недол­го­го визи­та успел лишь обро­нить несколь­ко мало­зна­ча­щих учти­вых реплик. Было вид­но, что в этом состо­я­нии он не был рас­по­ло­жен что-либо обсуж­дать со мной, и я заме­тил, что он даже не удо­су­жил­ся подать наш услов­ный сиг­нал: три и два раза позво­нить в дверь. Как и тогда в авто­мо­би­ле, я испы­тал тупой и необъ­яс­ни­мый живот­ный ужас и его ско­рый уход вос­при­нял с нескры­ва­е­мым облег­че­ни­ем.

В сере­дине сен­тяб­ря Дер­би на неде­лю исчез, и кое-кто из дека­дент­ству­ю­щих сту­ден­тов со зна­ни­ем дела уве­ря­ли, что им извест­но куда, наме­кая на встре­чу с печаль­но зна­ме­ни­тым сек­тан­том-оккуль­ти­стом, кото­рый после изгна­ния из Англии обос­но­вал­ся в Нью-Йор­ке. Я же никак не мог выбро­сить из голо­вы ту стран­ную поезд­ку в Мэн. Пре­об­ра­же­ние, сви­де­те­лем кото­ро­го я стал, неска­зан­но пора­зи­ло меня, и я неод­но­крат­но ловил себя на мыс­ли, что пыта­юсь дать какое-то объ­яс­не­ние этой мета­мор­фо­зе — и отча­ян­но­му ужа­су, кото­рый она во мне вызва­ла.

Но самые неве­ро­ят­ные слу­хи рас­про­стра­ня­лись о стран­ных рыда­ни­ях, доно­сив­ших­ся из ста­ро­го кра­у­нин­шил­дов­ско­го дома. Голос вро­де бы при­над­ле­жал жен­щине; и кое-кто из моло­де­жи счи­тал, что пла­ка­ла Асе­нат. Рыда­ния слы­ша­лись изред­ка и вся­кий раз пре­ры­ва­лись, точ­но заглу­шен­ные неко­ей внеш­ней силой. Ста­ли даже пого­ва­ри­вать о жела­тель­но­сти поли­цей­ско­го рас­сле­до­ва­ния, но все слу­хи раз­ве­я­лись, когда Асе­нат появи­лась на ули­цах горо­да и как ни в чем не быва­ло пошла пови­дать­ся со сво­и­ми зна­ко­мы­ми, изви­ня­ясь за свое недав­нее отсут­ствие и меж­ду делом упо­ми­ная о нерв­ном рас­строй­стве и исте­ри­ке, кото­рая слу­чи­лась с ее гостьей из Босто­на. Гостью, прав­да, никто не видел, но появ­ле­ние Асе­нат сра­зу же пога­си­ло все кри­во­тол­ки. Одна­ко позд­нее кто-то воз­бу­дил еще боль­шие подо­зре­ния, заявив, что раз или два из дома слы­ша­лись муж­ские рыда­ния.

Одна­жды вече­ром в сере­дине октяб­ря, услы­хав зна­ко­мые три и два звон­ка в дверь, я открыл сам и, уви­дев на поро­ге Эдвар­да, тот­час отме­тил, что пере­до мной сто­ит преж­ний мой друг, каким я видел его послед­ний раз в день нашей ужас­ной поезд­ки из Чесан­ку­ка. На его лице лежа­ла печать бур­ных эмо­ций, из кото­рых, похо­же, пре­об­ла­да­ли страх и тор­же­ство, и, когда я закры­вал за ним дверь, он бро­сил испу­ган­ный взгляд через пле­чо. Неук­лю­же про­ша­гав за мной в каби­нет, он попро­сил вис­ки, что­бы немно­го успо­ко­ить­ся. Я сго­рал от нетер­пе­ния задать ему мно­же­ство вопро­сов, но решил подо­ждать, пока он сам не рас­ска­жет о том, с чем при­шел. Нако­нец сры­ва­ю­щим­ся голо­сом он заго­во­рил:

— Асе­нат про­па­ла, Дэн. Вче­ра вече­ром, когда слу­ги ушли, мы с ней име­ли дол­гую бесе­ду, и я полу­чил от нее обе­ща­ние пере­стать меня мучить. Конеч­но, у меня были неко­то­рые… оккульт­ные сред­ства защи­ты, о кото­рых я тебе нико­гда не рас­ска­зы­вал. И ей при­шлось усту­пить, но она была страш­но раз­гне­ва­на. Она собра­ла вещи и уеха­ла в Нью-Йорк — види­мо, успе­ла на бостон­ский поезд в восемь два­дцать. Теперь, конеч­но, по горо­ду пой­дут сплет­ни, но что поде­ла­ешь… Ты толь­ко, пожа­луй­ста, не упо­ми­най о нашей раз­молв­ке — про­сто гово­ри, что она уеха­ла в дли­тель­ную науч­ную экс­пе­ди­цию. Ско­рее все­го, она будет жить с кем-то из ее жут­ких сек­тан­тов. Наде­юсь, она поедет на запад и там подаст на раз­вод — как бы то ни было, я взял с нее обе­ща­ние дер­жать­ся отсю­да подаль­ше и оста­вить меня в покое. Это было ужас­но, Дэн, она же выкра­ды­ва­ла мое тело, извле­ка­ла из него мою душу, делая меня сво­им узни­ком. Я мол­чал и при­тво­рял­ся, что готов на все, но мне надо было все вре­мя быть наче­ку. Будучи доста­точ­но осто­рож­ным, я мог тща­тель­но про­ду­мать план дей­ствий, ведь она же не уме­ла бук­валь­но читать все мои мыс­ли. Из моих тай­ных замыс­лов она толь­ко и узна­ла о моей реши­мо­сти ей про­ти­во­сто­ять, но она все­гда счи­та­ла, что я бес­по­мо­щен. Я уж и не рас­счи­ты­вал ее побе­дить… но мне извест­но одно или два закля­тья — и они успеш­но подей­ство­ва­ли!

Дер­би сно­ва огля­нул­ся, отпил вис­ки и про­дол­жил:

— Утром, когда эти про­кля­тые слу­ги вер­ну­лись, я дал им рас­чет. Им это страш­но не понра­ви­лось, они нача­ли зада­вать вопро­сы, но все-таки ушли. Они похо­жи на нее — эти инс­мут­ские… Одно­го поля яго­ды. Наде­юсь, они оста­вят меня в покое. Очень мне не понра­вил­ся их про­щаль­ный смех. Надо бы мне сно­ва нанять папи­ных слуг. Я ведь пере­ез­жаю обрат­но в наш дом. Навер­ное, ты счи­та­ешь меня сума­сшед­шим, Дэн. Но в исто­рии Арк­хе­ма мож­но най­ти мас­су под­твер­жде­ний того, что я тебе рас­ска­зал и что еще соби­ра­юсь рас­ска­зать. Ты же видел одно из моих пре­об­ра­же­ний — тогда в авто­мо­би­ле, после того как я по доро­ге домой из Мэна рас­ска­зал тебе про Асе­нат. Это когда она мной завла­де­ла и изгна­ла меня из мое­го тела. Послед­нее, что пом­ню, это как я набрал­ся реши­мо­сти рас­ска­зать тебе, что это за дья­во­ли­ца. Вот тогда-то она мной и овла­де­ла, и в мгно­ве­ние ока я ока­зал­ся дома в биб­лио­те­ке, где меня запер­ли ее про­кля­тые слу­ги, в ее сата­нин­ском теле, кото­рое даже и чело­ве­че­ским-то не назо­вешь… Ты хоть пони­ма­ешь, что это ее ты вез — эту хищ­ную вол­чи­цу в моем обли­чье, — ты же не мог не ощу­тить раз­ни­цу!

Дер­би умолк, а меня про­бра­ла дрожь. Ну конеч­но, я ощу­тил раз­ни­цу, но мог ли я при­нять на веру столь безум­ное объ­яс­не­ние? Одна­ко мой взвин­чен­ный гость про­дол­жал изли­вать на меня поток еще более диких фан­та­зий.

— Мне надо было спа­сать себя — про­сто необ­хо­ди­мо, Дэн! Она бы навеч­но мной завла­де­ла в День всех свя­тых, когда они под Чесан­ку­ком устра­и­ва­ют шабаш, и обряд жерт­во­при­но­ше­ния дол­жен был поста­вить послед­нюю точ­ку в моей судь­бе. Она бы завла­де­ла мной навеч­но ста­ла бы мной, а я ею навсе­гда… слиш­ком позд­но. Мое тело навсе­гда ста­ло бы ее телом, она ста­ла бы муж­чи­ной, в пол­ной мере чело­ве­ком, как ей того и хоте­лось… я подо­зре­ваю, что она хоте­ла убрать меня со сво­е­го пути… убить свое быв­шее тело со мной внут­ри, будь она про­кля­та, как она уже дела­ла это рань­ше, как про­де­лы­ва­ла это она или оно…

Лицо Эдвар­да теперь иска­зи­лось до неузна­ва­е­мо­сти, и он при­бли­зил его ко мне вплот­ную, пони­зив голос до шепо­та.

— Ты дол­жен понять то, о чем я намек­нул тебе в машине: что она вовсе не Асе­нат, а никто иной, как ста­рик Эфра­им. Это подо­зре­ние посе­ти­ло меня пол­то­ра года назад, а теперь я знаю навер­ня­ка. Об этом сви­де­тель­ству­ет ее почерк, когда она теря­ет кон­троль над собой, порой она дела­ет какую-нибудь помет­ку точь-в-точь таким же почер­ком, каким напи­са­ны руко­пи­си ее папа­ши, вплоть до каж­дой чер­точ­ки в бук­ве, — а ино­гда гово­рит такие вещи, какие никто, кро­ме ста­ри­ка Эфраи­ма, ска­зать не смог бы. Он обме­нял­ся с ней телом, почув­ство­вав при­бли­же­ние смер­ти, — она ведь была един­ствен­ная, кого он смог най­ти, с нуж­ным ему скла­дом ума и доста­точ­но сла­бой волей, — и он завла­дел ее телом навсе­гда, точ­но так же, как она уже почти завла­де­ла моим, а потом отра­вил ста­рое тело, в кото­рое он ее пере­се­лил. Ты же десят­ки раз видел душу ста­ри­ка Эфраи­ма, выгля­ды­ва­ю­щую из ее дья­воль­ских глаз — и из моих, когда она все­ля­лась в мое тело!

Он задох­нул­ся и замол­чал, что­бы пере­ве­сти дух. Я ждал. После недол­гой пау­зы его голос зазву­чал спо­кой­нее и ров­нее. Вот тогда я и поду­мал, что он кан­ди­дат в пси­хи­ат­ри­че­скую лечеб­ни­цу, но не мне его туда отправ­лять. Воз­мож­но, вре­мя и сво­бо­да от Асе­нат ока­жут на него бла­го­твор­ное воз­дей­ствие. Я пони­мал, что ему уже ни за что не захо­чет­ся вновь погру­зить­ся в мрач­ные пучи­ны оккульт­ной муд­ро­сти.

— Потом я тебе рас­ска­жу боль­ше, а теперь мне нужен отдых. Я рас­ска­жу тебе о неска­зан­ных ужа­сах, в кото­рые она меня ввер­га­ла, кое-что о ста­ро­дав­них кош­ма­рах, что и поныне пря­чут­ся в пота­ен­ных угол­ках мира под покро­ви­тель­ством чудо­вищ­ных жре­цов, под­дер­жи­ва­ю­щих в них жизнь и хра­ня­щих зна­ние о них. Неко­то­рым людям ведо­мы такие вещи о миро­зда­нии, каких смерт­ные знать не долж­ны, и они спо­соб­ны про­де­лы­вать то, что нико­му не сле­ду­ет делать. Я завяз в этом по уши, но теперь хва­тит! Будь я хра­ни­те­лем биб­лио­те­ки Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та, я бы спа­лил и про­кля­тый «Некро­но­ми­кон», и все про­чие кни­ги. Но теперь ей до меня не добрать­ся. Я дол­жен поско­рее съе­хать из это­го про­кля­то­го дома. И я уве­рен, что, если мне пона­до­бит­ся помощь, ты мне помо­жешь. Ну, в том, что каса­ет­ся ее дья­воль­ских слуг, и еще если люди нач­нут инте­ре­со­вать­ся исчез­но­ве­ни­ем Асе­нат… Пони­ма­ешь, я же не могу им ска­зать, куда она уеха­ла… К тому же есть еще сооб­ще­ства оккуль­ти­стов, раз­ные сек­ты, пони­ма­ешь… кото­рые могут не так истол­ко­вать наш раз­рыв… У мно­гих из них про­сто чудо­вищ­ные взгля­ды и мето­ды. Я знаю, если что-то слу­чит­ся, ты будешь рядом со мной. Даже если мне при­дет­ся рас­ска­зать тебе нечто совер­шен­но жут­кое…

В ту ночь я оста­вил Эдвар­да ноче­вать в одной из госте­вых ком­нат, а утром он, похо­же, уже совсем успо­ко­ил­ся. Мы обсу­ди­ли с ним неко­то­рые дета­ли его буду­ще­го пере­ез­да в фамиль­ный особ­няк Дер­би, и я наде­ял­ся, что он, не теряя вре­ме­ни, изме­нит свой образ жиз­ни. На сле­ду­ю­щий вечер он не при­шел, но в после­ду­ю­щие неде­ли мы виде­лись доволь­но часто, прав­да, ста­ра­лись не касать­ся мало­при­ят­ных и стран­ных тем и в основ­ном обсуж­да­ли пред­сто­я­щий ремонт в ста­рин­ном доме Дер­би и путе­ше­ствия, в кото­рые Эдвард обе­щал отпра­вить­ся летом вме­сте со мной и моим сыном.

Об Асе­нат мы прак­ти­че­ски не упо­ми­на­ли, ибо я видел, что эта тема дей­ство­ва­ла на него черес­чур угне­та­ю­ще. Слу­хов же в горо­де, конеч­но, было предо­ста­точ­но, но это и неуди­ви­тель­но, учи­ты­вая стран­ные про­ис­ше­ствия в ста­ром кра­у­нин­шил­дов­ском особ­ня­ке. Мне, прав­да, не понра­ви­лось то, о чем как-то, не в меру раз­от­кро­вен­ни­чав­шись, про­го­во­рил­ся в Мис­ка­то­ник­ском клу­бе бан­кир Дер­би, — о чеках, кото­рые Эдвард регу­ляр­но посы­лал неким Мои­сею и Аби­гайл Сар­джент и неко­ей Юнис Баб­сон в Инс­мут. Похо­же было, что мерз­кие слу­ги тяну­ли из него выкуп — хотя он и не упо­ми­нал об этом в бесе­дах со мной.

Я с нетер­пе­ни­ем ждал при­хо­да лета — пору кани­кул мое­го сына, сту­ден­та Гар­вар­да, — что­бы нам вме­сте с Эдвар­дом отпра­вить­ся в Евро­пу. Но я заме­чал, что он поправ­лял­ся не столь быст­ро, как мне бы того хоте­лось, ибо в его вре­ме­на­ми слу­чав­ших­ся при­сту­пах ожив­ле­ния и весе­ло­сти про­скаль­зы­ва­ло что-то исте­ри­че­ское, а вот подав­лен­ность и депрес­сия охва­ты­ва­ли его все чаще. Ремонт в ста­ром особ­ня­ке Дер­би был закон­чен к декаб­рю, но Эдвард все оття­ги­вал свой пере­езд. Хотя он тер­петь не мог кра­у­нин­шил­дов­ско­го дома и явно его стра­шил­ся, он в то же вре­мя был точ­но пора­бо­щен им. Оче­вид­но, ему все никак не уда­ва­лось собрать­ся с духом и начать укла­ды­вать вещи, и он при­ду­мы­вал любой пред­лог, лишь бы оття­нуть этот момент. Когда же я ему об этом пря­мо ска­зал, он вдруг без види­мой при­чи­ны пере­пу­гал­ся. Ста­рый дво­рец­кий его отца — он вер­нул­ся в дом вме­сте с преж­ни­ми слу­га­ми — сооб­щил мне одна­жды, что его крайне изум­ля­ют бес­цель­ные блуж­да­ния Эдвар­да по дому, и осо­бен­но — частые посе­ще­ния погре­ба. Я поин­те­ре­со­вал­ся, не пишет ли ему Асе­нат угро­жа­ю­щие пись­ма, но дво­рец­кий ска­зал, что от нее нет ника­ких изве­стий.

VI

Одна­жды вече­ром нака­нуне Рож­де­ства, зай­дя ко мне в гости, Дер­би вдруг совсем рас­кле­ил­ся. Я осто­рож­но под­во­дил нашу бесе­ду к сов­мест­но­му путе­ше­ствию буду­щим летом, как он вдруг завиз­жал и бук­валь­но выпрыг­нул из крес­ла с выра­же­ни­ем неопи­су­е­мо­го и некон­тро­ли­ру­е­мо­го ужа­са на лице — им овла­дел такой пани­че­ский страх, какой, навер­ное, мог­ли бы вну­шить здра­во­мыс­ля­ще­му смерт­но­му лишь раз­верз­ши­е­ся нед­ра пре­ис­под­ней.

— Мой мозг! Мой мозг! Боже, Дэн, как давит! Отку­да-то извне сту­чит­ся, цара­па­ет­ся эта дья­во­ли­ца! Даже сей­час — Эфра­им! Камог! Камог! Омут шогго­тов — Йа! Шуб-Ниг­гу­рат! Козел с Леги­о­ном Мла­дых!.. Пла­мя — пла­мя по ту сто­ро­ну тела, по ту сто­ро­ну жиз­ни… внут­ри зем­ли — о боже!

Я уса­дил его обрат­но в крес­ло и, когда его исте­ри­ка сме­ни­лась апа­ти­ей, влил ему в рот немно­го вина. Он не сопро­тив­лял­ся, но губы его дви­га­лись, точ­но он раз­го­ва­ри­вал сам с собой. Потом я понял, что он пыта­ет­ся при­влечь мое вни­ма­ние, и при­бли­зил ухо к его рту, что­бы уло­вить едва слыш­ные сло­ва.

— Вот опять… Опять она пыта­ет­ся… Я мог бы дога­дать­ся… ничто ее не оста­но­вит… ни рас­сто­я­ния, ни магия, ни смерть… она при­хо­дит — и при­хо­дит, как пра­ви­ло, ночью, я не могу уйти от нее, это ужас­но… о боже, Дэн, если бы ты толь­ко мог себе пред­ста­вить, как это ужас­но…

Когда же он сно­ва впал в апа­тию, я под­ло­жил ему под голо­ву подуш­ки и дал спо­кой­но заснуть. Вра­ча вызы­вать я не стал, ибо дога­ды­вал­ся, что услы­шу отно­си­тель­но душев­но­го здо­ро­вья сво­е­го дру­га, и решил по воз­мож­но­сти лишь упо­вать на при­ро­ду. Око­ло полу­но­чи он про­бу­дил­ся, и я отвел его наверх в постель, но утром он ушел. Он бес­шум­но выскольз­нул из дома, и его дво­рец­кий, кото­ро­му я позво­нил, сооб­щил, что он дома и в вол­не­нии рас­ха­жи­ва­ет по биб­лио­те­ке.

После это­го слу­чая состо­я­ние рас­суд­ка Эдвар­да быст­ро ухуд­ша­лось. Боль­ше он ко мне не при­хо­дил, зато я еже­днев­но его наве­щал. Он неиз­мен­но сидел в сво­ей биб­лио­те­ке, уста­вясь в пусто­ту с таким видом, буд­то вслу­ши­вал­ся во что-то, ведо­мое лишь ему. Ино­гда он заво­дил со мной вполне разум­ный раз­го­вор — но на баналь­ные быто­вые темы. Вся­кое упо­ми­на­ние о его несча­стье, или о пла­нах на буду­щее, или об Асе­нат при­во­ди­ло его в состо­я­ние буй­но­го поме­ша­тель­ства. Дво­рец­кий пове­дал мне, что ночью с ним часто слу­ча­ют­ся пуга­ю­щие при­пад­ки, во вре­мя кото­рых он спо­со­бен нане­сти себе уве­чья.

Я имел про­дол­жи­тель­ные бесе­ды с его вра­чом, бан­ки­ром и адво­ка­том и в кон­це кон­цов созвал к Эдвар­ду кон­си­ли­ум в соста­ве вра­ча-тера­пев­та и двух его кол­лег-пси­хи­ат­ров. Реак­ция на пер­вые же задан­ные ему вопро­сы была ярост­ной и удру­ча­ю­щей, и тем же вече­ром его, отча­ян­но сопро­тив­ля­ю­ще­го­ся и изви­ва­ю­ще­го­ся всем телом, увез­ли в закры­том авто­мо­би­ле в Арк­хем­скую лечеб­ни­цу для душев­но­боль­ных. Я сде­лал­ся его доб­рым опе­ку­ном и два­жды в неде­лю наве­щал, чуть не со сле­за­ми на гла­зах выслу­ши­вая его безум­ные вопли и страш­ным шепо­том моно­тон­но повто­ря­ю­щи­е­ся одни и те же фра­зы вро­де:

— Я дол­жен был сде­лать это… Я дол­жен был сде­лать… оно мной завла­де­ет! Вон оно там во тьме… Мама! Мама! Дэн! Спа­си меня… спа­си меня!

Никто не мог ска­зать, есть ли надеж­да на его выздо­ров­ле­ние, но я ста­рал­ся изо всех сил сохра­нять опти­мизм. В любом слу­чае у Эдвар­да долж­на была быть своя кры­ша над голо­вой, и я пере­вез его слуг в особ­няк Дер­би, где он, без­услов­но, дол­жен был посе­лить­ся после выхо­да из лечеб­ни­цы. Но я ума не мог при­ло­жить, что же делать с кра­у­нин­шил­дов­ским домом, со всей этой кучей слож­ных при­бо­ров и собра­ни­ем каких-то дико­вин­ных вещей, поэто­му про­сто оста­вил там все как было, попро­сив слуг Дер­би раз в неде­лю туда наве­ды­вать­ся и при­би­рать в боль­ших ком­на­тах, а истоп­ни­ку нака­зав в эти дни затап­ли­вать печь.

Послед­ний кош­мар при­клю­чил­ся в канун Сре­те­ния — о чем, по жесто­кой иро­нии судь­бы, воз­ве­стил про­блеск лож­ной надеж­ды. Как-то утром в кон­це янва­ря мне позво­ни­ли из лечеб­ни­цы и сооб­щи­ли, что к Эдвар­ду вне­зап­но вер­нул­ся рас­су­док. Его по-преж­не­му пре­сле­до­ва­ли про­ва­лы в памя­ти, ска­за­ли мне, одна­ко ясность ума бес­спор­но вос­ста­но­ви­лась. Разу­ме­ет­ся, ему над­ле­жа­ло еще немно­го побыть под при­смот­ром вра­чей, но бла­го­при­ят­ный исход дела сомне­ний не вызы­вал. И если все будет хоро­шо, через неде­лю его мож­но выпи­сы­вать.

Вне себя от радо­сти я поспе­шил к Эдвар­ду, но, когда сидел­ка при­ве­ла меня в пала­ту, я бук­валь­но остол­бе­нел на поро­ге. Боль­ной встал с посте­ли попри­вет­ство­вать меня и с веж­ли­вой улыб­кой про­тя­нул мне руку. В то же мгно­ве­ние я уви­дел, что он нахо­дит­ся в том стран­но воз­буж­ден­ном состо­я­нии, какое было совер­шен­но чуж­до его при­ро­де, пере­до мной сто­ял когда-то ужас­но напу­гав­ший меня само­уве­рен­ный субъ­ект, кото­рый, как сам Эдвард при­знал­ся мне одна­жды, был не кем иным, как вторг­шим­ся в его тело ино­во­пло­ще­ни­ем Асе­нат. Я уви­дел тот же пыла­ю­щий взгляд — столь похо­жий на взгляд Асе­нат и ста­ри­ка Эфраи­ма, тот же плот­но сжа­тый рот, и, когда он заго­во­рил, я смог раз­ли­чить в его голо­се ту же угрю­мую, все­про­ни­ка­ю­щую злоб­ную иро­нию. Это была та самая тварь, что сиде­ла за рулем мое­го авто­мо­би­ля пять меся­цев назад, — чело­век, кото­ро­го я не видел с того само­го дня, когда он поче­му-то забыл позво­нить в дверь нашим услов­ным сиг­на­лом и поро­дил во мне смут­ный страх, — и вот теперь он вновь вызвал во мне то же невнят­ное ощу­ще­ние бого­мерз­кой поту­сто­рон­но­сти и кос­ми­че­ско­го ужа­са.

Он гово­рил о необ­хо­ди­мых при­го­тов­ле­ни­ях перед выпис­кой — и мне ниче­го не оста­ва­лось, как согла­шать­ся с ним, невзи­рая на уди­ви­тель­ные про­ва­лы в его вос­по­ми­на­ни­ях о недав­них собы­ти­ях. Я чув­ство­вал, что про­ис­хо­дит нечто ужас­ное, ненор­маль­ное. Это суще­ство вызы­ва­ло у меня совер­шен­но непо­сти­жи­мый ужас. Теперь он был в здра­вом уме, но точ­но ли это был тот Эдвард Дер­би, кото­ро­го я знал? Если нет, то кто или что это было, — и куда дел­ся Эдвард? Надо ли было выпус­кать эту тварь на сво­бо­ду или дер­жать под зам­ком? Или, может быть, сле­до­ва­ло сте­реть его с лица зем­ли? В каж­дом сло­ве, изре­ка­е­мом этой тва­рью, было нечто сата­нин­ски- сар­до­ни­че­ское — а взгляд, в кото­ром уга­ды­вал­ся взгляд Асе­нат, при­да­вал некую осо­бен­но омер­зи­тель­ную насмеш­ли­вость его сло­вам о близ­кой сво­бо­де, заво­е­ван­ной ценой зато­че­ния в слиш­ком тес­ном узи­ли­ще. Долж­но быть, я не сумел скрыть сво­е­го, мяг­ко гово­ря, заме­ша­тель­ства и почел за бла­го побыст­рее рети­ро­вать­ся.

Весь этот день и весь сле­ду­ю­щий я ломал голо­ву над этой про­бле­мой. Что же слу­чи­лось? Чья душа гля­де­ла на меня из чужих глаз Эдвар­да? Я ни о чем дру­гом не мог думать, кро­ме как об этой ужас­ной загад­ке, и оста­вил все попыт­ки зани­мать­ся сво­ей обыч­ной рабо­той. На вто­рой день из лечеб­ни­цы позво­ни­ли и сооб­щи­ли, что состо­я­ние выздо­рав­ли­ва­ю­ще­го паци­ен­та не изме­ни­лось, и к вече­ру я уже нахо­дил­ся на гра­ни нерв­но­го при­пад­ка — это я могу откро­вен­но при­знать, хотя окру­жа­ю­щие потом будут утвер­ждать, что имен­но мое тогдаш­нее состо­я­ние и повли­я­ло впо­след­ствии на мое пове­де­ние. На этот счет мне ска­зать нече­го. Кро­ме того, невоз­мож­но ведь объ­яс­нить толь­ко моим помра­че­ни­ем ума все затем про­ис­шед­шее.

VII

Ночью — после того вто­ро­го вече­ра — мною овла­дел неодо­ли­мый ужас, от кото­ро­го я никак не мог изба­вить­ся. Все нача­лось с теле­фон­но­го звон­ка око­ло полу­но­чи. Я был в доме один, мне не спа­лось. Я сон­но взял труб­ку в биб­лио­те­ке. На дру­гом кон­це линии, похо­же, нико­го не было, и я уже собрал­ся поло­жить труб­ку и отпра­вить­ся в постель, как мое ухо раз­ли­чи­ло тон­чай­ший звук вда­ле­ке. По-види­мо­му, кто-то с пре­ве­ли­ким тру­дом пытал­ся со мной заго­во­рить. Вслу­шав­шись в зве­ня­щую тиши­ну, я вро­де бы услы­шал буль­ка­ю­щий звук, какой изда­ют пада­ю­щие кап­ли воды, — буль-буль-буль, — и в нем я с удив­ле­ни­ем рас­по­знал намек на невнят­ные про­из­но­си­мые сло­ва и отдель­ные сло­ги. Я спро­сил:

— Кто это?

Но в ответ раз­да­ва­лось лишь «буль… буль… буль…». Един­ствен­ное, в чем я был уве­рен, так это в том, что звук был каким-то меха­ни­че­ским; вооб­ра­зив себе, что это мог быть некий сло­ман­ный аппа­рат, спо­соб­ный лишь улав­ли­вать, но не пере­да­вать зву­ки, я доба­вил: — Вас не слыш­но. Повесь­те труб­ку и свя­жи­тесь с город­ской спра­воч­ной.

И тут же я услы­шал, как труб­ку поло­жи­ли.

Это, как я уже ска­зал, про­изо­шло око­ло полу­но­чи. Когда же потом ста­ли выяс­нять, отку­да посту­пил зво­нок, ока­за­лось, что мне зво­ни­ли из кра­у­нин­шил­дов­ско­го дома — хотя до оче­ред­но­го посе­ще­ния его слу­га­ми оста­ва­лась еще доб­рая неде­ля. Позд­нее в доме обна­ру­жи­ли какие-то сле­ды, страш­ный бес­по­ря­док в даль­ней кла­до­вой-погре­бе, повсю­ду грязь, тороп­ли­во пере­ры­тый комод, стран­ные отпе­чат­ки на теле­фон­ной труб­ке, раз­бро­сан­ные листы пис­чей бума­ги и, нако­нец, сто­яв­шую повсю­ду отвра­ти­тель­ную вонь. Поли­цей­ские, бедо­ла­ги, выска­за­ли свои глу­пые гипо­те­зы и до сих пор зани­ма­ют­ся розыс­ка­ми зло­де­ев­слуг — кото­рым в нынеш­ней сума­то­хе уда­лось скрыть­ся с глаз долой. Пого­ва­ри­ва­ют об их мести за то, что с ними так бес­це­ре­мон­но обо­шлись, и гово­рят, буд­то я тоже выбран в чис­ло их жертв, будучи бли­жай­шим дру­гом и совет­чи­ком Эдвар­да.

Иди­о­ты! Неужто они вооб­ра­зи­ли, что эти мерз­кие лов­ка­чи мог­ли под­де­лать ее почерк? Неужто они счи­та­ют, что они мог­ли учи­нить все то, что вос­по­сле­до­ва­ло далее? Неуже­ли они настоль­ко сле­пы, что не заме­ти­ли физи­че­ских пере­мен в Эдвар­де? Что же до меня, я теперь верю все­му, что мне рас­ска­зал Эдвард. Есть ужа­сы за гра­нью жиз­ни, о кото­рых мы даже не подо­зре­ва­ем, и вре­мя от вре­ме­ни чело­ве­че­ские зло­де­я­ния вызы­ва­ют их из без­дны и поз­во­ля­ют вторг­нуть­ся в наши зем­ные дела. Эфра­им — Асе­нат — сие сата­нин­ское отро­дье при­зва­ло их, и они погло­ти­ли Эдвар­да так же, как сей­час пыта­ют­ся погло­тить меня. Могу ли я быть уве­рен­ным в сво­ей без­опас­но­сти? Ведь эти силы спо­соб­ны пере­жить сколь угод­но живу­чее физи­че­ское тело. На сле­ду­ю­щий день после полу­дня, когда я вышел из про­стра­ции и вновь обрел спо­соб­ность связ­но гово­рить и кон­тро­ли­ро­вать свое тело, я отпра­вил­ся в сума­сшед­ший дом и застре­лил его ради Эдвар­да и ради все­го чело­ве­че­ства, но я ни в чем не могу быть уве­рен, пока его не кре­ми­ро­ва­ли! Тело сохра­ня­ют для како­го-то дурац­ко­го вскры­тия, кото­рое пре­по­ру­чи­ли несколь­ким вра­чам — но я утвер­ждаю: его необ­хо­ди­мо кре­ми­ро­вать. Его необ­хо­ди­мо сжечь — того, кто вовсе не был Эдвар­дом Дер­би, когда я в него стре­лял. Я сой­ду с ума, если это­го не сде­ла­ют, ибо, воз­мож­но, я сле­ду­ю­щий! Но у меня силь­ная воля, и я не поз­во­лю подо­рвать ее теми кош­ма­ра­ми, кото­рые, я знаю, роят­ся вокруг. Одна жизнь — Эфра­им, Асе­нат, Эдвард — кто сле­ду­ю­щий? Я не дам изгнать себя из соб­ствен­но­го тела! Я не поме­ня­юсь душой с изре­ше­чен­ным пуля­ми исча­ди­ем ада, что оста­лось там, в пси­хуш­ке!

Но поз­воль­те мне по воз­мож­но­сти связ­но рас­ска­зать о послед­нем кош­ма­ре, кото­ро­му я стал сви­де­те­лем. Я не ста­ну рас­про­стра­нять­ся о том, на что поли­ция упря­мо не обра­ща­ла вни­ма­ния, — о рас­ска­зах про жут­ко­го зло­вон­но­го урод­ца, кото­ро­го виде­ли как мини­мум трое про­хо­жих на Хай- стрит око­ло двух часов ночи, и о необыч­ных отпе­чат­ках ног, заме­чен­ных в несколь­ких местах. Я рас­ска­жу вам толь­ко о том, что око­ло двух меня раз­бу­дил зво­нок и стук в дверь — зво­ни­ли и коль­цом сту­ча­ли попе­ре­мен­но и как бы с опас­кой, в тихом отча­я­нии, при­чем тот, кто зво­нил и сту­чал, пытал­ся вос­про­из­ве­сти наш с Эдвар­дом услов­ный сиг­нал — три-пау­за-два. Вырван­ный из креп­ко­го сна, мой мозг вспо­ло­шил­ся. Дер­би у меня под две­рью и он вспом­нил наш ста­рый код? Но ведь тот новый чело­век его не знал!.. Или душа Эдвар­да вдруг вер­ну­лась к нему? Но поче­му он при­шел ко мне в такой спеш­ке, в таком воз­буж­де­нии? Или его выпи­са­ли до сро­ка, а может быть, он сбе­жал? Навер­ное, думал я, наки­ды­вая халат и спус­ка­ясь по лест­ни­це вниз, обре­те­ние им сво­е­го преж­не­го «я» сопро­вож­да­лось при­сту­па­ми бре­да и физи­че­ских стра­да­ний, подвиг­ших его к отча­ян­но­му побе­гу на сво­бо­ду. Что бы ни слу­чи­лось, он сно­ва был ста­рым доб­рым Эдвар­дом и я дол­жен был ему помочь!

Когда я рас­пах­нул дверь во тьму вязо­вой аллеи, меня обда­ло невы­но­си­мым зло­во­ни­ем, от кото­ро­го я едва не поте­рял созна­ние. Но я сумел пода­вить при­ступ тош­но­ты и через секун­ду с тру­дом раз­ли­чил сог­бен­ную малень­кую фигур­ку на сту­пе­нях крыль­ца. Меня при­звал к себе Эдвард, но тогда кто этот мерз­кий смер­дя­щий шарж на чело­ве­ка? И куда это так вне­зап­но исчез Эдвард? Ведь он зво­нил в дверь за секун­ду до того, как я ее открыл.

На при­шель­це было наде­то паль­то Эдвар­да, его полы почти воло­чи­лись по зем­ле, а рука­ва, хотя и были завер­ну­ты, все рав­но закры­ва­ли кисти рук. На голо­ву была нахло­бу­че­на широ­ко­по­лая фет­ро­вая шля­па, ниж­нюю часть лица скры­вал чер­ный шел­ко­вый шарф. Когда я сде­лал невер­ный шаг впе­ред, фигур­ка изда­ла хлю­па­ю­щий звук, как тот, что я слы­шал по теле­фо­ну: «буль… буль…» Его рука про­тя­ну­ла мне на кон­чи­ке длин­но­го каран­да­ша боль­шой плот­но испи­сан­ный лист бума­ги. Все еще не при­дя в себя от нестер­пи­мо­го зло­во­ния, я схва­тил бума­гу и попы­тал­ся про­чи­тать ее при све­те, стру­я­щем­ся из двер­но­го про­ема. Вне вся­ко­го сомне­ния, это был почерк Эдвар­да. Но зачем ему пона­до­би­лось писать мне, когда он толь­ко что был у меня под две­рью? И поче­му это все бук­вы были вкривь и вкось, точ­но выпи­сан­ные нетвер­дой тря­су­щей­ся рукой? При туск­лом осве­ще­нии я не смог ниче­го разо­брать и поэто­му отсту­пил в холл, а кар­лик без при­гла­ше­ния засе­ме­нил за мной, лишь чуть замеш­кав­шись на поро­ге. От это­го дико­вин­но­го ноч­но­го гостя исхо­дил чудо­вищ­ный смрад, и я пона­де­ял­ся (к сча­стью, не напрас­но), что моя жена не проснет­ся и не уви­дит это чудо­ви­ще.

Потом, при­сту­пив к чте­нию, я почув­ство­вал, как у меня подо­гну­лись коле­ни и потем­не­ло в гла­зах. При­дя в себя, я уви­дел, что лежу на полу, а этот про­кля­тый листок бума­ги все еще зажат в моей све­ден­ной судо­ро­гой руке. Вот что там было напи­са­но.

Дэн, иди в лечеб­ни­цу и убей это. Уни­чтожь. Это боль­ше не Эдвард Дер­би. Она — Асе­нат — завла­де­ла мной, хотя сама она уже три с поло­ви­ной меся­ца как мерт­ва. Я солгал тебе, ска­зав, что она уеха­ла. Я убил ее. Мне надо было так посту­пить. Все про­изо­шло неожи­дан­но, но мы были одни, а я нахо­дил­ся в сво­ем теле. Мне под­вер­нул­ся под руку под­свеч­ник, и я про­бил ей голо­ву. Она соби­ра­лась завла­деть мной навсе­гда в День всех свя­тых.

Я похо­ро­нил ее в погре­бе под каки­ми-то ста­ры­ми ящи­ка­ми и стер все сле­ды. У слуг на сле­ду­ю­щее же утро заро­ди­лись подо­зре­ния на мой счет, но у них самих есть такие сек­ре­ты, о кото­рых они не сме­ют сооб­щить поли­ции. Я ото­слал их прочь из дома, но лишь одно­му Богу извест­но, что они и про­чие чле­ны их сек­ты спо­соб­ны вытво­рить. Какое-то вре­мя мне каза­лось, что я в пол­ном поряд­ке, но потом я стал ощу­щать, как что-то давит мне на мозг. Я понял, что это, как же я мог забыть! Душа ее — или Эфраи­ма — не поки­да­ет зем­ной мир и про­дол­жа­ет витать тут и после смер­ти, пока не истле­ет преж­нее тело. Вот она и пре­сле­до­ва­ла меня, застав­ляя обме­ни­вать­ся с ней телом, — она выкра­ды­ва­ла мое тело, а меня заго­ня­ла в свой труп, похо­ро­нен­ный в погре­бе.

Я знал, что меня ждет, вот поче­му мне при­шлось отпра­вить­ся в лечеб­ни­цу. И потом это про­изо­шло — запер­тый в раз­ла­га­ю­щем­ся тру­пе Асе­нат, я стал зады­хать­ся во тьме, в погре­бе, под ящи­ка­ми, где я зако­пал ее тело. И я знал, что она ока­жет­ся в моем теле в лечеб­ни­це навсе­гда, ибо День всех свя­тых уже про­шел, и жерт­во­при­но­ше­ние долж­но было сде­лать свое дело даже и без нее — она пере­се­лит­ся в мое тело, гото­вая обре­сти сво­бо­ду и стать угро­зой для все­го чело­ве­че­ства. Я был в отча­я­нии, но тем не менее смог выбрать­ся нару­жу, ног­тя­ми про­рыв себе лаз.

Все это уже зашло слиш­ком дале­ко, и я теперь не в силах гово­рить как не смог пого­во­рить с тобой по теле­фо­ну, — но я все еще спо­со­бен писать. Сей­час я собе­русь с послед­ни­ми сила­ми и при­не­су тебе свое послед­нее сло­во и пре­ду­пре­жде­ние. Убей эту гади­ну, если тебе доро­го спо­кой­ствие и бла­го мира. И про­сле­ди, что­бы эту тварь сожгли. В про­тив­ном слу­чае она будет про­дол­жать жить, веч­но пере­хо­дя из тела в тело, и я даже не могу теперь пред­ска­зать, на что это еще спо­соб­но. И дер­жись подаль­ше от чер­ной магии, Дэн, это сата­нин­ское заня­тие. Про­щай — ты был вер­ным дру­гом. Рас­ска­жи поли­цей­ским что-нибудь прав­до­по­доб­ное. Я ужас­но сожа­лею, что втя­нул тебя во все это. Ско­ро я обре­ту покой — это тело дол­го не про­тя­нет. Наде­юсь, ты смо­жешь это про­чи­тать. И убей эту тварь — убей ее!

Твой Эд

Лишь мно­го поз­же я смог про­чи­тать вто­рую поло­ви­ну пись­ма, ибо, едва дочи­тав тре­тий абзац, упал в обмо­рок. Я вновь лишил­ся чувств, когда уви­дел зло­вон­ное суще­ство, комоч­ком свер­нув­ше­е­ся на моем поро­ге. Ноч­ной при­ше­лец более не шеве­лил­ся и не при­шел в созна­ние.

Мой дво­рец­кий, у кото­ро­го нер­вы ока­за­лись более креп­ки­ми, чем у меня, не упал в обмо­рок, явив­шись утром. Напро­тив, он тут же позво­нил в поли­цию. Когда они при­е­ха­ли, меня пере­нес­ли наверх и уло­жи­ли в кро­вать, а это — это суще­ство — так и оста­лось лежать на том же месте. Поли­цей­ские, про­хо­дя мимо него, толь­ко закры­ва­ли носы рука­ва­ми.

В воро­хе одеж­ды Эдвар­да они обна­ру­жи­ли нечто совер­шен­но отвра­ти­тель­ное — ске­лет и про­би­тый череп. Осмотр зубов поз­во­лил иден­ти­фи­ци­ро­вать череп как при­над­ле­жав­ший Асе­нат.