Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с C. M. Eddy, Jr.

ЛЮБОВЬ К МЕРТВЕЦАМ

(The Loved Dead)
Напи­са­но в 1923 году
Дата пере­во­да неиз­вест­но
Пере­вод М. Курен­ной

////

Пол­ночь. Как толь­ко рас­све­тет, меня схва­тят и бро­сят в сырую тем­ни­цу, где я буду, посте­пен­но уга­сая, стра­дать до кон­ца сво­их дней; где нена­сыт­ные стра­сти будут тер­зать мою душу и плоть до тех пор, пока я не ста­ну одним из тех, кого так люб­лю.

От зем­ли тянет тле­ном – я сижу на том месте, где когда-то была моги­ла; тыль­ная сто­ро­на безы­мян­ной пли­ты, про­ле­жав­шей здесь, навер­ное, не одно сто­ле­тие, заме­ня­ет мне пись­мен­ный стол; я пишу при све­те звезд и тон­ко­ро­го­го меся­ца и вижу все так же ясно, как днем. Поко­сив­ши­е­ся древ­ние над­гро­бия – эти немые сто­ро­жа, охра­ня­ю­щие п кой без­вест­ных могил – окру­жа­ют меня со всех сто­рон; прав­да, они почти нераз­ли­чи­мы в оке­ане смрад­ной клад­би­щен­ской рас­ти­тель­но­сти. К тому же все они выгля­дят сущи­ми кар­ли­ка­ми в срав­не­нии с тем вели­ча­вым памят­ни­ком, что выри­со­вы­ва­ет­ся на фоне мерт­вен­но-блед­но­го неба, гор­де­ли­во воз­дев свою авгу­стей­шую гла­ву, подоб­но при­зрач­но­му пред­во­ди­те­лю пол­чищ лему­ров. В воз­ду­хе сто­ит нездо­ро­вый дух пле­се­ни и затх­ло­го грун­та, но для меня этот запах сла­ще фимиа­ма. Гро­бо­вая тиши­на, царя­щая в этом месте, лишь под­чер­ки­ва­ет мрач­ную торж ствен­ность обста­нов­ки. Когда бы это зави­се­ло от меня, я бы непре­мен­но посе­лил­ся в самом цен­тре како­го-нибудь горо­да мерт­вых напо­до­бие того, что сей­час рас­ки­нул­ся вокруг меня, ибо бли­зость раз­ла­га­ю­щей­ся пло­ти и кро­ша­щих­ся костей пья­нит и будо­ра­жит все мое суще­ство, беше­но гонит по жилам засто­яв­шу­ю­ся кровь и вызы­ва­ет р дост­ное серд­це­би­е­ние; ибо лишь там, где при­сут­ству­ет смерть, я по-насто­я­ще­му начи­наю жить!

Свои дет­ские годы я вспо­ми­наю, как одно нескон­ча­е­мое, уны­лое и одно­об­раз­ное про­зя­ба­ние. Я рос блед­ным, болез­нен­ным и тще­душ­ным ребен­ком. Мои сверст­ни­ки – здо­ро­вые, румя­ные кре­пы­ши – чура­лись меня по при­чине моей замкну­то­сти и под­вер­жен­но­сти дли­тель­ным при­сту­пам ханд­ры. Они обзы­ва­ли меня «бабой» и «мамень­ки­ным сын­ком» за то, что я не при­ни­мал уча­стия в их шум­ных играх и про­ка­зах – но даже если бы я захо­тел, мое сла­бое здо­ро­вье все рав­но не поз­во­ли­ло бы мне стать таким, как они.

Как и во вся­ком про­вин­ци­аль­ном город­ке, в Фэн­х­эме води­лись свои злые язы­ки. В речах этих людей мой несколь­ко вялый тем­пе­ра­мент при­об­ре­тал все чер­ты про­ти­во­есте­ствен­но­го и оттал­ки­ва­ю­ще­го поро­ка.

Срав­ни­вая меня с роди­те­ля­ми, они мно­го­зна­чи­тель­но кача­ли голо­вой, слов­но желая пока­зать, что сомне­ва­ют­ся в нашем фамиль­ном род­стве. Наи­бо­лее суе­вер­ные из них в откры­тую заяв­ля­ли, что кров­ный сын моих роди­те­лей был похи­щен нечи­стой силой, а я под­бро­шен вза­мен. Те же, кто знал нашу родо­слов­ную, обра­ща­ли вни­ма­ние осталь­ных на некие зага­доч­ные слу­хи, свя­зан­ные с моим пра­пра­де­душ­кой, кото­рый был зажи­во сожжен за кол­дов­ство. Живи я в каком-нибудь круп­ном г роде с мно­го­чис­лен­ным насе­ле­ни­ем и более широ­ки­ми воз­мож­но­стя­ми встре­тить близ­ких по духу людей, я, пожа­луй, нашел бы в себе силы пре­одо­леть свою столь рано про­явив­шу­ю­ся отчуж­ден­ность от все­го осталь­но­го мира. Но годы шли, а я ста­но­вил­ся все более замкну­тым, болез­нен­ным и апа­тич­ным. Жизнь не достав­ля­ла мне ника­кой радо­сти. Я слов­но бы нахо­дил­ся во вла­сти некой силы, кото­рая при­туп­ля­ла мои чув­ства, пре­пят­ство­ва­ла мое­му раз­ви­тию и погло­ща­ла мою энер­гию, ниче­го не давая вза­мен.

Мне было шест­на­дцать, когда я впер­вые в сво­ей жиз­ни побы­вал на похо­ро­нах. Такое собы­тие, как похо­ро­ны, все­гда вызы­ва­ло в Фэн­х­эме боль­шой обще­ствен­ный резо­нанс, посколь­ку горо­док наш сла­вил­ся дол­го­ле­ти­ем сво­их жите­лей. А когда речь зашла о похо­ро­нах тако­го ви ного чле­на обще­ства, каким был мой дедуш­ка, мож­но было не сомне­вать­ся в том, что все насе­ле­ние горо­да высы­пет на ули­цы, что­бы отдать дань его памя­ти. У меня, одна­ко, при­бли­жа­ю­ща­я­ся цере­мо­ния не вызы­ва­ла ни малей­ше­го про­блес­ка энту­зи­аз­ма, посколь­ку я с дет­ства ста­рал­ся избе­гать все­го, что тре­бо­ва­ло хотя бы мини­маль­но­го физи­че­ско­го или умствен­но­го напря­же­ния. Лишь для того, что­бы ува­жить настой­чи­вые прось­бы моих роди­те­лей – а, если быть чест­ным до кон­ца, то что­бы отде­лать­ся от их язви­тель­ных заме­ча­ний по пово­ду мо го «несы­нов­не­го», как они выра­жа­лись, отно­ше­ния – я согла­сил­ся пой­ти вме­сте с ними. В похо­ро­нах мое­го дедуш­ки не было ниче­го из ряда вон выхо­дя­ще­го, за исклю­че­ни­ем, пожа­луй, необык­но­вен­но бол шого коли­че­ства вен­ков. Но, не сле­ду­ет забы­вать, что я впер­вые при­ни­мал уча­стие в подоб­ном ритуа­ле, а пото­му неуди­ви­тель­но, что сама обста­нов­ка зашто­рен­ной ком­на­ты со сто­я­щим посе­ре­дине ее оби­тым чер­ным кре­пом гро­бом, бес­по­ря­доч­ные нагро­мож­де­ния бла­го­уха­ю­щих цве­тов и горест­ные вздо­хи собрав­ших­ся стрях­ну­ли с меня мою вс гдаш­нюю апа­тию и все­це­ло завла­де­ли моим вни­ма­ни­ем. Лег­кий тол­чок остро­го мате­рин­ско­го лок­тя вывел меня из задум­чи­во­сти, и я покор­но после­до­вал за ней через всю ком­на­ту к гро­бу с телом мое­го пред­ка. Впер­вые в жиз­ни я столк­нул­ся лицом к лицу со смер­тью. Гля­дя на без­мя­теж­ное, уми­ро­тво­рен­ное лицо, изре­зан­ное сот­ня­ми мор­щин, я недо­уме­вал, отче­го все кру­гом так скор­бят. Лич­но мне каза­лось, что дедуш­ка пре­бы­ва­ет в состо­я­нии без­мер­но­го бла­жен­ства, что он счас лив и удо­вле­тво­рен. Я чув­ство­вал, как мною овла­де­ва­ет какой-то необъ­яс­ни­мый вос­торг. Ощу­ще­ние это назре­ва­ло посте­пен­но, испод­воль, так что я дале­ко не сра­зу отдал себе в этом отчет. Когда я мыс­лен­но огля­ды­ва­юсь на те зна­ме­на­тель­ные мину­ты, я все боль­ше убеж­да­юсь в том, что упо­мя­ну­тое ощу­ще­ние заро­ди­лось во мне с пер­во­го же взгля­да на сце­ну похо­рон, а затем лишь мед­лен­но и ковар­но укреп­ля­ло свои пози­ции. Какие-то неве­до­мые зло­ве­щие токи, исхо­див­шие от тру­па, слов­но маг­ни­том удер­жи­ва­ли меня на месте. Каза­лось, все мое суще­ство полу­чи­ло некий элек­три­че­ский заряд; я чув­ство­вал, как поми­мо воли рас­прям­ля­ют­ся мои чле­ны. Я свер­лил гла­за­ми сме­жен­ные веки мерт­ве­ца, пыта­ясь про­ник­нуть за них и выве­дать тай­ну, кото­рую они охра­ня­ли. Вне­зап­но серд­це мое заби­лось в каком-то нече­сти­вом поры­ве; оно коло­ти­лось так беше­но, слов­но хоте­ло поки­нуть пре­де­лы моей брен­ной обо­лоч­ки, Меня обу­я­ло безум­ное и без­удерж­ное вожде­ле­ние, но вожде­ле­ние не плот­ское, а душев­ное. Под­хо­дя к гро­бу, я еле воло­чил ноги; поки­дая его, я летел, как на кры­льях.

Тра­ур­ный кор­теж про­сле­до­вал на клад­би­ще. Я шел вме­сте с ним, ощу­щая непри­выч­ную бод­рость во всем теле. Тот таин­ствен­ный заряд, что я полу­чил от мерт­ве­ца, был подо­бен живи­тель­но­му глот­ку кол­дов­ско­го элик­си­ра, при­го­тов­лен­но­го по бого­мерз­ким рецеп­там Сата­ны.

Все вни­ма­ние горо­жан было сосре­до­то­че­но на тра­ур­ной цере­мо­нии, и пере­ме­ну в моем пове­де­нии не заме­тил никто, кро­ме моих роди­те­лей. Зато в те две неде­ли, что после­до­ва­ли за похо­ро­на­ми, про­ис­шед­шая со мной мета­мор­фо­за была на устах всей окру­ги. Лишь к кон­цу назван­но­го пери­о­да, когда повод для спле­тен прак­ти­че­ски исчез, бо тов­ня замет­но поутих­ла, а еще через пару дней я вер­нул­ся к сво­ей преж­ней инерт­но­сти – прав­да, уже не такой без­на­деж­ной и все­по­гл щаю­щей, как в былые вре­ме­на. Если рань­ше у меня даже не воз­ни­ка­ло жела­ния вый­ти из сво­е­го обыч­но­го рас­слаб­лен­но­го состо­я­ния, то теперь меня все чаще ста­ло дони­мать какое-то смут­ное бес­по­кой­ство. Внешне я сно­ва стал самим собой, и люби­те­ли позло­сло­вить вынуж­де­ны были пере­клю­чить­ся на более достой­ные пред­ме­ты. Увы, они даже не подо­зре­ва­ли об истин­ной при­чине мое­го крат­ко­вре­мен­но­го вооду­шевл ния, в про­тив­ном слу­чае они тут же отвер­ну­лись бы от меня, как от про­ка­жен­но­го. Да я и сам пока что не дога­ды­вал­ся о той пре­ступ­ной стра­сти, жерт­вой кото­рой я стал, – ина­че я бы наве­ки уда­лил­ся от мира и про­вел остат­ки сво­их дней в оди­но­че­стве и пока­я­нии. Беда не при­хо­дит одна, и, несмот­ря на пре­сло­ву­тое дол­го­ле­тие жите­лей Фэн эма, в бли­жай­шие пять лет после­до­ва­ла смерть обо­их моих роди­те­лей. Спер­ва тра­ги­че­ская и неле­пая слу­чай­ность обо­рва­ла жизнь моей мат ри.

Скорбь моя была глу­бо­кой и непод­дель­ной, а пото­му я был нема­ло оза­да­чен тем обсто­я­тель­ством, что с ней пара­док­саль­ным обра­зом соче­та­лось то почти уже забы­тое ощу­ще­ние душев­но­го подъ­ема и дья­воль­ско­го вос­тор­га, кото­рое я впер­вые испы­тал, стоя у гро­ба дедуш­ки. Как и в тот раз, серд­це екну­ло у меня в гру­ди и затре­пе­та­ло, как пти­ца, ярост­но раз­го­няя по жилам горя­чую кровь. Выхо­ди­ло, что я стрях­нул с себя мерт­вя­щие узы лени и кос­но­сти лишь затем, что­бы вза­мен их взва­лить на свои пле­чи бес­ко­неч­но более тяже­лую ношу пре­ступ­ной, нече­сти­вой стра­сти. Я часа­ми не поки­дал смерт­но­го одра моей мате­ри, впи­ты­вая все­ми пора­ми души тот дья­воль­ский нек­тар, кото­рым, каза­лось, был про­пи­тан воз­дух затем­нен­ной ком­на­ты. В каж­дом вдо­хе я чер­пал новые силы, воз­но­сясь до пре­дель­ных высот ангель­ско­го бла­жен­ства. Я знал, что все это – не более, чем сво­е­го рода горя­чеч­ный бред, что он ско­ро прой­дет, и я ослаб­ну и телом, и духом ров­но настоль­ко, насколь­ко теперь вос­прял. Но – увы! – я уже не мог про­ти­вить­ся сво­ей стра­сти, как не мог раз­вя­зать без­на­деж­но запу­тан­ный гор­ди­ев узел сво­ей судь­бы.

Теперь я точ­но знал, что по какой-то неиз­вест­ной при­чине – воз­мож­но, вслед­ствие пор­чи, напу­щен­ной на меня во мла­ден­че­стве – осо­бен­но­стью моей нату­ры явля­ет­ся тот факт, что лишь при­сут­ствие без­жи нен­ных тел спо­соб­но ее ожив­лять, и пото­му для нор­маль­но­го суще­ство­ва­ния мне необ­хо­дим посто­ян­ный кон­такт с мерт­ве­ца­ми. Через несколь­ко дней, испы­ты­вая непре­одо­ли­мую тягу к тому страш­но­му стим лято­ру, от кото­ро­го зави­се­ла пол­но­цен­ность мое­го бытия, я обра­тил­ся к един­ствен­но­му в город­ке гро­бов­щи­ку с прось­бой при­нять меня к себе в уче­ни­ки.

Отец мой очень изме­нил­ся с тех пор, как не ста­ло мате­ри. Заик­нись я ему о сво­ем наме­ре­нии устро­ить­ся на такую, мяг­ко гово­ря, стра ную рабо­ту в любое дру­гое вре­мя, он, как мне кажет­ся, был бы кате­го­ри­че­ски про­тив. Теперь же после минут­но­го раз­ду­мья он кив­нул в знак согла­сия. В тот момент я и пред­ста­вить себе не мог, что имен­но ему будет суж­де­но стать пред­ме­том мое­го пер­во­го прак­ти­че­ско­го заня­тия! Смерть отца была ско­ро­по­стиж­ной – пер­вый и послед­ний в жиз­ни сер­деч­ный при­ступ убил его в счи­тан­ные часы. Мой вось­ми­де­ся­ти­лет­ний настав­ник при­ме­нил все свое крас­но­ре­чие, что­бы отго­во­рить меня от неле­пой затеи пре­дать тело отца баль­за­ми­ро­ва­нию. При этом он едва ли заме­тил, каким вос­тор­жен­ным блес­ком заго­ре­лись мои гла­за, когда мне уда­лось-таки под­бить его на это непра­вед­ное дело. Мне не най­ти слов, что­бы выра­зить те нече­сти­вые и кра­моль­ные мыс­ли, что напол­ня­ли мою голо­ву, отда­ва­ясь эхом в беше­но бью­щем­ся серд­це, когда я хло­по­тал над непо­движ­ным телом отца. Без­гра­нич­ная любовь была лейт­мо­ти­вом этих мыс­лей; любовь куда более силь­ная, чем та, кото­рую я испы­ты­вал к нему при жиз­ни. Мой отец не был бога­тым чело­ве­ком, одна­ко того, что он имел, вполне хва­та­ло нам на обес­пе­чен­ную и неза­ви­си­мую жизнь. Явля­ясь его един­ствен­ным наслед­ни­ком, я ока­зал­ся в доволь­но пара­док­саль­ной ситу­а­ции. С одной сто­ро­ны, опы­том всей сво­ей преды­ду­щей жиз­ни я совер­шен­но не был под­го­тов­лен к кон­так­ту с совре­мен­ным миром; с дру­гой – мне до тош­но­ты пре­тил про­вин­ци­аль­ный уклад Фен­х­э­ма с при­су­щей ему ста­ро­мод­но­стью. К тому же, дол­го­ле­тие здеш­них жите­лей пере­чер­ки­ва­ло тот един­ствен­ный мотив, кото­рым я руко­вод­ство­вал­ся при заклю­че­нии дого­во­ра с гро­бов­щи­ком. После того, как были ула­же­ны дела с наслед­ством, рас­торг­нуть дого­вор ока­за­лось парой пустя­ков, и я со спо­кой­ной сов стью отпра­вил­ся в Бай­бо­ро – город, рас­по­ло­жен­ный милях в пяти­де­ся­ти от Фен­х­э­ма. Здесь мой год уче­ни­че­ства сослу­жил мне хоро­шую служ­бу; Я без тру­да и на выгод­ных усло­ви­ях устро­ил­ся в «Кор­по­ра­цию Гре­ш­э­ма» – пред­при­я­тие, патро­ни­ро­вав­шее круп­ней­шие похо­рон­ные кон­то­ры горо­да. Мне даже уда­лось выхло­по­тать у них раз­ре­ше­ние на но лег на тер­ри­то­рии клад­би­ща, ибо к это­му вре­ме­ни быть рядом с покой­ни­ка­ми ста­ло для меня насущ­ной необ­хо­ди­мо­стью.

Я при­сту­пил к выпол­не­нию сво­их обя­зан­но­стей с ред­кост­ным рве­ни­ем. Для меня не было мерт­ве­ца настоль­ко отвра­ти­тель­но­го, что­бы он не мог при­во­дить меня в нече­сти­вый экс­таз, и вско­ре я в совер­шен­стве овла­дел спе­ци­фи­кой сво­е­го ремес­ла. Каж­дый оче­ред­ной труп, про­хо­див­ший по наше­му ведом­ству, озна­чал для меня испол­не­ние сокро­вен­ных жела­ний, сулил мне часы предо­су­ди­тель­ных насла­жде­ний и вызы­вал то неисто­вое буй­ство кро­ви, бла­го­да­ря кото­ро­му моя мрач­ная мис­сия пре­вра­ща­лась в источ­ник выс­ше­го бла­жен­ства. Но за вся­ким чув­ствен­ным пре­сы­ще­ни­ем сле­ду­ет рас­пла­та, и в ско­ром вре­ме­ни я уже с ужа­сом ожи­дал наступ­ле­ния тех дней, когда у меня под рукой не будет тру­па; в такие дни я при­зы­вал непо­треб­ных богов самых ниж­них кру­гов ада наслать ско­рую и вер­ную смерть на всех без исклю­че­ния жите­лей горо­да.

А потом наста­ли те неза­бы­ва­е­мые без­лун­ные ночи, когда над зем­лей низ­ко сте­ли­лись густые обла­ка, и мож­но было видеть, как заку­тан­ная в плащ фигу­ра про­би­ра­ет­ся, согнув­шись в три поги­бе­ли, по неосве­щен­ным улоч­кам город­ских окра­ин. По той осто­рож­но­сти, с какой кра­лась эта фигу­ра, пря­чась за дере­вья­ми и поми­нут­но ози­ра­ясь, мож­но было дога­дать­ся, что она замыш­ля­ет недоб­рое. После каж­дой из таких ноч­ных про­гу­лок пер­вые стра­ни­цы утрен­них газет пест­ре­ли заго­лов­ка­ми, опо­ве­ща­ю­щи­ми пад­ких на сен­са­ции чита­те­лей об оче­ред­ном кош­мар­ном зло­де­я­нии; во мно­же­стве ста­тей сма­ко­ва­лись жут­кие, кро­ва­вые подроб­но­сти чудо­вищ­ных зверств; абзац за абза­цем пол­ни­лись самы­ми невоз­мож­ны­ми пред­по­ло­же­ни­я­ми и неле­пы­ми подо­зре­ни­я­ми. Все это лишь утвер­жда­ло меня в соб­ствен­ной без­на­ка­зан­но­сти, ибо кто мог хотя бы на мину­ту запо­до­зрить работ­ни­ка похо­рон­но­го бюро – учре­жде­ния, где смерть, по обще­му мне­нию, была повсе­днев­ным явле­ни­ем – в том, что он будет искать облег­че­ния от власт­но­го зова нату­ры в пред­на­ме­рен­ном убий­стве сво­их ни в чем не повин­ных сограж­дан? Каж­дое из сво­их пре­ступ­ле­ний я раз­ра­ба­ты­вал с мани­а­каль­ной изво­рот­ли­во­стью, варьи­руя спо­со­бы и ору­дия убий­ства таким обра­зом, что­бы нико­му даже в голо­ву не при­шло, что все они явля­ют­ся делом одной и той же пары обаг­рен­ных кро­вью рук. Резуль­та­том каж­дой из таких выла­зок был н забы­ва­е­мый, но увы, слиш­ком крат­кий миг ничем не омра­чен­но­го бл жен­ства; бла­жен­ства, при­прав­лен­но­го надеж­дой на то, что пред­мет, доста­вив­ший его мне, в даль­ней­шем будет пре­по­ру­чен моим же забо­там, но уже на вполне закон­ных осно­ва­ни­ях. Порой эта надеж­да сбы­ва­лась, и тогда – о дра­го­цен­ные и упо­и­тель­ные вос­по­ми­на­ния! В дол­гие часы ноч­ных бде­ний под кро­вом мое­го свя­ти­ли­ща, вдох­нов­ля­е­мый его мав­зо­лей­ной тиши­ной, я при­ду­мы­вал новые и все более изощ­рен­ные спо­со­бы изли­я­ния сво­их пыл­ких чувств на пред­мет мое­го обо­жа­ния на мерт­ве­цов, в кото­рых я чер­пал жизнь!

Одна­жды мистер Гре­ш­эм явил­ся на рабо­ту немно­го рань­ше обыч­но­го и обна­ру­жил меня рас­про­стер­тым ниц на холод­ной могиль­ной пли­те. Я дер­жал в сво­их объ­я­ти­ях око­че­нев­ший обна­жен­ный труп со сле­да­ми раз­ло­же­ния на теле и был погру­жен в глу­бо­кий сла­до­страст­ный сон. Хозя­ин рас­тор­мо­шил меня, и, очнув­шись от сво­их непри­стой­ных грез, я уви­дел, что в гла­зах его скво­зит брезг­ли­вость попо­лам с состра­да­ни­ем. В веж­ли­вой, но кате­го­рич­ной фор­ме он заявил мне, что я дол­жен най­ти себе дру­гое место рабо­ты, что нер­вы мои рас­ша­та­ны, и я нуж­да­юсь в дли­тель­ном отды­хе от тех непри­ят­ных обя­зан­но­стей, с кото­ры­ми свя­зан этот род дея­тель­но­сти, и что моя юно­ше­ская впе­чат­ли­тель­ность не выдер­жа­ла мрач­ной атмо­сфе­ры, окру­жа­ю­щей клад­би­щен­ский риту­ал. Глу­пец, он даже не дога­ды­вал­ся о той предо­су­ди­тель­ной стра­сти, кото­рая одна толь­ко и помо­га­ла мне пре­одо­леть мою врож­ден­ную немощь! Я был не настоль­ко глуп, что­бы не видеть, что любые воз­ра­же­ния толь­ко укре­пят его уве­рен­ность в моем потен­ци­аль­ном сума­сше­ствии. Без­опас­нее было уйти доб­ро­воль­но, неже­ли давать повод к отыс­ка­нию истин­ных моти­вов мое­го пове­де­ния.

С тех пор я более не смел подол­гу задер­жи­вать­ся на одном и том же месте – из опа­се­ния, что какой-нибудь из моих поступ­ков ста­нет досто­я­ни­ем глас­но­сти, и тогда враж­деб­ный мир узна­ет мою тай­ну. Я к чевал по горо­дам и весям, рабо­тал в мор­гах, на клад­би­щах, как-то раз даже в кре­ма­то­рии – одним сло­вом, вез­де, где мне толь­ко предо­став­ля­лась воз­мож­ность нахо­дить­ся рядом с мерт­ве­ца­ми, кото­рых я так бого­тво­рил.

Потом раз­ра­зи­лась миро­вая вой­на. Я ушел на фронт одним из пер­вых, вер­нул­ся одним из послед­них. Четы­ре года кро­ва­во­го Ада, тош­но­твор­но­го смра­да раз­ры­тых дождя­ми тран­шей, оглу­ши­тель­ной кано­на­ды обе­зу­мев­ших ору­дий, мно­го­го­ло­со­го гула язвя­щих пуль, гигант­ских фон­та­нов дымя­щей­ся кро­ви, смер­то­нос­но­го дыма газо­вых атак, при­чуд­ли­вых груд иско­вер­кан­ных тел… четы­ре года небес­но­го бла­жен­ства! В каж­дом блуд­ном сыне живет неосо­знан­ная тяга к воз­вра­ще­нию в те м ста, где он про­вел дет­ские годы, и через несколь­ко меся­цев я уже пет­лял по зна­ко­мым с дет­ства улоч­кам Фэн­х­э­ма. Ряды вет­хих, убо­гих лачуг, дав­но поки­ну­тых жиль­ца­ми, тяну­лись по обе сто­ро­ны доро­ги, отра­жая тот общий упа­док, в кото­рый при­шел горо­док за послед­нее вре­мя. Лишь в несколь­ких домах еще дыми­лись оча­ги, и сре­ди них был тот, что я неко­гда назы­вал род­ным. Про­езд, зарос­ший тра­вой и лопу­ха­ми, пустые глаз­ни­цы окон и про­сти­ра­ю­щий­ся за домом запу­щен­ный сад – все это слу­жи­ло немым под­твер­жде­ни­ем све­де­ний, добы­тых мною путем осто­рож­ных рас­спро­сов и заклю­чав­ших­ся в том, что ныне под этим кро­вом ютит­ся семья одно­го горь­ко­го пья­ни­цы, еле сво­дя­ще­го кон­цы с кон­ца­ми за счет поден­ной рабо­ты, кото­рую ему дают сосе­ди из жало­сти к его заби­той супру­ге и хило­му, недо­раз­ви­то­му ребен­ку. В общем, та роман­ти­че­ская дым­ка, что оку­ты­ва­ла мои вос­по­ми­на­ния о Фэн­х­эме, рас­се­я­лась без сле­да, и под вли­я­ни­ем минут­но­го поры­ва поры­ва глу­по­го и сума­сброд­но­го – я напра­вил свои сто­пы в Бай­бо­ро.

И здесь годы сде­ла­ли свое дело, но толь­ко в обрат­ном смыс­ле. Тот неболь­шой город, каким я его запом­нил, вырос почти вдвое, и это при том, что вой­на лиши­ла его нема­лой части тру­до­спо­соб­но­го насе­ле­ния. Поми­мо моей воли ноги при­ве­ли меня к месту моей быв­шей рабо­ты. Кор­по­ра­ция по- преж­не­му суще­ство­ва­ла, толь­ко на таб­лич­ке над две­рью зна­чи­лось дру­гое имя, ибо в то вре­мя, как жизнь моих мол дых сограж­дан разыг­ры­ва­лась на кону за оке­а­ном, эпи­де­мия грип­па недву­смыс­лен­но заяви­ла свои пра­ва на мисте­ра Гре­ш­э­ма. Под­дав­шись минут­но­му настро­е­нию, пред­опре­де­лив­ше­му мою даль­ней­шую судь­бу, я пред­ло­жил свои услу­ги ново­му хозя­и­ну. Упо­ми­ная о сво­ей служ­бе под нача­лом мисте­ра Гре­ш­э­ма, я тряс­ся от вол­не­ния, но все мои опа­се­ния ока­за­лись бес­поч­вен­ны­ми, ибо тай­на мое­го неэтич­но­го пове­де­ния ушла в небы­тие вме­сте с моим покой­ным рабо­то­да­те­лем. Как нароч­но, у них име­лась одна вакан­сия, и меня тут же вос­ста­но­ви­ли в должности.Едва я при­сту­пил к рабо­те, как меня одо­ле­ли навяз­чи­вые вос­по­ми­на­ния о моих нече­сти­вых ноч­ных вылаз­ках, а заод­но с ними и страст­ное жела­ние зано­во испы­тать те недоз­во­лен­ные удо­воль­ствия. Отбро­сив вся­кое бла­го­ра­зу­мие, я воз­об­но­вил свои кро­ва­вые оргии. И сно­ва буль­вар­ные лист­ки нашли себе бога­тый мате­ри­ал в сма­ко­ва­нии гнус­ных подроб­но­стей моих пре­ступ­ле­ний, сопо­став­ляя их с неде­ля­ми кро­ва­во­го кош­ма­ра, дер­жав­ши­ми в стра­хе город мно­го лет тому назад. И сно­ва поли­ция рас­ста­ви­ла повсю­ду свои кап­ка­ны, но лишь для того, что­бы пой­мать в них воз­дух.

Изны­вая от жаж­ды по тле­твор­но­му нек­та­ру мерт­ве­цов, сго­рая от диких, про­ти­во­есте­ствен­ных жела­ний, я стал сокра­щать пере­ры­вы меж­ду сво­и­ми бого­мерз­ки­ми подви­га­ми. Я пони­мал, что хожу по краю про­па­сти, но демо­ни­че­ское вожде­ле­ние не выпус­ка­ло меня из сво­их ког­тей, под­тал­ки­вая на все новые и новые зло­дей­ства.

Меж­ду тем мой рас­су­док, при­туп­лен­ный бес­пре­стан­ны­ми позы­ва­ми н исто­вой стра­сти, пере­стал реа­ги­ро­вать на все внеш­ние раз­дра­жи­те­ли. Те мело­чи, учи­ты­вать кото­рые необ­хо­ди­мо вся­ко­му, кто вста­ет на путь пре­ступ­ле­ния, нача­ли усколь­зать от мое­го вни­ма­ния. Не знаю, где и как, но, види­мо, я оста­вил после себя какой-то сла­бый след, какую-то незна­чи­тель­ную ули­ку, и хотя это­го, конеч­но, было нед ста­точ­но, что­бы был выдан ордер на мой арест, но все же подо­зре­ние пало на меня осно­ва­тель­но. Я кожей чув­ство­вал начав­шу­ю­ся слеж­ку, одна­ко ниче­го не мог поде­лать с рас­ту­щей потреб­но­стью в новых мерт­ве­цах для осве­же­ния сво­е­го изне­мо­га­ю­ще­го духа. В ту роко­вую ночь, когда я свя­щен­но­дей­ство­вал над телом оче­ред­ной жерт­вы, креп­ко стис­ки­вая в руке еще не про­сох­шее от кро­ви лез­вие, за две­рью раз­дал­ся прон­зи­тель­ный поли­цей­ский сви­сток. Одним натре­ни­ро­ван­ным дви­же­ни­ем я сло­жил брит­ву и сунул ее в кар­ман пла­ща. По две­ри заба­ра­ба­ни­ли дубин­ки. Взяв стул, я что было силы хва­тил им по око ному стек­лу, бла­го­да­ря судь­бу за то, что выбрал для совер­ше­ния пре­ступ­ле­ния один из самых деше­вых квар­та­лов. В тот момент, когда синие мун­ди­ры ворва­лись в ком­на­ту через выло­ман­ную дверь, я спрыг­нул в тем­но­ту ноч­но­го пере­ул­ка. Я мчал­ся по туск­ло осве­щен­ным улоч­кам, пере­ле­зая через шат­кие изго­ро­ди, про­бе­гая гряз­ны­ми под­во­рот­ня­ми, минуя при­зе­ми­стые обшар­пан­ные доми­ки. Спа­си­тель­ная мысль о забо­ло­чен­ной леси­стой мест­но­сти, что начи­на­лась за чер­той горо­да и про­сти­ра­лась на доб­рые пол­сот­ни миль, дохо­дя аж до фен­х­эм­ских окра­ин, сра­зу при­шла мне в голо­ву. Если бы мне уда­лось добрать­ся до нее, я бы на вре­мя ока­зал­ся в без­опас­но­сти. Еще не рас­све­ло, как я уже нес­ся очер­тя голо­ву по этой без­от­рад­ной пусто­ши, спот каясь о гни­лые кор­ни полу­мерт­вых дере­вьев, кото­рые про­тя­ги­ва­ли ко мне свои голые вет­ви – гро­теск­ное подо­бие чело­ве­че­ских рук, слов­но пыта­ясь завлечь меня в свои лице­мер­ные объ­я­тия и тем самым обречь на вер­ную гибель.

Долж­но быть, незре­лые отпрыс­ки тех нече­сти­вых богов, к кото­рым я обра­щал­ся со сво­и­ми без­бож­ны­ми молит­ва­ми, направ­ля­ли мои шаги по этим гибель­ным тря­си­нам. Лишь неде­лю спу­стя, гряз­ный, обо­рван­ный и худой, я при­бли­зил­ся к Фен­х­эму и зата­ил­ся в лесу, что начи­нал­ся в миле от него. Пока что я ушел от пого­ни, и все же я не смел обна­ру­жи­вать себя, посколь­ку по радио навер­ня­ка уже был пере­дан при­каз о моем аре­сте. В то же вре­мя я втайне наде­ял­ся, что мне уда­лось сбить поли­цей­ских ище­ек со сле­да. После той пер­вой безум­ной ночи я не слы­шал побли­зо­сти ни зву­ка шагов, ни трес­ка кустов или сучьев. Воз­мож­но, они реши­ли, что мой труп уже лежит в каком-нибудь сто чем ому­те или поко­ит­ся на дне тря­си­ны. Дикие при­сту­пы голо­да тер­за­ли мои внут­рен­но­сти, гор­ло пере­сох­ло и вос­па­ли­лось от жаж­ды. Но куда хуже были те муки, что испы­ты­ва­ла моя душа, изго­ло­дав­ша­я­ся по бли­зо­сти мерт­ве­цов. От одно­го вос­по­ми­на­ния о них мои нозд­ри начи­на­ли сла­до­страст­но подра­ги­вать. Отныне я не имел пра­ва тешить себя мыс­лью о том, что это непе­ре­но­си­мое том­ле­ние было про­стым капри­зом вос­па­лен­но­го вооб­ра­же­ния. Я знал, что оно было неотъ­ем­ле­мой частью самой жиз­ни, что без него я бы сго­рел, как све­ча. Итак, пере­до мною сто­я­ла зада­ча – во что бы то ни ста­ло удо­вле­тво­рить свой пр кля­тый аппе­тит. Собрав все остав­ши­е­ся силы, невзи­рая на то, что вся­кое мое пере­дви­же­ние было сопря­же­но с боль­шим риском, я отпр вил­ся на раз­вед­ку. Кра­дясь вдоль забо­ров, слов­но тать, я зано­во испы­тал то ощу­ще­ние, буд­то мною руко­во­дит какой-то неви­ди­мый союз­ник Сата­ны. Но даже моя закос­нев­шая в гре­хе душа на мгно­ве­ние взбун­то­ва­лась, когда я очу­тил­ся перед род­ным домом, местом мое­го юно­ше­ско­го затвор­ни­че­ства.

Вол­ну­ю­щие вос­по­ми­на­ния вско­ре улег­лись, и их место заня­ло страст­ное, непре­одо­ли­мое жела­ние. За эти­ми ста­ры­ми сте­на­ми меня жда­ла бога­тая пожи­ва. При­под­няв один из вет­хих став­ней, я пере­лез через под­окон­ник. Мину­ту я сто­ял, зор­ко всмат­ри­ва­ясь в тем­но­ту и до боли напря­гая слух. Мои мыш­цы натя­ну­лись, как стру­ны. В доме было тихо, и это при­да­ло мне сме­ло­сти. Сту­пая мяг­ко, как кош­ка, я про­би­рал­ся по зна­ко­мым ком­на­там, пока не услы­шал тяже­лый храп – там, отку­да он раз­да­вал­ся, долж­ны были пре­кра­тить­ся мои стра­да­ния. Перед тем, как толк­нуть дверь спаль­ни, я поз­во­лил себе сла­до­страст­ный вздох. А потом я мет­нул­ся, как пан­те­ра, к бес­чув­ствен­но­му телу пья­ни­цы, раз­ва­лив­ше­му­ся на кро­ва­ти в неудоб­ной позе. Но где же жена и реб нок? Впро­чем, ими я зай­мусь после. И мои цеп­кие паль­цы потя­ну­лись к гор­лу спящего…Спустя несколь­ко часов я сно­ва был в бегах, но на этот раз я был полон сил, а те трое, в ком я почерп­нул эти силы, спа­ли веч­ным сном. Лишь с пер­вы­ми луча­ми солн­ца до меня дошло, что в стрем­ле­нии добыть себе облег­че­ние любой ценой я посту­пил слиш­ком опро­мет­чи­во. К это­му вре­ме­ни тру­пы, веро­ят­но, были уже обна­ру­же­ны, и даже самые бес­тол­ко­вые из поли­цей­ских навер­ня­ка д гада­ют­ся свя­зать про­ис­шед­шую тра­ге­дию с моим бег­ством из сосед­не­го горо­да. Кро­ме того, в пер­вый раз за все вре­мя я был так неостор жен, что оста­вил по край­ней мере одно бес­спор­ное дока­за­тель­ство сво­ей при­част­но­сти к пре­ступ­ле­нию, а имен­но – отпе­чат­ки паль­цев на гор­ле жертв. Весь день меня тряс­ло мел­кой дро­жью. Обыч­ный хруст вет­ки под ногой застав­лял меня думать Бог весть что. В ту же ночь, дождав­шись наступ­ле­ния тем­но­ты, я обо­гнул Фэн­х­эм по задвор­кам и подал­ся в леса, рас­по­ло­жен­ные по дру­гую сто­ро­ну горо­да. А неза­дол­го до рас­све­та посту­пил пер­вый тре­вож­ный сиг­нал, воз­ве­стив­ший о воз­об­нов­ле­нии пре­сле­до­ва­ния – отда­лен­ное тяв­ка­нье гон­чих.

Всю ночь я шел, не сбав­ляя шага, так что под утро мои силы вновь были на исхо­де. В пол­день я ощу­тил оче­ред­ной настой­чи­вый позыв пагуб­ной стра­сти и понял, что упа­ду на пол­до­ро­ге, если еще раз не испы­таю то вол­шеб­ное опья­не­ние, кото­рое при­хо­ди­ло ко мне лишь вбли­зи от люби­мых мною мерт­ве­цов. До сих пор я шел в обход. Если теперь я пой­ду пря­мо, то к полу­но­чи тро­пин­ка выве­дет меня к тому само­му клад­би­щу, куда мно­го лет назад я про­во­дил в послед­ний путь сво­их роди­те­лей. Моя един­ствен­ная надеж­да состо­я­ла в том, что­бы достичь этой цели преж­де, чем меня схва­тят. Обра­тив­шись с немой моль­бой к тем духам зла, кото­рые рас­по­ря­жа­лись моей судь­бой, я п плел­ся к сво­е­му послед­не­му при­бе­жи­щу. Боже! Неуже­ли с тех пор мину­ло все­го лишь две­на­дцать часов? Каж­дый из них пока­зал­ся мне веч­но­стью. Но зато я щед­ро воз­на­граж­ден! Зло­во­ние и смрад, исхо­дя­щие от это­го забро­шен­но­го клад­би­ща, нежат и лас­ка­ют мою исстра­дав­шу­ю­ся душу. Пер­вые полос­ки рас­све­та окра­ши­ва­ют небо­свод в серый цвет. Они идут! Я слы­шу, как лают их соба­ки! Еще несколь­ко минут, и меня схва­тят, что­бы наве­ки упря­тать в тем­ни­цу, где я про­ве­ду оста­ток сво­их дней, изны­вая от неудо­вле­тво­рен­ных жела­ний, пока не ока­жусь рядом с теми, кого так люб­лю. Но им не взять меня! Путь к избавл нию открыт! Может быть, это мож­но назвать мало­душ­ным выхо­дом, но все же он луч­ше, чем бес­ко­неч­ные меся­цы том­ле­ния и невы­ра­зи­мых мук. Я остав­ляю эти запис­ки в надеж­де на то, что кто-нибудь про­чтет их и пой­мет, поче­му я сде­лал такой выбор. Брит­ва! Я не вспо­ми­нал о ней со дня сво­е­го бег­ства из Бай­бо­ро! Ее обаг­рен­ное кро­вью лез­вие так заман­чи­во мер­ца­ет в туск­не­ю­щем све­те тон­ко­ро­го­го меся­ца! Один взмах по лево­му запя­стью, и я сво­бо­ден… Брыз­ги теп­лой, све­жей кро­ви пада­ют на потем­нев­шие от вре­ме­ни пли­ты, рас­те­ка­ясь по ним при­чуд­ли­вы­ми узо­ра­ми… Пол­чи­ща духов роят­ся над зло­вон­ны­ми моги­ла­ми… Они дела­ют мне зна­ки… Эфир­ные фраг­мен­ты не сочи­нен­ных мело­дий сли­ва­ют­ся в боже­ствен­ном кре­щен­до… Дале­кие звез­ды выде­лы­ва­ют хмель­ные па под этот демо­ни­че­ский акком­па­не­мент… Т сячи кро­шеч­ных моло­точ­ков коло­тят враз­но­бой по нако­валь­ням у меня в голо­ве… Хму­рые при­зра­ки загуб­лен­ных душ про­хо­дят пре­до мною мни­мо-тор­же­ствен­ным мар­шем… Жаля­щие язы­ки неви­ди­мо­го пла­ме­ни выжи­га­ют каи­но­ву печать на моей истом­лен­ной душе… Я… не могу… боль­ше… писать…