Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с Harry Houdini

ПОГРЕБЕННЫЙ С ФАРАОНАМИ

(Under the Pyramids)
Напи­са­но в 1924 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод А. Сыро­вой

////

Одна тай­на неиз­беж­но вле­чет за собой дру­гую. После того, как мое имя ста­ло широ­ко извест­но, и я про­сла­вил­ся как вир­ту­оз сво­е­го дела, мастер неве­ро­ят­ных трю­ков, я столк­нул­ся с таки­ми необыч­ны­ми изло­же­ни­я­ми фак­тов и собы­тий, кото­рые заста­ви­ли людей заин­те­ре­со­вать­ся моей дея­тель­но­стью и пер­со­ной. Неко­то­рые из этих исто­рий были баналь­ны­ми и неумест­ны­ми, неко­то­рые — глу­бо­ко дра­ма­тич­ны­ми и захва­ты­ва­ю­щи­ми, одни изоби­ло­ва­ли рис­ко­ван­ны­ми поступ­ка­ми и таин­ствен­ны­ми при­клю­че­ни­я­ми, дру­гие при­пи­сы­ва­ли мне обшир­ные науч­ные и исто­ри­че­ские позна­ния. Обо мно­гих из них я рас­ска­зы­вал и буду рас­ска­зы­вать откро­вен­но. Но об одной я все­гда вспо­ми­наю с боль­шой неохо­той, и если сей­час о ней и рас­ска­жу, то толь­ко после настой­чи­вых рас­спро­сов и дол­гих уго­во­ров со сто­ро­ны изда­те­лей это­го жур­на­ла, до кото­рых дошли кое-какие слу­хи от моих род­ных.

До насто­я­ще­го вре­ме­ни все это име­ет пря­мое отно­ше­ние к моей тури­сти­че­ской поезд­ке в Еги­пет четыр­на­дцать лет назад. Я избе­гал гово­рить о ней по несколь­ким при­чи­нам. С одной сто­ро­ны, я не скло­нен исполь­зо­вать в лич­ных инте­ре­сах без­оши­боч­но под­лин­ные фак­ты и обсто­я­тель­ства, явно неиз­вест­ные гостям стра­ны фара­о­нов, тол­пя­щим­ся воз­ле сфинк­сов и пира­мид, и, веро­ят­но, с боль­шим усер­ди­ем ута­и­ва­е­мые в целях предо­сто­рож­но­сти вла­стя­ми в Каи­ре, кото­рые не могут совсем уж ниче­го о них не знать. С дру­гой сто­ро­ны, я не горю жела­ни­ем подроб­но опи­сы­вать тот слу­чай, в кото­ром мое рас­па­лен­ное вооб­ра­же­ние, долж­но быть, сыг­ра­ло такую боль­шую роль. То, что я видел — или пред­став­лял себе, что видел, — конеч­но, не име­ло места в дей­стви­тель­но­сти; но оно ско­рее долж­но рас­смат­ри­вать­ся как резуль­тат того, тогда недав­не­го, увле­че­ния егип­то­ло­ги­ей и раз­ду­мий на эту тему, есте­ствен­но, воз­буж­да­е­мых окру­жа­ю­щей обста­нов­кой. Эти побу­ди­тель­ные при­чи­ны, уси­лен­ные вол­не­ни­ем в резуль­та­те впе­чат­ле­ния от под­лин­но­го собы­тия, неве­ро­ят­но­го само по себе, без сомне­ния, дали тол­чок нарас­тав­ше­му и достиг­нув­ше­му куль­ми­на­ци­он­ной точ­ки потря­се­нию, пере­жи­то­му мной в той, дав­но ушед­шей кош­мар­ной ночи.

В янва­ре 1910 года подо­шел срок окон­ча­ния мое­го дого­во­ра в Англии, и я под­пи­сал кон­тракт на турне с австра­лий­ски­ми теат­ра­ми. Так как поезд­ка эта пред­по­ла­га­ла нали­чие сво­бод­но­го вре­ме­ни, я решил исполь­зо­вать его глав­ным обра­зом для путе­ше­ствий, кото­рые меня, в основ­ном, инте­ре­со­ва­ли. Итак, в сопро­вож­де­нии жены я, пола­га­ясь на бла­го­склон­ность фор­ту­ны, поплыл вдоль кон­ти­нен­та и в Мар­се­ле сел на паро­ход «Маль­ва», при­пи­сан­ный к Порт-Саи­ду. После это­го я пред­по­ла­гал посе­тить глав­ные исто­ри­че­ские досто­при­ме­ча­тель­но­сти восточ­но­го Егип­та преж­де, чем окон­ча­тель­но отпра­вить­ся в Австра­лию.

Наше пла­ва­ние было при­ят­ным и ожив­ля­лось мно­же­ством забав­ных слу­ча­ев, кото­рые выпа­да­ют на долю мага-вол­шеб­ни­ка на отды­хе. Ради спо­кой­но­го путе­ше­ствия я наме­ре­вал­ся дер­жать свое имя в сек­ре­те, но был вынуж­ден выдать себя сво­е­му же собра­ту по про­фес­сии, чье жела­ние уди­вить пас­са­жи­ров деше­вы­ми трю­ка­ми заста­ви­ло меня вдвое уси­лить свои ста­ра­ния и тем самым раз­об­ла­чить соб­ствен­ное инког­ни­то. Я упо­ми­наю об этом в свя­зи с конеч­ным эффек­том — эффек­том, кото­рый мне сле­до­ва­ло бы пред­ви­деть, преж­де чем рас­кры­вать себя перед тури­ста­ми на паро­хо­де, кото­рые потом раз­бре­лись по всей долине Нила. Теперь, где бы я впо­след­ствии ни появ­лял­ся, меня всю­ду узна­ва­ли. Я лишил себя и свою жену спо­кой­ной, без­мя­теж­ной жиз­ни и непри­мет­но­сти, о кото­рой столь­ко меч­тал. Путе­ше­ствуя ради того, что­бы поболь­ше узнать о неиз­вест­ном, я сам в силу обсто­я­тельств стал пред­ме­том при­сталь­но­го вни­ма­ния и изу­че­ния, слов­но интри­гу­ю­щий анти­квар­ный рари­тет.

Мы при­бы­ли в Еги­пет в поис­ках живо­пис­ных мест, уди­ви­тель­ных кра­сот и вол­ну­ю­щих тайн, но не все наши надеж­ды оправ­да­лись, когда суд­но мед­лен­но при­бли­зи­лось к Порт-Саи­ду и всех нас пере­са­ди­ли в неболь­шие лод­ки. Низ­кие пес­ча­ные дюны, рас­ка­чи­ва­ю­щи­е­ся на поверх­но­сти мел­ких вод буй­ки и отча­ян­но жал­кий малень­кий город на евро­пей­ский лад, где и уви­деть-то нече­го, кро­ме ста­туи вели­ко­го Лес­сеп­са, воз­бу­ди­ли в нас жела­ние про­дол­жить путь, что­бы пови­дать что-то более инте­рес­ное и достой­ное наше­го вни­ма­ния. Немно­го пораз­мыс­лив, мы наду­ма­ли сра­зу же отпра­вить­ся в Каир и к пира­ми­дам, потом — в Алек­сан­дрию на австра­лий­ский паро­ход, осмот­рев гре­ко-роман­ские досто­при­ме­ча­тель­но­сти, кото­рые нам мог­ла пред­ло­жить древ­няя сто­ли­ца. Поезд­ка по желез­ной доро­ге была вполне снос­ной и отня­ла у нас все­го четы­ре с поло­ви­ной часа. Мы уви­де­ли боль­шую часть Суэц­ко­го кана­ла, вдоль кото­ро­го сле­до­ва­ли, и полу­чи­ли бег­лое пред­став­ле­ние о ста­ром Егип­те в быст­ро про­мельк­нув­шей перед гла­за­ми кар­тине вос­ста­нов­лен­но­го и напол­нен­но­го водой кана­ла вре­мен Рим­ской импе­рии. Потом, нако­нец, пока­зал­ся Каир, мер­ца­ю­щий огня­ми в сгу­ща­ю­щих­ся сумер­ках. Яркие созвез­дия в ясном небе пред­ста­ли перед нами во всем сво­ем вели­ко­ле­пии, когда мы оста­но­ви­лись у зна­ме­ни­то­го «Гаре Цен­траль».

Но нас вновь ожи­да­ло разо­ча­ро­ва­ние, ибо все вокруг было евро­пей­ским, кро­ме, пожа­луй, оде­я­ний про­хо­жих. Обыч­ный под­зем­ный пере­ход вывел нас на пло­щадь, киша­щую эки­па­жа­ми, так­си, трам­ва­я­ми и ярко осве­щен­ную элек­три­че­ски­ми огня­ми, свер­ка­ю­щи­ми на высо­ких зда­ни­ях. Мы были рядом с тем самым теат­ром, где меня тщет­но про­си­ли высту­пить и кото­рый я поз­же посе­щал как зри­тель. Он был недав­но пере­име­но­ван в «Аме­ри­кан Кос­мо­граф». Мы обос­но­ва­лись в оте­ле «Шепад», до кото­ро­го добра­лись на так­си, быст­ро мчав­шем­ся вдоль широ­ких, застро­ен­ных ком­фор­та­бель­ны­ми зда­ни­я­ми улиц. Сре­ди всей этой глав­ным обра­зом англо-аме­ри­кан­ской рос­ко­ши, лиф­тов, эска­ла­то­ров, вели­ко­леп­но­го сер­ви­са в ресто­ране таин­ствен­ный Восток с его древним про­шлым казал­ся весь­ма дале­ким.

Сле­ду­ю­щий день, одна­ко, вверг нас в вос­хи­ти­тель­ную атмо­сфе­ру «Араб­ских ночей» — изви­ва­ю­щи­е­ся улоч­ки и экзо­ти­че­ские силу­эты Каи­ра на фоне неба, каза­лось, вновь ожи­ви­ли Баг­дад Харун аль-Раши­да. Мы отпра­ви­лись в восточ­ную часть мимо садов Избе­ких вдоль Муски в поис­ках мест­но­го квар­та­ла и вско­ре ока­за­лись в руках шум­ли­во­го чиче­роне, кото­рый — вопре­ки послед­не­му обсто­я­тель­ству — был масте­ром сво­е­го дела.

Толь­ко поз­же я понял, что в оте­ле мне сле­до­ва­ло обра­тить­ся к дипло­ми­ро­ван­но­му гиду. Этот чело­век, бри­тый, с каким-то осо­бен­но глу­хим голо­сом и отно­си­тель­но чисто­плот­ный, выгля­дел как фара­он и назы­вал себя Абдул Райе эль Дрог­ман. Как ока­за­лось, он имел боль­шую власть над себе подоб­ны­ми, хотя впо­след­ствии поли­цей­ские сде­ла­ли вид, что они его не зна­ют, и пред­по­ло­жи­ли, что райе — это про­сто сло­во, отно­ся­ще­е­ся к чело­ве­ку с каки­ми-либо пол­но­мо­чи­я­ми, в то вре­мя как «Дрог­ман», оче­вид­но, не более, чем иска­жен­ная моди­фи­ка­ция «дра­го­ман» — тер­мин, озна­ча­ю­щий руко­во­ди­те­ля тури­сти­че­ской груп­пы.

Абдул пока­зал нам такие чуде­са, о кото­рых мы толь­ко чита­ли или зна­ли пона­слыш­ке. Древ­ний Каир сам по себе слов­но уди­ви­тель­ная кни­га и меч­та — лаби­рин­ты узких уло­чек, пол­ных необык­но­вен­ной таин­ствен­но­сти, бал­ко­ны в араб­ском сти­ле и эрке­ры, почти соеди­ня­ю­щи­е­ся друг с дру­гом над моще­ны­ми булыж­ни­ка­ми ули­ца­ми; водо­во­рот восточ­но­го транс­пор­та с его необыч­ны­ми зву­ка­ми и выкри­ка­ми, щел­ка­нье кну­тов, гро­хо­та­нье теле­жек, звон монет, прон­зи­тель­ный крик ослов; моза­и­ка мно­го­кра­соч­ных одежд, паран­джи, тюр­ба­ны, фес­ки; носиль­щи­ки воды и дер­ви­ши, соба­ки и кош­ки, пред­ска­за­те­ли и парик­ма­хе­ры; и надо всем этим — заис­ки­ва­ю­щее нытье сле­пых нищих, низ­ко кла­ня­ю­щих­ся из сво­их углуб­ле­ний в стене, и гром­кое пение муэд­зи­на в укра­шен­ном изящ­ной рос­пи­сью мина­ре­те, выри­со­вы­ва­ю­ще­го­ся на фоне бес­край­не­го голу­бо­го неба.

Кры­тые и более спо­кой­ные база­ры вряд ли были менее при­тя­га­тель­ны. Пря­но­сти, духи, чет­ки, бусы, ков­ри­ки, шел­ка и изде­лия из меди ста­рый Махмуд Сулей­ман сидит, скре­стив ноги, сре­ди сво­их сосу­дов и буты­лок, в то вре­мя как моло­дые люди, веду­щие пустой раз­го­вор, рас­ти­ра­ют в поро­шок гор­чи­цу в выдолб­лен­ном углуб­ле­нии в капи­те­ли древ­ней антич­ной коло­ны память о рим­ском вла­ды­че­стве, воз­мож­но, из сосед­не­го Гелио­по­ли­са, где Август раз­ме­щал один из сво­их трех еги­пет­ских леги­о­нов. Древ­ность начи­на­ет сме­ши­вать­ся с экзо­ти­кой. Кро­ме того, мече­ти и музеи — мы все их посмот­ре­ли и вся­че­ски ста­ра­лись, что­бы живой и радост­ный араб­ский дух не был засло­нен мрач­ным оча­ро­ва­ни­ем Егип­та вели­ких фара­о­нов, кото­рые нам пред­ла­га­ли бес­цен­ные музей­ные сокро­ви­ща. Это долж­но было быть нашей куль­ми­на­ци­он­ной точ­кой, а в насто­я­щий момент мы сосре­до­то­чи­ли свое вни­ма­ние на сред­не­ве­ко­вых памят­ни­ках сара­ци­нов-хали­фов, чьи впе­чат­ля­ю­щие мав­зо­леи-мече­ти обра­зо­ва­ли бли­ста­тель­ный фан­та­сти­че­ский некро­поль на гра­ни­це с Ара­вий­ской пусты­ней.

Нако­нец Абдул про­вел нас вдоль Шариа Моха­мед Али к древ­ней мече­ти сул­та­на Хас­са­на и к Бебель-Аза­бу с рас­по­ло­жен­ной сбо­ку баш­ней, за кото­рой по кру­той стене взби­рал­ся про­ход к могу­ще­ствен­ной цита­де­ли, воз­ве­ден­ной самим Сала­ди­ном из кам­ней забро­шен­ных пира­мид. Солн­це сади­лось, когда мы взби­ра­лись на отвес­ную ска­лу, обо­шли вокруг совре­мен­ной мече­ти Моха­ме­да Али и посмот­ре­ли вниз с голо­во­кру­жи­тель­ной высо­ты на таин­ствен­ный Каир — таин­ствен­ный Каир, весь свер­ка­ю­щий золо­том рез­ных купо­лов, воз­душ­ных мина­ре­тов и пла­ме­не­ю­щих ярки­ми баг­ро­вы­ми крас­ка­ми садов.

Высо­ко над горо­дом воз­вы­шал­ся огром­ный рим­ский купол ново­го музея; а за ним — по ту сто­ро­ну зага­доч­но­го жел­то­го Нила — пра­ма­те­ри чело­ве­че­ства и вели­ких дина­стий — при­та­и­лись гроз­ные пес­ки Ливий­ской пусты­ни с ее пере­ли­ва­ю­щи­ми­ся бар­ха­на­ми и древни­ми зло­ве­щи­ми тай­на­ми.

Низ­ко опу­сти­лось утом­лен­ное солн­це, при­не­ся про­хла­ду еги­пет­ским сумер­кам; и пока оно пари­ло так в воз­ду­хе на краю зем­ли, как древ­ний бог Гелио­по­лис — Ре-Горахт — мы уви­де­ли выри­со­вы­ва­ю­щи­е­ся на фоне его баг­ря­ных лучей тем­ные кон­ту­ры пира­мид Гизы — убе­лен­ные седи­на­ми веков усы­паль­ни­цы, сохра­нив­ши­е­ся с того вре­ме­ни, когда Тутан­ха­мон воз­двиг золо­той трон в дале­ких Фивах. Мы зна­ли, что на этом наша про­гул­ка по сара­цин­ско­му Каи­ру завер­ши­лась, и теперь мы долж­ны были погру­зить­ся в более древ­ние и глу­бо­кие тай­ны Егип­та мрач­ные и зло­ве­щие сви­де­тель­ства Ре и Амо­на, Изи­ды и Ози­ри­са.

На сле­ду­ю­щее утро мы побы­ва­ли воз­ле пира­мид, про­ехав в лег­ком двух­мест­ном эки­па­же «вик­то­рия» по ост­ро­ву Чизе­рех с его мас­сив­ны­ми дере­вья­ми и по неболь­шо­му англий­ско­му мосту на запад­ное побе­ре­жье. Мы еха­ли по доро­ге, окру­жен­ной ряда­ми огром­ных дере­вьев, порой смы­ка­ю­щих над нами свои кро­ны, мимо обшир­но­го зоо­ло­ги­че­ско­го сада на окра­и­ну Гизы к тому месту, где был постро­ен новый мост в соб­ствен­но Каир. Затем, повер­нув вглубь вдоль Шари­а­эль-Харам, мы пере­сек­ли рай­он кана­лов с глад­кой и чистой поверх­но­стью воды и мест­ных дере­ву­шек с вет­хи­ми домиш­ка­ми, пока впе­ре­ди не зама­я­чи­ли цели наше­го путе­ше­ствия, чьи вер­ши­ны взмы­ва­ли вверх над пред­рас­свет­ной дым­кой, обра­зуя опро­ки­ну­тые точ­ные копии в при­до­рож­ных водо­е­мах, Сорок веков, как ска­зал Напо­ле­он участ­ни­кам сво­е­го афри­кан­ско­го похо­да, в самом деле смот­ре­ли на нас свер­ху вниз.

Вне­зап­но доро­га кру­то взмы­ва­ла вверх, пока мы не добра­лись до места сво­ей пере­сад­ки меж­ду трам­вай­ной стан­ци­ей и оте­лем «Мена Хаус». Абдул Райс, кото­рый уме­ло при­об­рел биле­ты, каза­лось, пре­крас­но ладил с тол­пя­щи­ми­ся здесь вопя­щи­ми отвра­ти­тель­ны­ми беду­и­на­ми, жив­ши­ми в убо­гих гряз­ных дере­вень­ках непо­да­ле­ку и доку­чав­ших каж­до­му путе­ше­ствен­ни­ку. Он ста­рал­ся не под­пус­кать их к нам и достал отлич­ную пару вер­блю­дов для нас, сам взо­брал­ся на осла и пору­чил вести наших живот­ных груп­пе муж­чин и под­рост­ков, кото­рые ско­рее обер­ну­лись для нас лиш­ни­ми тра­та­ми, чем были полез­ны. Мест­ность, кото­рую нам пред­сто­я­ло пере­сечь, была настоль­ко мала, что вряд ли была необ­хо­ди­мость в вер­блю­дах, но мы не жале­ли о том, что обо­га­ти­ли свои позна­ния и совер­ши­ли путе­ше­ствие на «кораб­лях пусты­ни».

Эти пира­ми­ды сто­ят на высо­ком камен­ном пла­то рядом с самой север­ной груп­пой пира­мид с цар­ски­ми и ари­сто­кра­ти­че­ски­ми захо­ро­не­ни­я­ми, постро­ен­ных непо­да­ле­ку от Мем­фи­са, пре­кра­тив­шей ныне свое суще­ство­ва­ние сто­ли­цы, рас­по­ло­жен­ной на том же бере­гу Нила, несколь­ко южнее Гизы и про­цве­тав­шей меж­ду 3400 и 2000 года­ми до нашей эры. Самая боль­шая пира­ми­да, рас­по­ло­жен­ная бли­же всех к совре­мен­ной доро­ге, была воз­ве­де­на фара­о­ном Хео­п­сом или Хуфу око­ло 2800 лет до нашей эры. Она дости­га­ет высо­ты более 450 футов. Юго-восточ­нее нее сто­ит Вто­рая пира­ми­да, выстро­ен­ная фара­о­ном Хефре­ном лет на трид­цать поз­же. Хотя она чуть мень­ших раз­ме­ров, выгля­дит она даже вну­ши­тель­ней Пер­вой, так как осно­ва­ние у нее более высо­кое. Зна­чи­тель­но мень­шая Тре­тья пира­ми­да фара­о­на Мусе­ри­ну­са отно­сит­ся при­бли­зи­тель­но к 2700 году до нашей эры. На краю пла­то, пря­мо на восток от Вто­рой пира­ми­ды, с лицом, воз­мож­но, изоб­ра­жа­ю­щим огром­ный порт­рет Хефре­на, сто­ит испо­лин­ский Сфинкс — без­молв­ный, сар­до­ни­че­ский и муд­рый, воз­вы­ша­ясь над всем чело­ве­че­ством и памя­тью.

Малые, не пред­став­ля­ю­щие боль­шо­го инте­ре­са пира­ми­ды и остат­ки раз­ру­шен­ных малых пира­мид мож­но обна­ру­жить в несколь­ких местах. По все­му плос­ко­го­рью мож­но най­ти сле­ды гроб­ниц и захо­ро­не­ний, при­над­ле­жа­щих жре­цам и свя­щен­но­слу­жи­те­лям мень­ше­го ран­га. Эти гроб­ни­цы пер­во­на­чаль­но обо­зна­ча­лись с помо­щью mastabas, камен­ных соору­же­ний вокруг нахо­дя­щих­ся на боль­шой глу­бине над­гро­бий, как это было обна­ру­же­но на дру­гих Мем­фис­ских клад­би­щах. При­ме­ром тому слу­жит гроб­ни­ца Пер­не­ба в Мет­ро­по­ли­тен-Музее в Нью-Йор­ке. В Гизе, одна­ко, такие зри­мые при­ме­ты были раз­ру­ше­ны вре­ме­нем или попро­сту раз­граб­ле­ны; оста­лись толь­ко высе­чен­ные из кам­ня над­гро­бия, зане­сен­ные пес­ком либо рас­чи­щен­ные архео­ло­га­ми, что­бы слу­жить дока­за­тель­ством сво­е­го было­го суще­ство­ва­ния.

С каж­дой гроб­ни­цей была соеди­не­на часов­ня, в кото­рой жре­цы и род­ствен­ни­ки умер­ше­го пре­под­но­си­ли им пищу и чита­ли молит­вы вита­ю­щей здесь каи или поми­на­ли умер­ше­го. В неболь­ших гроб­ни­цах были свои часов­ни, рас­по­ло­жен­ные в камен­ных mastabas или над­строй­ках, но погре­бен­ные часов­ни пира­мид, в кото­рых поко­и­лись фара­о­ны, были обособ­лен­ны­ми хра­ма­ми. Они рас­по­ла­га­лись в восточ­ной части каж­дой такой пира­ми­ды и были соеди­не­ны моще­ной дорож­кой с мас­сив­ной глав­ной часов­ней или мону­мен­таль­ной аркой, нахо­дя­щей­ся на краю каме­ни­сто­го пла­то.

Глав­ная часов­ня, веду­щая ко Вто­рой пира­ми­де, почти засы­пан­ная дви­жу­щи­ми­ся пес­ка­ми, откры­ва­ет­ся взо­ру под зем­лей юго-восточ­нее Сфинк­са. По тра­ди­ции ее назы­ва­ют «Хра­мом Сфинк­са»; воз­мож­но, она так назы­ва­ет­ся по пра­ву, если Сфинкс дей­стви­тель­но оли­це­тво­ря­ет собой созда­те­ля Вто­рой пира­ми­ды Хефре­на. Суще­ству­ет мно­же­ство жут­ких исто­рий о Сфинк­се до того, как его пере­де­ла­ли в Хефре­на, но каки­ми бы ни были его преж­ние чер­ты, древ­ний царь заме­нил их сво­и­ми, что­бы люди мог­ли смот­реть на это­го колос­са без стра­ха.

Имен­но у вхо­да в глав­ный храм была обна­ру­же­на дио­ри­то­вая ста­туя Хефре­на в нату­раль­ную вели­чи­ну. Ныне она хра­нит­ся в одном из музеев Каи­ра, — ста­туя, перед кото­рой я сто­ял и перед кото­рой испы­ты­вал бла­го­го­вей­ный тре­пет. Про­из­ве­де­ны ли сей­час рас­коп­ки это­го вели­че­ствен­но­го соору­же­ния, я не могу ска­зать с уве­рен­но­стью, но в 1910 году основ­ная его часть нахо­ди­лась еще под зем­лей, и по ночам вход в него был пре­граж­ден воору­жен­ной охра­ной. Все­ми рабо­та­ми тогда руко­во­ди­ли нем­цы. Вой­на или какие-нибудь дру­гие обсто­я­тель­ства мог­ли изме­нить этот поря­док. Я мно­гое бы отдал, при­ни­мая во вни­ма­ние свой опыт, а так­же рас­про­стра­ня­е­мые неко­то­ры­ми беду­и­на­ми слу­хи, что­бы узнать, что же про­изо­шло в попе­реч­ной гале­рее, где ста­туи фара­о­на были обна­ру­же­ны в непо­сред­ствен­ном сосед­стве со ста­ту­я­ми бабу­и­нов и дру­гих живот­ных.

Доро­га, по кото­рой мы в то утро еха­ли вер­хом на вер­блю­дах, рез­ко сво­ра­чи­ва­ла вле­во мимо дере­вян­но­го зда­ния поли­ции, почты, апте­ки и мага­зи­нов, кру­то спус­ка­ясь на юг и восток, что­бы окон­ча­тель­но повер­нуть и взо­брать­ся на камен­ное пла­то, столк­нуть нас лицом к лицу с вели­кой пусты­ней, защи­щен­ной Вели­кой Пира­ми­дой. Мы про­еха­ли мимо гигант­ской каме­ни­стой кла­ди, завер­ну­ли с восточ­ной сто­ро­ны и посмот­ре­ли вниз, на доли­ну малых пира­мид, за кото­ры­ми веч­ный Нил, бле­стя на солн­це, нес свои воды на восток и веч­ная пусты­ня мер­ца­ла с запа­да. Очень близ­ко выри­со­вы­ва­лись три глав­ные пира­ми­ды. Самая боль­шая из них была лише­на внеш­не­го покро­ва и сто­я­ла, обна­ру­жив боль­шую часть серых кам­ней. Но дру­гие сохра­ни­ли здесь и там акку­рат­но нане­сен­ную обли­цов­ку, кото­рая дела­ла их в свое вре­мя таки­ми глад­ки­ми и закон­чен­ны­ми.

Вско­ре мы спу­сти­лись к Сфинк­су и мол­ча сиде­ли, зача­ро­ван­ные его необык­но­вен­ны­ми, неви­дя­щи­ми гла­за­ми. На его широ­кой камен­ной гру­ди мы с тру­дом рас­смот­ре­ли сим­вол Ре-Горах­та, за копию кото­ро­го при­ни­ма­ли Сфинк­са в более позд­них дина­сти­ях. И хотя над­пись меж­ду огром­ны­ми лапа­ми была зане­се­на пес­ком, мы вспом­ни­ли, что там высек на камне Тут­мос IV, и о чем он меч­тал, будучи прин­цем. Имен­но тогда улыб­ка Сфинк­са как-то смут­но вызва­ла в нас непри­язнь и заста­ви­ла заин­те­ре­со­вать­ся леген­да­ми о под­зем­ных лаби­рин­тах, рас­по­ло­жен­ных под чудо­вищ­ным созда­ни­ем, лаби­рин­тах, веду­щих вниз на такие глу­би­ны, на кото­рые не каж­дый осме­лит­ся посяг­нуть — глу­би­ны, свя­зан­ные с тай­на­ми более древни­ми, чем открыв­ший­ся нам дина­сти­че­ский Еги­пет, имев­ший зло­ве­щую связь с боже­ства­ми с голо­ва­ми живот­ных в древ­нем ниль­ском пан­теоне. И тут я задал себе вопрос, скры­тый смысл кое­го стал поня­тен лишь позд­нее.

Теперь пона­е­хав­шие ото­всю­ду тури­сты нача­ли дого­нять нас, и мы напра­ви­лись к зане­сен­но­му пес­ком «Хра­му Сфинк­са», о кото­ром я уже упо­ми­нал, как о глав­ной часовне, веду­щей во Вто­рую пира­ми­ду. Боль­шая его часть все еще нахо­ди­лась под зем­лей, и хотя мы спе­ши­лись и спу­сти­лись по совре­мен­но­го вида про­хо­ду в гип­со­вый кори­дор и далее, в под­дер­жи­ва­е­мое колон­на­ми про­стор­ное поме­ще­ние, я чув­ство­вал, что Абдул и мест­ный немец­кий гид пока­за­ли нам не все, что здесь мож­но было уви­деть.

Потом мы объ­е­ха­ли вокруг пла­то, рас­смат­ри­вая Вто­рую пира­ми­ду и раз­ва­ли­ны ее погре­баль­ной часов­ни с восточ­ной сто­ро­ны, Тре­тью пира­ми­ду и ее мини­а­тюр­ных южных спут­ниц и раз­ру­шен­ную восточ­ную часов­ню; камен­ные гроб­ни­цы и изры­тые хода­ми и гале­ре­я­ми гроб­ни­цы Чет­вер­той и Пятой дина­стий, извест­ную усы­паль­ни­цу Кэм­п­бел­ла, чей тем­ный над­гроб­ный камень ухо­дит вглубь на пять­де­сят три фута к мрач­но­му сар­ко­фа­гу, кото­рый один из сопро­вож­дав­ших нас рас­чи­стил от пес­ка, спу­стив­шись туда на тол­стой верев­ке.

Тут от вели­кой пира­ми­ды до нас донес­ся крик. Это беду­и­ны оса­жда­ли груп­пу тури­стов, напе­ре­бой пред­ла­га­ли свои услу­ги, обе­щая как мож­но быст­рее про­ве­сти каж­до­го тури­ста по тро­пам вверх и вниз. Гово­рят, рекорд­ное вре­мя для тако­го подъ­ема и спус­ка — семь­де­сят минут, но мно­гие опыт­ные про­вод­ни­ки и их сыно­вья заве­ри­ли нас, что могут сокра­тить эту циф­ру в пять раз, был бы толь­ко необ­хо­ди­мый сти­мул в виде щед­рых baksheesh. Но сти­му­ла это­го у нас не было, хотя мы все-таки попро­си­ли Абду­ла под­нять нас наверх и таким обра­зом полу­чи­ли воз­мож­ность полю­бо­вать­ся не толь­ко небы­ва­лой кра­со­ты видом дале­ко­го, мер­ца­ю­ще­го огня­ми Каи­ра, увен­чан­но­го золо­ти­сто-лило­вы­ми вер­ши­на­ми гор, но и все­ми пира­ми­да­ми Мем­фис­ско­го окру­га, от Абу Рош на севе­ре до Дашу­ра на юге.

Пира­ми­до­об­раз­ное соору­же­ние Сак­ка­ра, явля­ю­щее собой при­мер эво­лю­ции невы­со­кой mastaba в соб­ствен­но пира­ми­ду, ясно и заман­чи­во про­сту­пи­ло в пес­ча­ной дали. Как раз неда­ле­ко от это­го места была обна­ру­же­на зна­ме­ни­тая гроб­ни­ца Пер­не­ба — более, чем в четы­рех­стах милях север­нее фивей­ской доли­ны царей, где поко­ит­ся Тутан­ха­мон. И вновь я вынуж­ден замол­чать, испы­ты­вая истин­ный бла­го­го­вей­ный вос­торг. Вид этой клас­си­че­ской древ­но­сти и тай­ны, кото­рые каж­дый древ­ний мону­мент, каза­лось, хра­нил и вына­ши­вал в себе, напол­ни­ли меня глу­бо­ким почте­ни­ем и ощу­ще­ни­ем необъ­ят­но­сти, какое я более уже ни перед чем не испы­ты­вал. Устав от кру­то­го подъ­ема и чув­ствуя отвра­ще­ние к назой­ли­вым беду­и­нам, кото­рые дошли до того, что уже пре­не­бре­га­ли все­ми пра­ви­ла­ми при­ли­чия, мы упу­сти­ли вся­кую воз­мож­ность прой­ти по тес­ным внут­рен­ним ходам всех пира­мид, хотя мы виде­ли, как неко­то­рые осо­бен­но упор­ные гото­ви­лись к тому, что­бы с тру­дом про­брать­ся по душ­ным лаби­рин­там вели­чай­ше­го памят­ни­ка фара­о­ну Хео­псу.

Когда мы, сно­ва запла­тив, отпу­сти­ли наших мест­ных про­вод­ни­ков и поеха­ли обрат­но в Каир с Абду­лом Рай­сом под сле­пя­щим полу­ден­ным солн­цем, мы очень сожа­ле­ли об упу­щен­ной нами воз­мож­но­сти. Столь­ко инте­рес­но­го рас­ска­зы­ва­ли об этих под­зем­ных ходах! Конеч­но, не в спра­воч­ни­ках для тури­стов. Такие слу­хи ходи­ли! Вхо­ды в эти под­зем­ные кори­до­ры были бло­ки­ро­ва­ны и скры­ты неко­то­ры­ми необ­щи­тель­ны­ми архео­ло­га­ми, кото­рые их рас­ко­па­ли и нача­ли иссле­до­вать.

Конеч­но, на повер­ку часто ока­зы­ва­лось, что слу­хи эти были без­осно­ва­тель­ны­ми: но любо­пыт­но было при­за­ду­мать­ся над тем, с какой кате­го­рич­но­стью запре­ща­лось посе­ти­те­лям вхо­дить в пира­ми­ды по ночам или заби­рать­ся в самые ниж­ние яру­сы и под­зем­ную часть Вели­кой Пира­ми­ды.

Воз­мож­но, послед­нее было пси­хо­ло­ги­че­ским эффек­том, вызы­ва­ю­щим страх, жела­ни­ем заста­вить ослу­шав­ших­ся чув­ство­вать себя как бы зажи­во погре­бен­ны­ми под гигант­ским мону­мен­том из проч­ной камен­ной кла­ди. Вер­нуть­ся назад он может по един­ствен­но­му ходу, по кото­ро­му мож­но при­би­рать­ся толь­ко полз­ком. И кто зна­ет, воз­мож­но какой-либо слу­чай или злой дух могут пере­крыть его. Все это было настоль­ко таин­ствен­ным и заман­чи­вым, что при пер­вой же воз­мож­но­сти мы реши­ли вер­нуть­ся на пла­то еще раз. Для меня эта воз­мож­ность насту­пи­ла зна­чи­тель­но рань­ше, чем я пред­по­ла­гал.

В тот же вечер, когда чле­ны нашей груп­пы, уто­мив­шись после напря­жен­но­го дня, отпра­ви­лись отды­хать, я пошел погу­лять с Абду­лом Рай­сом по живо­пис­но­му араб­ско­му квар­та­лу. Хотя я видел его днем, мне хоте­лось побро­дить по узким улоч­кам и база­рам в сумер­ках, когда густые тени и мяг­кие отблес­ки све­та при­но­си­ли сюда роман­ти­че­ский оре­ол фан­та­сти­ки. Про­хо­жих ста­но­ви­лось все мень­ше, одна­ко они вели себя очень шум­но. И тут в Сукен-Нахха­зине, база­ре мед­ни­ков, мы столк­ну­лись с куч­кой весе­ля­щих­ся беду­и­нов. Их явный пред­во­ди­тель, дерз­кий моло­дой чело­век с тяже­лы­ми чер­та­ми лица и вызы­ва­ю­ще вздер­ну­тым под­бо­род­ком, обра­тил на нас вни­ма­ние. Оче­вид­но, он узнал, не про­явив при этом боль­шо­го дру­же­лю­бия, мое­го опыт­но­го, но, при­знать­ся, над­мен­но­го и рас­по­ло­жен­но­го к насмеш­кам про­вод­ни­ка.

Воз­мож­но, думал я, ему нена­вист­но было то стран­ное сход­ство улыб­ки Абду­ла Раи­са с полу­улыб­кой Сфинк­са, кото­рое и я часто про себя отме­чал с раз­дра­же­ни­ем; или, может быть, ему не нра­вил­ся низ­кий, замо­гиль­ный голос Абду­ла. Во вся­ком слу­чае, обмен любез­но­стя­ми на мест­ном диа­лек­те был ожив­лен­ным; недол­го думая, Али Зиз, так зва­ли незна­ком­ца, начал с силой тянуть Абду­ла за халат. Послед­ний тут же отве­тил ему вза­им­но­стью, при­вед­шей к горя­чей схват­ке, в кото­рой оба поте­ря­ли свои голов­ные убо­ры, свя­то обе­ре­га­е­мые. Пота­сов­ка гро­зи­ла обер­нуть­ся жесто­кой дра­кой, если бы я не вме­шал­ся и не рас­та­щил их по сто­ро­нам, при­ло­жив к тому нема­лое уси­лие.

Мое вме­ша­тель­ство, пона­ча­лу внешне при­ня­тое с неудо­воль­стви­ем с обе­их сто­рон, нако­нец, завер­ши­лось пере­ми­ри­ем. С явной неохо­той каж­дый из участ­ни­ков дра­ки сдер­жал свой пыл, под­нял голов­ной убор с напуск­ным чув­ством соб­ствен­но­го досто­ин­ства, столь же глу­бо­ким, столь и неожи­дан­но про­явив­шим­ся; оба заклю­чи­ли любо­пыт­ный дого­вор чести — как я потом узнал, эта тра­ди­ция была древ­ней­шей в Каи­ре. Этот дого­вор пред­по­ла­гал раз­ре­ше­ние раз­но­гла­сий сопер­ни­ков с помо­щью ноч­но­го боя на вер­шине Вели­кой Пира­ми­ды. Бой дол­жен про­хо­дить после того, как люби­те­ли досто­при­ме­ча­тель­но­стей поки­нут это место. Каж­дый боец дол­жен был при­гла­сить секун­дан­тов со сво­ей сто­ро­ны. Кулач­ный бой дол­жен начать­ся в пол­ночь, про­хо­дить в несколь­ко раун­дов как мож­но более куль­тур­ным обра­зом.

Во всех этих при­го­тов­ле­ни­ях было нечто, что воз­бу­ди­ло мой инте­рес. Схват­ка эта сама по себе обе­ща­ла быть един­ствен­ной в сво­ем роде и зре­лищ­ной, в то вре­мя как мысль моя об этой уди­ви­тель­ной сцене на вер­шине древ­ней гро­ма­ди­ны, взи­ра­ю­щей со сво­ей высо­ты на не менее древ­нее пла­то Гизы при туск­лом све­те блед­ной луны в пред­рас­свет­ные часы застав­ля­ло рабо­тать мое вооб­ра­же­ние. К моей прось­бе взять меня в каче­стве одно­го из секун­дан­тов Абдул отнес­ся весь­ма бла­го­же­ла­тель­но; так что оста­ток вече­ра я сопро­вож­дал его в раз­лич­ные при­то­ны в самых злач­ных рай­о­нах горо­да — в основ­ном к севе­ро-восто­ку от Избе­ких — в кото­рых он один к одно­му собрал гроз­ную, отбор­ную шай­ку под­хо­дя­щих к дан­но­му слу­чаю голо­во­ре­зов.

Вско­ре после девя­ти часов наша груп­па, усев­шись вер­хом на ослов с таки­ми вну­ши­тель­ны­ми и вызы­ва­ю­щи­ми вос­по­ми­на­ния име­на­ми, как «Рам­зее», «Марк Твен», «Дж. П. Мор­ган», «Мин­не­со­та», мед­лен­но про­дви­га­лась по лаби­рин­ту улиц как восточ­ных, так и запад­ных, пере­сек­ла мут­ный и зарос­ший по бере­гам мач­то­вым лесом Нил по мосту с брон­зо­вы­ми льва­ми и устре­ми­лась лег­ким гало­пом меж­ду огром­ны­ми дере­вья­ми к Гизе­ху.

Чуть боль­ше двух часов заня­ло у нас это путе­ше­ствие, к кон­цу кото­ро­го нам встре­тил­ся послед­ний, воз­вра­ща­ю­щий­ся турист. Мы пома­ха­ли рукой послед­не­му трам­ваю и оста­лись наедине с ноч­ной при­ро­дой, про­шлым и при­зрач­ной луной.

Затем в кон­це доро­ги пока­за­лись гигант­ские пира­ми­ды, отвра­ти­тель­ные в сво­ей смут­ной ата­ви­сти­че­ской угро­зе, кото­рой я совсем не почув­ство­вал при днев­ном осве­ще­нии. Даже в самой малень­кой из них было нечто омер­зи­тель­ное — не в ней ли погре­бе­на зажи­во цари­ца Нито­крис из Шестой Дина­стии; ковар­ная цари­ца Нито­крис, кото­рая одна­жды при­гла­си­ла на празд­ник всех сво­их вра­гов в храм под Нилом и уто­пи­ла их, открыв затво­ры шлю­зов? Я вспом­нил, что ара­бы с осто­рож­ным шепо­том рас­ска­зы­ва­ли что-то о Нито­крис и осте­ре­га­лись появ­лять­ся у Тре­тьей пира­ми­ды в опре­де­лен­ные фазы Луны. Долж­но быть, это о ней раз­мыш­лял Томас Мор, когда напи­сал то, о чем зага­доч­но бор­мо­та­ли мем­фис­ские лодоч­ни­ки: Под­зем­ная ним­фа, что живет Средь не зна­ю­щих солн­ца жем­чу­гов, — Гос­по­жа Пира­ми­ды!

Как бы рано мы ни при­бы­ли на место, Али Зиз и сопро­вож­да­ю­щие его все- таки опе­ре­ди­ли нас, так как мы уви­де­ли их ослов на фоне пустын­но­го пла­то в Каф­фель-Харемс. Мы несколь­ко свер­ну­ли в сто­ро­ну убо­гих араб­ских посе­ле­ний неда­ле­ко от Сфинк­са вме­сто того, что­бы ехать обыч­ной доро­гой в Мена Хаус, где нас мог­ли заме­тить и задер­жать лени­вые и неза­дач­ли­вые поли­цей­ские. По кам­ням и пес­ку нас пове­ли к Вели­кой Пира­ми­де, где мерз­кие беду­и­ны ста­ви­ли вер­блю­дов и ослов в камен­ных гроб­ни­цах царе­двор­цев Хефре­на. У обвет­шав­ших стен Пира­ми­ды нетер­пе­ли­во пере­ми­на­лись с ноги на ногу ара­бы. Абду­ла Райс пред­ло­жил мне помощь, в кото­рой не было необ­хо­ди­мо­сти. Насколь­ко зна­ют мно­гие путе­ше­ствен­ни­ки, сама вер­ши­на это­го соору­же­ния дав­но раз­ру­ши­лась, обна­жив отно­си­тель­но ров­ную поверх­ность пло­ща­дью око­ло две­на­дца­ти квад­рат­ных ярдов. На этой жут­кой высо­те был соору­жен ринг, и через несколь­ко мгно­ве­ний насмеш­ли­вая пустын­ная луна иско­са погля­ды­ва­ла на схват­ку, кото­рая вполне мог­ла бы иметь место в неболь­шом атле­ти­че­ском клу­бе Аме­ри­ке, если бы не кри­ки, раз­да­вав­ши­е­ся на рин­ге. Пока я наблю­дал за ней, я чув­ство­вал, что не было острой необ­хо­ди­мо­сти во всех ее непре­мен­ных атри­бу­тах, так как каж­дый удар, выпад и защит­ный маневр озна­ча­ли «поте­рю тем­па» для мое­го, не ска­зать чтоб уж неопыт­но­го гла­за. Схват­ка очень быст­ро закон­чи­лась, и, несмот­ря на мои сомне­ния отно­си­тель­но мето­дов ее веде­ния, я испы­ты­вал сво­е­го рода гор­дость соб­ствен­ни­ка, когда Абдул Райс был при­знан побе­ди­те­лем.

При­ми­ре­ние было необык­но­вен­но быст­рым, и сре­ди пения, бра­та­ния и выпив­ки, кото­рые за ним после­до­ва­ли, я с тру­дом мог себе пред­ста­вить, что ссо­ра вооб­ще име­ла место. Каким бы это ни было стран­ным, каза­лось, ско­рее я был цен­тром вни­ма­ния, чем сами про­тив­ни­ки. Имея поверх­ност­ные зна­ния араб­ско­го язы­ка, я при­шел к выво­ду, что они обсуж­да­ют мои про­фес­си­о­наль­ные выступ­ле­ния и, преж­де все­го, мое искус­ство пре­одо­ле­ния любо­го рода пре­пят­ствий. Я не толь­ко понял, что они уди­ви­тель­но мно­го обо мне зна­ют, но почув­ство­вал какую-то враж­деб­ность к себе и скеп­ти­цизм отно­си­тель­но моих про­фес­си­о­наль­ных качеств. В кон­це кон­цов до меня дошло, что древ­нее искус­ство магии в Егип­те не мог­ло исчез­нуть бес­след­но, что оно пере­жи­ло века и неко­то­рые зна­ния его тайн, зна­ния свя­то охра­ня­е­мых рели­ги­оз­ных обря­дов суще­ству­ют и по сей день сре­ди совре­мен­ных фел­ла­хов. Имен­но мастер­ство чуже­зем­но­го hahwi, или мага-вол­шеб­ни­ка, вызы­ва­ло рев­ни­вое чув­ство, а ино­гда и него­до­ва­ние и ста­ви­лось под сомне­ние. Я думал о том, насколь­ко мой про­вод­ник с глу­хим голо­сом Абдул Райс был похож на древ­не­го еги­пет­ско­го жре­ца, или фара­о­на, или улы­ба­ю­ще­го­ся Сфинк­са… и удив­лял­ся.

Неожи­дан­но мол­ние­нос­но про­изо­шло нечто, что дока­зы­ва­ло вер­ность моих пред­чув­ствий и заста­ви­ло меня про­кли­нать ту бес­про­свет­ную глу­пость, когда я при­нял собы­тия этой ночи за чистую моне­ту. И дей­стви­тель­но, как ока­за­лось, это было ни что иное, как пред­на­ме­рен­ный тай­ный сго­вор. Без вся­ко­го пре­ду­пре­жде­ния и, без сомне­ния, в ответ на тай­ный знак со сто­ро­ны Абду­ла вся ком­па­ния бро­си­лась на меня и, выта­щив тол­стые верев­ки, свя­за­ла так креп­ко, как меня не свя­зы­ва­ли еще нико­гда в жиз­ни — ни на сцене, ни вне ее.

Пона­ча­лу я сопро­тив­лял­ся, но вско­ре понял, что одно­му чело­ве­ку не под силу спра­вить­ся с шай­кой более чем два­дца­ти креп­ких и сно­ро­ви­стых вар­ва­ров. Руки мои были скру­че­ны за спи­ной, коле­ни согну­ты настоль­ко, насколь­ко это было воз­мож­но, а запястье и щико­лот­ки были проч­но соеди­не­ны непо­дат­ли­вы­ми узла­ми. Рот мне заткну­ли кля­пом, вызвав­шим при­ступ уду­шья, и туго затя­ну­ли повяз­ку на гла­зах. Потом, когда они нес­ли меня высо­ко на пле­чах и нача­ли спус­кать с пира­ми­ды, во вре­мя кото­ро­го меня тряс­ло и под­бра­сы­ва­ло, я услы­шал ядо­ви­тые насмеш­ки сво­е­го недав­не­го про­вод­ни­ка Абду­ла. Он изде­вал­ся и с насла­жде­ни­ем глу­мил­ся надо мной сво­им низ­ким, загроб­ным голо­сом и заве­рил, что ско­ро мне предо­ста­вит­ся вели­чай­шая воз­мож­ность про­ве­рить свои «вол­шеб­ные чары» и что я быст­ро забу­ду о само­мне­нии, кото­рое, воз­мож­но, завла­де­ло мной после три­ум­фаль­но­го турне по Аме­ри­ке и Евро­пе. Еги­пет, напом­нил он зло­рад­но, древ­няя стра­на, пол­ная тайн, веду­щих свое про­ис­хож­де­ние с дав­них вре­мен.
Тай­ны эти непо­сти­жи­мы даже мест­ным або­ри­ге­нам, попыт­ки кото­рых зама­нить меня в ловуш­ку потер­пе­ли пора­же­ние.

Не могу ска­зать, как дале­ко меня нес­ли и в каком направ­ле­нии, так как было сде­ла­но все про­тив того, что­бы у меня сло­жи­лось более или менее точ­ное пред­став­ле­ние о вре­ме­ни и про­стран­стве. Одна­ко, я пола­гаю, вряд ли рас­сто­я­ние было боль­шим, так как те, кто меня нес шли не слиш­ком тороп­ли­во и доволь­но корот­кое вре­мя. Имен­но эта подо­зри­тель­ная крат­кость наше­го пути застав­ля­ет меня содро­гать­ся вся­кий раз, когда я вспо­ми­наю о пла­то Гизы, так как бли­зость тури­сти­че­ских марш­ру­тов, суще­ство­вав­ших тогда и, долж­но быть, суще­ству­ю­щих поныне, весь­ма обман­чи­ва.

Эта зло­ве­щая види­мость близ­ко­го рас­сто­я­ния, о кото­рой я гово­рю, пона­ча­лу не была столь оче­вид­ной. Уса­див меня на поверх­ность, кото­рая, как я почув­ство­вал, была ско­рее пес­ча­ной, чем каме­ни­стой, мои похи­ти­те­ли обмо­та­ли мне грудь верев­кой, и несколь­ко футов тащи­ли меня воло­ком к како­му-то неров­но­му углуб­ле­нию в зем­ле, и вско­ре опу­сти­ли меня куда-то вниз, обра­ща­ясь со мной доволь­но бес­це­ре­мон­но. Целую веч­ность я сту­кал­ся о камен­ные шеро­хо­ва­тые бока узко­го, высе­чен­но­го в камне колод­ца, пока огром­ная, почти неве­ро­ят­ная глу­би­на не лиши­ла меня воз­мож­но­сти стро­ить какие-либо догад­ки.

Ужас от про­во­ди­мо­го надо мной экс­пе­ри­мен­та все боль­ше охва­ты­вал меня с каж­дой секун­дой, рас­тя­ну­той до веч­но­сти. То, что спуск сквозь эту отвес­ную твер­дую ска­лу мог быть столь бес­ко­неч­ным и не достиг­нуть цен­тра самой пла­не­ты или что любая верев­ка, изго­тов­лен­ная чело­ве­ком, мог­ла быть столь длин­ной, что­бы оку­нуть меня в это дья­воль­ское и, по-види­мо­му, без­дон­ное чре­во пре­ис­под­ней, были рас­суж­де­ни­я­ми настоль­ко неле­пы­ми, что лег­че было усо­мнить­ся в соб­ствен­ных неуме­рен­но-взвол­но­ван­ных чув­ствах, чем пове­рить все­му это­му. Даже сей­час я коле­бал­ся, так как знаю, насколь­ко обман­чи­вым ста­но­вит­ся наше вос­при­я­тие, если нару­ша­ет­ся обыч­ная точ­ка отсче­та. Но я абсо­лют­но убеж­ден, что до сих пор сохра­нял трез­вую голо­ву. По край­ней мере, я не допол­нял свое раз­гу­ляв­ше­е­ся вооб­ра­же­ние кар­ти­на­ми доста­точ­но мерз­ки­ми в сво­ей реаль­но­сти, кото­рые явля­ют­ся пло­дом рас­су­доч­ной иллю­зии, где-то гра­ни­ча­щей с гал­лю­ци­на­ци­ей.

Все это вме­сте взя­тое и было при­чи­ной мое­го пер­во­го неболь­шо­го обмо­ро­ка. Крайне высо­кая ско­рость спус­ка была тяже­лым испы­та­ни­ем и поло­жи­ла нача­ло после­до­вав­ше­му затем ужас­но­му состо­я­нию. Они очень быст­ро опу­сти­ли эту бес­ко­неч­но длин­ную верев­ку, и я силь­но обо­драл­ся о шеро­хо­ва­то­сти сужа­ю­щих­ся к низу стен колод­ца, когда рух­нул на дно. Одеж­да моя изо­рва­лась в кло­чья, я чув­ство­вал, как все тело было покры­то сса­ди­на­ми и кро­во­под­те­ка­ми, вызы­ва­ю­щи­ми мучи­тель­ную боль. Тут же я ощу­тил едва под­да­ю­щу­ю­ся опре­де­ле­нию смесь запа­хов: все­про­ни­ка­ю­щий запах сыро­сти и затх­ло­сти, уди­ви­тель­но непо­хо­жий ни на что из того, что мне при­хо­ди­лось встре­чать до того, и ско­рее напо­ми­на­ю­щий ост­рый аро­мат пря­но­стей и бла­го­во­ний от куре­ний фимиа­ма, что при­да­ва­ло все­му эле­мент насмеш­ки. Затем про­изо­шел стран­ный пере­лом в моей пси­хи­ке. Это было ужас­но, отвра­ти­тель­но и не под­да­ва­лось ника­ко­му опи­са­нию. Меня охва­ти­ло насто­я­щее исступ­ле­ние — сово­куп­ность кош­ма­ра с дья­воль­щи­ной.

Вне­зап­ность его была апо­ка­лип­тич­ной и демо­ни­че­ской — в один момент я погру­жал­ся, испы­ты­вая адские муче­ния, в этот узкий коло­дец-пасть с мил­ли­о­на­ми впи­ва­ю­щих­ся в меня ост­рых зубов; одна­ко в сле­ду­ю­щее мгно­ве­ние я высо­ко парил в уще­льях ада на кры­льях лету­чей мыши, то сво­бод­но пока­чи­ва­ясь в воз­душ­ных пото­ках, то устрем­ля­ясь вниз сквозь милю без­гра­нич­но­го затх­ло­го про­стран­ства, взмы­вая на голо­во­кру­жи­тель­ную высо­ту к без­мер­ным вер­ши­нам осве­жа­ю­ще­го неба, то судо­рож­но оку­на­ясь в заса­сы­ва­ю­щие низи­ны алчу­ще­го, отвра­ти­тель­но­го ваку­у­ма… Сла­ва Богу за мило­сер­дие, что не допу­стил тех цара­па­ю­щих ког­тя­ми фурий созна­ния, кото­рые чуть было не лиши­ли меня дара умствен­ных спо­соб­но­стей, хищ­ни­че­ски тер­зая мою душу! Та пере­дыш­ка, какой бы корот­кой она ни была, дала мне силы и здра­вый ум, что­бы пере­си­лить еще более силь­ные спаз­мы необъ­ят­но­го стра­ха, кото­рые, при­та­ив­шись, ожи­да­ли меня на моем пути наверх.

Я мед­лен­но при­хо­дил в себя после того жут­ко­го поле­та через мрач­ное про­стран­ство. Про­цесс этот был бес­ко­неч­но болез­нен­ным, окра­шен­ным фан­тас­ма­го­ри­че­ски­ми и неве­ро­ят­ны­ми сно­ви­де­ни­я­ми, в кото­рых мое состо­я­ние — я был свя­зан и с кля­пом во рту— нашло необыч­ное вопло­ще­ние.

При­ро­да этих сно­ви­де­ний была для меня совер­шен­но недву­смыс­лен­ной, пока я пере­жи­вал их; потом ста­ла смут­ным пят­ном в моих вос­по­ми­на­ни­ях, а вско­ре и вовсе при­об­ре­ла толь­ко общие очер­та­ния в свя­зи с ужас­ны­ми собы­ти­я­ми — истин­ны­ми или вооб­ра­жа­е­мы­ми — кото­рые затем после­до­ва­ли. Мне при­гре­зи­лось, буд­то меня охва­ти­ла гро­мад­ная, жут­кая лапа: жел­тая, воло­са­тая, с пятью ког­тя­ми. Она вырос­ла отку­да-то из-под зем­ли, что­бы пой­мать и погло­тить меня. Когда я при­хо­дил в себя и хотел вос­про­из­ве­сти изоб­ра­же­ние этой лапы, мне каза­лось, что это сам Еги­пет. Во сне я огля­ды­вал­ся на собы­тия пред­ше­ству­ю­щих недель. Я видел, как мало-пома­лу, тон­ко и ковар­но меня иску­ша­ет и опу­ты­ва­ет сво­и­ми сетя­ми вам­пир-дух из древ­не­ниль­ских закли­на­ний некий дух, кото­рый суще­ство­вал в Егип­те до появ­ле­ния чело­ве­че­ства и будет суще­ство­вать, когда чело­ве­че­ства не ста­нет.

Мне видел­ся ужас­ный и отвра­ти­тель­ный древ­ний мир Егип­та и его вызы­ва­ю­щая суе­вер­ный страх связь с гроб­ни­ца­ми и хра­ма­ми мерт­вых. Мне виде­лись при­зрач­ные про­цес­сии жре­цов с голо­ва­ми быков, собак, кошек и козе­ро­гов; при­зрач­ные про­цес­сии, тянув­ши­е­ся нескон­ча­е­мым пото­ком по под­зем­ным лаби­рин­там и доро­гам вдоль колос­саль­ных про­фи­лей, рядом с кото­ры­ми чело­век выгля­дел мухой. Они пред­ла­га­ли богам, кото­рых невоз­мож­но опи­сать, жерт­вы, кото­рые язык стра­шит­ся назвать. Камен­ные колос­сы шли всю ночь и гна­ли ста­да ухмы­ля­ю­щих­ся сфинк­сов вниз, к бере­гам бес­ко­неч­но тяну­щих­ся сто­я­чих смо­ля­ных рек. А поза­ди все­го это­го я видел невы­ра­зи­мую злоб­ность пер­во­быт­ной некро­ман­тии, чер­ной и амфор­ной, алч­но жаж­ду­щей меня во тьме, что­бы пода­вить мой дух, осме­лив­ший­ся насме­хать­ся над ней, осме­лив­ший­ся всту­пить с ней в состя­за­ние. В моем, еще нахо­дя­щем­ся в полу­за­бы­тьи, созна­нии при­об­ре­ла свои чер­ты некая мания зло­ве­щей нена­ви­сти и пре­сле­до­ва­ния. Пере­до мной пред­ста­ла чер­ная душа Егип­та, избрав­шая и зову­щая меня невнят­ным шепо­том; маня­щая и соблаз­ня­ю­щая, увле­ка­ю­щая ярким блес­ком и чара­ми сара­цин­ской внеш­но­сти, и одно­вре­мен­но тол­ка­ю­щая вниз, в под­зем­ное клад­би­ще, к ужа­сам мерт­вых и тайне фара­он­ско­го серд­ца.

Потом лица в сно­ви­де­ни­ях ста­ли напо­ми­нать чело­ве­че­ские, и я уви­дел сво­е­го про­вод­ни­ка Абду­ла Раи­са в оде­я­нии фара­о­на с полу­улыб­кой Сфинк­са на лице. И я знал, что это лицо было лицом Хефре­на Вели­ко­го, с высе­чен­ным на нем Сфинк­сом, весь­ма напо­ми­на­ю­щим его само­го. Хефре­на, кото­рый постро­ил глав­ный храм с несмет­ным коли­че­ством кори­до­ров, про­ло­жен­ных, по мне­нию архео­ло­гов, в зага­доч­ном пес­ке и неиз­вест­ном камне. И я взи­рал на длин­ную худую и негну­щу­ю­ся руку Хефре­на; длин­ную, худую и негну­щу­ю­ся руку, какую видел у дио­ри­то­вой ста­туи в Каир­ском музее — ста­туи, кото­рую нашли в глав­ном хра­ме — и уди­вил­ся, что не закри­чал, когда уви­дел, что это Абдул Райс… Та рука? Она была отвра­ти­тель­но холод­ной и стис­ки­ва­ла меня; то был холод и тес­но­та сар­ко­фа­га… это сжи­мал меня как в тис­ках, до спазм, сам Еги­пет, кото­рый не мог оста­вать­ся в памя­ти… Это был чер­ный, как без­звезд­ная ночь, Еги­пет-некро­поль… та жел­тая лапа… и такая жут­кая мол­ва о Хефрене… Но тут я начал про­сы­пать­ся — или по край­ней мере пере­хо­дить в иное состо­я­ние, так ска­зать, менее сон­ное, чем было до это­го. Я вспом­нил кулач­ный бой на вер­шине пира­ми­ды, ковар­ных беду­и­нов и их напа­де­ние на меня, мой жут­кий спуск на верев­ке в бес­ко­неч­ные камен­ные глу­би­ны с голо­во­кру­жи­тель­ным рас­ка­чи­ва­ни­ем верев­ки и погру­же­ни­ем в про­хлад­ную пусто­ту опья­ня­ю­щей гни­ло­сти. Я почув­ство­вал, что лежу на сыром камен­ном полу и верев­ки вре­за­лись в меня с такой силой, кото­рую никак нель­зя было осла­бить. Было очень боль­но, и мне пока­за­лось, что я ощу­тил, как сла­бый поток воз­ду­ха ове­ва­ет меня. Мно­го­чис­лен­ные поре­зы и сса­ди­ны, кото­рые я полу­чил во вре­мя паде­ния в коло­дец, невы­но­си­мо ныли. Это ощу­ще­ние уси­ли­ва­лось до жаля­щей, жгу­чей остро­ты, и любо­го, само­го осто­рож­но­го дви­же­ния было доста­точ­но, что все мое тело нача­ло пуль­си­ро­вать от острой и мучи­тель­ной боли. Когда я повер­нул­ся, то почув­ство­вал, как дер­ну­лась натя­ну­тая верев­ка, на кото­рой меня спу­сти­ли сюда, и при­шел к выво­ду, что она все еще дости­га­ла поверх­но­сти. Дер­жа­ли ее до сих пор ара­бы или нет, я не имел ни малей­ше­го поня­тия; я так­же не мог ска­зать, на какой глу­бине нахо­жусь. Но я знал, что меня окру­жа­ет ноч­ная тем­но­та, так как ни один лучик лун­но­го све­та не про­ни­кал сквозь мою повяз­ку на гла­зах. И все же я не настоль­ко дове­рял сво­им чув­ствам, что­бы при­нять в каче­стве дока­за­тель­ства то, что нахо­дил­ся здесь бес­ко­неч­но дол­го, Будучи уве­рен, по край­ней мере, в том, что нахо­жусь на зна­чи­тель­ном уда­ле­нии от поверх­но­сти непо­сред­ствен­но под отвер­сти­ем, я не очень реши­тель­но пред­по­ло­жил, что местом мое­го заклю­че­ния, воз­мож­но, ста­ла под­зем­ная часов­ня древ­не­го фара­о­на Хефре­на — Храм Сфинк­са — может быть, какой-нибудь внут­рен­ний кори­дор, кото­рый мои гиды-про­вод­ни­ки ута­и­ли от меня во вре­мя утрен­не­го посе­ще­ния и из кото­ро­го я мог бы без тру­да убе­жать, най­ди я доро­гу к пере­кры­то­му ходу. Это было бы блуж­да­ние по кори­до­ру, напо­ми­на­ю­ще­му лаби­ринт, но это было бы не слож­нее тех ситу­а­ций, из кото­рых я когда-либо выпу­ты­вал­ся.

Пер­вое, что мне необ­хо­ди­мо было сде­лать, — это осво­бо­дить­ся от пут, кля­па и повяз­ки на гла­зах. Я знал, что это не будет для меня слож­ной зада­чей, так как более тон­кие зна­то­ки, чем эти ара­бы, про­бо­ва­ли испы­тать на мне раз­лич­ные при­е­мы в тече­ние моей дол­гой и раз­но­об­раз­ной карье­ры в каче­стве авто­ра и испол­ни­те­ля трю­ков. Одна­ко успе­ха они нико­гда не доби­ва­лись.

Потом мне при­шла в голо­ву мысль, что ара­бы мог­ли преду­смот­реть такой вари­ант собы­тий и напасть на меня при любом при­зна­ке воз­мож­но­го избав­ле­ния от свя­зы­ва­ю­щих меня вере­вок. Было вполне веро­ят­но, что они дер­жа­ли верев­ку в руках. Конеч­но, при усло­вии, если счи­тать само собой разу­ме­ю­щим­ся тот факт, что я нахо­жусь дей­стви­тель­но в хефре­нов­ском Хра­ме Сфинк­са. Отвес­ное отвер­стие в сво­де, где бы оно ни было скры­то, вряд ли нахо­ди­лось на боль­шом уда­ле­нии от совре­мен­но­го вхо­да око­ло Сфинк­са, если, по прав­де гово­ря, оно вооб­ще не было скры­то от любо­пыт­ных глаз, так как вся пло­щадь, доступ­ная тури­стам, не столь уж вели­ка. Я не заме­тил ниче­го подо­зри­тель­но­го, пока блуж­дал здесь днем, но знал, что вполне мог не раз­гля­деть этот вход сре­ди дрей­фу­ю­щих пес­ков.

Пока я лежал так на камен­ном полу, обду­мы­вая все это, я почти забыл об ужа­сах, кото­рые пере­жил при спус­ке в этот без­дон­ный, похо­жий на пеще­ру коло­дец, о том, как рас­ка­чи­ва­лась верев­ка, на кото­рой я висел, что дове­ло меня впо­след­ствии до состо­я­ния комы. Моя мысль сосре­до­то­чи­лась толь­ко на том, как бы пере­хит­рить ара­бов, и я есте­ствен­но, настро­ил­ся на то, что­бы как мож­но ско­рее осво­бо­дить­ся, при­ло­жив мак­си­мум уси­лий к тому, что­бы не насто­ро­жить сво­их похи­ти­те­лей и не выдать тем самым наме­ре­ние изба­вить­ся от них. Одна­ко при­нять реше­ние гораз­до лег­че, чем осу­ще­ствить его.

Необ­хо­ди­мы несколь­ко пред­ва­ри­тель­ных попы­ток про­яс­нить ситу­а­цию: вряд ли мож­но добить­ся успе­хов без зна­чи­тель­ных уси­лий, а зна­чит и дви­же­ний. И я не уди­вил­ся, когда, после осо­бен­но силь­но­го рыв­ка, верев­ка, свер­ты­ва­ясь спи­ра­лью, ста­ла падать на меня. Оче­вид­но, поду­мал я, беду­и­ны обо всем дога­да­лись и отпу­сти­ли свой конец, ничуть не сомне­ва­ясь в моих заблуж­де­ни­ях отно­си­тель­но дей­стви­тель­но­го вхо­да в храм.

Пер­спек­ти­ва была не из радост­ных — но я бывал и не в таких пере­дел­ках и не сда­вал­ся. Не наме­рен я был отсту­пать и на сей раз. Сей­час мне было необ­хо­ди­мо преж­де все­го осво­бо­дить­ся от оков и поло­жить­ся на свою лов­кость и изво­рот­ли­вость, что­бы уйти из хра­ма целым и невре­ди­мым. Любо­пыт­но заме­тить, насколь­ко без­ого­во­роч­но я пове­рил в то, что нахо­жусь в хра­ме Хефре­на рядом со Сфинк­сом, не слиш­ком глу­бо­ко под зем­лей.

Но вера эта быст­ро пошат­ну­лась. Во мне вновь ожи­ло мое пер­во­на­чаль­ное опа­се­ние о сверхъ­есте­ствен­ной глу­бине и дья­воль­ской тайне в свя­зи с обсто­я­тель­ством, от кото­ро­го я испы­ты­вал еще боль­ший ужас и кото­рое при­об­ре­ло еще боль­шую зна­чи­мость, несмот­ря на мой, каза­лось бы, муд­рый план. Я уже упо­ми­нал о том, что пада­ю­щая верев­ка свер­ты­ва­лась на мне и вокруг меня. Я заме­тил, что она все еще про­дол­жа­ла ска­ты­вать­ся, что было бы невоз­мож­но, будь она обыч­ной дли­ны. Стре­ми­тель­ность ее паде­ния нарас­та­ла лави­но­об­раз­но, и вско­ре она огром­ной кучей лежа­ла на полу, напо­ло­ви­ну зава­лив мое тело уве­ли­чи­ва­ю­щи­ми­ся пет­ля­ми. Вско­ре она пол­но­стью погло­ти­ла меня, я исчез под ее спи­раль­ны­ми вит­ка­ми настоль­ко, что мне труд­но ста­ло дышать.

Мои надеж­ды вновь рух­ну­ли, и я тщет­но пытал­ся изба­вить­ся от ощу­ще­ния безыс­ход­но­сти, неот­вра­ти­мо­сти надви­га­ю­щей­ся беды. Дело не в том, что меня тер­за­ли мыс­ли о том, насколь­ко я мог все это выдер­жать, не толь­ко о том, что жизнь, каза­лась, мед­лен­но поки­да­ла мое тело. Глав­ное заклю­ча­лось в том, что я пони­мал — и слиш­ком хоро­шо, — что озна­ча­ет такая неесте­ствен­ная дли­на верев­ки, и созна­вал, какое рас­сто­я­ние отде­ля­ет меня от поверх­но­сти Зем­ли. В таком слу­чае мой бес­ко­неч­ный спуск и бол­та­ние на верев­ке име­ли место в дей­стви­тель­но­сти, и теперь я дол­жен бес­по­мощ­но лежать в этой ужас­ной дыре почти у цен­тра Зем­ли. Такое под­твер­жде­ние моих пер­во­на­чаль­ных пред­по­ло­же­ний было невы­но­си­мо. Это было слиш­ком.

Бог про­явил ко мне милость — я вто­рой раз впал в забы­тье.

Когда я гово­рю о забы­тье, то не под­ра­зу­ме­ваю отсут­ствие сно­ви­де­ний. Наобо­рот, отклю­че­ние созна­ния озна­ча­ло сно­ви­де­ния столь отвра­ти­тель­ные, что они почти не под­да­ют­ся опи­са­нию. Боже мой!.. Если бы я не читал так мно­го по егип­то­ло­гии преж­де, чем при­е­хать в эту стра­ну, пол­ную тайн и кош­ма­ров! Мой вто­рой обмо­рок вновь заста­вил меня содрог­нуть­ся от ощу­ще­ния того, что я нахо­жусь в этой стране с ее арха­и­че­ски­ми сек­ре­та­ми. По какой-то гнус­ной при­чине мои сно­ви­де­ния обра­ти­лись к древним мифам и пред­став­ле­ни­ям о мерт­вых, о их вре­мен­ном обла­да­нии душой и телом за пре­де­ла­ми этих зага­доч­ных гроб­ниц и скле­пов, ско­рее напо­ми­на­ю­щих жили­ща, чем моги­лы. Я вспом­нил в фор­ме виде­ний осо­бую, тща­тель­но про­ду­ман­ную, кон­струк­цию еги­пет­ских усы­паль­ниц и чрез­вы­чай­но стран­ные и леде­ня­щие кровь гипо­те­зы о пред­на­зна­че­нии этих кон­струк­ций.

Все, о чем эти люди дума­ли — это смерть и загроб­ная жизнь. Они дей­стви­тель­но вери­ли в вос­кре­ше­ние тела, что застав­ля­ло их с без­рас­суд­ной тща­тель­но­стью муми­фи­ци­ро­вать его и сохра­нять жиз­нен­ные орга­ны в сосу­дах око­ло тру­пов. Они вери­ли не толь­ко в вос­кре­ше­ние тела, но и в два дру­гих эле­мен­та: душу, кото­рая, взве­шен­ная и одоб­рен­ная богом Ози­ри­сом, мог­ла быть допу­ще­на на свя­щен­ную зем­лю; и мрач­ную, зло­ве­щую «ка», кото­рая все­ля­ла страх и блуж­да­ла в небе­сах или на зем­ле, тре­буя вре­мя от вре­ме­ни досту­па к сохра­нен­ным остан­кам. Она погло­ща­ла пищу, пре­под­но­си­мую жре­ца­ми и бла­го­че­сти­вы­ми род­ствен­ни­ка­ми в погре­баль­ной часовне, а ино­гда — ходи­ли и такие слу­хи — заби­ра­ла свое тело или его дере­вян­ную копию, кото­рую все­гда раз­ме­ща­ли рядом, и украд­кой выно­си­ла его из гроб­ни­цы с наме­ре­ни­ем, вызы­ва­ю­щим осо­бое отвра­ще­ние.

Тыся­чи лет поко­и­лись эти тела, уло­жен­ные в сар­ко­фа­ги, гля­дя остек­ле­нев­ши­ми гла­за­ми, ожи­дая посе­ще­ния «ка», ожи­дая того суд­но­го дня, когда Ози­рис воз­вра­тит на преж­нее место «ка» и душу и пове­дет даль­ше леги­о­ны око­че­нев­ших мерт­ве­цов из домов веч­но­го сна, нахо­дя­щих­ся глу­бо­ко под зем­лей. Это долж­но было быть чудо вто­ро­го рож­де­ния — но не все души к это­му допус­ка­лись. Неко­то­рые гроб­ни­цы счи­та­лись осквер­нен­ны­ми, в чем сле­до­ва­ло усмат­ри­вать либо неле­пые ошиб­ки, либо зло­дей­ски обду­ман­ные нару­ше­ния пра­вил погре­баль­но­го обря­да. Даже в наши дни ара­бы шепо­том гово­рят о неосвя­щен­ных сбо­ри­щах и отвра­ти­тель­ных куль­тах и служ­бах, тво­ри­мых в забы­тых гроб­ни­цах и посе­ща­е­мых лета­ю­щи­ми неви­ди­мы­ми «ка» и лишен­ны­ми душ муми­я­ми.

Воз­мож­но, самы­ми страш­ны­ми леген­да­ми, от кото­рых кровь сты­нет в жилах, явля­ют­ся те, что рас­ска­зы­ва­ют нам о резуль­та­те пороч­ных склон­но­стей и извра­ще­ний раз­ла­га­ю­ще­го­ся духо­вен­ства той эпо­хи сме­шан­ных мумий — искус­ствен­ных соеди­не­ни­ях чело­ве­че­ских туло­вищ и конеч­но­стей с голо­ва­ми живот­ных в под­ра­жа­ние древним богам. Во все пери­о­ды исто­рии свя­щен­ных живот­ных муми­фи­ци­ро­ва­ли, что­бы освя­щен­ные быки, кош­ки, иби­сы, кро­ко­ди­лы и им подоб­ные мог­ли вер­нуть­ся, когда насту­пит вре­мя, в еще боль­шем вели­ко­ле­пии. Но толь­ко во вре­ме­на упад­ка Егип­та соеди­ня­ли в одной мумии чело­ве­ка и живот­но­го толь­ко во вре­ме­на упад­ка, когда не до кон­ца была поня­та сущ­ность «ка» и души.

Что слу­чи­лось с теми сме­шан­ны­ми муми­я­ми, об этом не гово­рит­ся — по край­ней мере, совер­шен­но точ­но извест­но, что ни одно­му егип­то­ло­гу их не уда­лось обна­ру­жить. То, что рас­ска­зы­ва­ют ара­бы, слиш­ком неле­по, на это нель­зя пола­гать­ся. Они даже наме­ка­ют на то, что царь Хефрен — тот, что воз­двиг Сфинк­са, Вто­рую пира­ми­ду и глав­ный храм — живет глу­бо­ко под зем­лей. Он всту­пил в брак с цари­цей-вам­пи­ром Нито­крис и пра­вит муми­я­ми, не похо­жи­ми ни на чело­ве­ка, ни на живот­ное.

Имен­но они — Хефрен со сво­ей супру­гой и их стран­ны­ми пол­чи­ща­ми умер­ших гибри­дов — яви­лись мне в виде­ни­ях, кото­рые посте­пен­но сгла­ди­лись в памя­ти. Но самое ужас­ное из них было свя­за­но с вопро­сом, кото­рый я задал себе вче­ра, гля­дя на высе­чен­ную из кам­ня вели­кую загад­ку пусты­ни и инте­ре­су­ясь, на какой глу­бине может тай­но соеди­нять­ся с ней храм, рас­по­ло­жен­ный непо­да­ле­ку. Тот вопрос, столь невин­ный и при­чуд­ли­вый тогда, при­об­рел в моем сне неисто­вое и исте­ри­че­ское безу­мие… какую же колос­саль­ную и вызы­ва­ю­щую отвра­ще­ние ненор­маль­ность пер­во­на­чаль­но пред­став­лял собой Сфинкс? Мое вто­рое про­буж­де­ние — если это было про­буж­де­ние — это вос­по­ми­на­ние о совер­шен­ней­шей мер­зо­сти, кото­рая ни с чем в моей жиз­ни не может срав­нить­ся, кро­ме одно­го слу­чая, про­ис­шед­ше­го гораз­до поз­же. А надо ска­зать, что жизнь моя была пол­на при­клю­че­ний, кото­рых хва­ти­ло бы на мно­гих. Помни­те, я поте­рял созна­ние, зава­лен­ный лави­ной пада­ю­щей на меня верев­ки, бес­ко­неч­ность кото­рой вскры­ла ту ката­стро­фи­че­скую глу­би­ну, на кото­рой я нахо­дил­ся. Теперь, когда вос­при­я­тие вер­ну­лось ко мне, я уже не чув­ство­вал на себе ее гру­за и, пораз­мыс­лив, понял, что, хотя я до сих пор свя­зан, с кля­пом во рту и повяз­кой на гла­зах, какая-то сила сбро­си­ла с меня пря­мо-таки уду­ша­ю­щие пень­ко­вые коль­ца, чуть было не погу­бив­шие меня.

Зна­че­ние про­ис­шед­ше­го мед­лен­но дохо­ди­ло до мое­го созна­ния. Несмот­ря на это, я бы вновь впал в забы­тье, если бы к это­му вре­ме­ни я не достиг тако­го состо­я­ния эмо­ци­о­наль­ной депрес­сии, когда ника­кие новые стра­хи не мог­ли ниче­го доба­вить. Я был наедине… с чем? Преж­де чем я мог начать тер­зать себя новы­ми раз­мыш­ле­ни­я­ми или сде­лать еще одну попыт­ку осво­бо­дить­ся от верев­ки, еще одно обсто­я­тель­ство ста­ло оче­вид­ным. Мое тело было истер­за­но болью, и каза­лось, буд­то я весь покрыт тол­стым сло­ем запек­шей­ся кро­ви от мно­го­чис­лен­ных поре­зов и сса­дин. Грудь моя вся горе­ла, буд­то какой-то гро­мад­ный злой ибис дол­бил ее клю­вом. Несо­мнен­но, сила, сбро­сив­шая с меня верев­ку, была враж­деб­ной и нача­ла тер­зать все мои раны. Тем не менее, мои ощу­ще­ния были как раз обрат­ны­ми тому, что мож­но было ожи­дать. Вме­сто того, что бы погру­зить­ся в ад отча­я­ния, я почув­ство­вал побуж­де­ние к новым дей­стви­ям, так как теперь понял, что злые силы были явле­ни­ем физи­че­ски реаль­ным, явле­ни­ем, с кото­рым муже­ствен­ный чело­век мог встре­тить­ся на рав­ных.

Под воз­дей­стви­ем этой мыс­ли я с уси­ли­ем потя­нул стя­ги­ва­ю­щие меня узлы и исполь­зо­вал все свое мастер­ство, накоп­лен­ное с года­ми, что­бы осво­бо­дить­ся, как я неод­но­крат­но про­де­лы­вал при све­те рам­пы и под апло­дис­мен­ты зри­те­лей. Зна­ко­мые ощу­ще­ния нача­ли овла­де­вать мной, и теперь, когда исчез­ла длин­ная верев­ка, во мне вновь появи­лась вера в то, что пере­жи­тые ужа­сы были все­го лишь гал­лю­ци­на­ци­ей, что нико­гда не было это­го жут­ко­го без­дон­но­го колод­ца с бес­ко­неч­ной верев­кой. В кон­це кон­цов, дей­стви­тель­но ли я нахо­дил­ся в хра­ме Хефре­на око­ло Сфинк­са? Заби­ра­лись ли сюда эти под­лые ара­бы, что­бы мучить меня, пока я лежал здесь бес­по­мощ­ный? В любом слу­чае я дол­жен осво­бо­дить­ся. Надо раз­вя­зать узлы, выта­щить кляп, снять с глаз повяз­ку, что­бы пой­мать хоть лучик све­та, про­са­чи­ва­ю­щий­ся из какой-нибудь щели! И тогда я дей­стви­тель­но буду счаст­лив сра­зить­ся со злы­ми, ковар­ны­ми вра­га­ми!

Как дол­го я осво­бож­дал­ся от узлов и вере­вок, я не знаю. Долж­но быть, все это заня­ло боль­ше вре­ме­ни, чем во вре­мя пред­став­ле­ния, так как я был ранен, изму­чен, обес­си­лен испы­та­ни­я­ми, через кото­рые про­шел. Когда в кон­це кон­цов это мне уда­лось, я глу­бо­ко вдох­нул про­хлад­ный, сырой, насы­щен­ный вред­ны­ми испа­ре­ни­я­ми воз­дух, еще более ужас­ный теперь, когда я был без кля­па и повяз­ки на гла­зах. Я почув­ство­вал такую уста­лость, что не мог поше­ве­лить паль­цем. Так я лежал какое-то вре­мя, пыта­ясь вытя­нуть свое скрю­чен­ное тело и напря­гая гла­за в попыт­ке хоть мель­ком уви­деть луч све­та и таким обра­зом опре­де­лить свое место­на­хож­де­ние.

Посте­пен­но мои силы и подвиж­ность вер­ну­лись ко мне, но гла­за по-преж­не­му ниче­го не виде­ли. Когда я, поша­ты­ва­ясь, под­нял­ся на ноги, то начал огля­ды­вать­ся по сто­ро­нам, но повсю­ду наты­кал­ся на такую тьму, хоть выко­ли глаз, буд­то я все еще был в повяз­ке Я попы­тал­ся опе­реть­ся на ноги, покры­тые кро­ва­вой кор­кой под изо­дран­ны­ми в кло­чья брю­ка­ми. Ока­за­лось, что я могу ходить. Одна­ко я не мог решить, в каком направ­ле­нии дви­гать­ся.

Оче­вид­но, я не дол­жен был идти наугад, что­бы не уда­лить­ся от вхо­да, кото­рый мне пред­сто­я­ло най­ти. Поэто­му я оста­но­вил­ся, что­бы опре­де­лить направ­ле­ние холод­но­го и зло­вон­но­го, с запа­хом оки­си натрия, воз­душ­но­го пото­ка, кото­рый посто­ян­но на себе ощу­щал. При­няв место его источ­ни­ка за воз­мож­ный вход в про­пасть, я при­ло­жил все уси­лия, что­бы дер­жать­ся это­го ори­ен­ти­ра и после­до­ва­тель­но дви­гать­ся в одном направ­ле­нии.

У меня были с собой спич­ки и даже малень­кий элек­три­че­ский фона­рик, но, конеч­но, кар­ма­ны моей изо­дран­ной одеж­ды были зара­нее осво­бож­де­ны от «лиш­них» пред­ме­тов. По мере того, как я осто­рож­но про­дви­гал­ся в тем­но­те, сквоз­няк ста­но­вил­ся все силь­нее к непри­ят­нее, пока, нако­нец, я не опре­де­лил, что это было не более, чем ощу­ще­ние пото­ка зло­вон­ных испа­ре­ний, выхо­дя­щих нару­жу из неко­е­го отвер­стия, буд­то обла­ко с джи­ном из сосу­да рыба­ка в восточ­ной сказ­ке. Восток… Еги­пет… истин­но, это мрач­ная колы­бель циви­ли­за­ции все­гда была источ­ни­ком неска­зан­ных ужа­сов и чудес!

Чем боль­ше я раз­мыш­лял над при­ро­дой это­го дви­же­ния воз­ду­ха в пеще­ре, тем силь­нее ста­но­ви­лось мое бес­по­кой­ство. Несмот­ря на оду­ря­ю­щий запах, я искал его источ­ник, как, по край­ней мере, допол­ни­тель­ный ключ к выхо­ду во внеш­ний мир. Теперь я ясно уви­дел, что это отвра­ти­тель­ное исча­дие не мог­ло иметь какой бы то ни было при­ме­си или свя­зи с чистым воз­ду­хом Ливий­ской пусты­ни. По суще­ству, это было нечто, извер­га­ю­ще­е­ся из зло­ве­щих пещер, рас­по­ло­жен­ных еще ниже. В таком слу­чае, я шел в невер­ном направ­ле­нии!

Пораз­мыс­лив немно­го, я решил не воз­вра­щать­ся. Если бы я пошел в дру­гую сто­ро­ну, я поте­рял бы этот ори­ен­тир, так как шеро­хо­ва­тый камен­ный пол был лишен каких-либо отли­чи­тель­ных кон­фи­гу­ра­ций или отме­тин.

Одна­ко, если бы я пошел навстре­чу это­му пото­ку воз­ду­ха, я бы, без сомне­ния, при­шел к како­му-нибудь отвер­стию, от кото­ро­го смог бы напра­вить­ся вдоль стен к про­ти­во­по­лож­ной сто­роне это­го гигант­ско­го под­зе­ме­лья. Я пони­мал, что мои ожи­да­ния мог­ли не оправ­дать­ся. До меня дошло, что поме­ще­ние, в кото­ром я нахо­жусь, явля­ет­ся частью глав­но­го хра­ма Хефре­на, неиз­вест­но­го тури­стам. У меня мельк­ну­ла мысль, что о суще­ство­ва­нии имен­но это­го места могут не знать даже архео­ло­ги. Про­сто на него слу­чай­но наткну­лись излишне любо­пыт­ные и зло­вред­ные ара­бы, лишив­шие меня сво­бо­ды. Если это дей­стви­тель­но так, есть ли отсю­да какой- нибудь выход в извест­ные уже части хра­ма или на поверх­ность?

Было ли у меня вооб­ще какое-либо дока­за­тель­ство того, что я нахо­жусь в глав­ном хра­ме? На мгно­ве­ние все самые неле­пые пред­по­ло­же­ния обру­ши­лись на меня лави­ной. Все пере­жи­тые недав­но яркие впе­чат­ле­ния сме­ша­лись у меня в голо­ве — жут­кое паде­ние на верев­ке, пре­бы­ва­ние во взве­шен­ном состо­я­нии, раны, виде­ния, кото­рые и в самом деле были виде­ни­я­ми. Неуже­ли насту­пил конец моей жиз­ни? Может быть, и прав­да. Но, может, сле­до­ва­ло бы бла­го­да­рить бога, если и это и в самом деле конец? Я не мог отве­тить ни на один из сво­их вопро­сов, а про­сто про­дол­жал дви­же­ние, пока Судь­ба вновь не вер­ну­ла меня в состо­я­ние забы­тья.

На сей раз ее было ника­ких виде­ний, так как вне­зап­ность слу­чив­ше­го­ся лиши­ла меня воз­мож­но­сти мыс­лить и созна­тель­но и под­со­зна­тель­но. Неожи­дан­но я почув­ство­вал, как ноги у меня ста­ли под­ка­ши­вать­ся в том месте, где сквоз­няк был настоль­ко силь­ным, что потре­бо­вал от меня допол­ни­тель­ных физи­че­ских уси­лий. Я рух­нул голо­вой впе­ред, ска­тив­шись по гро­мад­ной камен­ной лест­ни­це в без­дну мер­зост­ных испа­ре­ний.

То, что я вновь дышу, так это бла­го­да­ря жиз­не­стой­ко­сти мое­го здо­ро­во­го и креп­ко­го орга­низ­ма. Мыс­лен­но я часто воз­вра­ща­юсь к той ночи. Вос­по­ми­на­ния мои о тех воз­об­нов­ля­ю­щих­ся обмо­ро­ках окра­ше­ны нале­том юмо­ра. Обмо­роч­ные состо­я­ния, после­до­ва­тель­ность кото­рых напо­ми­на­ла мне ни о чем дру­гом, как о наив­ных филь­мах-мело­дра­мах, попу­ляр­ных в то вре­мя.

Конеч­но, вполне воз­мож­но, что они были мни­мы­ми и что под­зем­ные кош­ма­ры были толь­ко виде­ни­я­ми во вре­мя дли­тель­но­го пре­бы­ва­ния в кома­тоз­ном состо­я­нии, начав­шем­ся с шока от спус­ка в ту про­пасть и бла­го­по­луч­но закон­чив­шим­ся под вли­я­ни­ем целеб­но­го баль­за­ма све­же­го воз­ду­ха и вос­хо­дя­ще­го солн­ца. Я встре­тил день, рас­про­стер­тый на пес­ке Гизы перед ухмы­ля­ю­щим­ся, поро­зо­вев­шим от рас­свет­но­го солн­ца Вели­ким Сфинк­сом, Я пред­по­чи­таю верить в такое объ­яс­не­ние. Сле­до­ва­тель­но, я был рад, когда в поли­ции мне ска­за­ли, что вход в глав­ный храм Хефре­на был най­ден откры­тым и что под­хо­дя­щих раз­ме­ров щель дей­стви­тель­но суще­ству­ет в одном углу все еще скры­той под зем­лей части построй­ки. Я так­же был рад, когда док­то­ра объ­яви­ли, что, по их пред­по­ло­же­ни­ям, мои раны мож­но объ­яс­нить вне­зап­ным напа­де­ни­ем и захва­том, натя­ги­ва­ни­ем повяз­ки на гла­за, рез­ким спус­ком, попыт­кой осво­бо­дить­ся от пут, паде­ни­ем с высо­ты, мучи­тель­но мед­лен­ны­ми поис­ка­ми выхо­да на волю, дру­ги­ми пере­жи­ва­ни­я­ми… очень успо­ка­и­ва­ю­щий диа­гноз. Тем не менее, я знаю, что не все так про­сто, как может пока­зать­ся. То низ­вер­же­ние в без­дну слиш­ком живо в моей памя­ти, что­бы отри­цать его. Стран­но еще то, что никто не смог най­ти чело­ве­ка, соот­вет­ству­ю­ще­го опи­са­ни­ям мое­го про­вод­ни­ка. Абду­ла Рай­са эль Дрог­ма­на — про­вод­ни­ка с загроб­ным голо­сом, кото­рый так похож на фара­о­на Хефре­на.

Я откло­нил­ся от сво­е­го рас­ска­за — воз­мож­но, в тщет­ной попыт­ке избе­жать опи­са­ния послед­не­го при­клю­че­ния. Того при­клю­че­ния, что, в отли­чие от дру­гих, несо­мнен­но, объ­яс­ня­ет­ся гал­лю­ци­на­ци­ей. Но я обе­щал рас­ска­зать о нем, а обе­ща­ний я не нару­шаю.

Когда я при­шел в себя — или это толь­ко каза­лось — после того паде­ния с камен­ной лест­ни­цы, я все так же был один и в тем­но­те, как и преж­де. Раз­но­си­мое по все­му под­зе­ме­лью уду­ша­ю­щее зло­во­ние, и без того отвра­ти­тель­ное, ста­ло теперь совсем непе­ре­но­си­мым; но я уже несколь­ко при­вык к нему и выдер­жи­вал его сто­и­че­ски. Все еще нахо­дясь в полу­бес­со­зна­тель­ном состо­я­нии, я начал отпол­зать с того места, отку­да оно нес­лось, и сво­и­ми обо­дран­ны­ми и кро­во­то­ча­щи­ми рука­ми нащу­пал гро­мад­ные пли­ты неве­ро­ят­но огром­ной моще­ной доро­ги. В какой-то момент я стук­нул­ся голо­вой о твер­дый пред­мет. Когда я потро­гал его ладо­нью, то понял, что это осно­ва­ние колон­ны, колон­ны неве­ро­ят­ных раз­ме­ров — поверх­ность кото­рый была покры­та гигант­ски­ми высе­чен­ны­ми иеро­гли­фа­ми, весь­ма ощу­ти­мы­ми при при­кос­но­ве­нии.

Про­дол­жая полз­ти, я наты­кал­ся на дру­гие колон­ны тако­го же раз­ме­ра, отсто­я­щие друг от дру­га на неопре­де­лен­ном рас­сто­я­нии. Вдруг я оста­но­вил­ся, поняв, что мое вни­ма­ние при­влек­ло нечто, что, долж­но быть, дей­ство­ва­ло на меня задол­го до того, как к это­му под­клю­чи­лось созна­ние. Отку­да-то из глу­бо­кой про­па­сти, пря­мо из недр зем­ли доно­си­лись зву­ки, мер­ные и ясные, не похо­жие ни на что из того, что мне при­хо­ди­лось слы­шать преж­де. То, что они были совсем древни­ми и несо­мнен­но риту­аль­ны­ми, я почув­ство­вал почти инту­и­тив­но; мои позна­ния в егип­то­ло­гии поз­во­ли­ли мне пред­по­ло­жить, что это были флей­та, сам­бу­ка и там­бу­рин. В их риту­аль­ном жуж­жа­нии, гуде­нии, гро­хо­те и бие­нии я почув­ство­вал неопи­су­е­мый ужас — ужас, никак не свя­зан­ный с лич­ным стра­хом, но ско­рее напо­ми­на­ю­щий реаль­но суще­ству­ю­щее состра­да­ние к нашей пла­не­те за то, что в ее пота­ен­ных нед­рах суще­ству­ет такое омер­зе­ние, кото­рое скры­ва­лось за этой како­фо­ни­ей. Зву­ки раз­но­си­лись во всей сво­ей пол­но­те, и я понял, что они при­бли­жа­ют­ся. И тут — да объ­еди­нят­ся боги всех пан­тео­нов мира, что­бы убе­речь мои уши от подоб­но­го — я услы­шал сла­бую и отда­лен­ную тяже­лую поступь мар­ши­ру­ю­щих существ.

Отвра­ти­тель­но было то, что звук их шагов, столь несхо­жий, имел такой совер­шен­ный ритм. Долж­но быть, за мар­шем этих чудо­вищ, оби­та­ю­щих в глу­би­нах Зем­ли, скры­ва­лась сла­жен­ность и сно­ров­ка тыся­че­лет­ней дав­но­сти… потрес­ки­ва­ние, пощел­ки­ва­ние, выша­ги­ва­ние, гро­мы­ха­ние, гро­хо­та­ние, пол­за­ние… и все это под вызы­ва­ю­щие отвра­ще­ние дис­со­нан­сы насме­ха­ю­щих­ся и глу­мя­щих­ся инстру­мен­тов. А затем — изба­ви мою память, Гос­по­ди, от тех араб­ских легенд! — мумии без души… место встре­чи блуж­да­ю­щих «ка»… пол­чи­ща про­кля­тых дья­во­лом фара­о­нов-мерт­ве­цов соро­ка сто­ле­тий… «сме­шан­ные мумии» шли, про­кла­ды­вая путь сквозь самые отда­лен­ные оник­со­вые пусто­ты вла­де­ний фара­о­на Хефре­на и его цари­цы- вам­пи­ра Нито­крис…

Тяже­лая про­цес­сия при­бли­жа­лась — Боже, спа­си меня от зву­ка тех ног и лап, копыт, поду­ше­чек и ког­тей, когда все это нача­лось про­яв­лять­ся в подроб­но­стях! Вдоль без­гра­нич­но­го про­стран­ства, лишен­ной солн­ца моще­ной доро­ги на зло­ве­щем вет­ру вспы­хи­вал и гас про­блеск све­та, и я спря­тал­ся за огром­ной окруж­но­стью гигант­ской колон­ны от того ужа­са, кото­рый шество­вал пря­мо на меня мил­ли­о­на­ми ног через гро­мад­ные наплы­вы нече­ло­ве­че­ско­го стра­ха и тре­пе­та перед древ­но­стью. Вспыш­ки све­та уча­сти­лись, топот и дис­со­нанс­ные зву­ча­ния нарас­та­ли до про­тив­но­го быст­ро. При дро­жа­щем оран­же­вом све­те чуть впе­ре­ди я уви­дел дей­ство, вызвав­шее во мне такой бла­го­го­вей­ней­ший и без­жа­лост­ный страх, что я рас­крыл рот от непод­дель­но­го удив­ле­ния, пода­вив­ше­го собой и мой испуг и отвра­ще­ние. Осно­ва­ние колонн, сере­ди­ны кото­рых были вне пре­де­лов види­мо­сти чело­ве­че­ско­го гла­за… толь­ко одни осно­ва­ния уже под­чер­ки­ва­ли такие колос­саль­ные раз­ме­ры, перед кото­ры­ми Эйфе­ле­ва баш­ня выгля­де­ла незна­чи­тель­ным соору­же­ни­ем… иеро­гли­фы, начер­тан­ные неправ­до­по­доб­но искус­ной рукой в пеще­рах, где днев­ной свет может быть раз­ве что дале­кой и кра­си­вой леген­дой.

Я не буду смот­реть на этих мар­ши­ру­ю­щих чудо­вищ. Дове­ден­ный до отча­я­ния, я решил­ся на это, когда услы­шал поскри­пы­ва­ние суста­вов и тяже­лое азо­ти­стое дыха­ние, заглу­ша­ю­щее порой мерт­вую музы­ку и поступь мерт­вых.

Сла­ва Богу, что они не гово­ри­ли… Но Боже мой! Мяту­щий­ся свет их факе­лов начал отбра­сы­вать тени на поверх­ность гро­мад­ных колонн. У гип­по­по­та­мов не долж­но быть чело­ве­че­ских рук, они не могут дер­жать факе­лов… у людей не долж­но быть кро­ко­ди­ло­вых голов…

Я попы­тал­ся отвер­нуть­ся, но тени, зву­ки и зло­во­ние запол­ня­ли все вокруг. Потом я вспом­нил — когда я был маль­чи­ком и по ночам меня мучи­ли кош­ма­ры, то я начи­нал повто­рять: «Это сон! Это сон!» Это ред­ко при­но­си­ло облег­че­ние. Тогда я закры­вал гла­за и молил­ся… по край­ней мере, мне кажет­ся, что молил­ся, ибо что еще мож­но было в моем поло­же­нии пред­при­нять. Хоте­лось бы мне знать, уви­жу ли я когда-нибудь свет божий. Если бы мож­но было раз­гля­деть это место, если бы мож­но было запом­нить его как-то ина­че, не свя­зы­вая с вет­ром, несу­щим запах раз­ло­же­ний, с бес­ко­неч­ны­ми, ухо­дя­щи­ми вверх колон­на­ми и при­чуд­ли­вы­ми теня­ми. Потрес­ки­ва­ю­щее пла­мя факе­лов ярко осве­ща­ло все вокруг, и если бы это чер­то­во место было совсем без стен, я не смог бы раз­гля­деть его пре­де­лы или какой-нибудь ори­ен­тир. Но мне вновь при­шлось закрыть гла­за, когда я уви­дел, как мно­го этих существ здесь собра­лось. И тут мой взгляд упал на нечто, выша­ги­ва­ю­щее тор­же­ствен­но — на суще­ство без верх­ней поло­ви­ны туло­ви­ща.

Дья­воль­ски завы­ва­ю­щее труп­ное буль­ка­ние, напо­ми­на­ю­щее пред­смерт­ный хрип, нару­ши­ло саму атмо­сфе­ру — это всту­пил раз­но­го­ло­сый хор, состо­я­щий из омер­зи­тель­но­го леги­о­на гибрид­ных бого­хульств. Перед мои­ми гла­за­ми, упря­мо не под­чи­няв­ши­ми­ся мне и оста­вав­ши­ми­ся откры­ты­ми, пред­ста­ла такая кар­ти­на, кото­рую ни одно чело­ве­че­ское созна­ние не осме­лит­ся себе вооб­ра­зить без пани­ки и физи­че­ско­го изне­мо­же­ния. Чудо­ви­ща тор­же­ствен­но шество­ва­ли шерен­га­ми в одном направ­ле­нии — в направ­ле­нии зло­вон­но­го пото­ка воз­ду­ха. При све­те факе­лов мож­но было рас­смот­реть их скло­нен­ные голо­вы. Во вся­ком слу­чае, у тех, кто их имел. Они моли­лись перед огром­ным чер­ным отвер­сти­ем, изры­га­ю­щим зло­во­ние. Оно так высо­ко под­ни­ма­лось вверх, что его пре­де­ла не было вид­но, и, насколь­ко я мог понять, рас­по­ла­га­лось под пря­мы­ми угла­ми вбли­зи двух гигант­ских лест­ниц, кон­цы кото­рых оста­ва­лись дале­ко в тени. Без сомне­ния, с одной из них я и упал вниз голо­вой.

Раз­ме­ры это­го отвер­стия пол­но­стью соот­вет­ство­ва­ли колон­нам — обыч­ный дом бы зате­рял­ся в нем. Любое сред­ней вели­чи­ны зда­ние сво­бод­но раз­ме­сти­лось бы здесь. Оно было настоль­ко огром­ным, что рас­смот­реть его пре­де­лы мож­но было, лишь пово­ра­чи­вая голо­ву… такое огром­ное, такое омер­зи­тель­ное чер­ное и с таки­ми чудо­вищ­ны­ми «аро­ма­та­ми»… Пря­мо перед этой зия­ю­щей «две­рью Поли­фе­ма» суще­ства бро­са­ли какие-то пред­ме­ты оче­вид­но, пожерт­во­ва­ния или риту­аль­ные под­но­ше­ния и дары, если судить по их жестам. Хефрен был их пред­во­ди­те­лем. Ухмы­ля­ю­щий­ся фара­он Хефрен или про­вод­ник Абдул Райс, увен­чан­ный золо­той коро­ной, рас­тя­ги­вал речи­та­ти­вом бес­ко­неч­ный дог­мат сво­им загроб­ным голо­сом мерт­ве­ца. Рядом с ним опу­сти­лась на коле­ни пре­крас­ная цари­ца Нито­крис, кото­рую я на мгно­ве­ние уви­дел в про­филь, заме­тив, что пра­вая сто­ро­на ее лица была изъ­еде­на кры­са­ми или дру­ги­ми вам­пи­ра­ми. Я вновь закрыл гла­за, когда уви­дел, что они бро­са­ли в каче­стве под­но­ше­ний зло­вон­но­му отвер­стию или, воз­мож­но, его боже­ству.

Мне при­шла в голо­ву мысль, что, судя по тому усер­дию, с кото­рым они участ­во­ва­ли в бого­слу­же­нии, скры­тое боже­ство, оче­вид­но, было могу­ще­ствен­ным. Был ли это Ози­рис или Изи­да, Гор или Ану­бис, а воз­мож­но, неиз­вест­ный Бог Мерт­вых, еще более важ­ный и вели­кий? Суще­ству­ет леген­да, что в древ­но­сти воз­дви­га­ли вну­ша­ю­щие ужас и тре­пет алта­ри и изва­я­ния Неиз­вест­но­му преж­де, чем уста­но­вил­ся культ извест­ным богам…

Теперь, когда пере­жи­тые труд­но­сти настоль­ко зака­ли­ли меня, и я мог наблю­дать за вос­тор­жен­ным покло­не­ни­ем сво­е­му боже­ству этих безы­мян­ных существ, у меня про­мельк­ну­ла мысль о побе­ге. Зал был туск­ло осве­щен, и колон­ны оста­ва­лись в густой тени. Так как все эти суще­ства были погло­ще­ны изъ­яв­ле­ни­ем сво­е­го вос­тор­га, я вполне мог неза­мет­но про­брать­ся к отда­лен­но­му кон­цу одной из лест­ниц и неза­мет­но про­скольз­нуть по ней, поло­жив­шись на Судь­бу и свою лов­кость. Я не знал, где нахо­дил­ся, и не заду­мы­вал­ся над этим все­рьез, но на какое-то мгно­ве­ние мне пока­за­лось забав­ным, что я и в самом деле помыш­ляю побег из того, что, насколь­ко я пони­мал, было сно­ви­де­ни­ем. Нахо­дил­ся ли я в каком-то скры­том, неиз­вест­ном ранее цар­стве глав­но­го хра­ма Хефре­на — того само­го, кото­рый поко­ле­ние за поко­ле­ни­ем упор­но име­ну­ют Хра­мом Сфинк­са? Я не мог стро­ить догад­ки, но решил под­нять­ся из этой тьмы и вер­нуть­ся к жиз­ни, если толь­ко созна­ние и силы вновь не оста­вят меня.

Рас­пла­став­шись на живо­те, я пред­при­нял опас­ный маневр к осно­ва­нию лест­ни­цы, нахо­дя­щей­ся сле­ва от меня, так как она пока­за­лась мне более доступ­ной. Я не в состо­я­нии опи­сать все обсто­я­тель­ства и ощу­ще­ния, кото­рые мне дове­лось пере­жить во вре­мя мед­лен­но­го про­дви­же­ния к цели. Но если заду­мать­ся над этим, то без тру­да мож­но пред­ста­вить, что я испы­тал, что­бы остать­ся неза­ме­чен­ным при све­те ярких факе­лов.

Как я уже гово­рил, осно­ва­ние лест­ни­цы, обне­сен­ной пери­ла­ми, нахо­ди­лось в тени, и это обсто­я­тель­ство долж­но было облег­чить мою зада­чу — под­нять­ся, не сги­ба­ясь, на голо­во­кру­жи­тель­ной высо­ты пло­щад­ку над гигант­ским отвер­сти­ем. Мне оста­ва­лось пре­одо­леть совсем немно­го. Я нахо­дил­ся доволь­но дале­ко от мерз­кой тол­пы. Тем не менее, кровь сты­ла от все­го это­го неопи­су­е­мо­го зре­ли­ща.

Нако­нец мне уда­лось добрать­ся до сту­пе­нек, и я начал взби­рать­ся по ним, дер­жась побли­же к стене, на кото­рой я заме­тил укра­ше­ния и орна­мен­ты само­го отвра­ти­тель­но­го вида. Я наде­ял­ся остать­ся неза­ме­чен­ным, так как все вни­ма­ние тол­пы исступ­лен­но моля­щих­ся чудо­вищ было заня­то изры­га­ю­щим зло­во­ние отвер­сти­ем и теми нече­сти­вы­ми пред­ме­та­ми, кото­рые были набро­са­ны на моще­ную доро­гу перед ним.

Лест­ни­ца была гигант­ской и кру­той, выде­лан­ной из огром­ных пор­фир­ных плит, буд­то рас­счи­тан­ной для вели­ка­на.

Каза­лось, ей не будет кон­ца. Боязнь ока­зать­ся обна­ру­жен­ным и боль от ран, вновь воз­об­но­вив­ша­я­ся при дви­же­нии, все это, вме­сте взя­тое, застав­ля­ет меня испы­ты­вать силь­ные муче­ния, как толь­ко я вспом­ню об этом.

Добрав­шись до пло­щад­ки, я тут же наме­ре­вал­ся взби­рать­ся наверх по лест­ни­це, куда бы она ни вела, не оста­нав­ли­ва­ясь, что­бы бро­сить про­щаль­ный взгляд на эту омер­зи­тель­ную мерт­ве­чи­ну, сто­яв­шую коле­но­пре­кло­нен­но перед сво­им чер­ным алта­рем на семь­де­сят или восемь­де­сят футов ниже меня.

Одна­ко вне­зап­но гря­нув­ший гро­мо­по­доб­ный хор буль­ка­ю­щих и хри­пя­щих зву­ков мерт­ве­цов — гря­нув­ший еще до того, как я взо­брал­ся на пло­щад­ку, и озна­ча­ю­щий, судя по риту­аль­но­му рит­му, что я не был обна­ру­жен, заста­вил меня оста­но­вить­ся. Я осто­рож­но подо­шел к краю лест­ни­цы и загля­нул через пери­ла.

Вни­зу все при­вет­ство­ва­ли кого-то, кто вре­мя от вре­ме­ни пока­зы­вал­ся из мерз­ко­го отвер­стия, что­бы схва­тить дья­воль­ские под­но­ше­ния, пред­на­зна­чен­ные для него. Это было суще­ство с доволь­но мас­сив­ным туло­ви­щем, даже с этой высо­ты, с какой я его наблю­дал, жел­то­ва­то­го цве­та, воло­са­тое, с нерв­ны­ми дви­же­ни­я­ми. Пожа­луй, оно было таким же круп­ным, как гип­по­по­там, и с очень стран­ной фигу­рой. Каза­лось, у него не было шеи, но пять лох­ма­тых голов тор­ча­ли из туло­ви­ща при­мер­но цилин­дри­че­ской фор­мы: пер­вая была очень малень­кая, вто­рая, круп­ных раз­ме­ров, тре­тья и чет­вер­тая — оди­на­ко­вые по вели­чине и самые боль­шие из всех, а пятая — доволь­но малень­кая, но не такая, как пер­вая.

Одна голо­ва рез­ко выбра­сы­ва­ла впе­ред стран­ные негну­щи­е­ся щупаль­ца, кото­рые жад­но хва­та­ли в необы­чай­но огром­ных коли­че­ствах пищу, поло­жен­ную перед отвер­сти­ем в каче­стве свя­щен­ной жерт­вы. Вре­мя от вре­ме­ни суще­ство выска­ки­ва­ло из сво­е­го укры­тия, а затем скры­ва­лось там же очень стран­ным обра­зом. Спо­соб его пере­дви­же­ния был настоль­ко непо­сти­жи­мым, что я замер, уста­вив­шись в изум­ле­нии и ожи­да­нии, когда оно появит­ся еще раз из сво­е­го, похо­же­го на пеще­ру, лого­ви­ща.

Потом оно появи­лось… оно дей­стви­тель­но появи­лось, и при его виде я в ужа­се повер­нул­ся и стрем­глав помчал­ся в тем­но­ту, спа­са­ясь бег­ством, вверх по лест­ни­це, под­ни­мав­шей­ся за мной. Помчал­ся в неве­до­мое, по неве­ро­ят­ным и неправ­до­по­доб­ным сту­пе­ням, при­став­ным лест­ни­цам и наклон­ным плос­ко­стям. Я не знаю, что направ­ля­ло меня. Оче­вид­но, я дол­жен отне­сти все это за счет виде­ний, так как у меня сего­дня нет ника­ких дока­за­тельств.

Долж­но быть, это было виде­ние, ина­че я нико­гда не встре­тил бы день рас­про­стер­тым на пес­ча­ной рав­нине Гизы пря­мо перед ухмы­ля­ю­щим­ся и поро­зо­вев­шим от рас­свет­но­го солн­ца Вели­ко­го Сфинк­сом.

Вели­кий Сфинкс! Боже! — тот ниче­го не зна­ча­щий вопрос, кото­рый я задал себе в то бла­го­сло­вен­ное утро нака­нуне… какую же колос­саль­ную и вызы­ва­ю­щую отвра­ще­ние неле­пость пер­во­на­чаль­но пред­став­лял собой Сфинкс? Будь про­кля­то это зре­ли­ще — сон это или нет кото­рое откры­ло мне вели­чай­ший ужас неиз­вест­но­го Бога Мерт­вых, скры­ва­ю­ще­го­ся в сво­ей нево­об­ра­зи­мой без­дне и пожи­ра­ю­ще­го в огром­ных коли­че­ствах отвра­ти­тель­ные дары и под­но­ше­ния, сде­лан­ные лишен­ны­ми души неле­по­стя­ми, каких на зем­ле- то не долж­но суще­ство­вать. Пяти­гла­вый монстр, кото­рый появ­лял­ся… тот пяти­гла­вый монстр, огром­ный, как тыся­ча гип­по­по­та­мов… пяти­гла­вое чудо­ви­ще — одна его толь­ко перед­няя лапа…

Но я про­шел через все опас­но­сти и выжил. И я знаю, все это было не более чем сон.