Говард Филлипс Лавкрафт

ХРЕБТЫ БЕЗУМИЯ

(At the Mountains of Madness)
Напи­са­но в 1931 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Л. Бри­ло­вой

////

I  

Ниже­сле­ду­ю­щий рас­сказ я пуб­ли­кую вынуж­ден­но, посколь­ку пред­ста­ви­те­ли нау­ки отверг­ли мой совет, сочтя его без­до­ка­за­тель­ным. Я реши­тель­но пред­по­чел бы умол­чать о при­чи­нах, застав­ля­ю­щих меня про­ти­вить­ся гря­ду­ще­му втор­же­нию в Антарк­ти­ку с его послед­стви­я­ми: без­удерж­ной охо­той за ока­ме­не­ло­стя­ми, буре­ни­ем мно­же­ства сква­жин, рас­тап­ли­ва­ни­ем поляр­ных льдов, — тем более что к моим сло­вам, воз­мож­но, никто не при­слу­ша­ет­ся. Фак­ты, о кото­рых я дол­жен пове­дать, неиз­беж­но будут встре­че­ны с недо­ве­ри­ем, но если выпу­стить из рас­ска­за все необыч­ное и неве­ро­ят­ное, оста­нет­ся одно пустое место. Под­креп­ле­ни­ем им послу­жат преж­де не пуб­ли­ко­вав­ши­е­ся фото­гра­фии, сде­лан­ные как на зем­ле, так и с воз­ду­ха, — на ред­кость чет­кие и нагляд­ные. Кри­ти­ки, одна­ко, усо­мнят­ся и здесь, объ­явив сним­ки искус­ным фото­мон­та­жом. Чер­ниль­ные зари­сов­ки уж точ­но нико­го не убе­дят, а вызо­вут лишь ухмыл­ки, при­том что над их необыч­ным харак­те­ром сто­и­ло бы заду­мать­ся искус­ство­ве­дам. 

В ито­ге мне оста­ет­ся поло­жить­ся на про­ни­ца­тель­ность и авто­ри­тет тех немно­гих выда­ю­щих­ся уче­ных, кто, с одной сто­ро­ны, мыс­лит доста­точ­но неза­ви­си­мо, что­бы оце­нить, сколь несо­кру­ши­мо убе­ди­тель­ны сами по себе пред­став­лен­ные мною дан­ные, или же сопо­ста­вить их с неко­то­ры­ми древ­ней­ши­ми и весь­ма зага­доч­ны­ми мифо­ло­ги­че­ски­ми цик­ла­ми; с дру­гой же сто­ро­ны, эти уче­ные долж­ны быть доста­точ­но вли­я­тель­ны, дабы удер­жать иссле­до­ва­те­лей от черес­чур поспеш­ных и опро­мет­чи­вых пред­при­я­тий в реги­оне «хреб­тов безу­мия». К несча­стью, когда речь идет о пред­ме­тах столь про­ти­во­ре­чи­вых и дале­ко выхо­дя­щих за рам­ки обы­ден­но­го, без­вест­ным сотруд­ни­кам заштат­но­го уни­вер­си­те­та, како­вы­ми явля­ем­ся мы с кол­ле­га­ми, едва ли мож­но наде­ять­ся на вни­ма­ние науч­ных кру­гов. 

И допол­ни­тель­ный фак­тор, нам не бла­го­при­ят­ству­ю­щий: мы не явля­ем­ся в стро­гом смыс­ле спе­ци­а­ли­ста­ми непо­сред­ствен­но в тех науч­ных обла­стях, кото­рые в дан­ном слу­чае более все­го затро­ну­ты. Пере­до мной, как гео­ло­гом и руко­во­ди­те­лем экс­пе­ди­ции Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та, была постав­ле­на зада­ча добыть в раз­ных точ­ках антарк­ти­че­ско­го кон­ти­нен­та образ­цы пород глу­бо­ко­го зале­га­ния, для чего пред­по­ла­га­лось вос­поль­зо­вать­ся заме­ча­тель­ным буром, кото­рый был скон­стру­и­ро­ван про­фес­со­ром Фрэн­ком Пей­бо­ди, сотруд­ни­ком наше­го тех­ни­че­ско­го факуль­те­та. На роль пер­во­про­ход­ца в каких-либо иных обла­стях я не пре­тен­до­вал; надеж­ды мои огра­ни­чи­ва­лись тем, что­бы, не уда­ля­ясь от ранее иссле­до­ван­ных путей, при помо­щи упо­мя­ну­то­го меха­ни­че­ско­го устрой­ства отобрать в ряде пунк­тов образ­цы, преж­де, до изоб­ре­те­ния ново­го мето­да, недо­ступ­ные. Буро­вая уста­нов­ка Пей­бо­ди, как уже зна­ет пуб­ли­ка из наших сооб­ще­ний, пре­вос­хо­дит все ана­ло­ги по таким каче­ствам, как лег­кость и ком­пакт­ность, а эффек­тив­ное соче­та­ние прин­ци­пов вра­ща­тель­но­го и удар­но­го буре­ния поз­во­ля­ет ей лег­ко справ­лять­ся с поро­да­ми раз­лич­ной твер­до­сти. Сталь­ная насад­ка, буро­вые штан­ги, бен­зи­но­вый дви­га­тель, раз­бор­ная дере­вян­ная выш­ка, при­над­леж­но­сти для взрыв­ных работ, таке­лаж, шнек, состав­ная буриль­ная колон­на диа­мет­ром пять дюй­мов и общей глу­би­ной до 1000 футов — все это, с допол­ни­тель­ны­ми при­над­леж­но­стя­ми, поме­ща­лось на трех санях, по семь собак в упряж­ке, бла­го боль­шая часть метал­ли­че­ских кон­струк­ций была изго­тов­ле­на из лег­ких алю­ми­ни­е­вых спла­вов. Име­лись четы­ре боль­ших само­ле­та Дор­нье, спе­ци­аль­но спро­ек­ти­ро­ван­ных для поле­тов на огром­ной высо­те (посколь­ку летать пред­сто­я­ло над антарк­ти­че­ски­ми плос­ко­го­рья­ми) и допол­нен­ных устрой­ства­ми для подо­гре­ва горю­че­го и уско­рен­но­го запус­ка дви­га­те­ля (раз­ра­бот­ки того же Пей­бо­ди). Эти маши­ны пред­на­зна­ча­лись для достав­ки участ­ни­ков экс­пе­ди­ции из базы на краю боль­шо­го ледя­но­го барье­ра к раз­лич­ным точ­кам в глу­бине мате­ри­ка, а даль­ше мож­но было пере­ме­щать­ся на соба­ках, кото­рые име­лись в доста­точ­ном коли­че­стве. 

Мы рас­счи­ты­ва­ли про­ра­бо­тать один антарк­ти­че­ский сезон (при край­ней необ­хо­ди­мо­сти и доль­ше) и иссле­до­вать за это вре­мя как мож­но боль­шую область пре­иму­ще­ствен­но в горах и на плос­ко­го­рье к югу от моря Рос­са, то есть в реги­о­нах, в той или иной сте­пе­ни изу­чен­ных Шекл­то­ном, Амунд­се­ном, Скот­том и Бэр­дом. Часто меняя лаге­ря, дости­гая с помо­щью само­ле­тов отда­лен­ных друг от дру­га и раз­лич­ных по гео­ло­гии обла­стей, мы рас­счи­ты­ва­ли собрать бес­пре­це­дент­но обшир­ный науч­ный мате­ри­ал — осо­бен­но в докем­брий­ских сло­ях, антарк­ти­че­ские образ­цы кото­рых в рас­по­ря­же­нии уче­ных были напе­ре­чет. Пред­по­ла­га­лось так­же собрать кол­лек­цию самых раз­но­об­раз­ных поверх­ност­ных пород с ока­ме­не­ло­стя­ми: зна­ние древ­ней исто­рии этих без­жиз­нен­ных льди­стых пре­де­лов послу­жи­ло бы солид­ным под­спо­рьем при изу­че­нии про­шло­го всей нашей пла­не­ты. Уже ни для кого не сек­рет, что в неза­па­мят­ные вре­ме­на на антарк­ти­че­ском кон­ти­нен­те царил уме­рен­ный и даже жар­кий кли­мат, про­цве­та­ла раз­но­об­раз­ная фло­ра и фау­на, от кото­рой в наши дни уце­ле­ли толь­ко лишай­ни­ки, мор­ские живот­ные, пау­ко­об­раз­ные и пинг­ви­ны, да и те лишь на север­ной кром­ке мате­ри­ка; мы же наде­я­лись суще­ствен­но попол­нить и уточ­нить эти све­де­ния. Если обна­ру­жат­ся при­зна­ки ока­ме­не­ло­стей, мы пла­ни­ро­ва­ли перей­ти к буро­взрыв­ным рабо­там, что­бы добыть образ­цы нуж­но­го раз­ме­ра и каче­ства. Посколь­ку в низи­нах тол­щи­на ледя­но­го пан­ци­ря состав­ля­ла от мили до двух, мы реши­ли огра­ни­чить­ся голы­ми — или почти голы­ми — скло­на­ми и вер­ши­на­ми гор, выяв­лять мно­го­обе­ща­ю­щие участ­ки и там бурить на раз­ную глу­би­ну. Мы не мог­ли себе поз­во­лить про­ход­ку боль­шой ледо­вой тол­щи, хотя Пей­бо­ди при­ду­мал про­свер­ли­вать частые отвер­стия, опус­кать туда мед­ные элек­тро­ды и, запи­ты­вая их от рабо­та­ю­щей на бен­зине дина­мо-маши­ны, рас­тап­ли­вать таким обра­зом уча­сток льда. Имен­но этот метод (про­ве­рить его мож­но было толь­ко в ходе такой экс­пе­ди­ции, как наша) наме­ре­ва­ют­ся при­ме­нить участ­ни­ки буду­щей экс­пе­ди­ции Стар­ку­э­зе­ра-Мура; ко мне они не при­слу­ши­ва­ют­ся, хотя я после воз­вра­ще­ния из Антарк­ти­ки неод­но­крат­но уже высту­пал в печа­ти с предо­сте­ре­же­ни­я­ми. 

О Мис­ка­то­ник­ской экс­пе­ди­ции пуб­ли­ка осве­дом­ле­на бла­го­да­ря нашим частым радио­грам­мам в газе­ту «Арк­хем эдвер­тай­зер» и агент­ство «Ассо­ши­эй­тед пресс», а так­же позд­ней­шим замет­кам, кото­рые пуб­ли­ко­ва­ли мы с Пей­бо­ди. В соста­ве ее были чет­ве­ро сотруд­ни­ков уни­вер­си­те­та: Пей­бо­ди, Лейк с био­ло­ги­че­ско­го факуль­те­та, Этвуд с физи­че­ско­го (он же был нашим метео­ро­ло­гом) и я — пред­ста­ви­тель гео­ло­ги­че­ской нау­ки и номи­наль­ный гла­ва экс­пе­ди­ции, — а так­же шест­на­дцать асси­стен­тов: семе­ро аспи­ран­тов и девять масте­ров-меха­ни­ков. Две­на­дцать чело­век из назван­ных шест­на­дца­ти были ква­ли­фи­ци­ро­ван­ны­ми пило­та­ми, и все, за исклю­че­ни­ем дво­их, уме­ли обра­щать­ся с радио­пе­ре­дат­чи­ком. Восемь асси­стен­тов, а так­же мы с Пей­бо­ди и Этву­дом, раз­би­ра­лись в нави­га­ции и уме­ли обра­щать­ся с ком­па­сом и сек­стан­том. Добавь­те сюда два быв­ших кито­бой­ных суд­на (с уси­лен­ным, для пла­ва­ния сре­ди льдов, дере­вян­ным кор­пу­сом и вспо­мо­га­тель­ным паро­вым дви­га­те­лем) и их пол­но­стью уком­плек­то­ван­ные эки­па­жи. Экс­пе­ди­цию финан­си­ро­вал Фонд Ната­ни­э­ля Дер­би Пик­ма­на, было сде­ла­но и несколь­ко допол­ни­тель­ных пожерт­во­ва­ний, поэто­му даже в отсут­ствие осо­бой оглас­ки под­го­тов­ка была про­ве­де­на самая осно­ва­тель­ная. В Бостон для погруз­ки на суда были достав­ле­ны соба­ки, сани, меха­низ­мы, лагер­ное обо­ру­до­ва­ние и при­па­сы, а так­же, в разо­бран­ном виде, наши пять само­ле­тов. Мы обес­пе­чи­ли себя всем необ­хо­ди­мым для дости­же­ния сво­их целей, и во всем, что каса­ет­ся при­па­сов и эки­пи­ров­ки, орга­ни­за­ци­он­ных вопро­сов, пере­воз­ки, обо­ру­до­ва­ния лаге­ря, был исполь­зо­ван цен­ней­ший опыт наших недав­них — и бле­стя­щих — пред­ше­ствен­ни­ков. Имен­но пото­му, что их было мно­го и их дости­же­ния широ­ко обсуж­да­лись, наша экс­пе­ди­ция, при всех ее мас­шта­бах и зна­чи­мо­сти, про­шла отно­си­тель­но неза­ме­чен­ной. 

Как сооб­ща­лось в газе­тах, мы отплы­ли из Бостон­ской бух­ты 2 сен­тяб­ря 1930 года, взя­ли курс вдоль бере­га на юг, про­шли Панам­ский канал, сде­ла­ли оста­нов­ку на ост­ро­вах Самоа и далее в Хобар­те, на ост­ро­ве Тасма­ния, где взя­ли на борт послед­нюю пар­тию при­па­сов. Никто из тех, кто гото­вил­ся зани­мать­ся науч­ны­ми иссле­до­ва­ни­я­ми, не бывал преж­де в поляр­ных широ­тах, поэто­му нам оста­ва­лось толь­ко поло­жить­ся на опыт капи­та­на бри­га «Арк­хем» Дж. Б. Дагла­са (он коман­до­вал мор­ским эта­пом экс­пе­ди­ции), а так­же капи­та­на бар­ка «Мис­ка­то­ник» Геор­га Тор­финнс­се­на; оба они дол­гое вре­мя про­мыш­ля­ли в Антарк­ти­ке китов. Оби­та­е­мые зем­ли оста­лись поза­ди, солн­це с каж­дым днем все ниже и все доль­ше висе­ло над север­ным гори­зон­том. При­бли­зи­тель­но на 62° южной широ­ты мы впер­вые виде­ли айс­бер­ги, плос­кие, как стол, с отвес­ны­ми стен­ка­ми, а неза­дол­го до 20 октяб­ря, когда с над­ле­жа­щи­ми, весь­ма при­чуд­ли­вы­ми цере­мо­ни­я­ми состо­я­лось пере­се­че­ние поляр­но­го кру­га, впер­вые натолк­ну­лись на труд­но­про­хо­ди­мые ледо­вые поля. После дол­го­го пла­ва­ния в тро­пи­ках я никак не мог при­спо­со­бить­ся к низ­ким тем­пе­ра­ту­рам, одна­ко при­хо­ди­лось дер­жать­ся, посколь­ку глав­ные испы­та­ния были еще впе­ре­ди. Частень­ко я, вос­хи­щен­ный и зача­ро­ван­ный, наблю­дал необыч­ные атмо­сфер­ные явле­ния; одна­жды это был пора­зи­тель­но прав­до­по­доб­ный мираж (пер­вый в моей жиз­ни): отда­лен­ные айс­бер­ги вдруг обра­ти­лись укреп­ле­ни­я­ми гран­ди­оз­ных, немыс­ли­мых зам­ков. 

Про­бив­шись через льды (к сча­стью, не очень про­тя­жен­ные и плот­ные), мы на 67° южной широ­ты и 175° восточ­ной дол­го­ты достиг­ли откры­то­го вод­но­го участ­ка. Утром 26 октяб­ря на южном гори­зон­те пока­зал­ся жел­то­ва­тый отблеск — знак, что бли­зок снеж­ный берег, и еще до полу­дня мы с тре­пе­том зави­де­ли впе­ре­ди могу­чую, оде­тую сне­гом гор­ную цепь, засту­пав­шую весь гори­зонт. Это был дол­го­ждан­ный аван­пост обшир­но­го неис­сле­до­ван­но­го кон­ти­нен­та, зага­доч­но­го мерт­во­го цар­ства моро­за. Перед нами, оче­вид­но, про­сти­ра­лась Адми­рал­тей­ская гря­да, откры­тая Рос­сом, и теперь нам нуж­но было обо­гнуть мыс Адэр и вдоль восточ­но­го побе­ре­жья Зем­ли Вик­то­рии сле­до­вать до места, где мы пла­ни­ро­ва­ли устро­ить базу: на бере­гу про­ли­ва Мак-Мер­до, у под­но­жия вул­ка­на Эре­бус, 77°9′ южной широ­ты. 

Заклю­чи­тель­ный отре­зок пути пора­жал вооб­ра­же­ние: на запа­де тес­ни­лись таин­ствен­ные нагие пики, солн­це (полу­ден­ное — низ­ко над север­ным гори­зон­том, полу­ноч­ное — и того ниже над южным) бро­са­ло блед­но-розо­вые лучи на белый снег, голу­бо­ва­тый лед, раз­во­дья, чер­ный гра­нит кру­тых скло­нов. На пустын­ные вер­ши­ны поры­ва­ми нале­тал жут­кий антарк­ти­че­ский ветер, в его завы­ва­ни­ях чуди­лись иной раз живые ноты отча­я­ния; затра­ги­вая какие-то под­со­зна­тель­ные вос­по­ми­на­ния, этот раз­но­го­ло­сый плач будил во мне смут­ные стра­хи. Чем-то этот пей­заж напо­ми­нал стран­ные, тре­вож­ные ази­ат­ские полот­на Нико­лая Рери­ха и даже еще более стран­ное и тре­вож­ное опи­са­ние зло­ве­ще­го плос­ко­го­рья Ленг из «Некро­но­ми­ко­на», напи­сан­но­го безум­ным ара­бом Абду­лом Аль­хаз­ре­дом. Позд­нее мне при­шлось пожа­леть о том, что я вооб­ще озна­ко­мил­ся в биб­лио­те­ке кол­ле­джа с этой чудо­вищ­ной кни­гой.

Седь­мо­го нояб­ря мы, вре­мен­но поте­ряв из виду гор­ную гря­ду на запа­де, мино­ва­ли ост­ров Фран­кли­на, а на сле­ду­ю­щий день перед нами пока­за­лись, на фоне длин­ной цепи гор Пар­ри, кони­че­ские вер­ши­ны вул­ка­нов Эре­бус и Тер­рор на ост­ро­ве Рос­са. К восто­ку про­сти­рал­ся белой лини­ей боль­шой ледо­вый барьер; он вста­вал из воды пер­пен­ди­ку­ляр­но, похо­жий на ска­ли­стые уте­сы Кве­бе­ка: вод­ный путь к югу здесь кон­чал­ся. После полу­дня мы вошли в про­лив Мак-Мер­до и при­ста­ли к бере­гу с под­вет­рен­ной сто­ро­ны от куря­ще­го­ся Эре­бу­са. Вул­ка­ни­че­ский пик, высо­той 12 700 футов, гро­моз­дил­ся к восто­ку, похо­жий на япон­скую гра­вю­ру со свя­щен­ной горой Фуд­зи­я­ма; на зад­нем плане вид­нел­ся Тер­рор — потух­ший вул­кан высо­той 10 900 футов. Вре­мя от вре­ме­ни Эре­бус выпус­кал клу­бы дыма; один из аспи­ран­тов, очень спо­соб­ный моло­дой чело­век по фами­лии Дан­форт, ука­зал нам на поте­ки лавы на снеж­ном склоне и заме­тил, что эта гора, откры­тая в 1840 году, несо­мнен­но, рисо­ва­лась вооб­ра­же­нию Эдга­ра По, напи­сав­ше­го семью года­ми поз­же: 

Слов­но лава кати­лась огнем, Слов­но сер­ные реки, что Яник Льет у полю­са в сне ледя­ном, Что на север­ном полю­се Яник Со сто­ном льет подо льдом. 

Дан­форт увле­кал­ся фан­та­сти­че­ской лите­ра­ту­рой, и По не схо­дил у него с язы­ка. Я и сам им инте­ре­со­вал­ся — из-за его един­ствен­но­го рома­на: пуга­ю­ще­го, зага­доч­но­го «Арту­ра Гор­до­на Пима», где дей­ствие про­ис­хо­дит в Антарк­ти­ке. И на пустын­ном бере­гу, и на мощ­ном ледя­ном барье­ре поодаль забав­но кри­ча­ли и хло­па­ли ласта­ми бес­чис­лен­ные пинг­ви­ны, в воде и на мед­лен­но несо­мых тече­ни­ем льди­нах вид­не­лось мно­же­ство упи­тан­ных тюле­ней. 9‑го чис­ла, вско­ре после полу­но­чи, мы на шлюп­ках не без тру­да выса­ди­лись на ост­ров Рос­са; с собой мы вез­ли кана­ты: по ним, в люль­ках, мы пред­по­ла­га­ли доста­вить с кораб­лей груз. Впер­вые сту­пая на зем­лю Антарк­ти­ды, пусть даже вслед за Скот­том и Шекл­то­ном, мы нема­ло вол­но­ва­лись. Лагерь на мерз­лом бере­гу у скло­на вул­ка­на пред­на­зна­чал­ся исклю­чи­тель­но для хра­не­ния запа­сов — штаб-квар­ти­ра оста­ва­лась на «Арк­хе­ме». Мы сгру­зи­ли на сушу буро­вую уста­нов­ку, собак, сани, палат­ки, про­ви­зию, цистер­ны с бен­зи­ном, экс­пе­ри­мен­таль­ное обо­ру­до­ва­ние для рас­тап­ли­ва­ния льда, фото­ап­па­ра­ты и аэро­фо­то­ка­ме­ры, дета­ли разо­бран­ных само­ле­тов и дру­гие при­над­леж­но­сти, в том чис­ле три пере­нос­ных рации (поми­мо тех, что име­лись на само­ле­тах), что­бы, в какую бы точ­ку антарк­ти­че­ско­го кон­ти­нен­та мы ни забра­лись, с их помо­щью дер­жать связь с боль­шим при­е­мо­пе­ре­дат­чи­ком на «Арк­хе­ме». Послед­ний, в свою оче­редь, обес­пе­чи­вал сооб­ще­ние с внеш­ним миром и дол­жен был пере­да­вать наши репор­та­жи на мощ­ную радио­стан­цию в Кинг­спорт-Хеде, штат Мас­са­чу­сетс, при­над­ле­жа­щую газе­те «Арк­хем эдвер­тай­зер». Мы наде­я­лись уло­жить­ся с наши­ми пла­на­ми в одно антарк­ти­че­ское лето, но, если не спра­вим­ся, не исклю­ча­ли и зимов­ку на «Арк­хе­ме»; «Мис­ка­то­ник» в таком слу­чае, преж­де чем уста­но­вит­ся лед, при­вез бы запа­сы для ново­го сезо­на.

Сооб­ще­ния о началь­ных эта­пах нашей рабо­ты уже появ­ля­лись в газе­тах, поэто­му нет нуж­ды вновь рас­ска­зы­вать о нашем вос­хож­де­нии на гору Эре­бус, об успеш­ном поис­ке мине­ра­ло­ги­че­ских образ­цов в раз­лич­ных пунк­тах ост­ро­ва Рос­са, о необыч­но ско­рост­ной рабо­те уста­нов­ки Пей­бо­ди, с лег­ко­стью одо­ле­вав­шей самые твер­дые поро­ды, об испы­та­нии обо­ру­до­ва­ния для точеч­но­го рас­тап­ли­ва­ния льда, об опас­ном подъ­еме, с саня­ми и при­па­са­ми, на ледя­ной барьер и, нако­нец, о сбор­ке в лаге­ре пяти гро­мад­ных само­ле­тов. Никто из выса­див­ших­ся на зем­лю (а это были два­дцать чело­век и пять­де­сят пять аляс­кин­ских ездо­вых собак) не забо­лел — впро­чем, мы не стал­ки­ва­лись до сих пор ни с силь­ны­ми моро­за­ми, ни с буря­ми. Тем­пе­ра­ту­ра не опус­ка­лась ниже 20–25°, а для жите­лей Новой Англии это не осо­бен­но суро­вая пого­да. Лагерь на барье­ре был пред­на­зна­чен для скла­ди­ро­ва­ния горю­че­го, про­ви­зии, дина­ми­та и дру­гих запа­сов. Для пере­брос­ки иссле­до­ва­тель­ско­го обо­ру­до­ва­ния мы соби­ра­лись задей­ство­вать четы­ре само­ле­та, тогда как пятый, с пило­том и дву­мя моря­ка­ми, оста­вал­ся в резер­ве, что­бы эва­ку­и­ро­вать нас, если весь про­чий воз­душ­ный транс­порт вый­дет из строя. Позд­нее, когда один или два само­ле­та быва­ли сво­бод­ны, мы исполь­зо­ва­ли их, что­бы достав­лять гру­зы со скла­да на вто­рую посто­ян­ную базу; она рас­по­ла­га­лась в 600–700 милях южнее, на боль­шом плос­ко­го­рье за лед­ни­ком Бирд­мо­ра. Наши пред­ше­ствен­ни­ки еди­но­душ­но сооб­ща­ли об ура­ган­ных вет­рах, дую­щих отту­да, одна­ко мы реши­ли, что эко­ном­ней и вооб­ще раци­о­наль­ней будет не устра­и­вать про­ме­жу­точ­ных баз. 

В радио­со­об­ще­ни­ях рас­ска­зы­ва­лось о голо­во­кру­жи­тель­ном четы­рех­ча­со­вом пере­ле­те нашей эскад­ри­льи над мощ­ны­ми шель­фо­вы­ми льда­ми (это было 21 нояб­ря), о гигант­ских пиках на запа­де, о без­дон­ной тишине, гул­ким эхом откли­кав­шей­ся на шум наших дви­га­те­лей. Вет­ра нас не осо­бен­но бес­по­ко­и­ли; одна­жды мы попа­ли в непро­ни­ца­е­мый туман, одна­ко сори­ен­ти­ро­ва­лись при помо­щи радио­ком­па­са. Меж­ду 83° и 84° широ­ты перед нами вырос обшир­ный подъ­ем: самый боль­шой долин­ный лед­ник в мире, лед­ник Бирд­мо­ра; ско­ван­ное льдом море усту­пи­ло место хму­ро­му гори­сто­му бере­гу. Нако­нец мы по- насто­я­ще­му всту­пи­ли в белый, охва­чен­ный веко­веч­ным сном мир край­не­го юга и, едва это осо­знав, раз­гля­де­ли в отда­ле­нии, на восто­ке, вер­ши­ну горы Нан­се­на, высо­той почти 15 000 футов. 

Как мы бла­го­по­луч­но обо­ру­до­ва­ли на лед­ни­ке, в точ­ке с коор­ди­на­та­ми 86°7′ широ­ты и 174°23′ восточ­ной дол­го­ты, южную базу, как доби­ра­лись на санях или само­ле­том в раз­лич­ные близ­ле­жа­щие рай­о­ны, как успеш­но, с фено­ме­наль­ной ско­ро­стью про­во­ди­ли там буро­вые и взрыв­ные рабо­ты — все это оста­лось в исто­рии, рав­но как и нелег­кое, но три­ум­фаль­ное вос­хож­де­ние Пей­бо­ди с дву­мя аспи­ран­та­ми, Гед­ни и Кэр­рол­лом, на гору Нан­се­на, состо­яв­ше­е­ся 13—15 декаб­ря. Мы нахо­ди­лись на высо­те 8500 футов над уров­нем моря, и когда проб­ное буре­ние пока­зы­ва­ло, что в дан­ной точ­ке нас отде­ля­ет от твер­дой зем­ли не более две­на­дца­ти футов сне­га и льда, шла в ход уста­нов­ка для точеч­но­го рас­тап­ли­ва­ния льда, а затем — буры и дина­мит. В резуль­та­те мы полу­чи­ли мине­ра­ло­ги­че­ские образ­цы в таких местах, где и не меч­та­лось преж­ним иссле­до­ва­те­лям. Полу­чен­ные таким обра­зом докем­брий­ские гра­ни­ты и пес­ча­ни­ки серии «Бикон» под­твер­ди­ли наше мне­ние, что дан­ное пла­то сход­но по гео­ло­ги­че­ско­му стро­е­нию с обшир­ным кон­ти­нен­таль­ным мас­си­вом на запа­де, одна­ко несколь­ко отлич­но от обла­стей, рас­по­ло­жен­ных восточ­нее, бли­же к Южной Аме­ри­ке. В ту пору мы пред­по­ла­га­ли, что эти обла­сти обра­зу­ют дру­гой, мень­ший кон­ти­нент, отде­лен­ный от основ­но­го замерз­шим про­то­ком меж­ду моря­ми Рос­са и Уэд­дел­ла, одна­ко впо­след­ствии Бэрд эту гипо­те­зу опро­верг. 

В ряде слу­ча­ев буре­ние пока­зы­ва­ло, что дан­ный пес­ча­ник заслу­жи­ва­ет более вни­ма­тель­но­го иссле­до­ва­ния. Добыв при помо­щи дина­ми­та и зуби­ла образ­цы, мы обна­ру­жи­ли инте­рес­ные сле­ды и фраг­мен­ты иско­па­е­мых орга­низ­мов, преж­де все­го папо­рот­ни­ко­вых, мор­ских водо­рос­лей, три­ло­би­тов, кри­но­и­дов, а так­же пле­че­но­гих и брю­хо­но­гих мол­люс­ков. Все эти наход­ки пред­став­ля­ют боль­шую цен­ность для изу­че­ния ран­ней исто­рии антарк­ти­че­ско­го реги­о­на. Сре­ди про­че­го Лейк обна­ру­жил стран­ный борозд­ча­тый тре­уголь­ник, раз­ме­ром в фут по боль­шей сто­роне, кото­рый он сло­жил из трех слан­це­вых фраг­мен­тов, взя­тых из взрыв­ной ворон­ки. Рабо­та велась на запа­де, вбли­зи хреб­та Коро­ле­вы Алек­сан­дры, и Лейк, как био­лог, при­знал отпе­ча­ток весь­ма стран­ным и наво­дя­щим на раз­мыш­ле­ния, хотя мой взгляд гео­ло­га уви­дел в этой ряби доволь­но обыч­ную для оса­доч­ных пород кар­ти­ну. Посколь­ку сла­нец пред­став­ля­ет собой не более чем мета­мор­фи­че­скую фор­ма­цию, содер­жа­щую спрес­со­ван­ный оса­доч­ный слой, и посколь­ку дав­ле­ние само по себе при­чуд­ли­во иска­жа­ет любые фор­мы, борозд­ча­тый тре­уголь­ник не вызвал у меня ника­ких вопро­сов. 

6 янва­ря 1931 года мы — Лейк, Пей­бо­ди, Дэни­элс, все шесте­ро сту­ден­тов, чет­ве­ро меха­ни­ков и я — про­ле­те­ли на двух боль­ших само­ле­тах над самым Южным полю­сом. Одна­жды под­нял­ся ветер, и нам при­шлось совер­шить вынуж­ден­ную посад­ку, но ура­ган­ной силы он, по сча­стью, не достиг. Это был, как ука­зы­ва­лось в газе­тах, один из наблю­да­тель­ных поле­тов; во вре­мя про­чих мы пыта­лись изу­чить топо­гра­фи­че­ские осо­бен­но­сти тех мест, куда не про­ни­ка­ли преж­ние иссле­до­ва­те­ли. В этом плане пер­вые поле­ты нас разо­ча­ро­ва­ли, хотя нам посчаст­ли­ви­лось наблю­дать обман­чи­вое вели­ко­ле­пие поляр­ных мира­жей, о кото­рых мы уже полу­чи­ли неко­то­рое пред­став­ле­ние на море. В воз­ду­хе про­плы­ва­ли отда­лен­ные горы, подоб­ные зача­ро­ван­ным горо­дам; белиз­на окру­жа­ю­ще­го мира неред­ко рас­цве­чи­ва­лась ярки­ми крас­ка­ми фан­та­зий лор­да Дан­се­ни: золо­той, сереб­ря­ной, алой; маги­че­ский свет низ­ко­го полу­ноч­но­го солн­ца будил ожи­да­ние чуда. В облач­ные дни пило­ти­ро­вать само­лет быва­ло нелег­ко: засне­жен­ная зем­ля и небо сли­ва­лись в сплош­ную молоч­но-опа­ло­вую пусто­ту, где невоз­мож­но было раз­ли­чить раз­де­ля­ю­щую их поло­су гори­зон­та. 

Нако­нец мы реши­ли вер­нуть­ся к наше­му пер­во­на­чаль­но­му пла­ну, то есть на всех четы­рех иссле­до­ва­тель­ских само­ле­тах выле­теть на восток и на рас­сто­я­нии 500 миль устро­ить новую про­ме­жу­точ­ную базу в точ­ке, при­над­ле­жа­щей (как мы оши­боч­но пред­по­ла­га­ли) к сосед­не­му отдель­но­му участ­ку суши. Будет инте­рес­но, дума­ли мы, срав­нить добы­тые там гео­ло­ги­че­ские образ­цы с про­чи­ми. Здо­ро­вье всех участ­ни­ков до сих пор ничуть не постра­да­ло: сок лай­ма слу­жил удач­ным допол­не­ни­ем к наше­му посто­ян­но­му раци­о­ну — кон­сер­ви­ро­ван­ным и соле­ным про­дук­там, тем­пе­ра­ту­ра воз­ду­ха обыч­но не опус­ка­лась ниже нуля, так что самая теп­лая мехо­вая одеж­да не пошла еще в ход. Насту­пи­ла сере­ди­на лета, и мы рас­счи­ты­ва­ли, рабо­тая спо­ро и ста­ра­тель­но, завер­шить наши тру­ды к мар­ту, что­бы избе­жать томи­тель­ной зимов­ки в усло­ви­ях дол­гой антарк­ти­че­ской ночи. С запа­да несколь­ко раз нале­та­ли жесто­кие штор­мо­вые вет­ра, но бла­го­да­ря изоб­ре­та­тель­но­сти Этву­да они не нанес­ли нам ущер­ба: он при­ду­мал про­стей­шие укры­тия для само­ле­тов, вет­ро­ло­мы из тяже­лых снеж­ных бло­ков, а так­же укре­пил лагер­ные стро­е­ния при помо­щи того же сне­га. Все шло на удив­ле­ние глад­ко. 

Внеш­ний мир, конеч­но, был осве­дом­лен о нашей иссле­до­ва­тель­ской про­грам­ме; не было сек­ре­том и стран­ное упор­ство Лей­ка, непре­мен­но желав­ше­го до пере­ез­да на новую базу совер­шить вылаз­ку на запад, а вер­нее — на севе­ро-запад. Похо­же, он нема­ло раз­мыш­лял о слан­це­вом борозд­ча­том тре­уголь­ни­ке и стро­ил пуга­ю­ще дерз­кие пред­по­ло­же­ния. Он усмот­рел в зага­доч­ном образ­це несо­от­вет­ствие при­ро­де и гео­ло­гии дан­но­го пери­о­да, и это так раз­за­до­ри­ло его любо­пыт­ство, что он спал и видел, как бы добыть новые мате­ри­а­лы на запа­де, где про­сти­ра­лась фор­ма­ция, к кото­рой, по всей види­мо­сти, при­над­ле­жа­ли заин­те­ре­со­вав­шие его слан­цы. Непо­нят­но, поче­му он убе­дил себя, буд­то име­ет дело с отпе­чат­ком неко­е­го не извест­но­го нау­ке круп­но­го орга­низ­ма — не под­да­ю­ще­го­ся клас­си­фи­ка­ции, одна­ко весь­ма слож­но­го, при том что поро­да, в кото­рой он был обна­ру­жен, отно­си­лась к древ­не­му — кем­брий­ско­му, а то и докем­брий­ско­му — пери­о­ду, когда слож­ных орга­низ­мов не суще­ство­ва­ло вооб­ще и вся фау­на сво­ди­лась к одно­кле­точ­ным — самое боль­шее, к три­ло­би­там. Воз­раст фраг­мен­тов со стран­ным отпе­чат­ком состав­лял поряд­ка 500 мил­ли­о­нов, а то и весь мил­ли­ард лет. 

II  

Надо пола­гать, пуб­ли­ку нема­ло пора­зи­ли наши радио­свод­ки об экс­пе­ди­ции Лей­ка на севе­ро-запад, в обла­сти, где еще не бывал — и даже не мыс­лил побы­вать — чело­век, хотя о безум­ных надеж­дах Лей­ка про­из­ве­сти пере­во­рот в био­ло­ги­че­ской и гео­ло­ги­че­ской нау­ках мы не упо­ми­на­ли. 11—18 янва­ря он совер­шил пред­ва­ри­тель­ную вылаз­ку на санях, с уча­сти­ем Пей­бо­ди и еще пяте­рых чело­век (уто­ми­тель­ную экс­пе­ди­цию омра­чи­ло про­ис­ше­ствие: пре­одо­ле­вая нагро­мож­де­ние торо­сов, сани пере­вер­ну­лись и погиб­ли две соба­ки), и при­вез новые образ­цы архей­ских слан­цев. Оби­лие иско­па­е­мых орга­низ­мов в неве­ро­ят­но древ­них сло­ях заин­те­ре­со­ва­ло уже и меня. Ниче­го столь уж неве­ро­ят­но­го я в них, впро­чем, не усмот­рел: это были весь­ма при­ми­тив­ные фор­мы жиз­ни; удив­лять­ся мож­но было толь­ко тому, что в докем­брий­ских, по всей види­мо­сти, сло­ях вооб­ще обна­ру­жи­лись при­зна­ки живых существ. Я все еще не видел смыс­ла в тре­бо­ва­нии Лей­ка отсту­пить от нашей, сжа­той по вре­ме­ни, про­грам­мы, тем более что для это­го тре­бо­ва­лись все четы­ре само­ле­та, мно­го участ­ни­ков и все науч­ное обо­ру­до­ва­ние. И все же, пораз­мыс­лив, я не отверг план Лей­ка, хотя сам не при­слу­шал­ся к его дово­дам, что ему необ­хо­ди­мы сове­ты гео­ло­га, и остал­ся на базе. Они уле­те­ли, а мы с Пей­бо­ди и еще пятью сотруд­ни­ка­ми ста­ли обсуж­дать подроб­но­сти запла­ни­ро­ван­но­го пере­ме­ще­ния на восток. Под­го­тов­ка уже шла: один из само­ле­тов начал пере­во­зить с про­ли­ва Мак-Мер­до изряд­ный запас горю­че­го — но с этим мож­но было подо­ждать. Я оста­вил на базе сани и девять собак: в абсо­лют­но без­люд­ном мире веко­веч­но­го сна нуж­но иметь при себе на вся­кий слу­чай хоть какой-то транс­порт. 

Как всем извест­но, участ­ни­ки экс­пе­ди­ции Лей­ка в неве­до­мое и сами посы­ла­ли сооб­ще­ния с помо­щью корот­ко­вол­но­вых пере­дат­чи­ков на само­ле­тах; сиг­на­лы при­ни­ма­лись одно­вре­мен­но нами на южной базе и «Арк­хе­мом» в про­ли­ве Мак-Мер­до, отку­да на волне пять­де­сят мет­ров свод­ки пере­да­ва­лись во внеш­ний мир. Экс­пе­ди­ция отпра­ви­лась 22 янва­ря, в 4 часа утра, а пер­вое сооб­ще­ние посту­пи­ло к нам толь­ко через два часа: Лейк ска­зал, что они при­зем­ли­лись в 300 милях от базы и нача­ли проб­ное рас­тап­ли­ва­ние льда и буре­ние. Через шесть часов при­шла вто­рая радио­грам­ма, тон ее был очень взвол­но­ван­ный: рабо­та кипе­ла вовсю, был про­бит неглу­бо­кий шахт­ный ствол и подо­рван заряд. Тру­ды увен­ча­лись наход­кой: фраг­мен­та­ми шла­ка с отпе­чат­ка­ми, похо­жи­ми на преж­ний, так пора­зив­ший Лей­ка.

Еще через три часа посту­пи­ла крат­кая свод­ка: несмот­ря на сырость и про­ни­зы­ва­ю­щий ветер, само­ле­ты под­ня­лись в воз­дух. Я отве­тил, что воз­ра­жаю про­тив даль­ней­ших рис­ко­ван­ных шагов, Лейк ото­звал­ся крат­ко: риск, мол, оправ­дан, полу­чен­ные образ­цы того сто­ят. Ста­ло понят­но: Лейк взвин­чен настоль­ко, что не оста­но­вит­ся перед откры­тым непо­ви­но­ве­ни­ем, и я бес­си­лен предот­вра­тить дерз­кую затею, угро­жав­шую погу­бить всю экс­пе­ди­цию. При­том пуга­ла мысль, что Лейк все боль­ше углуб­ля­ет­ся в пре­да­тель­скую, мрач­ную белую необъ­ят­ность, оби­тель бурь и непо­сти­жи­мых тайн, про­сти­ра­ю­щу­ю­ся на 1500 миль в сто­ро­ну мало­изу­чен­но­го побе­ре­жья Зем­ли Коро­ле­вы Мэри и бере­га Нок­са. 

Мино­ва­ло пол­то­ра часа, и посту­пи­ло новое, еще более взвол­но­ван­ное посла­ние с бор­та само­ле­та Лей­ка. И тут я едва не пожа­лел, что не участ­вую в вылаз­ке.

«10.05. С бор­та. После бура­на раз­гля­дел впе­ре­ди гор­ный хре­бет, таких высо­ких мы еще не виде­ли. Если доба­вить высо­ту пла­то, срав­нит­ся, пожа­луй, с Гима­ла­я­ми. Веро­ят­ные коор­ди­на­ты — 76°15′ широ­ты и 113°10′ восточ­ной дол­го­ты. Ни с той, ни с дру­гой сто­ро­ны кон­ца не вид­но. Два кону­са вро­де бы курят­ся. Все пики чер­ные, без сне­га. Поры­вы вет­ра с гор меша­ют нави­га­ции». 

Пей­бо­ди, я, осталь­ные зата­и­ли дыха­ние перед радио­при­ем­ни­ком. При мыс­ли о тита­ни­че­ском гор­ном хреб­те, взды­ма­ю­щем­ся в 700 милях от базы, в нас взыг­рал дух аван­тю­риз­ма; оста­ва­лось радо­вать­ся, что если не мы сами, то наши сотруд­ни­ки совер­ши­ли это откры­тие. Через пол­ча­са Лейк сно­ва вышел на связь. 

«Само­лет Моул­то­на совер­шил ава­рий­ную посад­ку на пла­то в пред­го­рье, одна­ко никто не постра­дал, и маши­ну, воз­мож­но, удаст­ся почи­нить. Трех остав­ших­ся само­ле­тов вполне доста­точ­но для пере­воз­ки людей и самых цен­ных гру­зов обрат­но на базу или в дру­гое место, но пока в этом нет необ­хо­ди­мо­сти. Раз­ме­ры гор про­сто нево­об­ра­зи­мы. Я соби­ра­юсь раз­гру­зить само­лет Кэр­рол­ла и совер­шить на нем раз­ве­ды­ва­тель­ный полет. Ниче­го подоб­но­го вы себе даже не пред­став­ля­е­те. Самые мощ­ные пики пре­вы­ша­ют, долж­но быть, 35 000 футов. Эве­рест им не сопер­ник. За Этву­дом — изме­рить тео­до­ли­том их высо­ту, пока мы с Кэр­рол­лом иссле­ду­ем вер­ши­ну. Похо­же, был неправ отно­си­тель­но кону­сов: фор­ма­ция по виду сло­и­стая. Воз­мож­но, это докем­брий­ские слан­цы с ино­род­ны­ми про­слой­ка­ми. Необыч­но выгля­дит про­филь гор: на самых высо­ких пиках — пра­виль­ной фор­мы наро­сты, состо­я­щие из кубов. В рыжих лучах низ­ко­го солн­ца — пора­зи­тель­ное зре­ли­ще. Слов­но таин­ствен­ная стра­на из сна или вра­та запо­вед­но­го цар­ства чудес. Жаль, что вы не с нами». 

Насту­пи­ло вре­мя сна, но никто не думал о том, что­бы уда­лить­ся на покой. Похо­жее настро­е­ние цари­ло и в про­ли­ве Мак-Мер­до, где на «Арк­хе­ме» и на скла­де тоже при­ни­ма­ли радио­грам­мы. Капи­тан Даглас поздра­вил всех по радио с важ­ным откры­ти­ем, и Шер­ман, радист со скла­да, к нему при­со­еди­нил­ся. Мы огор­чи­лись, конеч­но, из-за полом­ки само­ле­та, но наде­я­лись, что его удаст­ся быст­ро почи­нить. В 11 вече­ра посту­пи­ло новое сооб­ще­ние от Лей­ка. 

«Летим с Кэр­рол­лом над высо­ки­ми пред­го­рья­ми. На насто­я­щие вер­ши­ны пока, из-за пого­ды, не зама­хи­ва­юсь, отло­жил на потом. На такой высо­те полет идет непро­сто, но оно того сто­ит. Хре­бет плот­ный, ни одно­го про­све­та, на ту сто­ро­ну не загля­нешь. Глав­ные вер­ши­ны пре­вос­хо­дят Гима­лаи, впе­чат­ле­ние очень стран­ное. Мас­сив, похо­же, сло­жен из докем­брий­ских слан­цев, с явны­ми сле­да­ми дру­гих сме­щен­ных пла­стов. Насчет вул­ка­низ­ма я оши­бал­ся. Про­тя­жен­ность в обе сто необо­зри­мая. Выше 21 000 футов вер­ши­ны голые. На скло­нах самых высо­ких гор — непо­нят­ные обра­зо­ва­ния. Боль­шие бло­ки с вер­ти­каль­ны­ми гра­ня­ми, низ­кие и про­тя­жен­ные, пра­виль­ной пря­мо­уголь­ной фор­мы — похо­же на кар­ти­ны Рери­ха, где древ­ние ази­ат­ские зам­ки лепят­ся к кру­тым скло­нам. Смот­ришь с рас­сто­я­ния — дух захва­ты­ва­ет. Мы под­ле­та­ли побли­же, и Кэр­рол­лу пока­за­лось, что бло­ки состав­ные, но это, навер­ное, про­сто сле­ды вывет­ри­ва­ния. Углы искро­ши­лись, сгла­ди­лись, слов­но не один мил­ли­он лет под­вер­га­лись дей­ствию непо­го­ды. Камень, осо­бен­но в верх­них частях, свет­лее, чем обна­же­ния на скло­нах, струк­ту­ра его явно кри­стал­ли­че­ская. При под­ле­те обна­ру­жи­ли мно­же­ство пещер, вход­ные отвер­стия у иных уди­ви­тель­но пра­виль­ные, пря­мо­уголь­ные или полу­круг­лые. Нуж­но бы вам посмот­реть самим. Вро­де бы вижу такое обра­зо­ва­ние пря­мо на вер­хуш­ке одно­го из пиков. Высо­та там тысяч трид­цать — трид­цать пять. Сам я на высо­те 21 500 футов, холод про­ни­зы­ва­ю­щий. По пере­ва­лам гуля­ет ветер, так и сви­щет в пеще­рах, но для само­ле­та опас­но­сти нет». 

Сле­ду­ю­щие пол­ча­са Лейк бес­пре­рыв­но сыпал ново­стя­ми и заявил, что наме­рен пеш­ком взо­брать­ся на какой-нибудь пик. Я отве­тил, что при­со­еди­нюсь к нему, как толь­ко он вышлет само­лет, и что мы с Пей­бо­ди, вви­ду ново­го пово­ро­та собы­тий, раз­ра­бо­та­ем план, как луч­ше рас­по­ря­дить­ся запа­са­ми горю­че­го — где и как их раз­ме­стить. Было оче­вид­но, что Лей­ку для буре­ния, а так­же для воз­душ­ной раз­вед­ки потре­бу­ет­ся мно­го ресур­сов, кото­рые нуж­но будет пере­ме­стить на дру­гую базу у под­но­жия ново­от­кры­тых гор. 

Не исклю­ча­лось, что полет на восток в этом сезоне при­дет­ся отме­нить. В свя­зи со всем этим я вызвал по рации капи­та­на Дагла­са и попро­сил его пере­вез­ти как мож­но боль­ше запа­сов с кораб­лей на склад на ледо­вом барье­ре, где долж­на была нахо­дить­ся и един­ствен­ная остав­лен­ная соба­чья упряж­ка. Что нам сей­час тре­бо­ва­лось, это уста­но­вить пря­мое сооб­ще­ние через неизу­чен­ную область меж­ду лаге­рем Лей­ка и про­ли­вом Мак-Мер­до. Позд­нее Лейк вызвал меня, что­бы сооб­щить: он решил устро­ить лагерь в том месте, где при­зем­лил­ся само­лет Моул­то­на, кото­рый уже нача­ли ремон­ти­ро­вать. Слой льда там был очень тонок, места­ми вид­не­лась обна­жен­ная поро­да, и Лейк соби­рал­ся иссле­до­вать ее с помо­щью буров и дина­ми­та, а уж потом совер­шить сан­ные и пешие вылаз­ки. Он гово­рил о том, как невы­ра­зи­мо вели­че­ствен­на наблю­да­е­мая им кар­ти­на, какие необыч­ные чув­ства овла­де­ва­ют чело­ве­ком под сенью могу­чих без­молв­ных вер­шин, кото­рые сто­ят, упи­ра­ясь в небо, на самом краю зем­ли. Соглас­но тео­до­ли­ту Этву­да, пять глав­ных пиков дости­га­ли высо­ты от 30 000 до 34 000 футов. Лей­ка явно бес­по­ко­и­ли сле­ды раз­ру­ши­тель­ной дея­тель­но­сти вет­ра: они сви­де­тель­ство­ва­ли о том, что в этой мест­но­сти слу­ча­ют­ся ура­га­ны, каких мы до сих пор не виды­ва­ли. Его лагерь нахо­дил­ся в пяти с неболь­шим милях от бли­жай­ше­го кру­то­го подъ­ема. В его голо­се, пре­одо­лев­шем 700 миль холод­ной пусто­ты, я уло­вил нот­ку под­со­зна­тель­ной тре­во­ги; Лейк при­зы­вал нас пото­ро­пить­ся, что­бы как мож­но ско­рее разо­брать­ся с загад­ка­ми это­го досе­ле неве­до­мо­го людям реги­о­на Антарк­ти­ки. Сей­час он соби­рал­ся пой­ти спать, посколь­ку день выдал­ся необы­чай­но труд­ный и насы­щен­ный. 

Утром у меня состо­я­лись пере­го­во­ры по бес­про­вод­ной свя­зи сра­зу с дву­мя раз­не­сен­ны­ми на боль­шое рас­сто­я­ние база­ми: Лей­ка и капи­та­на Дагла­са. Было реше­но, что один из само­ле­тов Лей­ка доста­вит к нему

Пей­бо­ди, еще пяте­рых чело­век и меня, а так­же столь­ко топ­ли­ва, сколь­ко смо­жет взять на борт. Что делать с осталь­ным топ­ли­вом, зави­се­ло от судь­бы восточ­ной экс­пе­ди­ции; с реше­ни­ем мож­но было несколь­ко дней потя­нуть, так как Лей­ку пока хва­та­ло горю­че­го и для отоп­ле­ния, и для буро­вых работ. На ста­рой южной базе сле­до­ва­ло бы попол­нить запа­сы, но толь­ко в слу­чае, если экс­пе­ди­ция на восток не будет отло­же­на до сле­ду­ю­ще­го лета, а Лей­ку тем вре­ме­нем нуж­но было отпра­вить само­лет на про­клад­ку пря­мо­го пути от ново­от­кры­тых гор до про­ли­ва Мак-Мер­до. 

Мы с Пей­бо­ди при­го­то­ви­лись закон­сер­ви­ро­вать нашу базу — толь­ко вот на какой пери­од? Если нам пред­сто­ит зимов­ка в Антарк­ти­ке, то, ско­рее все­го, будет нала­же­но пря­мое сооб­ще­ние меж­ду базой Лей­ка и «Арк­хе­мом» и ста­рая база пока не пона­до­бит­ся. Мы уже успе­ли укре­пить часть наших кони­че­ских пала­ток бло­ка­ми из спрес­со­ван­но­го сне­га и теперь заду­ма­ли дове­сти эту рабо­ту до кон­ца, постро­ив подо­бие эски­мос­ской дерев­ни. Запас пала­ток у нас был нема­лень­кий, и тех, что взял с собой Лейк, долж­но было хва­тить на всю груп­пу даже после наше­го при­бы­тия. Я изве­стил его по радио, что нам с Пей­бо­ди потре­бу­ет­ся еще один рабо­чий день и утром, выспав­шись, мы будем гото­вы к пере­ле­ту на севе­ро-запад. 

Одна­ко с четы­рех дня о нор­маль­ной рабо­те при­шлось забыть: от Лей­ка одно за дру­гим посы­па­лись пора­зи­тель­ные, взвол­но­ван­ные сооб­ще­ния. Рабо­та у него с утра не зала­ди­лась; когда иссле­до­ва­ли с воз­ду­ха обна­же­ния на бли­жай­ших скло­нах, не выяви­лось нуж­ных ему архей­ских и пер­во­быт­ных пла­стов, из кото­рых в основ­ном были сфор­ми­ро­ва­ны колос­саль­ные пики, вид­нев­ши­е­ся на иску­си­тель­но близ­ком рас­сто­я­нии от лаге­ря. Боль­шая часть гор­ной поро­ды при­над­ле­жа­ла, веро­ят­но, к юрским и команч­ским пес­ча­ни­кам, а так­же перм­ским и три­а­со­вым аспид­ным слан­цам, а отдель­ные глян­це­во- чер­ные вкрап­ле­ния состо­я­ли, по всей види­мо­сти, из антра­ци­та. Лейк, соби­рав­ший­ся отко­пать образ­цы на пять­сот с лиш­ним мил­ли­о­нов лет древ­нее, был разо­ча­ро­ван. Он понял: в пред­го­рьях слан­це­вый пласт с теми самы­ми отпе­чат­ка­ми не най­дешь, нуж­но отпра­вить­ся на санях к кру­тым скло­нам гигант­ских пиков. 

Тем не менее Лейк решил, сле­дуя общей про­грам­ме экс­пе­ди­ции, про­ве­сти на месте буро­вую раз­вед­ку. Этим заня­лось пять чело­век, осталь­ные про­дол­жи­ли устрой­ство лаге­ря и почин­ку повре­жден­но­го само­ле­та. Для нача­ла была выбра­на самая мяг­кая из види­мых пород — пес­ча­ник при­бли­зи­тель­но в чет­вер­ти мили от лаге­ря; бур пошел очень лег­ко, при­бе­гать к дина­ми­ту почти не тре­бо­ва­лось. Лишь через три часа был сде­лан пер­вый круп­ный взрыв, тут же послы­ша­лись кри­ки буриль­щи­ков, и юный Гед­ни — руко­во­ди­тель работ — сло­мя голо­ву при­бе­жал в лагерь и сооб­щил оше­лом­ля­ю­щую новость. Иссле­до­ва­те­ли наткну­лись на полость. В самом нача­ле пес­ча­ник усту­пил место пла­сту команч­ско­го извест­ня­ка с мно­же­ством мел­ких ока­ме­не­ло­стей: цефа­ло­по­дов, корал­лов, мор­ских ежей, спи­ри­фе­рид; иные наход­ки напо­ми­на­ли крем­не­вых губок и кости мор­ских позво­ноч­ных — веро­ят­но, это были теле­осты, аку­лы и гано­и­ды. Это само по себе было радост­но: иско­па­е­мых бес­по­зво­ноч­ных нам преж­де не попа­да­лось, одна­ко вско­ре буриль­ная голов­ка, прой­дя слой кам­ня, про­ва­ли­лась в пусто­ту, и тут участ­ни­ки работ воз­ли­ко­ва­ли вдвойне. Удач­ный взрыв раз­об­ла­чил тай­ну под­зе­ме­лья, и теперь через отвер­стие с рва­ны­ми кра­я­ми (око­ло пяти футов в попе­реч­ни­ке и глу­би­ной три фута) жад­но­му взгля­ду иссле­до­ва­те­лей откры­лась неглу­бо­кая полость, кото­рую пять­де­сят мил­ли­о­нов лет назад про­то­чи­ли в извест­ня­ке грун­то­вые воды было­го тро­пи­че­ско­го мира. 

Раз­мы­тый слой был не более семи-вось­ми футов тол­щи­ны, но гра­ниц его нигде не про­смат­ри­ва­лось, и внут­ри цир­ку­ли­ро­вал све­жий воз­дух — зна­чит, там суще­ство­ва­ла про­тя­жен­ная под­зем­ная систе­ма. Пол и пото­лок ее изоби­ло­ва­ли ста­лак­ти­та­ми и ста­лаг­ми­та­ми, неко­то­рые из кото­рых срос­лись в колон­ны, но глав­ным были обшир­ные отло­же­ния рако­вин и костей — места­ми они даже заго­ра­жи­ва­ли про­ход. В ско­пи­ще костей, вымы­том из неве­до­мых джун­глей, с мезо­зой­ски­ми дре­во­вид­ны­ми папо­рот­ни­ка­ми и гриб­ка­ми, кай­но­зой­ски­ми сагов­ни­ка­ми, веер­ны­ми паль­ма­ми и пер­во­быт­ны­ми покры­то­се­мян­ны­ми рас­те­ни­я­ми, содер­жа­лось столь­ко ока­ме­не­лых остан­ков (мело­во­го пери­о­да, эоце­на и дру­гих эпох), сколь­ко само­му зна­ю­ще­му пале­он­то­ло­гу не сосчи­тать и не рас­клас­си­фи­ци­ро­вать и за год. Мол­люс­ки, пан­ци­ри рако­об­раз­ных, рыбы, амфи­бии, пре­смы­ка­ю­щи­е­ся, пти­цы, древ­ние мле­ко­пи­та­ю­щие — боль­шие и мел­кие, извест­ные и неиз­вест­ные. Само собой, Гед­ни с воп­лем бро­сил­ся с лагерь, и само собой — все осталь­ные побро­са­ли рабо­ту и сло­мя голо­ву, по трес­ку­че­му моро­зу бро­си­лись туда, где высо­кой буро­вой выш­кой были отме­че­ны толь­ко что обна­ру­жен­ные вра­та в тай­ны зем­ных недр и былых эпох.

Удо­вле­тво­рив, для нача­ла поверх­ност­но, свое любо­пыт­ство, Лейк набро­сал в тет­рад­ке посла­ние и отпра­вил юно­го Моул­то­на бегом в лагерь — пере­дать радио­грам­му. Так я впер­вые узнал об откры­тии, о том, что иден­ти­фи­ци­ро­ва­ны древ­ние рако­ви­ны, кости гано­и­дов и пла­ко­дерм, остат­ки лаби­рин­то­дон­тов и теко­дон­тов, фраг­мен­ты чере­па боль­шо­го моза­зав­ра, позво­ноч­ный столб и пан­цирь дино­зав­ра, зубы и кости кры­ла пте­ро­дак­ти­ля, остат­ки архео­пте­рик­са, аку­льи зубы эпо­хи мио­це­на, чере­па пер­во­быт­ных птиц, чере­па, позво­ноч­ни­ки и дру­гие кости древ­них мле­ко­пи­та­ю­щих, таких как палео­те­рий, дино­це­рат, эогип­пус, оре­одонт и тита­но­те­рий. Недав­ней фау­ны — масто­до­нов, сло­нов, вер­блю­дов, оле­ней или быков — обна­ру­же­но не было, и Лейк заклю­чил, что самые позд­ние отло­же­ния отно­сят­ся к оли­го­це­ну и что пеще­ра оста­ва­лась закон­сер­ви­ро­ван­ной в ее нынеш­нем сухом состо­я­нии как мини­мум трид­цать мил­ли­о­нов лет. 

С дру­гой сто­ро­ны, мож­но было толь­ко удив­лять­ся тому, что сре­ди ока­ме­не­ло­стей пре­об­ла­да­ли весь­ма древ­ние фор­мы жиз­ни. Извест­ня­ко­вая фор­ма­ция, судя по таким типич­ным ока­ме­не­ло­стям, как губ­ки, отно­си­лась, несо­мнен­но, к команч­ско­му пери­о­ду, наход­ки же из пеще­ры содер­жа­ли на удив­ле­ние боль­шую долю орга­низ­мов зна­чи­тель­но более древ­них — вплоть до пер­во­быт­ных рыб, мол­люс­ков и корал­лов силу­рий­ско­го или ордо­вик­ско­го пери­о­дов. Отсю­да неиз­беж­но сле­до­ва­ло, что в дан­ном реги­оне Зем­ли суще­ство­ва­ла уни­каль­ная устой­чи­вость форм жиз­ни, охва­тив­шая вре­мен­ной про­ме­жу­ток от трех­сот до трид­ца­ти мил­ли­о­нов лет назад. Про­дли­лось ли суще­ство­ва­ние древ­них видов за эпо­ху оли­го­це­на, когда в пеще­ре зава­ли­ло вход, оста­ва­лось гадать. Так или ина­че, 500 тысяч лет назад (при­ни­мая во вни­ма­ние воз­раст пеще­ры, мож­но ска­зать «вче­ра») про­изо­шло страш­ное плей­сто­це­но­вое оле­де­не­ние, и все древ­ние орга­низ­мы, пере­жив­шие в этом месте свой срок, вымер­ли. 

Не дождав­шись воз­вра­ще­ния Моул­то­на, Лейк отпра­вил в лагерь гон­ца с новой свод­кой. После это­го Моул­тон не отхо­дил от само­лет­но­го пере­дат­чи­ка, отправ­ляя мне, а так­же на «Арк­хем», для сооб­ще­ния во внеш­ний мир, мно­го­чис­лен­ные пост­скрип­ту­мы, достав­ляв­ши­е­ся пору­чен­ца­ми Лей­ка. Те, кто сле­дил за газе­та­ми, вспом­нят, какое вол­не­ние вызва­ли в мире нау­ки эти репор­та­жи — в конеч­ном сче­те из-за них и ста­ли гото­вить ту самую экс­пе­ди­цию Стар­ку­зе­ра-Мура, на пла­ны кото­рой, как я не устаю повто­рять, дол­жен быть нало­жен запрет. Луч­ше я при­ве­ду посла­ния Лей­ка дослов­но, как их рас­шиф­ро­вал по сво­им каран­даш­ным сте­но­гра­фи­че­ским запи­сям наш радист Мак­тай. 

«Иссле­дуя облом­ки взо­рван­ных пес­ча­ни­ков и извест­ня­ков, Фау­лер совер­шил важ­ней­шее откры­тие. Несколь­ко тре­уголь­ных борозд­ча­тых отпе­чат­ков, таких же как в архей­ских слан­цах, неопро­вер­жи­мо сви­де­тель­ству­ют о том, что исход­ный орга­низм про­су­ще­ство­вал в про­ме­жут­ке от шести­сот мил­ли­о­нов лет назад до команч­ско­го пери­о­да без суще­ствен­ных мор­фо­ло­ги­че­ских изме­не­ний, при тех же сред­них раз­ме­рах. Команч­ские отпе­чат­ки по срав­не­нию с древни­ми выгля­дят упро­щен­ны­ми или хуже сохра­нив­ши­ми­ся. Под­черк­ни­те для газет­чи­ков важ­ность это­го откры­тия. Для био­ло­гии оно зна­чит то же, что тео­рия Эйн­штей­на — для мате­ма­ти­ки и физи­ки. Оно пол­но­стью согла­су­ет­ся с мои­ми преж­ни­ми дан­ны­ми и заклю­че­ни­я­ми. Как я пред­по­ла­гал и рань­ше, наход­ки ука­зы­ва­ют, что извест­но­му нам цик­лу орга­ни­че­ской жиз­ни, начав­ше­му­ся с архео­зой­ских одно­кле­точ­ных, пред­ше­ство­вал дру­гой — а может, и дру­гие. Цикл этот начал раз­во­ра­чи­вать­ся не позд­нее чем мил­ли­ард лет назад, когда пла­не­та была моло­да и любые фор­мы жиз­ни, а так­же нор­маль­ные про­то­плаз­мен­ные струк­ту­ры на ней отсут­ство­ва­ли. Вста­ет вопрос: когда, где и как нача­лось это раз­ви­тие». 

***  

«Позд­нее. Когда я изу­чал фраг­мен­ты ске­ле­тов круп­ных назем­ных и мор­ских яще­ров и при­ми­тив­ных мле­ко­пи­та­ю­щих, мне бро­си­лись в гла­за стран­ные повре­жде­ния кост­ной струк­ту­ры — их невоз­мож­но при­пи­сать ни одно­му извест­но­му хищ­но­му или пло­то­яд­но­му живот­но­му того пери­о­да. Они встре­ча­ют­ся в двух видах: ров­ные углуб­ле­ния и зазуб­ри­ны. В одном или двух слу­ча­ях кости акку­рат­но раз­руб­ле­ны. Подоб­ных образ­цов немно­го. Посы­лаю в лагерь за элек­три­че­ски­ми фона­ря­ми. Будем рубить ста­лак­ти­ты и про­дви­гать­ся даль­ше». 

***  

«Еще позд­нее. Нашел стран­ный оско­лок сте­а­ти­та, шесть дюй­мов в попе­реч­ни­ке и пол­то­ра тол­щи­ной. Суще­ствен­но отли­ча­ет­ся от всех мест­ных фор­ма­ций, какие нам до сих пор попа­да­лись. Зеле­но­ва­тый, но при­зна­ки, ука­зы­ва­ю­щие на воз­раст, отсут­ству­ют. Уди­ви­тель­но глад­кий, пра­виль­ной фор­мы. Напо­ми­на­ет пяти­ко­неч­ную звез­ду с отло­ман­ны­ми кон­чи­ка­ми, ско­лы еще и по внут­рен­ним углам и в сере­дине. В цен­тре нетро­ну­той поверх­но­сти — неболь­шое глад­кое углуб­ле­ние. Любо­пыт­но, отку­да он взял­ся и како­му под­верг­ся воз­дей­ствию. Воз­мож­но, это потру­ди­лась вода. Кэр­ролл, воору­жив­шись лупой, ищет какие-нибудь еще гео­ло­ги­че­ские при­зна­ки. Места­ми точеч­ки, обра­зу­ю­щие пра­виль­ный рису­нок. Соба­ки все боль­ше бес­по­ко­ят­ся: похо­же, камень им не по душе. Надо выяс­нить, нет ли у него спе­ци­фи­че­ско­го запа­ха. Новый отчет пошлю, когда Мил­лз вер­нет­ся с фона­ря­ми и мы углу­бим­ся под зем­лю». 

***  

«10.15 вече­ра. Важ­ное откры­тие. В 9.45 Оррен­дорф и Уот­кинс, рабо­тая под зем­лей при све­те фона­рей, обна­ру­жи­ли гро­мад­ный ока­ме­не­лый пред­мет в фор­ме бочон­ка, совер­шен­но непо­нят­но­го про­ис­хож­де­ния — то ли это рас­те­ние, то ли зарос­ший экзем­пляр како­го-то неиз­вест­но­го нау­ке лучи­сто­го мор­ско­го живот­но­го. Тка­ни не раз­ло­жи­лись, веро­ят­но бла­го­да­ря соле­ной воде. Проч­ные, как кожа, но места­ми сохра­нив­шие уди­ви­тель­ную упру­гость. На кон­цах и по бокам сле­ды обры­вов. Дли­на шесть футов, диа­метр в сере­дине три с поло­ви­ной, на кон­цах — по футу. Име­ет пять выпук­лых сек­ций, похо­жих на бочар­ные клеп­ки. По окруж­но­сти в самом широ­ком месте рас­по­ло­же­ны боко­вые обры­вы, похо­жи на остат­ки тонень­ких ножек. В борозд­ках меж­ду сек­ци­я­ми — стран­ные наро­сты. Это греб­ни или кры­лья, кото­рые раз­во­ра­чи­ва­ют­ся вее­ром. Все с боль­ши­ми повре­жде­ни­я­ми, но одно целое, раз­ма­хом почти семь футов. Вся кон­струк­ция вызы­ва­ет в памя­ти чудо­вищ из древ­них мифов, в осо­бен­но­сти существ Ста­рой Расы, упо­ми­на­е­мых в “Некро­но­ми­коне”. Кры­лья пере­пон­ча­тые, с кар­ка­сом из тру­бок желе­зи­стой струк­ту­ры. На кон­цах тру­бок про­смат­ри­ва­ют­ся мель­чай­шие отвер­стия. Края ссох­лись, что нахо­дит­ся внут­ри, что было ото­рва­но — не раз­бе­решь. Когда вер­нем­ся в лагерь, нуж­но будет вскрыть. Не могу даже опре­де­лить, рас­те­ние это или живот­ное. Мно­гие чер­ты ука­зы­ва­ют на то, что это неве­ро­ят­но при­ми­тив­ный орга­низм. Рас­по­ря­дил­ся, что­бы все руби­ли ста­лак­ти­ты и иска­ли еще образ­цы. Най­де­ны опять кости с руб­ца­ми, но они подо­ждут. От собак нет житья. Взъелись на этот обра­зец, толь­ко под­пу­сти — разо­рва­ли бы в кло­чья». 

***  

«11.30 вече­ра. Вни­ма­ние — Дай­ер, Пей­бо­ди, Даглас. Дело высо­чай­шей — я бы ска­зал, исклю­чи­тель­ной — важ­но­сти. “Арк­хе­му” нуж­но сей­час же сооб­щить на глав­ную стан­цию в Кинг­спор­те. Стран­ный боч­ко­об­раз­ный орга­низм отно­сит­ся к архей­ской эре, и это он оста­вил отпе­чат­ки на кам­нях. Мил­лз, Буд­ро и Фау­лер обна­ру­жи­ли под зем­лей, в соро­ка футах от дыры, целое ско­пи­ще — три­на­дцать штук. Там же необыч­ные округ­лые сте­а­ти­ты, мель­че пер­во­го, фор­мы звезд­ча­той, но обло­мов не замет­но, раз­ве что иной раз на кон­чи­ках. Что каса­ет­ся орга­ни­че­ских образ­цов, восемь из них как буд­то в иде­аль­ном состо­я­нии, со все­ми при­дат­ка­ми. Извлек­ли их на поверх­ность, собак отве­ли подаль­ше. Они на этих тва­рей так и кида­ют­ся. Отне­си­тесь вни­ма­тель­но к опи­са­нию, повто­ри­те для надеж­но­сти. Нель­зя, что­бы в газе­ты про­ник­ли неточ­но­сти. 

Дли­на объ­ек­тов — восемь футов. Тело боч­ко­об­раз­ное, из пяти сек­ций, дли­на — шесть футов, диа­метр в сред­ней части — три с поло­ви­ной, а на кон­цах — один фут. Тем­но-серый, эла­стич­ный, очень твер­дый. В борозд­ках вдоль тела обна­ру­же­ны сло­жен­ные кры­лья, дли­ной семь футов, пере­пон­ча­тые. Кар­кас кры­льев труб­ча­тый, желе­зи­стой струк­ту­ры, цвет — тоже серый, но свет­лее, на кон­цах — мик­ро­от­вер­стия. Если кры­лья рас­пра­вить, обна­ру­жи­ва­ют­ся зазуб­рен­ные края. По сред­ней линии “бочон­ка”, на каж­дой из пяти вер­ти­каль­ных, похо­жих на клеп­ки, сек­ций име­ют­ся раз­ветв­лен­ные эла­стич­ные отрост­ки или щупаль­ца свет­ло-серо­го цве­та. Напо­ми­на­ют руки при­ми­тив­ных кри­но­и­дов. Отдель­ные отрост­ки име­ют диа­метр три дюй­ма; на рас­сто­я­нии шесть дюй­мов от осно­ва­ния раз­ветв­ля­ют­ся на пять доба­воч­ных отрост­ков, а те, на рас­сто­я­нии восемь дюй­мов, на пять мел­ких кону­со­об­раз­ных щупа­лец или уси­ков. Таким обра­зом, каж­дый отро­сток вен­ча­ет­ся два­дца­тью пятью щупаль­ца­ми. 

Туло­ви­ще пере­хо­дит в свет­ло-серую взду­тую шею с наме­ком на жаб­ры, а “голо­ва” пред­став­ля­ет собой жел­то­ва­тое пяти­ко­неч­ное подо­бие мор­ской звез­ды, покры­тое жест­ки­ми рес­нич­ка­ми всех цве­тов раду­ги. Голо­ва тол­стая, пух­лая, раз­мер от кон­чи­ка до кон­чи­ка — око­ло двух футов, на кон­чи­ках жел­то­ва­тые гиб­кие тру­боч­ки дли­ной три дюй­ма. Щель в верх­ней части голо­вы, в самом ее цен­тре, пред­на­зна­че­на, веро­ят­но, для дыха­ния. На кон­це каж­дой тру­боч­ки име­ет­ся сфе­ри­че­ское утол­ще­ние под жел­то­ва­той плен­кой; если ее ото­дви­нуть, пока­зы­ва­ет­ся стек­ло­вид­ный шарик в крас­ной обо­лоч­ке — веро­ят­но, глаз. Из внут­рен­них углов звез­до­об­раз­ной голо­вы тянут­ся крас­но­ва­тые труб­ки, дли­ной чуть боль­ше жел­то­ва­тых. Они кон­ча­ют­ся кисте­об­раз­ны­ми утол­ще­ни­я­ми, в кото­рых при нажа­тии откры­ва­ют­ся отвер­стия коло­коль­ной фор­мы, мак­си­маль­но­го диа­мет­ра два дюй­ма. По их кон­ту­ру рас­по­ло­же­ны ост­рые белые высту­пы, похо­жие на зубы. Веро­ят­но, это рты. Все эти труб­ки, рес­нич­ки, окон­ча­ния звез­ды, заме­ня­ю­щей голо­ву, най­де­ны плот­но сло­жен­ны­ми; труб­ки и окон­ча­ния лучей лепи­лись к шее и кор­пу­су. Тка­ни проч­ные и при этом уди­ви­тель­но гиб­кие. 

В ниж­нем кон­це кор­пу­са орга­ны, в целом подоб­ные голо­ве, но с совер­шен­но ины­ми функ­ци­я­ми. Взду­тая псев­до­шея, без жабр, а далее — еще одна пяти­ко­неч­ная “мор­ская звез­да”, зеле­но­ва­тая. Проч­ные муску­ли­стые отрост­ки дли­ной четы­ре фута, диа­метр у осно­ва­ния — семь дюй­мов, на кон­це — око­ло двух с поло­ви­ной. На каж­дом кон­це — неболь­шая опо­ра, пред­став­ля­ю­щая собой зеле­но­ва­тый тре­уголь­ник, пере­пон­ча­тый, на пяти про­жил­ках, дли­ной восемь дюй­мов и шири­ной шесть дюй­мов с даль­не­го кон­ца. Имен­но этот ласт, или плав­ник, или псев­до­но­га оста­ви­ла отпе­чат­ки в камне, дав­ность кото­рых от мил­ли­ар­да и до пяти­де­ся­ти — шести­де­ся­ти мил­ли­о­нов лет. Из внут­рен­них углов звез­ды тор­чат крас­но­ва­тые труб­ки дли­ной два фута, схо­дя­щие на конус, диа­мет­ром у осно­ва­ния — три дюй­ма, в кон­це — один. На кон­чи­ках — мини­а­тюр­ные отвер­стия. Тка­ни всю­ду чрез­вы­чай­но проч­ные, кожи­стые, но весь­ма гиб­кие. Четы­рех­фу­то­вые отрост­ки с ласта­ми пред­на­зна­ча­лись, несо­мнен­но, для пере­дви­же­ния, в воде или по суше — неиз­вест­но. При каса­нии обна­ру­жи­ва­ет­ся раз­ви­тая муску­ла­ту­ра. Все эти ниж­ние орга­ны, как и верх­ние, плот­но при­жа­ты к псев­до­шее и низу туло­ви­ща. 

Не могу поло­жи­тель­но утвер­ждать, что наход­ка при­над­ле­жит не к рас­ти­тель­но­му, а к живот­но­му цар­ству, но ско­рее все­го это так. Веро­ят­но, это пора­зи­тель­но эво­лю­ци­о­ни­ро­вав­ший пред­ста­ви­тель лучи­стых, сохра­нив­ший при­том ряд пер­во­на­чаль­ных осо­бен­но­стей. Несмот­ря на неко­то­рые отли­чия, сход­ство с игло­ко­жи­ми неоспо­ри­мо. Неха­рак­те­рен для мор­ских оби­та­те­лей орган, похо­жий на кры­ло, но он, веро­ят­но, исполь­зо­вал­ся в воде как руль. При­ме­ча­тель­на сим­мет­рия, при­су­щая рас­ти­тель­ным орга­низ­мам с их вер­ти­каль­ной струк­ту­рой, а не живот­ным — со струк­ту­рой про­доль­ной. Посколь­ку мы име­ем дело с неве­ро­ят­но ран­ней точ­кой эво­лю­ци­он­но­го про­цес­са, когда, соглас­но преж­ним пред­став­ле­ни­ям, не суще­ство­ва­ло даже самых при­ми­тив­ных одно­кле­точ­ных, гадать о про­ис­хож­де­нии наход­ки чрез­вы­чай­но затруд­ни­тель­но. Пол­но­стью сохра­нив­ши­е­ся образ­цы обна­ру­жи­ва­ют столь пора­зи­тель­ное сход­ство с неко­то­ры­ми мифи­че­ски­ми тва­ря­ми, что поне­во­ле воз­ни­ка­ют мыс­ли о том, что в неза­па­мят­ной древ­но­сти эти суще­ства оби­та­ли и вне Антарк­ти­ки. Дай­ер с Пей­бо­ди чита­ли “Некро­но­ми­кон” и зна­ко­мы с кош­мар­ны­ми кар­ти­на­ми, напи­сан­ны­ми Клар­ком Эшто­ном Сми­том по моти­вам этой кни­ги; зна­чит, они пой­мут, если я упо­мя­ну Ста­рую Расу, то ли ради шут­ки, то ли по недо­ра­зу­ме­нию яко­бы создав­шую жизнь на Зем­ле. Уче­ные все­гда пола­га­ли, что про­об­ра­зом этих существ послу­жил какой-то древ­ний оби­та­тель тро­пи­че­ских вод из кате­го­рии лучи­стых, над кото­рым осно­ва­тель­но пора­бо­та­ло боль­ное вооб­ра­же­ние. Есть сход­ство и с дои­сто­ри­че­ски­ми суще­ства­ми из фольк­ло­ра, о кото­рых писал Уил­март, — отно­ся­щи­ми­ся к куль­ту Ктул­ху и пр.

Поле для иссле­до­ва­ний откры­ва­ет­ся необъ­ят­ное. Судя по сопут­ству­ю­щим образ­цам, отло­же­ния отно­сят­ся, веро­ят­но, к позд­не­му мелу или ран­не­му эоце­ну. Свер­ху нарос­ли мощ­ные ста­лаг­ми­ты. Ска­лы­вать их очень труд­но, но будь они хруп­ки­ми, отло­же­ния мог­ли бы постра­дать. Сохран­ность нахо­док пора­зи­тель­ная — пото­му, навер­ное, что вокруг извест­няк. Новых образ­чи­ков пока не нашли, но поищем позд­нее. Теперь пред­сто­ит непро­стая зада­ча: доста­вить эти четыр­на­дцать объ­е­ми­стых нахо­док в лагерь, при том что собак к ним не под­пу­стишь — лают как беше­ные. Несмот­ря на силь­ный ветер, мы все же наде­ем­ся вде­вя­те­ром упра­вить­ся с тре­мя саня­ми (тро­их чело­век остав­ля­ем при­смат­ри­вать за соба­ка­ми). Нуж­но уста­но­вить воз­душ­ное сооб­ще­ние с про­ли­вом Мак-Мер­до и начать пере­прав­ку мате­ри­а­лов. Но преж­де чем лечь спать, я дол­жен вскрыть одну из этих тва­рей. Вот бы сюда насто­я­щую лабо­ра­то­рию! Пусть теперь Дай­ер крас­не­ет, вспо­ми­ная, как не хотел отпус­кать меня на запад. Спер­ва самые высо­кие на зем­ле горы, а теперь вот это. Ну чем не глав­ное дости­же­ние экс­пе­ди­ции? Гром­кий успех в науч­ном мире нам обес­пе­чен. Бра­во, Пей­бо­ди, без ваше­го бура мы не вскры­ли бы пеще­ру. А теперь, на “Арк­хе­ме”, не повто­ри­те ли опи­са­ние?» 

*** 

Труд­но выра­зить, что почув­ство­ва­ли мы с Пей­бо­ди, полу­чив эти сооб­ще­ния, и наши спут­ни­ки радо­ва­лись едва ли мень­ше нас. Мак­тай, слу­шая гудя­щий при­ем­ник, наско­ро рас­шиф­ро­вал по ходу дела несколь­ко глав­ных фраз, а по завер­ше­нии радио­грам­мы мы очень ско­ро полу­чи­ли от него ее пол­ное содер­жа­ние, вос­ста­нов­лен­ное по сте­но­грам­ме. Все оце­ни­ли эпо­халь­ную важ­ность откры­тия, и я, дождав­шись, пока радист «Арк­хе­ма» повто­рит по прось­бе Лей­ка науч­ные опи­са­ния, тут же его поздра­вил. Шер­ман со скла­да в про­ли­ве Мак-Мер­до и капи­тан Даглас с «Арк­хе­ма» после­до­ва­ли мое­му при­ме­ру. Позд­нее я, как гла­ва экс­пе­ди­ции, доба­вил несколь­ко заме­ча­ний для пере­да­чи через «Арк­хем» во внеш­ний мир. Разу­ме­ет­ся, в подоб­ной обста­нов­ке о сне даже думать не при­хо­ди­лось; я желал лишь одно­го: как мож­но ско­рее попасть в лагерь Лей­ка. Досад­но было услы­шать от него, что в горах нача­лась буря и ран­ним утром полет будет невоз­мо­жен. 

Прав­да, через пол­то­ра часа я забыл о доса­де, настоль­ко заин­те­ре­со­ва­ли меня новые сооб­ще­ния Лей­ка. Он рас­ска­зы­вал о том, что четыр­на­дцать круп­ных образ­цов были бла­го­по­луч­но достав­ле­ны в лагерь. Они ока­за­лись уди­ви­тель­но тяже­лы­ми, тащить их было нелег­ко, но девять чело­век успеш­но спра­ви­лись с зада­чей. На без­опас­ном рас­сто­я­нии от лаге­ря нача­ли спеш­но соору­жать снеж­ный загон для собак. Образ­цы устро­и­ли на твер­дом сне­гу вбли­зи лаге­ря, один из них взял Лейк, что­бы сде­лать пред­ва­ри­тель­ное вскры­тие. 

Про­тив ожи­да­ния, ему при­шлось серьез­но потру­дить­ся: даже при высо­кой тем­пе­ра­ту­ре (в толь­ко что устро­ен­ной лабо­ра­тор­ной палат­ке рабо­та­ла бен­зи­но­вая печ­ка) обман­чи­во гиб­кие тка­ни образ­ца, хоро­шо раз­ви­то­го и пол­но­стью сохра­нив­ше­го­ся, оста­лись твер­ды­ми, проч­нее обыч­ной кожи. Лейк заду­мал­ся, как сде­лать необ­хо­ди­мый раз­рез и не повре­дить при этом внут­рен­нюю струк­ту­ру. Прав­да, в его рас­по­ря­же­нии име­лось еще семь без­упреч­ных образ­цов, и все же они пред­став­ля­ли собой ред­кость и тре­бо­ва­ли крайне осто­рож­но­го обра­ще­ния, раз­ве что в нед­рах пеще­ры обна­ру­жат­ся в боль­шом чис­ле новые осо­би. И пото­му Лейк при­со­еди­нил этот экзем­пляр к осталь­ным и при­та­щил в лабо­ра­то­рию дру­гой, частич­но сохра­нив­ший с обо­их кон­цов звез­до­об­раз­ные орга­ны, но силь­но помя­тый и с раз­ры­вом вдоль одной из борозд на кор­пу­се. 

Резуль­та­ты, тут же сооб­щен­ные мне по радио, были оше­лом­ля­ю­щи­ми. О точ­но­сти и акку­рат­но­сти раз­ре­за нече­го было гово­рить — инстру­мен­ты не под­хо­ди­ли для рабо­ты со столь необыч­ны­ми тка­ня­ми, — одна­ко от того, что уда­лось узнать, голо­ва шла кру­гом. Назре­вал насто­я­щий пере­во­рот в нашей био­ло­ги­че­ской нау­ке, осно­ван­ной на уче­нии о клет­ках, ибо она в дан­ном слу­чае ока­за­лась несо­сто­я­тель­ной. Сколь­ко-нибудь суще­ствен­ной мине­ра­ли­за­ции орга­ни­че­ских тка­ней не обна­ру­жи­лось, и внут­рен­ние орга­ны за сорок мил­ли­о­нов лет ничуть не раз­ру­ши­лись. Плот­ность, непод­вер­жен­ность гни­е­нию и едва ли не абсо­лют­ная проч­ность — каче­ства, неотъ­ем­ле­мо при­су­щие дан­ной фор­ме живой мате­рии, и отно­сят­ся они к неко­е­му палео­ге­но­во­му цик­лу эво­лю­ции бес­по­зво­ноч­ных, познать кото­рый мы бес­силь­ны. Вна­ча­ле ткань, с кото­рой имел дело Лейк, была сухой, но потом под воз­дей­стви­ем теп­ла раз­мяг­чи­лась, и с непо­вре­жден­ной сто­ро­ны обна­ру­жи­лось скоп­ле­ние орга­ни­че­ской жид­ко­сти с отвра­ти­тель­ным, едким запа­хом. Это была не кровь, но густая тем­но-зеле­ная жижа, кото­рая, оче­вид­но, ее заме­ня­ла. К тому вре­ме­ни все 37 собак уже нахо­ди­лись в недо­стро­ен­ном загоне вбли­зи лаге­ря, но даже на рас­сто­я­нии они учу­я­ли рез­кий запах и, бегая кру­га­ми, зашлись в отча­ян­ном лае.

Пред­ва­ри­тель­ное вскры­тие не толь­ко не помог­ло клас­си­фи­ци­ро­вать этот стран­ный орга­низм, но, напро­тив, поро­ди­ло еще боль­ше зага­док. Что каса­ет­ся его внеш­не­го стро­е­ния, все догад­ки ока­за­лись вер­ны­ми, и, соот­вет­ствен­но, мож­но было не колеб­лясь отне­сти это суще­ство к живот­ным, одна­ко внут­ри обна­ру­жи­лось столь мно­го рас­ти­тель­ных при­зна­ков, что Лейк очу­тил­ся в без­на­деж­ном тупи­ке. Суще­ство обла­да­ло орга­на­ми пище­ва­ре­ния и кро­во­об­ра­ще­ния, а так­же выде­ли­тель­ной систе­мой в виде крас­но­ва­тых тру­бок в его звезд­ча­том осно­ва­нии. Поверх­ност­ный осмотр убеж­дал в том, что дыха­тель­ный аппа­рат этой тва­ри обра­ба­ты­вал ско­рее кис­ло­род, чем дву­окись угле­ро­да; при­том неко­то­рые при­зна­ки ука­зы­ва­ли на нали­чие поло­стей, где скап­ли­ва­ет­ся воз­дух, а так­же исполь­зо­ва­ние аль­тер­на­тив­ных мето­дов дыха­ния: поми­мо внеш­ней щели, через жаб­ры и поры, при­чем две послед­ние систе­мы были вполне раз­ви­ты. Несо­мнен­но, тварь была амфи­би­ей, к тому же при­спо­соб­лен­ной к дли­тель­ной зимов­ке без воз­ду­ха. Име­лись, судя по все­му, и голо­со­вые орга­ны, свя­зан­ные с глав­ной дыха­тель­ной систе­мой, но в них обна­ру­жил­ся ряд ано­ма­лий, кото­рые было непро­сто объ­яс­нить. Едва ли они были при­спо­соб­ле­ны для чле­но­раз­дель­ной речи, но вполне мог­ли изда­вать раз­но­об­раз­ные музы­каль­ные зву­ки вро­де сви­ста, пере­кры­ва­ю­щие боль­шой диа­па­зон частот. Мышеч­ная систе­ма была раз­ви­та настоль­ко, что ей не нахо­ди­лось ана­ло­гов. 

Нерв­ная систе­ма ока­за­лась такой слож­ной и высо­ко­раз­ви­той, что Лейк не пере­ста­вал пора­жать­ся. В неко­то­рых отно­ше­ни­ях чрез­вы­чай­но при­ми­тив­ное, это суще­ство обла­да­ло систе­мой нерв­ных узлов и воло­кон, достиг­шей едва ли не пре­дель­но­го спе­ци­фи­че­ско­го раз­ви­тия. Мозг, состо­я­щий из пяти долей, удив­лял сво­ей слож­но­стью. По ряду при­зна­ков мож­но было пред­по­ло­жить, что орга­ны чувств у этой тва­ри устро­е­ны осо­бым обра­зом и во мно­гом не сход­ны с орга­на­ми чувств всех про­чих зем­ных орга­низ­мов. К этим орга­нам отно­си­лись, в част­но­сти, жест­кие рес­нич­ки на голо­ве. Воз­мож­но, у тва­ри было не пять чувств, а боль­ше, — в таком слу­чае ее спо­соб суще­ство­ва­ния не укла­ды­вал­ся ни в какие извест­ные нам сте­рео­ти­пы. Лейк пола­гал, что для оби­та­те­лей пер­во­быт­но­го мира эти тва­ри обла­да­ли очень высо­кой чув­стви­тель­но­стью при чет­ком раз­де­ле­нии функ­ций меж­ду осо­бя­ми, подоб­но нынеш­ним мура­вьям и пче­лам. Раз­мно­жа­лись они как спо­ро­вые рас­те­ния вро­де папо­рот­ни­ков; на кон­цах кры­лы­шек име­лись спо­ран­гии, и раз­ви­ва­лись осо­би из зарост­ков или гаме­то­фи­тов. 

Попыт­ка про­из­ве­сти клас­си­фи­ка­цию на дан­ном эта­пе иссле­до­ва­ния была бы про­сто неле­пой. Выгля­де­ли они как лучи­стые живот­ные, но, оче­вид­но, в эту груп­пу не укла­ды­ва­лись. Отча­сти при­над­ле­жа­ли к рас­ти­тель­но­му миру, но три чет­вер­ти при­зна­ков род­ни­ли их с миром живот­ным. Сим­мет­рич­ное стро­е­ние и неко­то­рые дру­гие осо­бен­но­сти ясно ука­зы­ва­ли на то, что это выход­цы из моря, но к каким усло­ви­ям они адап­ти­ро­ва­лись в даль­ней­шем, ска­зать было труд­но. Кры­лья, во вся­ком слу­чае, недву­смыс­лен­но гово­ри­ли о поле­тах. Но что­бы суще­ства, оста­вив­шие отпе­чат­ки в архей­ских кам­нях, суме­ли в пору мла­ден­че­ства нашей пла­не­ты про­де­лать такую огром­ную, слож­ную эво­лю­цию? Это было настоль­ко непо­сти­жи­мо, что Лей­ку не раз, по стран­ной при­чу­де памя­ти, при­хо­ди­ли на ум древ­ние мифы о Ста­рой Расе, кото­рая спу­сти­лась со звезд и то ли в шут­ку, то ли по ошиб­ке заро­ди­ла на Зем­ле жизнь, а так­же стран­ные рас­ска­зы одно­го кол­ле­ги, фольк­ло­ри­ста с кафед­ры англий­ско­го язы­ка Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та, о кос­ми­че­ских при­шель­цах, яко­бы оби­тав­ших на пустын­ном взго­рье. 

Разу­ме­ет­ся, он поду­мал о том, что докем­брий­ские отпе­чат­ки мог­ли быть остав­ле­ны не теми суще­ства­ми, с кото­ры­ми он имел дело, а их при­ми­тив­ны­ми пред­ка­ми, одна­ко тут же отка­зал­ся от этой, черес­чур упро­ща­ю­щей тео­рии, посколь­ку более древ­няя ока­ме­не­лость обла­да­ла про­дви­ну­тым, срав­ни­тель­но с позд­ней, стро­е­ни­ем. Послед­няя пред­став­ля­лась резуль­та­том ско­рее упад­ка, чем эво­лю­ции. Псев­до­но­га сокра­ти­лась в раз­ме­рах, вся мор­фо­ло­гия сде­ла­лась про­ще и гру­бее. Более того, нер­вы и изу­чен­ные Лей­ком орга­ны носи­ли стран­ные сле­ды регрес­са, упро­ще­ния слож­ных форм. Удив­ля­ло оби­лие атро­фи­ро­ван­ных и руди­мен­тар­ных орга­нов. В целом едва ли не все загад­ки оста­лись нераз­га­дан­ны­ми, и Лейк, в поис­ках вре­мен­но­го назва­ния вновь обра­тив­шись к мифо­ло­гии, шут­ли­во окре­стил свои наход­ки Стар­ца­ми. При­бли­зи­тель­но в поло­вине тре­тье­го ночи, решив, что пора нако­нец пре­рвать рабо­ту и уда­лить­ся на покой, он при­крыл рас­се­чен­ный обра­зец бре­зен­том, вышел из лабо­ра­тор­ной палат­ки и с новым инте­ре­сом всмот­рел­ся в целые экзем­пля­ры. Неза­хо­дя­щее антарк­ти­че­ское солн­це успе­ло слег­ка раз­мяг­чить тка­ни, так что у двух-трех осо­бей кон­чи­ки лучей на голо­ве и труб­ки нача­ли раз­во­ра­чи­вать­ся, но Лейк счи­тал, что при тем­пе­ра­ту­ре, близ­кой к нулю, немед­лен­ное раз­ло­же­ние им не гро­зит. Тем не менее он сло­жил вме­сте целые образ­цы и наки­нул на них запас­ную палат­ку, что­бы убе­речь от пря­мых сол­неч­ных лучей. Еще он рас­счи­тал, что так от образ­цов будет мень­ше пах­нуть, а то с соба­ка­ми была про­сто беда, пусть даже их дер­жа­ли на зна­чи­тель­ном рас­сто­я­нии за стен­кой из сне­га (ее спеш­но достра­и­ва­ли в высо­ту преж­ние работ­ни­ки и еще несколь­ко допол­ни­тель­ных). Похо­же было, что с испо­лин­ских гор вот-вот обру­шат­ся суро­вые поры­вы вет­ра, поэто­му Лейк закре­пил углы палат­ки тяже­лы­ми снеж­ны­ми бло­ка­ми. Ожил преж­ний страх вне­зап­ных антарк­ти­че­ских бурь, и участ­ни­ки экс­пе­ди­ции, под руко­вод­ством Этву­да, при­ня­лись укреп­лять сне­гом палат­ки, новый загон для собак и при­ми­тив­ные укры­тия для само­ле­тов. Послед­ние соору­жа­лись в сво­бод­ные мину­ты из твер­дых снеж­ных бло­ков и дале­ко еще не были дове­де­ны до нуж­ной высо­ты, поэто­му Лейк в кон­це кон­цов напра­вил на их дострой­ку всех работ­ни­ков, осво­бо­див их от дру­гих зада­ний. 

Лишь в пятом часу Лейк нако­нец собрал­ся ухо­дить из эфи­ра, напо­сле­док сооб­щив, что его груп­па еще немно­го нарас­тит стен­ки укры­тия и отпра­вит­ся на покой, и посо­ве­то­вав нам сде­лать то же самое. Он обме­нял­ся парой фраз с Пей­бо­ди, вновь похва­лив его чудес­ные буры, без кото­рых откры­тие бы не состо­я­лось. Этвуд послал при­вет­ствие и тоже похва­лил буры. Я от души поздра­вил Лей­ка, доба­вив, что он был прав отно­си­тель­но экс­пе­ди­ции на запад, и все назна­чи­ли сле­ду­ю­щий сеанс свя­зи на десять часов утра. Если ветер к тому вре­ме­ни утих­нет, Лейк соби­рал­ся послать за нами на базу само­лет. Перед кон­цом свя­зи я отпра­вил на «Арк­хем» заклю­чи­тель­ные инструк­ции, как скор­рек­ти­ро­вать днев­ную свод­ку для пере­да­чи во внеш­ний мир: не сле­до­ва­ло сра­зу выкла­ды­вать всю оше­лом­ля­ю­щую прав­ду, ибо никто не пове­рил бы ей без вес­ких дока­за­тельств. 

III  

Едва ли нашлись сре­ди нас такие, кто спал в то утро без­мя­теж­ным сном: слиш­ком вол­но­ва­ло всех откры­тие Лей­ка и тре­во­жи­ли завы­ва­ния бури. Даже у нас на базе буря сви­реп­ство­ва­ла вовсю, и мы гада­ли, что дела­ет­ся в лаге­ре Лей­ка, непо­сред­ствен­но у под­но­жия гор, где зарож­дал­ся ветер. Мак­тай под­нял­ся в десять и попы­тал­ся, как было услов­ле­но, свя­зать­ся с Лей­ком, но не сумел — види­мо, из-за каких­то элек­три­че­ских явле­ний в неспо­кой­ной атмо­сфе­ре. Одна­ко с «Арк­хе­мом» связь состо­я­лась, и Даглас рас­ска­зал, что тоже без­успеш­но вызы­вал Лей­ка. О вет­ре он не имел поня­тия: пока у нас буше­вал ура­ган, в про­ли­ве Мак-Мер­до сто­я­ла тиши­на. Весь день мы тол­пи­лись вокруг при­ем­ни­ка и сно­ва и сно­ва вызы­ва­ли Лей­ка, но не полу­ча­ли отве­та. К полу­дню поры­вы вет­ра с запа­да достиг­ли поис­ти­не беше­ной силы и нам ста­ло неспо­кой­но за лагерь, одна­ко посте­пен­но они стих­ли, и толь­ко в два ветер задул сно­ва, но уже не так силь­но. После трех уста­но­ви­лась тиши­на, мы толь­ко и дела­ли, что вызы­ва­ли Лей­ка. В его рас­по­ря­же­нии нахо­ди­лось четы­ре само­ле­та, на каж­дом — пре­вос­ход­ный корот­ко­вол­но­вый при­е­мо­пе­ре­дат­чик — труд­но было себе пред­ста­вить, что­бы все они вышли из строя. Тем не менее непро­ни­ца­е­мое мол­ча­ние дли­лось и дли­лось, и, думая о неве­ро­ят­ной силы ура­гане, обру­шив­шем­ся на лагерь, мы неволь­но стро­и­ли самые мрач­ные пред­по­ло­же­ния. 

К шести ста­ло ясно, что стра­хи наши не бес­поч­вен­ны, и после пере­го­во­ров по радио с Дагла­сом и Тор­финнс­се­ном я решил, что пора отправ­лять­ся на раз­вед­ку. Пятый само­лет, остав­лен­ный с Шер­ма­ном и дву­мя моря­ка­ми на скла­де в про­ли­ве Мак-Мер­до, нахо­дил­ся в отлич­ном состо­я­нии, и в край­нем слу­чае им мож­но было вос­поль­зо­вать­ся, а что слу­чай тот самый, сомне­вать­ся не при­хо­ди­лось. Свя­зав­шись по радио с Шер­ма­ном, я при­ка­зал ему как мож­но ско­рее взять дво­их моря­ков и выле­теть ко мне на южную базу; погод­ные усло­вия вполне бла­го­при­ят­ство­ва­ли пере­ле­ту. Затем мы ста­ли обсуж­дать, кто вой­дет в раз­ве­ды­ва­тель­ную пар­тию, и реши­ли, что пона­до­бят­ся все, а так­же сани и соба­ки, кото­рых я оста­вил при себе. Груз полу­чил­ся боль­шой, но не чрез­мер­ный для одно­го из гро­мад­ных аэро­пла­нов, постро­ен­ных спе­ци­аль­но для транс­пор­ти­ров­ки тяже­ло­го обо­ру­до­ва­ния. Вре­мя от вре­ме­ни я сно­ва пытал­ся вызвать Лей­ка, но не дождал­ся отве­та. 

Шер­ман, с моря­ка­ми Гун­нарс­со­ном и Лар­се­ном, под­нял­ся в воз­дух в поло­вине вось­мо­го и несколь­ко раз сооб­щал с бор­та, что полет про­хо­дит спо­кой­но. На базу они при­бы­ли в пол­ночь, и все вме­сте мы ста­ли обсуж­дать, что делать даль­ше. Путе­ше­ство­вать по Антарк­ти­ке на одном-един­ствен­ном само­ле­те, не имея цепоч­ки баз, дело рис­ко­ван­ное, но все при­зна­ли, что это необ­хо­ди­мо, и при­го­то­ви­лись лететь. В два часа ночи, погру­зив в само­лет часть вещей, мы сде­ла­ли неболь­шой пере­рыв для сна, но спу­стя четы­ре часа вста­ли и сно­ва взя­лись за погруз­ку и упа­ков­ку. 

25 янва­ря, в чет­верть вось­мо­го утра, мы выле­те­ли в севе­ро-восточ­ном направ­ле­нии, имея на бор­ту десять чело­век, семь собак, сани, топ­ли­во, запас пищи и про­чие вещи, вклю­чая обо­ру­до­ва­ние для бес­про­вод­ной свя­зи. За штур­ва­лом сидел Мак­тай. Пого­да сто­я­ла ясная, не вет­ре­ная, отно­си­тель­но теп­лая, и мы не сомне­ва­лись, что без осо­бых труд­но­стей достиг­нем точ­ки с назван­ны­ми Лей­ком коор­ди­на­та­ми. Опа­са­лись мы того, что обна­ру­жим — или не обна­ру­жим — в кон­це пере­ле­та: лагерь по-преж­не­му не отве­чал на наши радио­сиг­на­лы. 

Мне вре­за­лись в память все подроб­но­сти это­го четы­рех с поло­ви­ной часо­во­го пере­ле­та, ведь это были судь­бо­нос­ные часы моей жиз­ни. В воз­расте пяти­де­ся­ти четы­рех лет я разом утра­тил душев­ное спо­кой­ствие и урав­но­ве­шен­ность, свой­ствен­ные нор­маль­но­му чело­ве­ку, при­вык­ше­му, что миро­зда­ние под­чи­ня­ет­ся опре­де­лен­ным зако­нам. С это­го вре­ме­ни всей нашей десят­ке — но преж­де все­го сту­ден­ту Дан­фор­ду и мне — пред­сто­я­ла встре­ча с миром чудо­вищ­ных про­пор­ций и зата­ив­ших­ся ужа­сов, миром, кото­рый нико­гда не изгла­дит­ся из созна­ния, но кото­рый мы хоте­ли бы сохра­нить в тайне от чело­ве­че­ства. Газе­ты печа­та­ли бюл­ле­те­ни с бор­та само­ле­та; в них рас­ска­зы­ва­лось, как про­хо­дил наш бес­по­са­доч­ный пере­лет, как два­жды нам при­шлось сра­жать­ся с ковар­ным штор­мо­вым вет­ром в высо­ких сло­ях атмо­сфе­ры, как мы уви­де­ли сле­ды буро­взрыв­ных работ, про­во­див­ших­ся Лей­ком три дня назад на пол­пу­ти к горам, и о зага­доч­ных цилин­дри­че­ских обра­зо­ва­ни­ях из снеж­ной пыли, гони­мых вет­ром по бес­ко­неч­ным про­сто­рам мерз­ло­го плос­ко­го­рья, — о них так­же писа­ли Амунд­сен и Берд. Но с опре­де­лен­но­го момен­та мы не смог­ли уже опи­сы­вать наши ощу­ще­ния понят­ны­ми для прес­сы сло­ва­ми, а позд­нее нам при­шлось нало­жить на себя самые насто­я­щие цен­зур­ные огра­ни­че­ния, при­чем стро­жай­шие. 

Когда на гори­зон­те воз­ник зуб­ча­тый силу­эт ове­ян­ных маги­ей пиков, пер­вым его заме­тил моряк Лар­сен; на его кри­ки все бро­си­лись к окнам. Мы дви­га­лись с боль­шой ско­ро­стью, одна­ко силу­эт вырас­тал совсем неза­мет­но, из чего мож­но было заклю­чить, что горы нахо­дят­ся в огром­ном отда­ле­нии и вид­ны толь­ко пото­му, что необы­чай­но высо­ки. Но мало-пома­лу они гроз­но под­ни­ма­лись на запад­ном небо­склоне, и мы смог­ли раз­гля­деть в отдель­но­сти их голые чер­ные вер­ши­ны и испы­тать уди­ви­тель­ное ощу­ще­ние нере­аль­но­сти при виде этой кар­ти­ны: зали­тые розо­ва­тым антарк­ти­че­ским све­том горы на фоне пере­ли­ва­ю­щих­ся все­ми цве­та­ми раду­ги обла­ков снеж­ной пыли. Во всем этом посто­ян­но и упор­но чуди­лась некая оше­лом­ля­ю­щая тай­на, обе­ща­ние буду­щих откры­тий, слов­но меж­ду кош­мар­ных нагих шпи­лей откры­ва­лись зло­ве­щие вра­та в запо­вед­ное цар­ство снов, где мрач­ные без­дны таи­ли в себе отда­лен­ные вре­ме­на, про­стран­ства, иные изме­ре­ния. Было труд­но отде­лать­ся от чув­ства, что встре­тил­ся с некой злой силой — хреб­та­ми безу­мия, даль­ние скло­ны кото­рых обры­ва­ют­ся в про­кля­тую без­дну, край зем­ли. Бур­ли­вый, сла­бо све­тя­щий­ся фон из обла­ков казал­ся чуж­дым зем­ным про­стран­ствам, тая в себе невы­ра­зи­мый сло­ва­ми намек на некую рас­плыв­ча­тую, бес­плот­ную поту­сто­рон­ность и жут­кое напо­ми­на­ние о пол­ном оди­но­че­стве, пусто­те и обособ­лен­но­сти, о веко­вом мерт­вом сне это­го нехо­же­но­го и непо­знан­но­го южно­го мира. 

Юный Дан­форт пер­вым из нас отме­тил одну повто­ря­ю­щу­ю­ся осо­бен­ность в силу­эте высо­чай­ших гор: к ним лепи­лись пра­виль­ной фор­мы кубы, кото­рые опи­сы­вал еще Лейк, зако­но­мер­но вспо­ми­ная при этом стран­ные, утон­чен­ные кар­ти­ны Рери­ха с при­зрач­ны­ми кон­ту­ра­ми, похо­жи­ми на руи­ны древ­них хра­мов на туман­ных вер­ши­нах ази­ат­ских гор. Да и весь этот ино­пла­нет­ный кон­ти­нент гор­ных тайн слов­но бы сошел с поло­тен Рери­ха. Я ощу­тил это еще в октяб­ре, впер­вые уви­дев Зем­лю Вик­то­рии, а теперь почув­ство­вал сно­ва. Уже в кото­рый раз меня встре­во­жи­ло пора­зи­тель­ное сход­ство с древни­ми мифа­ми — настоль­ко явствен­ны­ми были чер­ты подо­бия меж­ду этим цар­ством смер­ти и зло­ве­щим плос­ко­го­рьем Ленг из ста­рин­ных запи­сей. Иссле­до­ва­те­ли мифов поме­сти­ли это плос­ко­го­рье в Цен­траль­ную Азию, одна­ко родо­вая память чело­ве­ка — или его пред­ше­ствен­ни­ков — охва­ты­ва­ет гигант­ский пери­од, и может ока­зать­ся, что неко­то­рые из рас­ска­зов свя­за­ны с зем­ля­ми, гора­ми и хра­ма­ми ужа­са более древни­ми, чем ази­ат­ские, более древни­ми, чем все извест­ные нам чело­ве­че­ские сооб­ще­ства. Иные наи­бо­лее дерз­кие мисти­ки наме­ка­ли, что сохра­нив­ши­е­ся фраг­мен­ты Пна­ко­тикских ману­скрип­тов отно­сят­ся к вре­ме­нам до плей­сто­це­на, а так­же что поклон­ни­ки Цатоггуа так же чуж­ды роду чело­ве­че­ско­му, как и сам их кумир. Ленг, к како­му бы пунк­ту в про­стран­стве и вре­ме­ни его ни отно­сить, отнюдь не был тем местом, куда меня осо­бен­но тяну­ло; столь же мало радо­сти достав­ля­ли мне мыс­ли о бли­зо­сти мира, поро­див­ше­го непо­нят­ных древ­них чудо­вищ, о кото­рых сооб­щал Лейк. Теперь я пожа­лел о том, что вооб­ще читал этот мерз­кий «Некро­но­ми­кон» и не одна­жды бесе­до­вал в уни­вер­си­те­те с фольк­ло­ри­стом Уил­мар­том, эру­ди­том, чьи позна­ния были сосре­до­то­че­ны в обла­сти, дале­кой от при­ят­но­го. 

При таком настрое я осо­бен­но болез­нен­но вос­при­нял при­чуд­ли­вый мираж, кото­рый разом воз­ник в нали­вав­шем­ся пере­лив­ча­той белиз­ной небе, когда мы при­бли­зи­лись к хреб­ту и уже раз­ли­ча­ли вол­ни­стые очер­та­ния пред­го­рий. За преды­ду­щие неде­ли я успел нави­дать­ся поляр­ных мира­жей; неко­то­рые из них были не менее жут­кие и уди­ви­тель­но прав­до­по­доб­ные, одна­ко этот отли­чал­ся от них тем, что сим­во­ли­зи­ро­вал неве­до­мую опас­ность, и я содрог­нул­ся при виде безум­но­го лаби­рин­та ска­зоч­ных стен, башен и шпи­лей, кото­рый воз­двиг­ся у нас над голо­ва­ми в подвиж­ных испа­ре­ни­ях льда. 

Кар­ти­на напо­ми­на­ла цик­ло­пи­че­ский город мало что неви­дан­ной — нево­об­ра­зи­мой архи­тек­ту­ры, где обшир­ные скоп­ле­ния чер­ных как ночь камен­ных постро­ек явля­ли чудо­вищ­ное над­ру­га­тель­ство над зако­на­ми гео­мет­рии, гро­теск­ные край­но­сти мрач­ной фан­та­зии. На усе­чен­ных кону­сах, то сту­пен­ча­тых, то желоб­ча­тых, гро­моз­ди­лись высо­кие цилин­дри­че­ские стол­бы, иные из кото­рых име­ли луко­вич­ный кон­тур и мно­гие вен­ча­лись зазуб­рен­ны­ми дис­ка­ми; мно­же­ство плит — где пря­мо­уголь­ных, где круг­лых, где пяти­ко­неч­ных звезд­ча­тых — скла­ды­ва­лись, боль­шая поверх мень­шей, в стран­ные, рас­ши­ряв­ши­е­ся сни­зу вверх кон­струк­ции. Состав­ные кону­сы и пира­ми­ды сто­я­ли сами по себе или на цилин­драх, кубах, низ­ких усе­чен­ных кону­сах и пира­ми­дах; иголь­ча­тые шпи­ли встре­ча­лись стран­ны­ми пуч­ка­ми по пять штук. И все эти бре­до­вые кон­струк­ции соеди­ня­ла воеди­но сеть труб­ча­тых мостов, тянув­ших­ся то здесь, то там на голо­во­кру­жи­тель­ной высо­те. Мас­штаб все­го цело­го казал­ся запре­дель­ным, и уже одним этим оно стра­ши­ло и угне­та­ло. Общий вид мира­жа был не лишен сход­ства с самы­ми при­чуд­ли­вы­ми из зари­со­вок, кото­рые кито­бой Скор­с­би сде­лал в 1820 году в Арк­ти­ке, одна­ко небо перед нами засло­ня­ли тем­ные неве­до­мые пики, мыс­ли зани­мал недав­но откры­тый, чуж­дый извест­ным при­род­ным зако­нам мир древ­но­сти, судь­ба боль­шей части чле­нов экс­пе­ди­ции нахо­ди­лась под вопро­сом — в общем, вре­мя и место рас­по­ла­га­ли к тому, что­бы усмот­реть в небес­ной кар­тине некую зата­ив­шу­ю­ся угро­зу, самые чер­ные пред­зна­ме­но­ва­ния. 

Я был рад, когда мираж начал раз­ру­шать­ся, хотя иска­жен­ные про­ме­жу­точ­ные фор­мы кош­мар­ных баше­нок и кону­сов иной раз пре­вос­хо­ди­ли урод­ли­во­стью пер­во­на­чаль­ные. Когда иллю­зия рас­се­я­лась в опа­лес­ци­ру­ю­щей белизне, мы сно­ва обра­ти­ли взгля­ды к зем­ле и убе­ди­лись, что конец путе­ше­ствия бли­зок. Неиз­вест­ные горы впе­ре­ди тяну­лись в голо­во­кру­жи­тель­ную высо­ту, как гроз­ный басти­он зам­ка испо­ли­нов; уди­ви­тель­ные наро­сты на них были вид­ны очень отчет­ли­во даже без бинок­ля. Под нами завид­не­лись уже пред­го­рья, и, най­дя меж­ду сне­гов, льдов и голо­го кам­ня два тем­ных пят­на, мы поня­ли, что это лагерь Лей­ка и след буре­ния. Более высо­кое пред­го­рье нахо­ди­лось милях в пяти-шести, оно взды­ма­лось отдель­ным хреб­том на фоне «гима­лай­ских» пиков. Нако­нец Роупс (сту­дент, сме­нив­ший Мак­тая за штур­ва­лом) начал сни­жать­ся, направ­ля­ясь к лево­му тем­но­му пят­ну, раз­ме­ры кото­ро­го поз­во­ля­ли пред­по­ло­жить, что это лагерь. Тем вре­ме­нем Мак­тай отпра­вил радио­грам­му — она ста­ла послед­ней, кото­рая веща­ла миру не под­верг­шу­ю­ся цен­зу­ре исти­ну. 

Каж­до­му, разу­ме­ет­ся, зна­ко­мы сжа­тые и неубе­ди­тель­ные бюл­ле­те­ни, рас­ска­зы­вав­шие о заклю­чи­тель­ной фазе нашей экс­пе­ди­ции в Антарк­ти­ку. Через несколь­ко часов после при­зем­ле­ния был послан сдер­жан­ный отчет о про­изо­шед­шей тра­ге­дии: с тру­дом нахо­дя сло­ва, мы объ­яви­ли о том, что то ли нака­нуне днем, то ли пред­ше­ству­ю­щей ночью вся груп­па Лей­ка пала жерт­вой ура­га­на. Один­на­дцать чело­век были най­де­ны мерт­вы­ми, юный Гед­ни про­пал без вести. Посколь­ку мы были потря­се­ны, пуб­ли­ка про­сти­ла нам отсут­ствие подроб­но­стей, пове­рив заод­но и утвер­жде­нию, буд­то ветер так изу­ве­чил все тела, что доста­вить их обрат­но не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным. К чести сво­ей могу ска­зать, что, уби­тые горем, рас­те­ряв­ши­е­ся, безум­но напу­ган­ные, мы не ска­за­ли все же ни еди­но­го сло­ва неправ­ды. Дело не в том, что было ска­за­но, а в том, чего мы ска­зать не осме­ли­лись — о чем я мол­чал бы и сего­дня, если бы не обя­зан­ность пове­дать дру­гим уче­ным, каки­ми ужа­са­ми гро­зит им Антарк­ти­да.

Вер­но, ветер пере­вер­нул вверх дном весь лагерь. Мож­но ли было выжить в ура­ган, даже если бы не слу­чи­лось ниче­го дру­го­го, оста­ет­ся толь­ко гадать. Подоб­но­го вет­ра, с беше­ной яро­стью стре­мя­ще­го ледя­ное кро­ше­во, мы себе даже не пред­став­ля­ли. Одно из само­лет­ных укры­тий — види­мо, недо­ста­точ­но укреп­лен­ных — было раз­не­се­но бук­валь­но в пыль; от буро­вой выш­ки, рас­по­ло­жен­ной в сто­роне, оста­лись одни облом­ки. Под­верг­ший­ся дей­ствию ледя­но­го вих­ря металл само­ле­тов и буро­во­го обо­ру­до­ва­ния сиял, как отпо­ли­ро­ван­ный; две неболь­шие палат­ки, несмот­ря на снеж­ное ограж­де­ние, были пова­ле­ны. Дере­вян­ные поверх­но­сти были выщерб­ле­ны, крас­ка с них обо­дра­на, от про­топ­тан­ных в сне­гу доро­жек не оста­лось и сле­да. Вер­но и то, что из древ­них био­ло­ги­че­ских объ­ек­тов целым не сохра­нил­ся ни один. Мы выбра­ли из боль­шой бес­по­ря­доч­ной кучи несколь­ко образ­чи­ков мине­ра­лов, в их чис­ле и зеле­но­ва­тые сте­а­ти­ты скруг­лен­ной пяти­уголь­ной фор­мы со стран­ны­ми отпе­чат­ка­ми из сгруп­пи­ро­ван­ных точек, кото­рые вызва­ли у нас нема­ло недо­умен­ных вопро­сов, и так­же ока­ме­нев­шие кости, сре­ди них — наи­бо­лее типич­ные из тех самых, со стран­ны­ми повре­жде­ни­я­ми. 

Из собак не выжи­ла ни одна, их наско­ро воз­ве­ден­ное снеж­ное убе­жи­ще вбли­зи лаге­ря раз­ва­ли­лось почти пол­но­стью. Воз­мож­но, это сде­лал ветер, хотя боль­шая про­бо­и­на в стене со сто­ро­ны лаге­ря, то есть с навет­рен­ной, поз­во­ля­ла пред­по­ло­жить, что обе­зу­мев­шие живот­ные сами выбра­лись нару­жу. Все трое саней исчез­ли — мы попы­та­лись объ­яс­нить это тем, что их унес­ло вет­ром незна­мо куда. Обо­ру­до­ва­ние для буре­ния и рас­тап­ли­ва­ния льда было раз­ру­ше­но и ремон­ту не под­ле­жа­ло; мы зава­ли­ли им вскры­тые Лей­ком вра­та в про­шлое: один вид их вну­шал тре­во­гу. Два наи­бо­лее потре­пан­ных само­ле­та при­шлось оста­вить в лаге­ре: в коман­де спа­са­те­лей было толь­ко четы­ре пило­та — Шер­ман,

Дан­форт, Мак­тай и Роупс, при­чем Дан­форт совсем рас­кле­ил­ся и не мог сесть за штур­вал. Мы забра­ли с собой все кни­ги, науч­ное обо­ру­до­ва­ние и про­чие мело­чи, какие нашлись, хотя мно­гое — все тем же непо­нят­ным обра­зом — унес ветер. Из запас­ных пала­ток и мехо­вой одеж­ды что-то исчез­ло, а что-то при­шло в пол­ную негод­ность. При­бли­зи­тель­но в 4 часа дня, покру­жив над тер­ри­то­ри­ей и убе­див­шись, что Гед­ни про­пал бес­след­но, мы посла­ли на «Арк­хем» для транс­ля­ции во внеш­ний мир радио­грам­му, состав­лен­ную в немно­гих осто­рож­ных сло­вах. Думаю, мы были пра­вы, когда сдер­жи­ва­ли свои чув­ства и помал­ки­ва­ли. Подроб­нее все­го мы опи­са­ли бес­по­кой­ное пове­де­ние наших собак, но после отче­тов Лей­ка никто не уди­вил­ся, когда вбли­зи био­ло­ги­че­ских образ­цов их охва­ти­ло бешен­ство. Пом­нит­ся, одна­ко, мы не упо­мя­ну­ли о том, что те же при­зна­ки бес­по­кой­ства вызва­ли у них и зеле­но­ва­тые сте­а­ти­ты, и неко­то­рые дру­гие пред­ме­ты в разо­рен­ной окрест­но­сти, в том чис­ле науч­ные при­бо­ры, само­ле­ты, обо­ру­до­ва­ние как в лаге­ре, так и при буро­вой выш­ке — все это было сдви­ну­то, раз­во­ро­че­но, так или ина­че повре­жде­но вет­ром, каза­лось, про­явив­шим непо­нят­ное любо­пыт­ство и иссле­до­ва­тель­ский пыл.

Что каса­ет­ся четыр­на­дца­ти био­ло­ги­че­ских образ­цов, то тут — и это про­сти­тель­но — мы при­бег­ли к самым неопре­де­лен­ным выра­же­ни­ям. Сре­ди най­ден­ных образ­цов, ска­за­ли мы, непо­вре­жден­ных нет, одна­ко мате­ри­а­ла хва­ти­ло, что­бы убе­дить­ся: опи­са­ние Лей­ка пора­зи­тель­но точ­ное. Нам сто­и­ло нема­ло­го тру­да сдер­жи­вать свои чув­ства, и еще мы умол­ча­ли, сколь­ко нашли образ­цов и каким обра­зом. Мы успе­ли дого­во­рить­ся о том, что сохра­ним в тайне фак­ты, ста­вя­щие под сомне­ние умствен­ное здо­ро­вье сотруд­ни­ков Лей­ка, а о чем, как не о сума­сше­ствии, мог­ли мы поду­мать, когда нашли шесть чудо­вищ­ных существ (все попор­чен­ные) акку­рат­но похо­ро­нен­ны­ми стой­мя в девя­ти­фу­то­вых ямах в сне­гу, при­чем над каж­дой моги­лой воз­вы­шал­ся хол­мик в фор­ме пяти­ко­неч­ной звез­ды с таким же узо­ром из точек, как на зеле­но­ва­тых сте­а­ти­тах, отры­тых в мезо­зой­ском или тре­тич­ном слое. Восемь сохран­ных экзем­пля­ров, упо­мя­ну­тых Лей­ком, ветер сдул бес­след­но. Дабы не будо­ра­жить обще­ствен­ность, мы с Дан­фор­том едва обмол­ви­лись о зло­по­луч­ном путе­ше­ствии в горы, состо­яв­шем­ся на сле­ду­ю­щий день. Для поле­та над хреб­том, на неве­ро­ят­ной высо­те, само­лет нуж­но было мак­си­маль­но раз­гру­зить, и в коман­ду раз­вед­чи­ков, к сча­стью, вошли толь­ко мы двое. В час дня, когда мы вер­ну­лись, Дан­форт был бли­зок к исте­ри­ке, хотя сумел себя не выдать. Без дол­гих уго­во­ров он пообе­щал нико­му не пока­зы­вать зари­сов­ки и про­чее, что было у нас в кар­ма­нах, а так­же в раз­го­во­рах с чле­на­ми экс­пе­ди­ции огра­ни­чить­ся теми све­де­ни­я­ми, кото­ры­ми мы соби­ра­лись поде­лить­ся с внеш­ним миром. Еще мы усло­ви­лись спря­тать отсня­тую плен­ку, что­бы про­явить ее позд­нее, в оди­но­че­стве. Итак, даль­ней­ший рас­сказ ста­нет ново­стью не толь­ко для широ­кой пуб­ли­ки, но и для Пей­бо­ди, Мак­тая, Роупса, Шер­ма­на и осталь­ных. Соб­ствен­но, Дан­форт пове­сил себе на рот двой­ной замок: он видел — или ему поме­ре­щи­лось — нечто, о чем он не пове­дал даже мне. 

Как всем извест­но, в сво­ем отче­те мы рас­ска­за­ли о труд­но­стях подъ­ема, согла­си­лись с мне­ни­ем Лей­ка, что высо­кие пики сло­же­ны из архей­ских слан­цев, а так­же дру­гих весь­ма древ­них, смя­тых в склад­ки сло­ев, кото­рые не под­вер­га­лись изме­не­ни­ям с сере­ди­ны команч­ско­го пери­о­да, если не доль­ше; мы в ней­траль­ных выра­же­ни­ях упо­мя­ну­ли о лепя­щих­ся к скло­нам куби­че­ских струк­ту­рах и подо­би­ях басти­о­нов, сде­ла­ли вывод, что отвер­стия пещер воз­ник­ли на месте рас­тво­рен­ной извест­ко­вой поро­ды, заклю­чи­ли, что иные скло­ны и пере­ва­лы вполне под­да­лись бы быва­лым аль­пи­ни­стам, сооб­щи­ли, что на таин­ствен­ной про­ти­во­по­лож­ной сто­роне нахо­дит­ся мощ­ное и необъ­ят­ное пла­то, столь же древ­нее и неиз­мен­ное, как сами горы, высо­той 20 000 футов, где из-под тон­ко­го слоя льда взды­ма­ют­ся при­чуд­ли­вые ска­лы, а пере­ход меж­ду основ­ным пла­то и отвес­ны­ми обры­ва­ми высо­чай­ших пиков обра­зу­ет плав­но повы­ша­ю­ще­е­ся пред­го­рье. 

При­ве­ден­ные нами циф­ры во всех отно­ше­ни­ях вер­ны — они пол­но­стью удо­вле­тво­ри­ли людей из лаге­ря. Отсут­ство­ва­ли мы шест­на­дцать часов — доль­ше, чем тре­бо­ва­лось, что­бы доле­теть, при­зем­лить­ся, осмот­реть­ся и собрать образ­цы поро­ды, зачем и была зате­я­на вылаз­ка. Что­бы оправ­дать­ся, мы спле­ли длин­ную бас­ню о небла­го­при­ят­ном вет­ре, допол­нив ею ску­пой и про­за­ич­ный рас­сказ о дей­стви­тель­но состо­яв­шем­ся при­зем­ле­нии на даль­нем пред­го­рье. К сча­стью, все это выгля­де­ло вполне прав­до­по­доб­ным, и нико­му не при­шло в голо­ву пой­ти по нашим сто­пам. Если бы кто-нибудь возы­мел такое наме­ре­ние, я вылез бы из кожи, что­бы его оста­но­вить, и Дан­форт тоже сде­лал бы все воз­мож­ное и невоз­мож­ное. Пока нас не было, Пей­бо­ди, Шер­ман, Роупс,

Мак­тай и Уильям­сон тру­ди­лись как про­кля­тые, вос­ста­нав­ли­вая два луч­ших само­ле­та Лей­ка, в кото­рых по неиз­вест­ной при­чине раз­ла­дил­ся меха­низм управ­ле­ния. 

Мы реши­ли сле­ду­ю­щим утром нагру­зить само­ле­ты и как мож­но ско­рее выле­теть на нашу ста­рую базу. Этот круж­ной путь к про­ли­ву Мак-Мер­до пред­став­лял­ся более надеж­ным, чем пере­лет напря­мик над неис­сле­до­ван­ны­ми про­стран­ства­ми ско­ван­но­го веко­веч­ным сном кон­ти­нен­та, где нас мог­ло под­сте­ре­гать мно­го неожи­дан­но­стей. Состав экс­пе­ди­ции тра­ги­че­ски поре­дел, было поте­ря­но к тому же и буро­вое обо­ру­до­ва­ние — о про­дол­же­нии рабо­ты думать не при­хо­ди­лось; мучи­мые сомне­ни­я­ми, окру­жен­ные тай­на­ми, о кото­рых при­хо­ди­лось мол­чать, мы жела­ли толь­ко одно­го: поско­рее поки­нуть эту южную область, на пустын­ных про­сто­рах кото­рой под­сте­ре­га­ло безу­мие. 

Наш обрат­ный путь, как извест­но пуб­ли­ке, обо­шел­ся без новых несча­стий. На сле­ду­ю­щий день, 27 янва­ря, после стре­ми­тель­но­го бес­по­са­доч­но­го пере­ле­та все само­ле­ты достиг­ли ста­рой базы, а 28-го мы уже были в про­ли­ве Мак-Мер­до, сде­лав в пути одну очень крат­кую вынуж­ден­ную посад­ку: уже не над пла­то, а над шель­фо­вым лед­ни­ком при ярост­ном вет­ре у нас закли­ни­ло руль направ­ле­ния. Еще через пять дней «Арк­хем» и «Мис­ка­то­ник», со все­ми людь­ми и осна­ще­ни­ем на бор­ту, раз­го­ня­ли густе­ю­щие льди­ны в море Рос­са; с запа­да, где бес­по­кой­но хму­ри­лось антарк­ти­че­ское небо, посы­ла­ли нам насмеш­ли­вые взгля­ды горы Зем­ли Вик­то­рии; вой вет­ра рас­щеп­лял­ся сре­ди вер­шин на мно­же­ство мело­дий, и от этих зву­ков серд­це сты­ло у меня в гру­ди. Менее чем через две неде­ли мы окон­ча­тель­но оста­ви­ли поза­ди поляр­ную область и воз­бла­го­да­ри­ли небе­са, выбрав­шись из ока­ян­ных при­зрач­ных пре­де­лов, где в неве­до­мую эпо­ху (дале­ко ли ушед­шую от той, когда на едва остыв­шей поверх­но­сти нашей пла­не­ты зарож­да­лись пер­вые моря и горы?) вер­ши­лись тем­ные, кощун­ствен­ные аль­ян­сы меж­ду жиз­нью и смер­тью, про­стран­ством и вре­ме­нем. 

Вер­нув­шись домой, мы не жале­ли уси­лий, дабы оста­но­вить даль­ней­шие иссле­до­ва­ния Антарк­ти­ки, но все как один, вер­ные сло­ву, хра­ни­ли в тайне свои сомне­ния и догад­ки. Даже юный Дан­форт, с нерв­ным сры­вом, не про­бол­тал­ся док­то­рам — да и со мной он не жела­ет делить­ся чем-то, что видел, как ему кажет­ся, он один, хотя откро­вен­ная бесе­да навер­ня­ка пошла бы на поль­зу его пси­хи­ке. Она мно­гое бы про­яс­ни­ла, хотя не исклю­чаю, что у него про­сто была гал­лю­ци­на­ция после пере­не­сен­но­го шока. Имен­но это я пред­по­ла­гаю, осно­вы­ва­ясь на отры­воч­ных сло­вах, кото­рые он роня­ет изред­ка, когда не вла­де­ет собой; позд­нее, опом­нив­шись, он каж­дый раз ярост­но от них отре­ка­ет­ся.

Нелег­ко будет уго­во­рить уче­ных, что­бы они дер­жа­лись подаль­ше от гро­мад­но­го бело­го кон­ти­нен­та; иной раз сами уго­во­ры ведут к про­ти­во­по­лож­но­му резуль­та­ту, при­вле­кая к нему вни­ма­ние пыт­ли­вых умов. Нуж­но было пони­мать с само­го нача­ла, что любо­зна­тель­ность чело­ве­че­ская неис­тре­би­ма и обна­ро­до­ван­ные ито­ги экс­пе­ди­ции толь­ко под­стег­нут жела­ю­щих при­нять уча­стие в веко­вой погоне за неве­до­мым. Сооб­ще­ния Лей­ка о най­ден­ных им чудо­вищ­ных фор­мах жиз­ни про­из­ве­ли сен­са­цию сре­ди нату­ра­ли­стов и пале­он­то­ло­гов, хотя нам хва­ти­ло осмот­ри­тель­но­сти нико­му не пока­зы­вать фраг­мен­ты, кото­рые мы отде­ли­ли от захо­ро­нен­ных образ­цов, а так­же фото­гра­фии захо­ро­не­ния. Не были предъ­яв­ле­ны науч­ной обще­ствен­но­сти так­же самые непо­нят­ные из повре­жден­ных костей и зеле­но­ва­тые сте­а­ти­ты; мы с Дан­фор­том дер­жа­ли стро­го под зам­ком фото­гра­фии и рисун­ки, сде­лан­ные на пла­то за гор­ным хреб­том, и неко­то­рые наши наход­ки — мы подо­бра­ли их в смя­том виде, рас­пра­ви­ли, рас­смот­ре­ли, ужас­ну­лись и запих­ну­ли в кар­ма­ны. Но теперь гото­вит­ся экс­пе­ди­ция Стар­ку­э­зе­ра-Мура, при­чем гото­вит­ся еще тща­тель­нее, с куда боль­шим раз­ма­хом, чем наша. Если их не раз­убе­дить, они про­ник­нут в самое серд­це Антарк­ти­ки и ста­нут бурить и пла­вить, пока не извле­кут на свет божий нечто такое, что погу­бит зем­ной мир, каким мы его зна­ем. И пото­му я не наме­рен боль­ше таить­ся и рас­ска­жу обо всем, в том чис­ле о самом неве­ро­ят­ном, что мы обна­ру­жи­ли по ту сто­ро­ну Хреб­тов Безу­мия. 

IV  

С тру­дом пре­одо­ле­ваю я сомне­ния и неохо­ту, кото­рые меша­ют мне вер­нуть­ся мыс­лен­но в лагерь Лей­ка, к тому, что мы на самом деле обна­ру­жи­ли там, а затем и по дру­гую сто­ро­ну жут­кой сте­ны гор. На каж­дом шагу меня так и под­мы­ва­ет опу­стить подроб­но­сти, огра­ни­чить­ся наме­ком, не рас­кры­вая под­лин­ные фак­ты или не выска­зы­вая неиз­беж­ные пред­по­ло­же­ния. Наде­юсь, преж­ний рас­сказ был доста­точ­но подроб­ным и теперь тре­бу­ет­ся лишь отдель­ны­ми штри­ха­ми дори­со­вать кар­ти­ну ужа­сов, открыв­шу­ю­ся нам в лаге­ре. Я упо­ми­нал уже об опу­сто­ше­ни­ях, при­чи­нен­ных вет­ром, о поло­ман­ных укры­ти­ях и меха­низ­мах, о тре­вож­ном пове­де­нии наших собак, об исчез­но­ве­нии саней и дру­гих пред­ме­тов, о погиб­ших людях и соба­ках, о про­па­же Гед­ни и о погре­бен­ных каким-то безум­цем шести био­ло­ги­че­ских образ­цах — повре­жден­ных, но в целом на удив­ле­ние хоро­шо сохра­нив­ших­ся, а ведь мир, к кото­ро­му они при­над­ле­жа­ли, не суще­ство­вал уже сорок мил­ли­о­нов лет. Не пом­ню, гово­рил ли я о том, что, осмат­ри­вая тру­пы собак, мы одной недо­счи­та­лись. Впо­след­ствии мы не осо­бен­но об этом заду­мы­ва­лись; соб­ствен­но, все, кро­ме нас с Дан­фор­том, выбро­си­ли это из голо­вы. 

Глав­ные фак­ты, о кото­рых я умол­чал, отно­сят­ся к телам погиб­ших и к несколь­ким неопре­де­лен­ным под­сказ­кам, кото­рые, под боль­шим вопро­сом, поз­во­ля­ли про­сле­дить в кажу­щем­ся хао­се некую — пусть чудо­вищ­ную и неве­ро­ят­ную — свя­зу­ю­щую нить. Преж­де я пытал­ся отвлечь сво­их това­ри­щей от таких мыс­лей; куда более про­стым — и здра­вым — выгля­де­ло пред­по­ло­же­ние, что кто-то из груп­пы Лей­ка лишил­ся рас­суд­ка. Да и то, как не сой­ти с ума при этом дья­воль­ском гор­ном вет­ре, когда вокруг бес­пре­дель­ная пусты­ня, а рядом — сре­до­то­чие всех зем­ных тайн. 

Самым зага­доч­ным, разу­ме­ет­ся, было то, в каком состо­я­нии мы обна­ру­жи­ли тела и людей, и собак. Все они слов­но бы пали жерт­ва­ми какой-то чудо­вищ­ной схват­ки: тела были иска­ле­че­ны так, что это­му не нахо­ди­лось объ­яс­не­ния. Насколь­ко мы мог­ли судить, часть была заду­ше­на, часть рас­тер­за­на. Бес­по­ряд­ки, оче­вид­но, нача­лись с собак: в их наско­ро воз­ве­ден­ном загоне была про­би­та изнут­ри дыра. Загон нахо­дил­ся в сто­роне от лаге­ря, посколь­ку соба­ки люто воз­не­на­ви­де­ли чудо­вищ­ных выход­цев из архей­ской эпо­хи, одна­ко меры предо­сто­рож­но­сти, судя по все­му, не помог­ли. Раз­бу­ше­вал­ся ветер, сте­на была недо­ста­точ­но высо­кая и проч­ная, и собак — то ли из-за само­го вет­ра, то ли из-за сла­бо­го, но наби­рав­ше­го силу запа­ха кош­мар­ных созда­ний — охва­ти­ла пани­ка. Прав­да, образ­цы были укры­ты пала­точ­ным бре­зен­том, но его посто­ян­но подо­гре­ва­ло низ­кое антарк­ти­че­ское солн­це, и Лейк упо­ми­нал, что под дей­стви­ем теп­ла тка­ни зага­доч­ных орга­низ­мов, на удив­ле­ние здо­ро­вые и плот­ные, ста­ли рас­слаб­лять­ся и рас­прав­лять­ся. Может, ветер сорвал бре­зент и раз­во­ро­шил древ­ние остан­ки, в резуль­та­те чего исто­ча­е­мый ими рез­кий запах уси­лил­ся. Что бы ни слу­чи­лось, это было страш­но и омер­зи­тель­но. Но пора мне, навер­ное, сде­лать над собой уси­лие и перей­ти к рас­ска­зу о самом худ­шем — но преж­де заявить кате­го­ри­че­ски (осно­вы­ва­ясь на сви­де­тель­стве соб­ствен­ных глаз и на наших с Дан­фор­том умо­за­клю­че­ни­ях), что про­пав­ший Гед­ни нико­им обра­зом не был пови­нен в тех ужа­сах, сле­ды кото­рых мы обна­ру­жи­ли. Как я уже гово­рил, тела были жут­ко иска­ле­че­ны. Теперь дол­жен доба­вить, что плоть была самым непо­нят­ным, хлад­но­кров­ным и бес­че­ло­веч­ным обра­зом искром­са­на и частич­но отсут­ство­ва­ла. Это было про­де­ла­но и с людь­ми, и с соба­ка­ми. Из самых здо­ро­вых и упи­тан­ных экзем­пля­ров, как дву­но­гих, так и чет­ве­ро­но­гих, были выре­за­ны и уда­ле­ны боль­шие кус­ки мяг­ких тка­ней, слов­но здесь поору­до­вал уме­лый мяс­ник. Вокруг искри­лась соль, взя­тая из опу­сто­шен­ных само­лет­ных сун­ду­ков с про­ви­зи­ей, и это наво­ди­ло на самые страш­ные догад­ки. Все это про­изо­шло в одном из само­лет­ных укры­тий, отку­да был выта­щен само­лет; ветер стер все сле­ды, кото­рые мог­ли бы хоть что-то про­яс­нить. Кус­ки одеж­ды с искром­сан­ных тел тоже ниче­го не под­ска­зы­ва­ли. В укры­том от вет­ра углу раз­ру­шен­но­го соору­же­ния мы заме­ти­ли подо­бие сла­бых отпе­чат­ков, но о них гово­рить не при­хо­дит­ся, пото­му что это были не чело­ве­че­ские сле­ды; подоб­ные неод­но­крат­но упо­ми­нал бед­ня­га Лейк, рас­пи­сы­вая най­ден­ные отпе­чат­ки ока­ме­не­ло­стей. Под сенью Хреб­тов Безу­мия осте­ре­гай­тесь давать волю сво­е­му вооб­ра­же­нию. 

Как я уже ука­зы­вал, когда все кон­чи­лось, мы недо­счи­та­лись Гед­ни и одной соба­ки. На месте жут­кой тра­ге­дии, в само­лет­ном укры­тии, мы не нашли двух собак и дво­их чело­век, но в прак­ти­че­ски нетро­ну­той лабо­ра­тор­ной палат­ке, куда мы напра­ви­лись после осмот­ра чудо­вищ­ных захо­ро­не­ний, кое-что обна­ру­жи­лось. После Лей­ка там про­изо­шли изме­не­ния: ана­то­ми­ро­ван­ные остат­ки древ­не­го чудо­вищ­но­го созда­ния исчез­ли с импро­ви­зи­ро­ван­но­го лабо­ра­тор­но­го сто­ла. Но мы уже и рань­ше сооб­ра­зи­ли, что один из шести най­ден­ных в безум­ном захо­ро­не­нии дефект­ных экзем­пля­ров, а имен­но тот, что испус­кал осо­бен­но мерз­кий запах, был собран из кус­ков, взя­тых со сто­ла Лей­ка. На сто­ле и вокруг него валя­лись дру­гие образ­цы — и нам не при­шлось дол­го думать, что­бы узнать в них при­чуд­ли­во и неуме­ло ана­то­ми­ро­ван­ные остан­ки одно­го чело­ве­ка и одной соба­ки. Щадя чув­ства живых, не ска­жу, кто был этот чело­век. Ана­то­ми­че­ские инстру­мен­ты Лей­ка отсут­ство­ва­ли, но сле­ды гово­ри­ли о том, что их тща­тель­но очи­сти­ли. Исчез­ла и бен­зи­но­вая печ­ка, хотя вокруг того места, где она сто­я­ла, были раз­бро­са­ны спич­ки. Остан­ки чело­ве­ка мы похо­ро­ни­ли вме­сте с дру­ги­ми деся­тью; отдель­но, с еще 35 соба­ка­ми, зако­па­ли ту, что нашли в палат­ке. Что каса­ет­ся дико­вин­ных пятен на лабо­ра­тор­ном сто­ле и на сва­лен­ных в кучу иллю­стри­ро­ван­ных кни­гах, о них мы даже не взя­лись гадать. 

Это было самое ужас­ное из того, что мы обна­ру­жи­ли в лаге­ре, одна­ко необъ­яс­ни­мых фак­тов име­лось еще мно­же­ство. Было абсо­лют­но непо­нят­но, куда исчез­ли Гед­ни, одна из собак, восемь цель­ных био­ло­ги­че­ских образ­цов, трое саней, часть инстру­мен­тов, иллю­стри­ро­ван­ные науч­ные и тех­ни­че­ские кни­ги, при­над­леж­но­сти для пись­ма, элек­три­че­ские фона­ри и бата­реи, про­до­воль­ствие и топ­ли­во, обо­гре­ва­тель, запас­ные палат­ки, мехо­вая одеж­да и про­чее подоб­ное. А листы бума­ги, все в чер­ниль­ных пят­нах, а сле­ды зага­доч­ных мани­пу­ля­ций с само­ле­та­ми и обо­ру­до­ва­ни­ем в лаге­ре и на месте буре­ния — их слов­но бы изу­чал кто-то любо­пыт­ный? Соба­ки шара­ха­лись от этих стран­ным обра­зом раз­ла­жен­ных меха­низ­мов. А еще была разо­ре­на кла­до­вая для мяса, исчез­ло кое-какое сырье, кон­серв­ные жестян­ки выси­лись неле­пой кучей, вскры­тые самы­ми непод­хо­дя­щи­ми спо­со­ба­ми и в непод­хо­дя­щих местах. Удив­ля­ло так­же оби­лие раз­бро­сан­ных спи­чек, целых, лома­ных и исполь­зо­ван­ных; на двух-трех палат­ках и несколь­ких мехо­вых курт­ках появи­лись неле­пые раз­ре­зы, слов­но кто-то нелов­ко при­спо­саб­ли­вал их для непо­сти­жи­мых уму надоб­но­стей. Над­ру­га­тель­ство над тру­па­ми людей и собак, а с дру­гой сто­ро­ны, безум­ное захо­ро­не­ние дефект­ных образ­цов архей­ских чудо­вищ, бес­смыс­лен­ная, на пер­вый взгляд, раз­ру­ши­тель­ная дея­тель­ность — одно с дру­гим было свя­за­но. Как раз ради тако­го слу­чая, как нынеш­ний, мы ста­ра­тель­но запе­чат­ле­ли на фото­плен­ке глав­ные сви­де­тель­ства безум­но­го раз­гро­ма лаге­ря; теперь фото­гра­фии будут исполь­зо­ва­ны как довод про­тив пла­ни­ру­е­мой экс­пе­ди­ции Стар­ку­э­зе­ра-Мура. Обна­ру­жив тру­пы в само­лет­ном укры­тии, мы пер­вым делом сфо­то­гра­фи­ро­ва­ли и вскры­ли ряд безум­ных захо­ро­не­ний с пяти­ко­неч­ны­ми снеж­ны­ми насы­пя­ми навер­ху. Разу­ме­ет­ся, нам бро­си­лось в гла­за сход­ство этих насы­пей с точеч­ным рисун­ком на необыч­ных сте­а­ти­тах, кото­рый опи­сал бед­ня­га Лейк; когда мы отры­ли в боль­шой куче кам­ней те самые сте­а­ти­ты, то убе­ди­лись, что рисун­ки дей­стви­тель­но весь­ма близ­ки. И — сле­ду­ет отме­тить — они силь­но напо­ми­на­ли пяти­ко­неч­ные голо­вы архей­ских существ, из чего мы заклю­чи­ли, что это сход­ство мог­ло пагуб­ным обра­зом воз­дей­ство­вать на взбу­до­ра­жен­ные, осо­бен­но вос­при­им­чи­вые от уста­ло­сти умы сото­ва­ри­щей Лей­ка. Впер­вые уви­дев воочию погре­бен­ных чудо­вищ, мы с Пей­бо­ди ужас­ну­лись и тот­час вспом­ни­ли жут­кие древ­ние мифы, кото­рые чита­ли и о кото­рых слы­ша­ли. Мы все сошлись на том, что один вид подоб­ных тва­рей, одно дли­тель­ное сосед­ство с ними мог­ли све­сти с ума сотруд­ни­ков Лей­ка, а тут еще гне­ту­щее поляр­ное оди­но­че­ство и дья­воль­ский ветер с гор. 

Ибо имен­но безу­ми­ем, пора­зив­шим Гед­ни — ведь никто боль­ше не выжил, — не сго­ва­ри­ва­ясь объ­яс­ни­ли мы про­ис­шед­шее, то есть объ­яс­ни­ли вслух, в голо­ве же у каж­до­го (я не настоль­ко наи­вен, что­бы это отри­цать) заро­и­лись дикие пред­по­ло­же­ния, настоль­ко несов­ме­сти­мые со здра­вым смыс­лом, что едва ли кто решил­ся доду­мать их до кон­ца. После полу­дня Шер­ман, Пей­бо­ди и Мак­тай уто­ми­тель­но дол­го кру­жи­ли над окрест­но­стя­ми и высмат­ри­ва­ли в бинок­ли Гед­ни и про­пав­шее сна­ря­же­ние, но ниче­го не нашли. После раз­вед­ки они доло­жи­ли, что испо­лин­ский хре­бет бес­ко­неч­но дале­ко про­сти­ра­ет­ся в обе сто­ро­ны, при­чем ни стро­е­ние его, ни высо­та не меня­ют­ся. Раз­ве что на неко­то­рых пиках пра­виль­ные кубы и высту­пы выри­со­вы­ва­лись более чет­ко, что уси­ли­ва­ло их уди­ви­тель­ное сход­ство с ази­ат­ски­ми гор­ны­ми руи­на­ми, изоб­ра­жен­ны­ми Рери­хом. Рас­пре­де­ле­ние же зага­доч­ных пещер­ных вхо­дов было повсю­ду при­мер­но оди­на­ко­вым. 

Несмот­ря на пере­жи­тый кош­мар, мы сохра­ни­ли в себе доста­точ­но науч­ной любо­зна­тель­но­сти и аван­тю­риз­ма, что­бы заду­мы­вать­ся о таин­ствен­ной обла­сти по ту сто­ро­ну гор. Как сооб­ща­лось в наших усе­чен­ных свод­ках, обсле­до­вав лагерь с его ужа­са­ми и загад­ка­ми, мы уда­ли­лись на покой в пол­ночь; до это­го, одна­ко, мы запла­ни­ро­ва­ли на сле­ду­ю­щее утро один или несколь­ко раз­ве­ды­ва­тель­ных поле­тов на облег­чен­ном само­ле­те над гор­ным хреб­том, с аэро­фо­то­ка­ме­рой и гео­ло­ги­че­ским сна­ря­же­ни­ем. Было реше­но, что пер­вы­ми отпра­вим­ся мы с Дан­фор­том, и в семь мы вста­ли и при­го­то­ви­лись, но из-за силь­но­го вет­ра (о нем мы упо­мя­ну­ли в бюл­ле­тене) вылет при­шлось отло­жить до девя­ти. 

Я уже пере­ска­зы­вал уклон­чи­вый отчет, кото­рый мы дали по воз­вра­ще­нии, через шест­на­дцать часов, сво­им сото­ва­ри­щам в лаге­ре и отпра­ви­ли по радио. Теперь пере­до мной сто­ит тягост­ный долг: запол­нить лаку­ны в отче­те хотя бы наме­ка­ми на то, что мы дей­стви­тель­но уви­де­ли в тай­ной, упря­тан­ной за гора­ми стране — наме­ка­ми на откро­ве­ния, кото­рые вызва­ли у Дан­фор­та нерв­ный срыв. Мне бы хоте­лось, что­бы он чест­но пове­дал, что он видел тако­го, чего не видел я, пусть даже это была иллю­зия, след­ствие рас­стро­ен­ных нер­вов; пола­гаю, имен­но это зре­ли­ще окон­ча­тель­но его сло­ми­ло. Но нет, его не уго­во­рить. Я могу един­ствен­но повто­рить его бес­связ­ный лепет — он попы­тал­ся объ­яс­нить мне, что послу­жи­ло при­чи­ной его исте­ри­че­ских воплей на обрат­ном пути, когда после всех — в том чис­ле пере­жи­тых нами сов­мест­но — потря­се­ний мы про­ле­та­ли над пере­ва­лом, где нико­гда не ути­ха­ют вет­ра. К этим отры­воч­ным фра­зам я еще вер­нусь в самом кон­це. И если мое­го рас­ска­за, ясно сви­де­тель­ству­ю­ще­го о древ­них ужа­сах, дожив­ших до наших дней, ока­жет­ся недо­ста­точ­но, что­бы удер­жать дру­гих иссле­до­ва­те­лей от втор­же­ния в серд­це Антарк­ти­ки или, по край­ней мере, в нед­ра это­го послед­не­го ско­пи­ща запрет­ных тайн, издрев­ле про­кля­то­го и забро­шен­но­го, — если мое­го рас­ска­за ока­жет­ся недо­ста­точ­но, что ж, ответ­ствен­ность за неопи­су­е­мые — и, быть может, без­мер­ные — беды, кото­рые за этим вос­по­сле­ду­ют, будет лежать не на мне. 

Изу­чая замет­ки, сде­лан­ные Пей­бо­ди во вре­мя недав­не­го поле­та, и справ­ля­ясь с сек­стан­том, мы с Дан­фор­том вычис­ли­ли, что самый невы­со­кий из близ­ле­жа­щих пере­ва­лов нахо­дит­ся спра­ва, в виду лаге­ря, на высо­те 23 000 — 24 000 футов над уров­нем моря. Имен­но туда мы и напра­ви­ли само­лет, когда поле­те­ли на раз­вед­ку. Сам лагерь нахо­дил­ся в пред­го­рье, а оно, в свою оче­редь, на высо­ком кон­ти­нен­таль­ном пла­то, поэто­му стар­то­ва­ли мы с высо­ты 12 000 футов и подъ­ем пред­сто­ял не такой зна­чи­тель­ный, как может пока­зать­ся. И тем не менее мы ощу­ща­ли в поле­те и нехват­ку кис­ло­ро­да, и жгу­чий мороз: окна каби­ны при­шлось открыть, что­бы было луч­ше вид­но. Разу­ме­ет­ся, мы были по уши уку­та­ны в меха.

Вбли­зи гроз­ных пиков, мрач­ной гро­ма­дой вырас­тав­ших из рва­ной линии сне­га и лед­ни­ков, нам все чаще бро­са­лись в гла­за уди­ви­тель­ные, пра­виль­ной фор­мы высту­пы на скло­нах, вызы­вав­шие в памя­ти все те же при­чуд­ли­вые ази­ат­ские кар­ти­ны Нико­лая Рери­ха. Вид гор­ной поро­ды, древ­ней и вывет­рив­шей­ся, пол­но­стью под­твер­ждал право­ту Лей­ка: эти седые вер­ши­ны точ­но так же бура­ви­ли небо и на заре зем­ной исто­рии — может, более пяти­де­ся­ти мил­ли­о­нов лет назад. Насколь­ко выше они тогда были, гадать бес­по­лез­но; все в этом зага­доч­ном реги­оне ука­зы­ва­ло на нали­чие непо­нят­ных атмо­сфер­ных фак­то­ров, тор­мо­зя­щих любые кли­ма­ти­че­ские про­цес­сы, в том чис­ле и обыч­ное вывет­ри­ва­ние гор­ных пород. 

Но боль­ше все­го нас пора­жа­ли и сму­ща­ли бес­ко­неч­ные пра­виль­ные кубы, высту­пы и отвер­стия пещер по скло­нам. Пока Дан­форт вел само­лет, я рас­смат­ри­вал их в поле­вой бинокль и сде­лал несколь­ко фото­гра­фий; хотя пилот я дале­ко не про­фес­си­о­наль­ный, вре­ме­на­ми я сме­нял Дан­фор­та за штур­ва­лом, что­бы и он мог вос­поль­зо­вать­ся бинок­лем. Нам было вид­но, что эти обра­зо­ва­ния, в отли­чие от про­чих обшир­ных поверх­но­стей, состо­я­ли из свет­ло­го архей­ско­го квар­ци­та; бед­ня­га Лейк гово­рил о неесте­ствен­ной, пуга­ю­щей пра­виль­но­сти их очер­та­ний, и все же к тако­му мы были не гото­вы. Как уже было ска­за­но, края их под дей­стви­ем непо­го­ды осы­па­лись и поте­ря­ли чет­кость, но неве­ро­ят­но проч­ный мате­ри­ал не под­дал­ся раз­ру­ше­нию. Отча­сти эти стран­ные кон­струк­ции, осо­бен­но там, где они при­мы­ка­ли к скло­нам, состо­я­ли, похо­же, из того же кам­ня, что и окру­жа­ю­щие горы. Все это в целом напо­ми­на­ло руи­ны Мачу-Пик­чу в Андах или древ­ние сте­ны Киша, рас­ко­пан­ные в 1929 году экс­пе­ди­ци­ей музея Окс­форд­ско­го уни­вер­си­те­та и музея Фил­да. Лейк, обра­ща­ясь к сво­е­му напар­ни­ку по поле­ту, Кэр­рол­лу, упо­тре­бил выра­же­ние «отдель­ные цик­ло­пи­че­ские бло­ки» — и мы с Дан­фор­том с ним согла­си­лись. Отку­да они взя­лись в таком месте, я искренне не пони­мал, и это уни­жа­ло мое про­фес­си­о­наль­ное досто­ин­ство гео­ло­га. Пра­виль­ные струк­ту­ры не ред­кость в вул­ка­ни­че­ских фор­ма­ци­ях (при­мер — зна­ме­ни­тая Доро­га Гиган­тов в Ирлан­дии), одна­ко Лейк при пер­вом взгля­де обма­нул­ся: судя по все­му, про­ис­хож­де­ние этих гор было нико­им обра­зом не вул­ка­ни­че­ское. 

Не столь уди­ви­тель­ной, но все же загад­кой были стран­ные пеще­ры, рядом с кото­ры­ми осо­бен­но изоби­ло­ва­ли те самые высту­пы — их вхо­ды тоже пора­жа­ли пра­виль­но­стью фор­мы. Как сооб­щал преж­де Лейк, они были близ­ки к пря­мо­уголь­ни­ку или полу­кру­гу, слов­но при­род­ное отвер­стие было рас­ши­ре­но и выправ­ле­но рукой вол­шеб­ни­ка. Бро­са­лось в гла­за, что их мно­го и раз­бро­са­ны они повсю­ду; пред­по­ло­жи­тель­но, извест­ня­ко­вые слои сплошь были изры­ты тун­не­ля­ми, обра­зо­вав­ши­ми­ся в резуль­та­те рас­тво­ре­ния поро­ды. В самую глубь пещер мы загля­нуть не мог­ли, но вро­де бы ста­лак­ти­тов и ста­лаг­ми­тов там не было. Скло­ны вокруг отвер­стий были сплошь ров­ные и глад­кие, и Дан­фор­ту пока­за­лось, что мел­кие щер­би­ны и тре­щи­ны на них скла­ды­ва­ют­ся в необыч­ные узо­ры. Его так потряс­ла ужас­ная кар­ти­на, кото­рую мы заста­ли в лаге­ре, что он усмот­рел в них сход­ство с рисун­ком точек на зеле­но­ва­тых сте­а­ти­тах и его чудо­вищ­ным, безум­ным повто­ре­ни­ем на снеж­ных над­гро­би­ях шести похо­ро­нен­ных мон­стров. 

Посте­пен­но наби­рая высо­ту, мы мино­ва­ли пред­го­рья и устре­ми­лись к зара­нее наме­чен­но­му, срав­ни­тель­но низ­ко­му пере­ва­лу. Вре­мя от вре­ме­ни мы всмат­ри­ва­лись в снеж­но-ледо­вую доро­гу, любо­пыт­ствуя, воз­мож­но ли пре­одо­леть этот марш­рут без само­ле­та. Сами того не ожи­дая, мы убе­ди­лись в том, что это было вполне осу­ще­стви­мо; попа­да­лись, прав­да, тре­щи­ны и про­чие пре­пят­ствия, и все же сани Скот­та, Шекл­то­на или Амунд­се­на вполне бы здесь про­шли. Иные из лед­ни­ков вели к необы­чай­но длин­ным, про­ду­ва­е­мым вет­ра­ми пере­ва­лам; добрав­шись до нуж­но­го нам гор­но­го про­хо­да, мы поня­ли, что и он не состав­ля­ет исклю­че­ния. 

Труд­но опи­сать, что мы испы­ты­ва­ли, когда вер­ши­на была близ­ка и перед нами вот-вот дол­жен был открыть­ся неве­до­мый мир по ту сто­ро­ну; едва ли нас ожи­да­ло нечто совер­шен­но новое, и все же мы изны­ва­ли от нетер­пе­ния. В сплош­ной стене гор, в про­све­тах меж­ду вер­ши­на­ми, запол­нен­ных опа­ло­вым воз­душ­ным оке­а­ном, вита­ла некая зло­ве­щая тай­на, слиш­ком неуло­ви­мая, что­бы объ­яс­нить ее сло­ва­ми. Ско­рее речь шла о смут­ных пси­хо­ло­ги­че­ских сим­во­лах, эсте­ти­че­ских ассо­ци­а­ци­ях, чув­стве, заме­шан­ном на при­чуд­ли­вых сти­хах и кар­ти­нах, на арха­и­че­ских мифах, таи­мых под облож­ка­ми запрет­ных книг. Даже в упор­стве вет­ра чуди­лась созна­тель­ная зло­ба, и мне послы­ша­лось на мгно­ве­ние, что к его мно­го­го­ло­со­му вою, выры­вав­ше­му­ся из гул­ких пещер, при­ме­ши­ва­ет­ся дико­вин­ная музы­ка раз­но­об­раз­ных духо­вых инстру­мен­тов. Слож­ный и неопре­де­лен­ный, как все гне­ту­щие впе­чат­ле­ния, звук этот будил в памя­ти какие-то туман­ные оттал­ки­ва­ю­щие обра­зы. 

После мед­лен­но­го подъ­ема мы нахо­ди­лись, соглас­но ане­ро­и­ду, на высо­те 23 570 футов; пояс сне­гов остал­ся вни­зу. Ввер­ху лишь чер­не­ли голые скло­ны и вид­не­лось нача­ло лед­ни­ка с рва­ны­ми кра­я­ми, одна­ко драз­ня­щие любо­пыт­ство кубы, высту­пы и устья гул­ких пещер дела­ли всю кар­ти­ну нере­аль­ной, похо­жей на сон. Огля­ды­вая ряд высо­ких пиков, я заме­тил, пред­по­ло­жи­тель­но, тот самый, кото­рый упо­ми­нал бед­ня­га Лейк, — с высту­пом на самой вер­шине. Он еле вид­нел­ся, оку­тан­ный стран­ной антарк­ти­че­ской дым­кой; навер­ное, имен­но ее Лейк при­нял вна­ча­ле за при­знак вул­ка­ни­че­ской дея­тель­но­сти. Пере­вал нахо­дил­ся пря­мо перед нами, выгла­жен­ный и ого­лен­ный вет­ром, меж зуб­ча­тых, гроз­но насуп­лен­ных пило­нов. В небе за ним клу­би­лась дым­ка, осве­щен­ная низ­ким поляр­ным солн­цем, — то было небо таин­ствен­но­го запре­дель­но­го цар­ства, кото­ро­го, судя по все­му, не видел еще ни один чело­век. 

Еще несколь­ко футов подъ­ема, и это цар­ство нам откро­ет­ся. Мы с

Дан­фор­том обме­ня­лись крас­но­ре­чи­вы­ми взгля­да­ми: пере­го­ва­ри­вать­ся мы мог­ли толь­ко кри­ком из-за беше­но­го сви­ста вет­ра, к кото­ро­му добав­лял­ся шум мото­ра. Добрав эти послед­ние футы, мы и в самом деле устре­ми­ли взор за раз­де­ли­тель­ную чер­ту: по ту сто­ро­ну про­сти­ра­лась древ­няя и бес­ко­неч­но чуж­дая зем­ля с ее немыс­ли­мы­ми тай­на­ми. 

V  

За пере­ва­лом, оки­нув взгля­дом про­стран­ство, мы оба вскрик­ну­ли от изум­ле­ния, испу­га, невоз­мож­но­сти пове­рить соб­ствен­ным гла­зам. Разу­ме­ет­ся, каж­дый ради само­успо­ко­е­ния тут же стал подыс­ки­вать какую- нибудь тео­рию, объ­яс­ня­ю­щую уви­ден­ное есте­ствен­ны­ми зако­на­ми при­ро­ды. Веро­ят­но, нам вспом­ни­лись затей­ли­во вывет­рив­ши­е­ся кам­ни Сада Богов в Коло­ра­до, сим­мет­рич­ные фор­мы обра­бо­тан­ных вет­ром скал Ари­зон­ской пусты­ни. Быть может, в голо­вах мельк­ну­ла мысль о мира­же, кото­рый мы наблю­да­ли утром на под­ле­те к Хреб­там Безу­мия. Нель­зя было не искать опо­ру в какой-нибудь раци­о­наль­ной идее, когда, раз­гля­ды­вая без­гра­нич­ное, изра­нен­ное буря­ми пла­то, обна­ру­жи­ва­ешь там длин­ней­ший лаби­ринт из колос­саль­ных, гео­мет­ри­че­ски пра­виль­ных, рит­мич­но выстро­ен­ных камен­ных масс, искро­шен­ные вер­ши­ны кото­рых взды­ма­лись над ледо­вым пла­стом тол­щи­ной мак­си­мум сорок — пять­де­сят футов, а места­ми и замет­но мень­ше. Не под­бе­ру слов, что­бы опи­сать воз­дей­ствие это­го чудо­вищ­но­го зре­ли­ща: в нем явствен­но виде­лось нечто дья­воль­ское, нару­шав­шее извест­ные зако­ны при­ро­ды. Плос­ко­го­рье перед нами, высо­той все 20 000 футов, отно­си­лось к вре­ме­нам седой древ­но­сти, и кли­мат здесь сде­лал­ся непри­год­ным для жиз­ни не менее 500 тысяч лет назад, когда чело­ве­ка еще не суще­ство­ва­ло; меж­ду тем, насколь­ко хва­та­ло глаз, в даль про­сти­ра­лась пута­ни­ца камен­ных постро­ек — лишь тот, кто отча­ян­но пыта­ет­ся обо­ро­нить свою при­выч­ную кар­ти­ну мира, стал бы отри­цать, что они — резуль­тат чьих-то созна­тель­ных тру­дов. Преж­де мы не заду­мы­ва­лись серьез­но о том, что кубы и высту­пы на гор­ных скло­нах могут быть сотво­ре­ны отнюдь не при­ро­дой. Но кто же их создал, если в ту пору, когда антарк­ти­че­ская область пре­вра­ти­лась в сплош­ное ледя­ное цар­ство смер­ти, чело­век в сво­ем раз­ви­тии еще неда­ле­ко ушел от круп­ной обе­зья­ны?

Ныне же вла­сти разу­ма без­воз­врат­но при­шел конец: цик­ло­пи­че­ский лаби­ринт из пря­мо­уголь­ных, скруг­лен­ных и фигур­ных бло­ков исклю­чал воз­мож­ность сколь­ко-нибудь при­ем­ле­мо­го объ­яс­не­ния. Совер­шен­но оче­вид­но, это был тот самый нече­сти­вый город из мира­жа, но толь­ко под­лин­ный, неко­ле­би­мый в сво­ей реаль­но­сти. Отвра­ти­тель­ное виде­ние осно­вы­ва­лось на мате­ри­аль­ной при­чине: в верх­них сло­ях атмо­сфе­ры обра­зо­вал­ся гори­зон­таль­ный слой ледя­ной пыли, в кото­ром и отра­зил­ся, соглас­но про­стей­шим зако­нам опти­ки, этот пора­зи­тель­ный камен­ный город, пере­жив­ший неис­чис­ли­мые века. Конеч­но, дета­ли кар­ти­ны были иска­же­ны и пре­уве­ли­че­ны, вклю­чая отдель­ные эле­мен­ты, каких не было в дей­стви­тель­но­сти, но теперь, наблю­дая ори­ги­нал, мы убе­ди­лись, что он вну­ша­ет даже боль­шую жуть, чем его отда­лен­ный фан­том. 

Если за сот­ни тыся­че­ле­тий или даже мил­ли­о­ны лет гигант­ские баш­ни и басти­о­ны не пали под напо­ром ура­га­нов, бес­пре­рыв­но тер­зав­ших это уны­лое плос­ко­го­рье, то объ­яс­ня­лось это един­ствен­но их неве­ро­ят­ной проч­но­стью и мас­сив­но­стью. «Corona Mundi… Кры­ша Мира…» Какие толь­ко фан­та­сти­че­ские фра­зы не про­си­лись на язык, пока мы, оше­лом­лен­ные, огля­ды­ва­ли с высо­ты эту неве­ро­ят­ную кар­ти­ну. Мне вновь вспом­ни­лись леде­ня­щие душу древ­ние мифы, кото­рые не выхо­ди­ли у меня из голо­вы с того часа, когда я впер­вые уви­дел это мерт­вое антарк­ти­че­ское цар­ство: о демо­ни­че­ском пла­то Ленг, о Ми-Го — мерз­ких снеж­ных людях с Гима­ла­ев, о Пна­ко­тикских ману­скрип­тах, отно­си­мых ко вре­ме­нам, когда не воз­ник еще чело­ве­че­ский род, о куль­те Ктул­ху, о «Некро­но­ми­коне», о гипер­бо­рей­ских леген­дах про бес­фор­мен­но­го Цатоггуа и свя­зан­ное с этим поло­вин­ча­тым суще­ством хуже чем бес­фор­мен­ное пле­мя со звезд.

Построй­ки про­дол­жа­лись на мили и мили во всех направ­ле­ни­ях, почти вплот­ную при­мы­кая одна к дру­гой. Погля­дев впра­во и вле­во, вдоль чере­ды низ­ких хол­мов, состав­ляв­ших пред­го­рье, мы убе­ди­лись, что они рас­по­ло­же­ны повсю­ду оди­на­ко­во плот­но, и толь­ко левее пере­ва­ла, отку­да мы при­ле­те­ли, вид­нел­ся про­свет. По сути, мы слу­чай­но наткну­лись на все­го лишь малую часть необо­зри­мо­го цело­го. Хол­мы были так­же усе­я­ны дико­вин­ны­ми камен­ны­ми соору­же­ни­я­ми, хотя и не так плот­но, что ука­зы­ва­ло на связь жут­ко­го горо­да с уже зна­ко­мы­ми куба­ми и высту­па­ми, состав­ляв­ши­ми, оче­вид­но, его гор­ный аван­пост. Эти построй­ки, а так­же стран­ные устья пещер встре­ча­лись с внут­рен­ней сто­ро­ны хреб­та так же часто, как с внеш­ней.

Безы­мян­ный камен­ный лаби­ринт состо­ял по боль­шей части из стен высо­той от 10 до 150 футов (я имею в виду то, что тор­ча­ло надо льдом) и тол­щи­ной от пяти до деся­ти. Они были сло­же­ны пре­иму­ще­ствен­но из слан­це­вых и пес­ча­ни­ко­вых бло­ков раз­ме­ром при­мер­но 4×6×8 футов, хотя в отдель­ных местах поме­ще­ния были выруб­ле­ны непо­сред­ствен­но в корен­ной поро­де — докем­брий­ском слан­це. Раз­ме­ры стро­е­ний суще­ствен­но раз­ни­лись; где-то тяну­лись на гро­мад­ное рас­сто­я­ние ряды, похо­жие на соты, где-то сто­я­ли отдель­ные зда­ния помель­че. Пре­об­ла­да­ли кони­че­ские, пира­ми­даль­ные, а так­же уступ­ча­тые фор­мы, хотя нема­ло было и пра­виль­ных цилин­дров, кубов, ком­би­на­ций из кубов, дру­гих пря­мо­уголь­ных форм; а в одном месте мы заме­ти­ли несколь­ко при­чуд­ли­вых ост­ро­уголь­ных постро­ек — пяти­ко­неч­ные в плане, они немно­го напо­ми­на­ли совре­мен­ные фор­ти­фи­ка­ци­он­ные соору­же­ния.

Неве­до­мые стро­и­те­ли уме­ли воз­во­дить арки и часто поль­зо­ва­лись этим искус­ством, а в эпо­ху рас­цве­та, веро­ят­но, в горо­де встре­ча­лись и купо­ла. Вся эта пута­ни­ца зда­ний постра­да­ла от вре­ме­ни и непо­го­ды; ледо­вая поверх­ность, из кото­рой тор­ча­ли баш­ни, была усе­я­на выпав­ши­ми кам­ня­ми и про­чи­ми облом­ка­ми. В местах, где лед был про­зрач­ный, вид­не­лись ниж­ние части гигант­ских постро­ек, и мы заме­ти­ли сохра­нив­ши­е­ся под его покро­вом камен­ные мосты, кото­рые свя­зы­ва­ли на раз­ной высо­те сосед­ние баш­ни. На сте­нах, не укры­тых льдом, вид­не­лись ско­лы — здесь тоже рас­по­ла­га­лись в свое вре­мя мосты. При­смот­рев­шись, мы обна­ру­жи­ли бес­чис­лен­ные, доволь­но боль­шие окна; немно­гие были при­кры­ты став­ня­ми — пер­во­на­чаль­но дере­вян­ны­ми, но ока­ме­нев­ши­ми, — а дру­гие угро­жа­ю­ще и мрач­но зия­ли пусто­той. Кры­ши по боль­шей части отсут­ство­ва­ли, неров­ные верх­ние края стен были сгла­же­ны вет­ром. Но иные построй­ки, кони­че­ские, либо пира­ми­даль­ные, либо защи­щен­ные сосед­ним высо­ким зда­ни­ем сохра­ни­ли свои изна­чаль­ные кон­ту­ры, хотя и постра­да­ли от сти­хий. Через бинокль были вид­ны даже лен­ты релье­фов, укра­шав­шие сте­ны, на кото­рых часто повто­рял­ся рису­нок из точек, тот же, что на сте­а­ти­тах из лаге­ря, — теперь он при­об­рел в наших гла­зах неиз­ме­ри­мо боль­шее зна­че­ние. 

Места­ми зда­ния были до осно­ва­ния раз­ру­ше­ны и лед раз­ло­ман, что было вызва­но, ско­рее все­го, раз­ны­ми гео­ло­ги­че­ски­ми при­чи­на­ми. В дру­гих местах не оста­ва­лось ниче­го от над­лед­ной части стен. Сле­ва, при­мер­но в миле от пере­ва­ла, над кото­рым мы лете­ли, тяну­лась широ­кая поло­са, где зда­ний не было, — начи­на­лась она на пла­то и закан­чи­ва­лась у рас­се­ли­ны сре­ди хол­мов. Мы пред­по­ло­жи­ли, что мил­ли­о­ны лет назад, в кай­но­зой­скую эру, город пере­се­ка­ла боль­шая река, кото­рая затем низ­вер­га­лась под зем­лю — в без­дну, таив­шу­ю­ся под скаль­ным барье­ром. Несо­мнен­но, эта область изоби­ло­ва­ла пеще­ра­ми, про­па­стя­ми и недо­ступ­ны­ми людям под­зем­ны­ми тай­на­ми.

Вспо­ми­ная, что мы испы­та­ли, как оце­пе­не­ли при виде чудо­вищ­но­го насле­дия дале­кой эры, пред­ше­ству­ю­щей появ­ле­нию чело­ве­ка, я удив­ля­юсь тому, что мы хоть в малой мере сохра­ни­ли при­сут­ствие духа. Без­услов­но, мы пони­ма­ли: что-то ката­стро­фи­че­ски раз­ла­ди­лось то ли в хро­но­ло­гии, то ли в науч­ной тео­рии, то ли в нашем соб­ствен­ном созна­нии. Одна­ко нам хва­ти­ло само­об­ла­да­ния, что­бы пило­ти­ро­вать само­лет, мно­гое под­ме­чать и акку­рат­но фото­гра­фи­ро­вать, что еще долж­но сослу­жить нам и все­му миру хоро­шую служ­бу. В моем слу­чае помог­ла уко­ре­нив­ша­я­ся при­выч­ка к науч­но­му наблю­де­нию — как бы я ни был рас­те­рян и испу­ган, мною руко­во­ди­ла преж­де все­го любо­зна­тель­ность, жела­ние про­ник­нуть в древ­ние тай­ны, узнать, что за суще­ства стро­и­ли этот необо­зри­мый город и жили в нем и как этот уни­каль­ный кон­гло­ме­рат — в эпо­ху сво­е­го рас­цве­та или в дру­гие вре­ме­на — вза­и­мо­дей­ство­вал с осталь­ным миром.

Ибо это был не про­сто город. Имен­но в этом цен­тре раз­во­ра­чи­ва­лась древ­няя, непо­сти­жи­мая гла­ва зем­ной исто­рии; ее внеш­ние отго­лос­ки, оста­вив­шие по себе смут­ную память в тем­ных, запу­тан­ных мифах, заглох­ли в хао­се зем­ных кон­вуль­сий задол­го до того, как чело­ве­че­ство вышло косо­ла­пой поход­кой из сво­е­го обе­зья­нье­го про­шло­го. Перед нами лежал мега­по­лис столь древ­ний, что в срав­не­нии с ним леген­дар­ные Атлан­ти­да, Лему­рия, Ком­мо­риом, Узул­да­рум или Ола­тоэ в стране Ломар суще­ство­ва­ли даже не вче­ра, а сего­дня; мега­по­лис, имя кото­ро­го надо поста­вить в один ряд с таки­ми кощун­ствен­ны­ми дои­сто­ри­че­ски­ми име­на­ми, как Валю­зия, Р’льех, Иб в зем­ле Мнар и Безы­мян­ный город в Ара­вий­ской пустыне. Пока мы лете­ли над скоп­ле­ни­я­ми колос­саль­ных башен, я не обуз­ды­вал свое вооб­ра­же­ние, поз­во­ляя ему блуж­дать в сфе­ре фан­та­сти­че­ских ассо­ци­а­ций — и даже свя­зы­вать этот зате­рян­ный мир с самы­ми бре­до­вы­ми догад­ка­ми отно­си­тель­но ужа­сов, кото­рые мы заста­ли в лаге­ре.

Что­бы облег­чить само­лет, мы зали­ли непол­ные баки, поэто­му на даль­нюю раз­вед­ку рас­счи­ты­вать не при­хо­ди­лось. Тем не менее, сни­зив­шись до высо­ты, на кото­рой прак­ти­че­ски отсут­ство­вал ветер, мы суме­ли покрыть изряд­ное рас­сто­я­ние. Гор­но­му хреб­ту не про­смат­ри­ва­лось кон­ца, жут­ко­му камен­но­му горо­ду, про­тя­нув­ше­му­ся вдоль пред­го­рий, — тоже. Мы лета­ли в ту и дру­гую сто­ро­ну, покры­вая по пять­де­сят миль, но всю­ду виде­ли неиз­мен­ный лаби­ринт скал и камен­ной клад­ки, подоб­ный тру­пу, цели­ком, за исклю­че­ни­ем скрю­чен­ных рук, вмерз­ше­му в лед. Обна­ру­жи­лись, одна­ко, и весь­ма захва­ты­ва­ю­щие осо­бен­но­сти, такие как рез­ные изоб­ра­же­ния в каньоне, где неко­гда боль­шая река пере­се­ка­ла пред­го­рье и исче­за­ла под сте­ной гор. Уте­сы, обрам­ляв­шие ее выход на про­стор пред­го­рий, были пре­вра­ще­ны неве­до­мы­ми дерз­но­вен­ны­ми вая­те­ля­ми в рез­ные цик­ло­пи­че­ские пило­ны с ост­ро­ко­неч­ны­ми и бочон­ко­об­раз­ны­ми фигу­ра­ми, при виде кото­рых в нас с Дан­фор­том заше­ве­ли­лись смут­ные тош­но­твор­ные вос­по­ми­на­ния.

Вре­ме­на­ми нам попа­да­лись откры­тые про­стран­ства в фор­ме звез­ды — оче­вид­но, пло­ща­ди, а так­же раз­лич­ные неров­но­сти на поверх­но­сти зем­ли. В кру­тых хол­мах, как пра­ви­ло, выру­ба­ли поло­сти, пре­вра­щая их в подо­бие бес­по­ря­доч­но раз­бро­сан­ных камен­ных зда­ний, но попа­да­лись и исклю­че­ния — по край­ней мере, два. В одном слу­чае холм был силь­но раз­ру­шен, и чем вен­ча­лась его вер­хуш­ка, опре­де­лить было невоз­мож­но, тогда как вто­рой холм нес на себе при­чуд­ли­вый кони­че­ский мону­мент, высе­чен­ный из камен­но­го мас­си­ва и напо­ми­нав­ший извест­ную Зме­и­ную Гроб­ни­цу в древ­ней долине Пет­ры.

Уда­ля­ясь от гор, мы уста­но­ви­ли, что в шири­ну город был отнюдь не бес­пре­де­лен, хотя в дли­ну он тянул­ся сколь­ко хва­та­ло глаз. За трид­ца­ти­миль­ной поло­сой гро­теск­ные камен­ные построй­ки ста­ли попа­дать­ся все реже, а еще через десять миль под нами ока­за­лась нетро­ну­тая пусты­ня без вся­ких сле­дов дея­тель­но­сти разум­ных существ. Рус­ло реки за горо­дом было отме­че­но широ­кой впа­ди­ной; поверх­ность пла­то сде­ла­лась более рас­чле­нен­ной, с плав­ным подъ­емом к теря­ю­ще­му­ся в дым­ке запа­ду.

Пока мы ни разу не при­зем­ля­лись, но раз­ве мож­но было поки­нуть пла­то, не попы­тав­шись про­ник­нуть в неко­то­рые из этих цик­ло­пи­че­ских соору­же­ний? Мы реши­ли вер­нуть­ся к пере­ва­лу, отыс­кать в пред­го­рье какое-нибудь ров­ное место и, поса­див само­лет, пред­при­нять пешую вылаз­ку. Поло­гие скло­ны так­же изоби­ло­ва­ли руи­на­ми, но, сни­зив­шись, мы убе­ди­лись, что мест для посад­ки най­дет­ся сколь­ко угод­но. Выбрав бли­жай­шее к пере­ва­лу (посколь­ку отсю­да наме­ре­ва­лись пря­ми­ком лететь в лагерь), мы в поло­вине пер­во­го удач­но сели на ров­ный и твер­дый наст, где не было ника­ких пре­пят­ствий к после­ду­ю­ще­му быст­ро­му взле­ту.

Для такой крат­кой сто­ян­ки защи­щать само­лет снеж­ной насы­пью каза­лось неце­ле­со­об­раз­ным, тем более что силь­ных вет­ров вни­зу не было; поэто­му мы толь­ко посмот­ре­ли, что­бы лыж­ные шас­си сто­я­ли надеж­но, и при­кры­ли кожу­ха­ми жиз­нен­но важ­ные дета­ли меха­низ­ма. Для пешей вылаз­ки мы сня­ли с себя часть тяже­лой мехо­вой аму­ни­ции и при­го­то­ви­ли про­стей­шее сна­ря­же­ние: кар­ман­ный ком­пас, фото­ап­па­рат, немно­го про­ви­зии, тол­стые блок­но­ты и листы бума­ги, гео­ло­ги­че­ский моло­ток и зуби­ло, меш­ки для образ­цов, моток аль­пи­нист­ской верев­ки и мощ­ные фона­ри с запас­ны­ми бата­рей­ка­ми. Все это мы взя­ли в само­лет на тот слу­чай, если суме­ем при­зем­лить­ся и полу­чим воз­мож­ность на месте фото­гра­фи­ро­вать, делать зари­сов­ки и топо­гра­фи­че­ские чер­те­жи, а так­же отка­лы­вать образ­цы поро­ды со скал или пещер­ных стен. По сча­стью, у нас име­лась в запа­се бума­га: мож­но было нарвать ее клоч­ка­ми, поме­стить в пустой мешок для образ­цов и, сле­дуя извест­но­му прин­ци­пу, отме­чать свой путь в лаби­рин­те, если слу­чит­ся забрать­ся в тако­вой. Разу­ме­ет­ся, дан­ный метод годен толь­ко в отсут­ствие силь­но­го вет­ра, ина­че при­шлось бы при­бег­нуть к дру­го­му, не столь про­сто­му и быст­ро­му: отме­чать доро­гу заруб­ка­ми. 

Осто­рож­но спус­ка­ясь по снеж­ной кор­ке туда, где гро­моз­дил­ся на фоне жем­чуж­но-дым­ча­то­го запад­но­го небо­скло­на неве­ро­ят­ный лаби­ринт, мы ощу­ща­ли бли­зость чуда не менее ост­ро, чем четы­ре часа назад, над гор­ным пере­ва­лом. Да, нашим гла­зам уже откры­лись немыс­ли­мые тай­ны, спря­тан­ные по ту сто­ро­ну хреб­та, одна­ко новое при­клю­че­ние вну­ша­ло не мень­ший бла­го­го­вей­ный страх и даже ужас, посколь­ку озна­ча­ло гигант­ский пере­во­рот в наших воз­зре­ни­ях на мир: нам пред­сто­я­ло сту­пить внутрь древ­них стен, воз­ве­ден­ных неки­ми разум­ны­ми суще­ства­ми, навер­ное, мил­ли­о­ны лет назад — когда еще не суще­ство­ва­ло извест­ных нам чело­ве­че­ских пле­мен. На боль­шой высо­те, в раз­ре­жен­ном воз­ду­хе, дви­гать­ся было труд­нее обыч­но­го, но мы с Дан­фор­том дер­жа­лись очень бод­ро, и ника­кие физи­че­ские уси­лия нас не пуга­ли. Едва прой­дя несколь­ко шагов, мы наткну­лись на бес­фор­мен­ные раз­ва­ли­ны, не под­ни­мав­ши­е­ся выше уров­ня сне­га, а совсем непо­да­ле­ку вид­не­лись сте­ны гигант­ской баш­ни без кры­ши, повер­ху неров­ные, доволь­но чет­ких пяти­уголь­ных очер­та­ний, высо­той десять-один­на­дцать футов. Туда мы и напра­ви­лись и, впер­вые кос­нув­шись паль­ца­ми выщерб­лен­ных цик­ло­пи­че­ских бло­ков, ощу­ти­ли, буд­то всту­па­ем в бес­пре­це­дент­ную, едва ли не кощун­ствен­ную связь с забы­ты­ми эпо­ха­ми, к кото­рым род чело­ве­че­ский не дол­жен при­бли­жать­ся. 

Баш­ня име­ла фор­му звез­ды, рас­сто­я­ние меж­ду ее кон­ца­ми состав­ля­ло футов три­ста, на построй­ку пошел пес­ча­ник юрско­го пери­о­да, бло­ки раз­ни­лись по вели­чине, сред­ний раз­мер состав­лял 6x8 футов. Футах в четы­рех от поверх­но­сти льда шел ряд ароч­ных про­емов или окон, шири­ной в четы­ре фута и высо­той пять; они рас­по­ла­га­лись сим­мет­рич­но по лучам звез­ды и во внут­рен­них углах. Загля­нув туда, мы обна­ру­жи­ли, что тол­щи­на клад­ки состав­ля­ет не мень­ше пяти футов, пере­го­род­ки не сохра­ни­лись, а на внут­рен­них сте­нах име­ют­ся сле­ды лен­точ­ной резь­бы или релье­фов, чему мы не осо­бен­но уди­ви­лись, посколь­ку уже наблю­да­ли с низ­ко­го поле­та эту баш­ню и дру­гие подоб­ные. Под види­мой частью суще­ство­ва­ло, конеч­но, и осно­ва­ние, но оно было скры­то глу­бо­ким сло­ем льда и сне­га. 

Забрав­шись через одно из окон, мы тщет­но попы­та­лись опре­де­лить, что изоб­ра­жа­ет едва ли не пол­но­стью стер­тый стен­ной орна­мент, но изу­чить то, что лежа­ло под ледя­ным полом, даже не про­бо­ва­ли. Воз­душ­ная раз­вед­ка пока­за­ла, что мно­гие зда­ния в самом горо­де не так зарос­ли льдом и если най­ти какое-нибудь с кры­шей, то мож­но будет, веро­ят­но, обна­ру­жить там уце­лев­шие инте­рье­ры и даже спу­стить­ся до само­го осно­ва­ния. Перед ухо­дом мы тща­тель­но сфо­то­гра­фи­ро­ва­ли баш­ню и, не пере­ста­вая удив­лять­ся, рас­смот­ре­ли вбли­зи цик­ло­пи­че­скую клад­ку, воз­ве­ден­ную без стро­и­тель­но­го рас­тво­ра. Хоте­лось, что­бы рядом был Пей­бо­ди: как зна­ю­щий инже­нер, он мог бы пред­по­ло­жить, каким обра­зом в те отда­лен­ные века, когда стро­и­лись город и окрест­ные зда­ния, были уло­же­ны эти колос­саль­ные бло­ки.

В моей памя­ти проч­но запе­чат­ле­лись все мель­чай­шие подроб­но­сти наше­го спус­ка к рас­по­ло­жен­но­му в полу­ми­ле горо­ду, когда на заоб­лач­ных вер­ши­нах у нас за спи­ной тщет­но ярил­ся, завы­вая, ветер. Если хоть один чело­век, кро­ме Дан­фор­та и меня, наблю­дал когда-нибудь подоб­ные зри­тель­ные обра­зы, то раз­ве что в кош­мар­ном сне. Про­стран­ство меж­ду нами и клу­бя­щей­ся дым­кой на запад­ном небо­склоне было заня­то чудо­вищ­ным скоп­ле­ни­ем башен из тем­но­го кам­ня; сто­и­ло поме­нять угол зре­ния, и у тебя сно­ва захва­ты­ва­ло дух от их экс­цен­трич­ных, неве­ро­ят­ных форм. Это был мираж, вопло­тив­ший­ся в камень, и, если бы не фото­гра­фии, я бы усо­мнил­ся, что он суще­ство­вал в дей­стви­тель­но­сти. Тип клад­ки был тот же, что в пер­вой башне, одна­ко какие же при­чуд­ли­вые кон­фи­гу­ра­ции при­да­ли неве­до­мые зод­чие город­ским стро­е­ни­ям! 

Даже фото­гра­фии не пере­да­ют всей их фан­та­стич­но­сти, бес­ко­неч­но­го раз­но­об­ра­зия, неесте­ствен­ной мас­сив­но­сти и реши­тель­но­го рас­хож­де­ния с при­выч­ны­ми фор­ма­ми. Иным фигу­рам едва ли подо­брал бы назва­ние и Евклид: усе­чен­ные кону­сы со все­воз­мож­ны­ми нару­ше­ни­я­ми сим­мет­рии, вызы­ва­ю­ще непро­пор­ци­о­наль­ные бал­ко­ны, раз­ду­тые, кри­во­ли­ней­ные опо­ры, дико­вин­ные пуч­ки обло­ман­ных колонн, звезд­ча­тые и пяти­гран­ные архи­тек­тур­ные ком­би­на­ции, самые дикие и несо­об­раз­ные. Кое­где лед был про­зрач­ный, и вбли­зи мож­но было рас­смот­реть труб­ча­тые мости­ки, кото­рые свя­зы­ва­ли на раз­ной высо­те эти бес­по­ря­доч­но раз­бро­сан­ные стро­е­ния. Ули­цы как тако­вые отсут­ство­ва­ли, един­ствен­ная сво­бод­ная поло­са, про­сти­рав­ша­я­ся сле­ва, в миле от нас, пред­став­ля­ла собой мерт­вое рус­ло реки, кото­рая тек­ла когда- то через город и теря­лась в горах. 

В бинок­ли мы виде­ли стер­тые почти до осно­ва­ния релье­фы и орна­мен­ты из точек, во мно­же­стве укра­шав­шие сте­ны, и, хотя зда­ния в боль­шин­стве утра­ти­ли кры­ши и шпи­ли, перед наши­ми гла­за­ми воз­ник­ла кар­ти­на горо­да, каким он был в эпо­ху рас­цве­та. В целом он пред­став­лял собой пута­ни­цу изви­ли­стых ходов и пере­ул­ков; все они были срав­ни­мы с глу­бо­ки­ми каньо­на­ми, а иные чуть ли не с тун­не­ля­ми, настоль­ко их зате­ня­ли камен­ные высту­пы и мости­ки. Теперь, про­стер­тый перед нами, город казал­ся порож­де­ни­ем сна, гро­моз­див­шим­ся на фоне туман­но­го запад­но­го небо­скло­на, на север­ном краю кото­ро­го про­би­ва­лись лучи низ­ко­го, крас­но­ва­то­го антарк­ти­че­ско­го солн­ца, лишь недав­но поки­нув­ше­го зенит. Когда на миг солн­це скры­лось в плот­ном тумане, вся кар­ти­на погру­зи­лась в тень и при­ня­ла угро­жа­ю­щий вид, опи­сать кото­рый я попро­сту бес­си­лен. И даже ветер, гуляв­ший в гор­ных пере­ва­лах и нас не тро­гав­ший, завыл и засви­стел вда­ли с какой-то дикой, осмыс­лен­ной зло­бой. Под конец спуск в город сде­лал­ся кру­тым и обры­ви­стым, а посколь­ку на пере­ло­мах высту­пал обна­жен­ный камень, мы реши­ли, что здесь неко­гда суще­ство­ва­ла искус­ствен­ная тер­ра­са и под сло­ем льда и сей­час скры­ва­ют­ся сту­пе­ни или иной удоб­ный спуск. 

Когда мы нако­нец ныр­ну­ли в камен­ный лаби­ринт горо­да и, пуга­ясь гне­ту­щей бли­зо­сти этих выщерб­лен­ных стен и чув­ствуя себя кар­ли­ка­ми у их под­но­жия, при­ня­лись караб­кать­ся по гру­дам кам­ней, нас сно­ва бро­си­ло в дрожь, и если мы сохра­ни­ли толи­ку само­об­ла­да­ния, то это сле­ду­ет при­знать чудом. У Дан­фор­та сда­ли нер­вы, и он начал выска­зы­вать самые дикие и неумест­ные пред­по­ло­же­ния о слу­чив­шем­ся в лаге­ре. При виде мрач­но­го насле­дия немыс­ли­мо дале­ких эпох у меня само­го неволь­но воз­ни­ка­ли подоб­ные же мыс­ли, и отто­го я тем ярост­ней их отвер­гал. А у Дан­фор­та все боль­ше разыг­ры­ва­лось вооб­ра­же­ние: в одном из зако­ул­ков, где полу­за­сы­пан­ный облом­ка­ми про­ход рез­ко сво­ра­чи­вал, ему при­чу­ди­лись подо­зри­тель­ные сле­ды; еще где-то он встал как вко­пан­ный, ловя слу­хом какие-то сла­бые зву­ки — по его сло­вам, это было при­глу­шен­ное, доно­сив­ше­е­ся неве­до­мо отку­да посви­сты­ва­ние, похо­жее на свист вет­ра в гор­ных пеще­рах, но все же отлич­ное от него. Бес­ко­неч­но повто­ряв­ший­ся в архи­тек­ту­ре и на немно­гих сохра­нив­ших­ся настен­ных орна­мен­тах звезд­ча­тый рису­нок не мог не наве­сти нас на мрач­ные ана­ло­гии, и под­со­зна­тель­но мы уже почти не сомне­ва­лись в том, каков был облик пер­во­быт­ных существ, стро­ив­ших и насе­ляв­ших это про­кля­тое место. 

Тем не менее науч­ное любо­пыт­ство и азарт пер­во­от­кры­ва­те­лей еще не совсем в нас угас­ли; мы маши­наль­но про­дол­жа­ли, соглас­но сво­им пла­нам, соби­рать образ­цы всех пород, какие попа­да­лись в клад­ке. Жела­тель­но было собрать пол­ную кол­лек­цию, что­бы уве­рен­нее опре­де­лить воз­раст горо­да. В мощ­ных наруж­ных сте­нах ничто не ука­зы­ва­ло на вре­мя более позд­нее, чем юрский и команч­ский пери­од, да и в дру­гих местах самые недав­ние кам­ни отно­си­лись к плио­це­ну. С боль­шой опре­де­лен­но­стью мож­но было заклю­чить, что город, по кото­ро­му мы блуж­да­ли, пре­вра­тил­ся в цар­ство смер­ти при­мер­но пять­сот тысяч лет назад, а то и боль­ше.

Про­би­ра­ясь по суме­реч­ным ходам камен­но­го лаби­рин­та, мы загля­ды­ва­ли во все попа­дав­ши­е­ся по пути про­емы, осмат­ри­ва­ли поме­ще­ния и опре­де­ля­ли, мож­но ли туда про­ник­нуть. Неко­то­рые отвер­стия нахо­ди­лись слиш­ком высо­ко, за дру­ги­ми вид­не­лись одни толь­ко обле­де­нев­шие раз­ва­ли­ны, как в лишен­ной кры­ши башне на хол­ме. В одной ком­на­те, про­стор­ной и не столь раз­ру­шен­ной, зия­ла в полу без­дон­ная про­пасть, куда, по всей види­мо­сти, не было спус­ка. Не раз нам выпа­да­ла воз­мож­ность изу­чить уце­лев­шие став­ни, и мы пора­жа­лись, раз­ли­чая тек­сту­ру ока­ме­нев­ше­го дере­ва — релик­та столь дале­кой эпо­хи. Это были мезо­зой­ские голо­се­мян­ные и хвой­ные — преж­де все­го сагов­ни­ки мело­во­го пери­о­да, а так­же веер­ные паль­мы и ран­ние покры­то­се­мян­ные тре­тич­но­го пери­о­да. Позд­нее плио­це­на ниче­го не обна­ру­жи­ва­лось. Рас­по­ла­га­лись став­ни по-раз­но­му: иные с внеш­ней, иные с внут­рен­ней сто­ро­ны глу­бо­ких амбра­зур; на кра­ях име­лись сле­ды необыч­ных петель — послед­ние, впро­чем, дав­но обра­ти­лись в прах. Утра­тив преж­ние — веро­ят­но, метал­ли­че­ские — креп­ле­ния, став­ни дер­жа­лись за счет того, что застря­ли в пазах. 

В кон­це кон­цов мы набре­ли на ряд окон в пяти округ­лых высту­пах колос­саль­но­го кону­са, вер­ши­на кото­ро­го оста­лась нетро­ну­той; за ними была обшир­ная, хоро­шо сохра­нив­ша­я­ся ком­на­та с камен­ным полом, но спу­стить­ся туда из окна воз­мож­но было толь­ко по верев­ке. Тако­вая у нас име­лась, но мы не хоте­ли без осо­бой необ­хо­ди­мо­сти караб­кать­ся по ней целых два­дцать футов, тем более что в раз­ре­жен­ном гор­ном воз­ду­хе это упраж­не­ние отня­ло бы очень мно­го сил. Гро­мад­ная ком­на­та слу­жи­ла, веро­ят­но, чем-то вро­де зала или вести­бю­ля; в све­те элек­три­че­ских фона­рей был виден чет­кий и, надо пола­гать, выра­зи­тель­ный скульп­тур­ный рельеф, кото­рый рас­по­ла­гал­ся вдоль стен широ­ки­ми гори­зон­таль­ны­ми лен­та­ми, чере­ду­ясь с таки­ми же широ­ки­ми поло­са­ми, запол­нен­ны­ми абстракт­ным орна­мен­том. Мы взя­ли это место на замет­ку, что­бы вер­нуть­ся сюда, если не най­дем поме­ще­ние с более удоб­ным досту­пом.

Но вот нам попал­ся как раз такой вход, какой мы иска­ли: ароч­ный про­ем, шести футов в шири­ну и деся­ти в высо­ту, на месте, куда под­хо­дил преж­де воз­душ­ный мостик, пере­се­кав­ший пере­улок в пяти футах над нынеш­ней поверх­но­стью льда. Такие про­емы, разу­ме­ет­ся, нахо­ди­лись на одном уровне с полом верх­не­го эта­жа, и в дан­ном слу­чае пол был на месте. Само зда­ние, обра­щен­ное фаса­дом к запа­ду, нахо­ди­лось сле­ва от нас и состо­я­ло из ряда оди­на­ко­вых пря­мо­уголь­ных эле­мен­тов. Зда­ние напро­тив, где зиял ответ­ный ароч­ный про­ем, сохра­ни­лось пло­хо. Это был цилиндр без окон, со стран­ным округ­лым высту­пом в деся­ти футах над отвер­сти­ем. Внут­ри цари­ла непро­гляд­ная тьма, а за про­хо­дом, судя по все­му, откры­вал­ся без­дон­ный пустой про­вал. Вска­раб­кав­шись на кучу облом­ков, мы подо­бра­лись к лево­му зда­нию еще лег­че, чем рас­счи­ты­ва­ли, но, преж­де чем вос­поль­зо­вать­ся желан­ной воз­мож­но­стью, на мгно­ве­ние зако­ле­ба­лись. Пусть мы уже нару­ши­ли гра­ни­цу, отде­ляв­шую нас от хит­ро­спле­те­ния древ­них тайн, но что­бы сту­пить внутрь уце­лев­ше­го зда­ния, нетро­ну­то­го угол­ка бас­но­слов­но­го мира, чудо­вищ­ная при­ро­да кото­ро­го ста­но­ви­лась нам все яснее и яснее, — для это­го тре­бо­ва­лось зано­во набрать­ся реши­мо­сти. И все же мы пере­шаг­ну­ли край отвер­стия. За ним нахо­ди­лось что-то вро­де длин­но­го и высо­ко­го кори­до­ра с релье­фа­ми на сте­нах, пол был выло­жен боль­ши­ми слан­це­вы­ми пли­та­ми. Заме­тив мно­же­ство ароч­ных про­емов по обе­им сто­ро­нам кори­до­ра, мы поня­ли, что за ними нахо­дит­ся раз­ветв­лен­ная сеть поме­ще­ний: наста­ла пора при­бег­нуть к нашей систе­ме поме­ток. До сих пор нам хва­та­ло ком­па­сов, да и гор­ный хре­бет, вид­нев­ший­ся меж­ду башен, слу­жил надеж­ным ори­ен­ти­ром. Теперь же тре­бо­ва­лось нечто иное. Мы нарва­ли запас­ную бума­гу на под­хо­дя­ще­го раз­ме­ра клоч­ки и сло­жи­ли их в мешок, кото­рый взял Дан­форт. Исполь­зо­вать их пред­по­ла­га­лось по воз­мож­но­сти эко­ном­но. Посколь­ку в этих древ­них сте­нах не гуля­ли сколь­ко-нибудь замет­ные сквоз­ня­ки, нам не гро­зи­ло заблу­дить­ся. На тот слу­чай, если вете­рок все же заду­ет или запас бума­ги исто­щит­ся, был преду­смот­рен дру­гой, прав­да, мед­лен­ный и тру­до­ем­кий спо­соб: делать на сте­нах заруб­ки. 

Но что­бы судить о раз­ме­рах это­го лаби­рин­та, нуж­но было сна­ча­ла его осмот­реть. Дома были рас­по­ло­же­ны очень близ­ко друг к дру­гу и свя­за­ны боль­шим чис­лом пере­хо­дов — не заме­тишь, как по под­лед­но­му мости­ку забре­дешь в сосед­ний. Поме­шать мог­ли толь­ко локаль­ные обва­лы и гео­ло­ги­че­ские сдви­ги, посколь­ку оле­де­не­ние мало затро­ну­ло внут­рен­но­сти этой мас­сив­ной кон­струк­ции. Заме­чая под про­зрач­ным льдом окна, мы каж­дый раз убеж­да­лись, что они плот­но закры­ты став­ня­ми, слов­но все дома были остав­ле­ны в оди­на­ко­вом виде до той поры, пока ниж­ние эта­жи не скры­лись под тол­щей льда. Труд­но было изба­вить­ся от впе­чат­ле­ния, буд­то в ста­ро­дав­нюю, покры­тую мра­ком эпо­ху дома были наме­рен­но запер­ты и поки­ну­ты — не раз­ру­шен­ные ника­кой вне­зап­ной ката­стро­фой и даже не обвет­шав­шие. Быть может, неве­до­мые горо­жане пред­ви­де­ли гря­ду­щее оле­де­не­ние и поки­ну­ли город все вме­сте, что­бы най­ти менее уяз­ви­мое убе­жи­ще? Какие точ­но физио­гра­фи­че­ские усло­вия сопро­вож­да­ли обра­зо­ва­ние в этих кра­ях ледя­ной кор­ки, еще пред­сто­я­ло опре­де­лить. Посте­пен­ное наступ­ле­ние льда, оче­вид­но, исклю­ча­лось. Веро­ят­но, ско­пив­ший­ся снег пре­вра­тил­ся в лед под соб­ствен­ной тяже­стью, а может, раз­ли­лась река или где-то в горах про­рва­ло ледя­ную дам­бу, что и при­ве­ло к ситу­а­ции, кото­рую мы теперь наблю­да­ли. В этих местах ничто не каза­лось неве­ро­ят­ным. 

VI  

Не возь­му на себя труд деталь­но и после­до­ва­тель­но опи­сать наши блуж­да­ния по замыс­ло­ва­той сети похо­жих на пеще­ры поме­ще­ний, по это­му чудо­вищ­но­му скле­пу, пол­но­му ста­рин­ных тайн, нико­гда не слы­шав­ше­му эха чело­ве­че­ских шагов. Доста­точ­но будет ска­зать, что одни толь­ко вез­де­су­щие стен­ные релье­фы содер­жа­ли в себе мно­же­ство откры­тий само­го дра­ма­ти­че­ско­го свой­ства. Мы сде­ла­ли фото­гра­фии со вспыш­кой, они под­твер­дят прав­ди­вость того, что будет рас­ска­за­но даль­ше. Жаль, у нас было с собой слиш­ком мало плен­ки. Исполь­зо­вав ее всю, мы ста­ли схе­ма­ти­че­ски зари­со­вы­вать самые пора­зи­тель­ные изоб­ра­же­ния. 

Зда­ние, куда мы про­ник­ли, было из чис­ла самых круп­ных и тща­тель­но отде­лан­ных; осмотр его помог нам соста­вить пред­став­ле­ние обо всей немыс­ли­мо древ­ней архи­тек­ту­ре горо­да. Внут­рен­ние сте­ны были тонь­ше внеш­них, но на ниж­них эта­жах пре­крас­но сохра­ни­лись. Похо­жая на лаби­ринт построй­ка пора­жа­ла слож­но­стью и при­чуд­ли­во­стью — в част­но­сти, сме­ной уров­ней пола; если бы не раз­бро­сан­ные клоч­ки бума­ги, мы заплу­та­ли бы у само­го вхо­да. Пер­вым делом мы реши­ли иссле­до­вать верх­нюю часть, не столь сохран­ную, как ниж­няя. Изви­ли­сты­ми хода­ми мы про­шли футов сто до верх­не­го ряда ком­нат — засы­пан­ные сне­гом и облом­ка­ми, они смот­ре­ли пря­мо в откры­тое поляр­ное небо. Лест­ниц не было, их заме­ня­ли пан­ду­сы: где плав­ные, а где кру­тые, из реб­ри­сто­го кам­ня. Ком­на­ты нам встре­ча­лись самых раз­лич­ных форм и про­пор­ций, от звезд­ча­тых до тре­уголь­ных и квад­рат­ных. Сред­ний их раз­мер состав­лял, пожа­луй, 30 х 30 футов, высо­та — 20 футов, но мно­го было и более про­стор­ных. Тща­тель­но осмот­рев все, что нахо­ди­лось выше уров­ня льда, мы спу­сти­лись в под­лед­ные эта­жи и вско­ре убе­ди­лись, что бес­ко­неч­ное пере­пле­те­ние ком­нат и кори­до­ров выве­дет нас, навер­ное, дале­ко за пре­де­лы дан­но­го зда­ния. Нас угне­та­ли цик­ло­пи­че­ские габа­ри­ты и мас­сив­ность все­го, что встре­ча­лось по пути; в очер­та­ни­ях, раз­ме­рах, про­пор­ци­ях, убран­стве и кон­струк­тив­ных осо­бен­но­стях это­го соору­же­ния, сама древ­ность кото­ро­го вос­при­ни­ма­лась как кощун­ство, уга­ды­ва­лось нечто глу­бо­ко чуж­дое чело­ве­че­ско­му роду. Изу­чая рез­ные рисун­ки, мы вско­ре поня­ли, что они гово­рят об исто­рии, рас­тя­нув­шей­ся на мно­го мил­ли­о­нов лет. 

Для нас еще оста­ва­лось загад­кой, на каких инже­нер­ных прин­ци­пах осно­вы­ва­лись стро­и­те­ли, укла­ды­вая и балан­си­руя огром­ные мас­сы кам­ня, хотя ясно было, что они широ­ко исполь­зо­ва­ли прин­цип арки. В ком­на­тах, кото­рые мы посе­ти­ли, не было ника­ких вещей или пред­ме­тов обста­нов­ки, — это под­твер­ди­ло наше пред­по­ло­же­ние, что оби­та­те­ли поки­да­ли город обду­ман­но и без осо­бой спеш­ки. Глав­ным и повсе­мест­ным укра­ше­ни­ем была скульп­тур­ная отдел­ка стен, постро­ен­ная по одной и той же схе­ме: с пола до потол­ка чере­до­ва­лись гори­зон­таль­ные поло­сы релье­фа шири­ной три фута с поло­са­ми той же шири­ны, запол­нен­ны­ми гео­мет­ри­че­ским орна­мен­том. Попа­да­лись и исклю­че­ния из это­го пра­ви­ла, но в подав­ля­ю­щем боль­шин­стве слу­ча­ев оно соблю­да­лось. В орна­мен­таль­ных поло­сах неред­ко встре­ча­лись глад­кие кар­ту­ши с при­чуд­ли­вым точеч­ным рисун­ком.

Тех­ни­ка испол­не­ния, как мы ско­ро уста­но­ви­ли, отли­ча­лась зре­ло­стью и совер­шен­ством; она достиг­ла пре­дель­ной изощ­рен­но­сти, хотя ни в одном аспек­те не сов­па­да­ла с тра­ди­ци­я­ми чело­ве­че­ско­го искус­ства. Я в жиз­ни не видел скульп­ту­ры столь утон­чен­ной. Подроб­ней­ше про­ра­бо­тан­ные изоб­ра­же­ния фло­ры и фау­ны отли­ча­лись уди­ви­тель­ной живо­стью, хотя на релье­фе их было вели­кое мно­же­ство; абстракт­ный орна­мент пора­жал вир­ту­оз­ной слож­но­стью. В ара­бес­ках, с нача­ла до кон­ца постро­ен­ных на мате­ма­ти­че­ских прин­ци­пах, сим­мет­рич­но спле­та­лись кри­вые и лома­ные линии, при­чем повсю­ду пре­ва­ли­ро­ва­ло чис­ло пять. Созда­те­ли лен­точ­ных релье­фов сле­до­ва­ли стро­гим фор­маль­ным тре­бо­ва­ни­ям и прак­ти­ко­ва­ли очень необыч­ную трак­тов­ку пер­спек­ти­вы, одна­ко сила их искус­ства про­из­ве­ла на нас глу­бо­кое впе­чат­ле­ние, несмот­ря на то что худож­ни­ков и зри­те­лей раз­де­ля­ли целые гео­ло­ги­че­ские пери­о­ды. Их ком­по­зи­ци­он­ный метод осно­вы­вал­ся на стран­ном соче­та­нии плос­кост­ных и двух­мер­ных объ­ек­тов и вопло­щал в себе глу­бо­чай­ший пси­хо­ло­ги­че­ский ана­лиз, не свой­ствен­ный ни одно­му древ­не­му наро­ду. Бес­по­лез­но искать что-нибудь подоб­ное это­му искус­ству в наших музе­ях. Те, кто озна­ко­мит­ся с фото­гра­фи­я­ми, усмот­рят в них неко­то­рую ана­ло­гию раз­ве что с самы­ми гро­теск­ны­ми иде­я­ми наи­бо­лее дерз­ких футу­ри­стов.

Орна­мент был выпол­нен в тех­ни­ке выем­ча­той резь­бы, глу­би­на его — там, где сте­ны не очень постра­да­ли от вре­ме­ни, — состав­ля­ла от одно­го до двух дюй­мов. Что каса­ет­ся кар­ту­шей с точ­ка­ми (оче­вид­но, это были над­пи­си на каком-то неиз­вест­ном древ­нем язы­ке с исполь­зо­ва­ни­ем неиз­вест­но­го древ­не­го алфа­ви­та), то глад­кая поверх­ность была заглуб­ле­на в сте­ну при­мер­но на пол­то­ра дюй­ма, а точ­ки — еще на пол­дюй­ма. Лен­та с фигу­ра­ми пред­став­ля­ла собой рельеф, фон кото­ро­го был утоп­лен в сте­ну дюй­ма на два. Кое-где вид­не­лись сле­ды крас­ки, но за бес­чис­лен­ные тыся­че­ле­тия она почти вся раз­ло­жи­лась и слез­ла. Чем при­сталь­ней мы изу­ча­ли уди­ви­тель­ную тех­ни­ку, тем боль­ше ею вос­хи­ща­лись. Сугу­бо услов­ный рису­нок выда­вал тем не менее наблю­да­тель­ность скуль­пто­ра и точ­ность его руки; да и в самих худо­же­ствен­ных услов­но­стях отра­жа­лась истин­ная при­ро­да объ­ек­тов, под­чер­ки­ва­лись жиз­нен­но важ­ные раз­ли­чия меж­ду ними. Чув­ство­ва­лось так­же, что поми­мо оче­вид­ных досто­инств име­ют­ся и дру­гие, недо­ступ­ные наше­му вос­при­я­тию. В неко­то­рых дета­лях содер­жа­лись, как мож­но было дога­дать­ся, тай­ные зна­ки и сим­во­лы, кото­рые были бы для нас чрез­вы­чай­но важ­ны, но что­бы понять их, тре­бо­ва­лись иной спо­соб мыш­ле­ния, иная эмо­ци­о­наль­ная сфе­ра, а так­же иные — или же допол­ни­тель­ные — орга­ны чувств. 

Сюже­ты релье­фов отра­жа­ли, судя по все­му, повсе­днев­ную жизнь в эпо­ху их созда­ния; неред­ко речь в них шла об исто­ри­че­ских собы­ти­ях. Это пер­во­быт­ное пле­мя сверх вся­кой меры инте­ре­со­ва­лось исто­ри­ей — слу­чай­ное обсто­я­тель­ство, кото­ро­му мы мог­ли толь­ко радо­вать­ся, посколь­ку в их рез­ных рисун­ках обна­ру­жи­лась мас­са цен­ной инфор­ма­ции. Пото­му-то мы преж­де все­го и заня­лись их фото­гра­фи­ро­ва­ни­ем и зари­сов­кой. В неко­то­рых поме­ще­ни­ях сте­ны были оформ­ле­ны ина­че: круп­но­мас­штаб­ны­ми кар­та­ми, аст­ро­но­ми­че­ски­ми схе­ма­ми и про­чи­ми изоб­ра­же­ни­я­ми, отно­ся­щи­ми­ся к нау­ке; они напря­мую под­твер­жда­ли все то, о чем рас­ска­зы­ва­ли фигур­ные фри­зы и пане­ли. Вкрат­це опи­сы­вая наши впе­чат­ле­ния и догад­ки, я наде­юсь, что те, кто мне пове­рит, не увле­кут­ся настоль­ко, что­бы забыть о разум­ной осто­рож­но­сти. Будет насто­я­щей тра­ге­ди­ей, если мой рас­сказ, заду­ман­ный как предо­сте­ре­же­ние, вызо­вет у кого-либо жела­ние отпра­вить­ся в это цар­ство смер­ти и ужа­са. 

Изу­кра­шен­ные скульп­ту­рой сте­ны были про­ре­за­ны высо­ки­ми окна­ми и мас­сив­ны­ми две­на­дца­ти­фу­то­вы­ми дверь­ми; сохра­нив­ши­е­ся кое-где став­ни и двер­ное полот­но были сде­ла­ны из дере­вян­ных пла­нок, искус­но выре­зан­ных и отпо­ли­ро­ван­ных, а ныне обра­тив­ших­ся в ока­ме­не­лость. От метал­ли­че­ских креп­ле­ний, конеч­но же, дав­но ниче­го не оста­лось, но неко­то­рые две­ри еще дер­жа­лись в рамах, и нам нелег­ко было отво­рять их, пере­хо­дя из ком­на­ты в ком­на­ту. Кое-где попа­да­лись и окон­ные рамы со стран­ны­ми про­зрач­ны­ми пане­ля­ми, пре­иму­ще­ствен­но эллип­ти­че­ской фор­мы, но их было немно­го. Часто встре­ча­лись боль­шие ниши, как пра­ви­ло пустые, но в иных слу­ча­ях с непо­нят­ны­ми изде­ли­я­ми, выре­зан­ны­ми из зеле­но­го сте­а­ти­та: вид­но, они были сло­ма­ны или не пред­став­ля­ли осо­бой цен­но­сти и хозя­е­ва не взя­ли их с собой, когда поки­да­ли дом. Име­лись и отвер­стия, свя­зан­ные в свое вре­мя с раз­лич­ны­ми инже­нер­ны­ми устрой­ства­ми, даю­щи­ми теп­ло, свет и про­чее, — это нам под­ска­за­ли рез­ные рисун­ки. Потол­ки по боль­шей части не име­ли отдел­ки, но ино­гда их укра­ша­ла плит­ка из зеле­но­го сте­а­ти­та или дру­го­го мате­ри­а­ла, от кото­рой мало что оста­лось на месте. Подоб­ной же плит­кой быва­ли высте­ле­ны полы, одна­ко пре­об­ла­да­ли про­стые камен­ные пли­ты.

Как уже было ска­за­но, мебель и все, что мож­но было уне­сти, отсут­ство­ва­ло, одна­ко скульп­тур­ные кар­ти­ны поз­во­ля­ли ясно пред­ста­вить себе, что за стран­ные пред­ме­ты напол­ня­ли в свое вре­мя эти гул­кие, похо­жие на гроб­ни­цы ком­на­ты. На над­лед­ных эта­жах полы скры­вал едва ли не сплош­ной слой облом­ков и сора, одна­ко вни­зу дело обсто­я­ло ина­че. В одних ком­на­тах и кори­до­рах мы обна­ру­жи­ли лишь немно­го пес­ка и веко­вой гря­зи, в дру­гих цари­ла пуга­ю­щая чисто­та, слов­но их недав­но под­ме­ли. Но и вни­зу, там, где слу­ча­лись сдви­ги и обру­ше­ния, не обхо­ди­лось без гор облом­ков. Поме­ще­ния, рас­по­ло­жен­ные в глу­бине дома, осве­ща­лись через внут­рен­ний дво­рик (такие мы неод­но­крат­но наблю­да­ли из само­ле­та), поэто­му в верх­них эта­жах мы поль­зо­ва­лись фона­ря­ми, толь­ко когда изу­ча­ли дета­ли скульп­тур­ной отдел­ки. Под тол­щей льда, одна­ко, цари­ли потем­ки, а в пута­ни­це ком­нат ниж­не­го эта­жа и вовсе сто­я­ла непро­гляд­ная чер­но­та.

О чем мы дума­ли, что чув­ство­ва­ли, углуб­ля­ясь в этот создан­ный неве­до­мы­ми стро­и­те­ля­ми камен­ный лаби­ринт, нару­шая тиши­ну, длив­шу­ю­ся неис­чис­ли­мые тыся­че­ле­тия? Что­бы дать об этом хотя бы самое при­бли­зи­тель­ное пред­став­ле­ние, необ­хо­ди­мо как-то разо­брать­ся в диком хао­се одо­ле­вав­ших нас мимо­лет­ных чувств, вос­по­ми­на­ний, впе­чат­ле­ний. Чело­ве­ку чув­стви­тель­но­му хва­ти­ло бы и ужа­са, каким вея­ло от этих релик­вий седой древ­но­сти, забро­шен­ных и погру­жен­ных в летар­ги­че­ский сон, а тут еще и необъ­яс­ни­мая тра­ге­дия в лаге­ре, и эти жут­кие настен­ные релье­фы, на мно­гое открыв­шие нам гла­за. Нам доста­точ­но было набре­сти на пре­вос­ход­но сохра­нив­ший­ся, трак­ту­е­мый вполне одно­знач­но фраг­мент и немно­го к нему при­смот­реть­ся, что­бы осо­знать страш­ную исти­ну. Наив­но было бы отри­цать, что и у Дан­фор­та, и у меня уже мель­ка­ли в голо­ве подоб­ные догад­ки, но в раз­го­во­рах мы вся­че­ски избе­га­ли даже наме­ков на них. Теперь же не оста­лось места для бла­го­де­тель­ных сомне­ний по пово­ду при­ро­ды существ, постро­ив­ших и засе­лив­ших этот чудо­вищ­ный мерт­вый город в ту отда­лен­ную эпо­ху, когда бли­жай­ши­ми пред­ка­ми чело­ве­ка были при­ми­тив­ные древ­ние мле­ко­пи­та­ю­щие, а в тро­пи­че­ских сте­пях Евро­пы и Азии бро­ди­ли гигант­ские дино­зав­ры. 

Преж­де каж­дый из нас втайне от дру­го­го отча­ян­но цеп­лял­ся за иное объ­яс­не­ние излюб­лен­но­го моти­ва мест­но­го искус­ства — пяти­ко­неч­ной звез­ды. Нам дума­лось, что суще­ство­вал худо­же­ствен­ный или рели­ги­оз­ный культ неко­е­го пред­ста­ви­те­ля архей­ской фло­ры или фау­ны, вопло­щав­ше­го в себе эту фор­му; подоб­ным же обра­зом воз­ник­ли и полу­чи­ли рас­про­стра­не­ние мно­гие деко­ра­тив­ные моти­вы: свя­щен­ный бык на Кри­те в миной­ский пери­од, ска­ра­бей в Егип­те, вол­чи­ца и орел в Риме, тотем­ные живот­ные раз­лич­ных диких пле­мен. Но теперь послед­няя лазей­ка была у нас отня­та, и оста­ва­лось толь­ко осо­знать безум­ную исти­ну, о кото­рой, несо­мнен­но, уже дога­ды­ва­лись чита­те­ли этих строк. Мне даже сей­час пре­тит изла­гать ее на бума­ге, хотя, воз­мож­но, в этом не будет необ­хо­ди­мо­сти.

Тва­ри, кото­рые в эпо­ху дино­зав­ров воз­ве­ли эти страш­ные камен­ные стро­е­ния, что­бы в них посе­лить­ся, сами не явля­лись дино­зав­ра­ми — куда там. Пле­мя дино­зав­ров было моло­дым и без­мозг­лым, а стро­и­те­ли горо­да уже тогда были ста­ры и муд­ры. Они оста­ви­ли свои сле­ды на кам­нях, уло­жен­ных в сте­ны еще мил­ли­ар­дом лет ранее, когда жизнь на Зем­ле была пред­став­ле­на спо­соб­ны­ми к адап­та­ции груп­па­ми кле­ток… когда ника­кой жиз­ни здесь еще не суще­ство­ва­ло. Они были твор­ца­ми и пове­ли­те­ля­ми этой самой жиз­ни, и имен­но о них повест­ву­ют древ­ние сата­нин­ские мифы, на кото­рые бояз­ли­во ссы­ла­ют­ся авто­ры Пна­ко­тикских ману­скрип­тов и «Некро­но­ми­ко­на». Это они были теми самы­ми Вели­ки­ми Стар­ца­ми — той Ста­рой Расой, что в эпо­ху юно­сти Зем­ли при­ле­те­ла сюда со звезд, — суще­ства­ми, сфор­ми­ро­ван­ны­ми чуж­дой нам эво­лю­ци­ей и наде­лен­ны­ми мощью, нашей пла­не­те неве­до­мой. Поду­мать толь­ко: все­го лишь днем ранее мы с Дан­фор­том осмат­ри­ва­ли иско­па­е­мые фраг­мен­ты этих существ… а бед­ня­га Лейк с кол­ле­га­ми видел их целы­ми и непо­вре­жден­ны­ми…

Разу­ме­ет­ся, не возь­мусь изло­жить, в каком имен­но поряд­ке откры­ва­лись нам фак­ты, отно­ся­щи­е­ся к дол­гой гла­ве зем­ной исто­рии, что пред­ше­ство­ва­ла появ­ле­нию чело­ве­ка. После пер­во­го откры­тия мы при­оста­но­ви­лись, дабы прий­ти в себя, и лишь в три часа попо­лу­дни воз­об­но­ви­ли систе­ма­ти­че­ские науч­ные поис­ки. Скульп­тур­ное убран­ство зда­ния, куда мы вошли, отно­си­лось к срав­ни­тель­но позд­не­му вре­ме­ни

— око­ло двух мил­ли­о­нов лет назад (мы опре­де­ли­ли это, исхо­дя из при­зна­ков гео­ло­ги­че­ских, био­ло­ги­че­ских и аст­ро­но­ми­че­ских). Это был пери­од упад­ка в искус­стве, что ста­ло ясно, когда мы озна­ко­ми­лись с релье­фа­ми в более ран­них зда­ни­ях — туда мы про­ник­ли по под­лед­ным мостам. Одно из них было высе­че­но из мас­си­ва ска­лы доб­рых сорок или пять­де­сят мил­ли­о­нов лет назад, то есть отно­си­лось к ниж­не­му эоце­ну или мело­во­му пери­о­ду, и релье­фы, его укра­шав­шие, пре­вос­хо­ди­ли по мастер­ству все, что мы виде­ли, за одним лишь исклю­че­ни­ем. Впо­след­ствии мы сошлись на том, что это зда­ние было самым ста­рым из всех нами осмот­рен­ных. 

Если бы не необ­хо­ди­мость про­ком­мен­ти­ро­вать фото­гра­фии, кото­рые вско­ре будут опуб­ли­ко­ва­ны, я пред­по­чел бы про­мол­чать о наших наблю­де­ни­ях и выво­дах из опа­се­ния ока­зать­ся в сума­сшед­шем доме. Разу­ме­ет­ся, пер­вые гла­вы мое­го моза­ич­но­го повест­во­ва­ния, где гово­рит­ся о дозем­ной жиз­ни этих звезд­ча­тых тва­рей на дру­гих пла­не­тах, в дру­гих галак­ти­ках и дру­гих все­лен­ных, мож­но счесть их соб­ствен­ной фан­та­сти­че­ской мифо­ло­ги­ей; одна­ко отно­ся­щи­е­ся к этим гла­вам рисун­ки и диа­грам­мы иной раз обна­ру­жи­ва­ли столь тес­ную связь с новей­ши­ми мате­ма­ти­че­ски­ми и аст­ро­фи­зи­че­ски­ми откры­ти­я­ми, что я не знаю, как к ним отне­стись. Я опуб­ли­кую фото­гра­фии, а дру­гие пусть судят. 

Есте­ствен­но, релье­фы, что нам попа­да­лись, содер­жа­ли в себе лишь отдель­ные фраг­мен­ты исто­рии Стар­цев, так что мы изу­ча­ли ее не в хро­но­ло­ги­че­ском поряд­ке. В неко­то­рых обшир­ных ком­на­тах были запе­чат­ле­ны на сте­нах отдель­ные гла­вы, из нее выхва­чен­ные, но быва­ло и так, что сосед­ние ком­на­ты и кори­до­ры нес­ли на себе целую после­до­ва­тель­ную хро­ни­ку. Самые луч­шие кар­ты и диа­грам­мы поме­ща­лись на сте­нах жут­ко­го под­зе­ме­лья, рас­по­ло­жен­но­го под тогдаш­ним цоколь­ным эта­жом. Эта пеще­ра, в 200 футов в попе­реч­ни­ке и высо­той 60 футов, исполь­зо­ва­лась, несо­мнен­но, в каче­стве свое­об­раз­но­го учеб­но­го цен­тра. Ино­гда мы с доса­дой обна­ру­жи­ва­ли, что уже извест­ные све­де­ния повто­ря­ют­ся в дру­гой ком­на­те или дру­гом зда­нии: деко­ра­то­ры или жиль­цы, оче­вид­но, пита­ли осо­бое при­стра­стие к тем или иным сюже­там, стра­ни­цам исто­рии. Но вре­ме­на­ми раз­лич­ные вер­сии одной и той же темы помо­га­ли нам раз­ре­шить спор­ный вопрос или запол­нить про­бел. 

Не пере­стаю удив­лять­ся, как нам уда­лось за такое корот­кое вре­мя узнать столь мно­гое. Разу­ме­ет­ся, мы и сей­час рас­по­ла­га­ем лишь самы­ми схе­ма­ти­че­ски­ми позна­ни­я­ми, при­чем мно­гие заклю­че­ния выве­ли позд­нее, когда изу­ча­ли фото­гра­фии и зари­сов­ки. Может быть, эти заня­тия и спро­во­ци­ро­ва­ли нынеш­ний нерв­ный срыв Дан­фор­та: сыг­ра­ли свою роль ожив­шие вос­по­ми­на­ния и смут­ные догад­ки, потряс­шие его чув­стви­тель­ную нату­ру и допол­нен­ные неким ужас­ным зре­ли­щем, суть кото­ро­го он скры­ва­ет даже от меня. Но занять­ся этим сле­до­ва­ло непре­мен­но, посколь­ку предо­сте­ре­же­нию, с кото­рым мы соби­ра­ем­ся высту­пить, не будет веры, если не сопро­во­дить его самой пол­ной инфор­ма­ци­ей, меж тем как предо­сте­речь чело­ве­че­ство мы про­сто обя­за­ны. Антарк­ти­че­ские иссле­до­ва­ния долж­ны быть оста­нов­ле­ны: в этом непо­знан­ном мире сме­щен­но­го вре­ме­ни и чуж­дых нашей пла­не­те при­род­ных зако­нов таят­ся силы, кото­рые гро­зят бедой. 

VII  

Пол­ная исто­рия, насколь­ко в ней уда­лось разо­брать­ся, будет вско­ре опуб­ли­ко­ва­на в офи­ци­аль­ном бюл­ле­тене Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та. Здесь же я кос­нусь толь­ко само­го основ­но­го, при­чем доволь­но бес­си­стем­но. Был ли то миф или исто­ри­че­ское собы­тие, но скульп­ту­ры повест­во­ва­ли о том, как при­бы­ли из кос­мо­са на едва наро­див­шу­ю­ся, лишен­ную оби­та­те­лей Зем­лю звез­до­го­ло­вые при­шель­цы, и не толь­ко они, но и мно­гие дру­гие чужа­ки, к тому вре­ме­ни уже осво­ив­шие кос­ми­че­ские поле­ты. Похо­же, что меж­звезд­ное про­стран­ство они пере­се­ка­ли на гигант­ских пере­пон­ча­тых кры­льях, что стран­ным обра­зом под­твер­ди­ло любо­пыт­ное пре­да­ние, ходив­шее сре­ди гор­ных оби­та­те­лей и пере­ска­зан­ное мне дав­ным-дав­но одним кол­ле­гой-анти­ква­ром. Дол­гое вре­мя они жили в море, стро­и­ли фан­та­сти­че­ские горо­да и вели сви­ре­пые бит­вы со сво­и­ми безы­мян­ны­ми про­тив­ни­ка­ми, поль­зу­ясь при этом слож­ны­ми устрой­ства­ми, осно­ван­ны­ми на неиз­вест­ных нам прин­ци­пах полу­че­ния энер­гии. Несо­мнен­но, по сво­им науч­ным и инже­нер­ным зна­ни­ям они дале­ко пре­вос­хо­ди­ли совре­мен­но­го чело­ве­ка, но сво­ей совер­шен­ной тех­ни­кой поль­зо­ва­лись толь­ко при необ­хо­ди­мо­сти. Как мож­но было понять из релье­фов, оби­тая на дру­гих пла­не­тах, Стар­цы пере­жи­ли ста­дию тех­но­ген­ной циви­ли­за­ции, одна­ко отка­за­лись от нее как от неадек­ват­ной эмо­ци­о­наль­но. Бла­го­да­ря сво­е­му стой­ко­му орга­низ­му и неслож­ным есте­ствен­ным потреб­но­стям, они мог­ли вести циви­ли­зо­ван­ное суще­ство­ва­ние, обхо­дясь лишь немно­ги­ми искус­ствен­ны­ми изде­ли­я­ми; даже одеж­да тре­бо­ва­лась им толь­ко вре­мя от вре­ме­ни, для защи­ты от сти­хии. 

Оби­тая в воде, они и созда­ли впер­вые на пла­не­те — сна­ча­ла что­бы питать­ся, а потом для дру­гих целей — орга­ни­че­скую жизнь, для чего вос­поль­зо­ва­лись доступ­ны­ми мате­ри­а­ла­ми и дав­но про­ве­рен­ны­ми мето­да­ми. К более изощ­рен­ным экс­пе­ри­мен­там Стар­цы пере­шли, когда покон­чи­ли со сво­и­ми мно­го­чис­лен­ны­ми кос­ми­че­ски­ми вра­га­ми. То же самое они дела­ли и на дру­гих пла­не­тах; при­чем созда­ва­ли для себя не толь­ко пищу, но и мно­го­кле­точ­ную про­то­плаз­мен­ную мас­су, спо­соб­ную под гип­но­зом фор­ми­ро­вать из сво­е­го соста­ва все­воз­мож­ные вре­мен­ные орга­ны. Таким обра­зом полу­ча­лись иде­аль­ные рабы, кото­рые выпол­ня­ли для сооб­ще­ства всю тяже­лую рабо­ту. Эти вяз­кие орга­низ­мы мож­но без сомне­ния отож­де­ствить с «шогго­та­ми», кото­рых осто­рож­но упо­ми­на­ет в сво­ем страш­ном «Некро­но­ми­коне» Абдул Аль­хаз­ред, хотя даже у это­го безум­но­го ара­ба не встре­тишь наме­ка на то, что подоб­ные созда­ния суще­ство­ва­ли наяву, а не толь­ко в сно­ви­де­ни­ях людей, жевав­ших бога­тые алка­ло­и­да­ми рас­те­ния. Когда звез­до­го­ло­вые Стар­цы син­те­зи­ро­ва­ли на нашей пла­не­те про­стей­шие съе­доб­ные орга­низ­мы и запас­лись шогго­та­ми, они поз­во­ли­ли про­чим мно­го­кле­точ­ным сво­бод­но раз­ви­вать­ся, обра­зуя новые виды фло­ры и фау­ны, при­год­ные для раз­лич­ных целей. Уни­что­жа­лись толь­ко те из них, что ока­зы­ва­лись так или ина­че вред­ны.

С помо­щью шогго­тов, спо­соб­ных пере­ме­щать огром­ные тяже­сти, под­вод­ные горо­да, вна­ча­ле малень­кие и невы­со­кие, пре­вра­ти­лись в обшир­ные, вну­ши­тель­ные камен­ные лаби­рин­ты, сход­ные с теми, кото­рые впо­след­ствии вырос­ли на суше. Надо ска­зать, в преж­нее вре­мя на дру­гих пла­не­тах Стар­цы, с их высо­кой спо­соб­но­стью к адап­та­ции, оби­та­ли и на суше и, веро­ят­но, не утра­ти­ли соот­вет­ству­ю­щих стро­и­тель­ных тра­ди­ций и на Зем­ле. Изу­чая архи­тек­ту­ру горо­дов, изоб­ра­жен­ных на релье­фах, а так­же и того, что окру­жа­ло нас сей­час, мы заин­те­ре­со­ва­лись любо­пыт­ным сов­па­де­ни­ем, кото­рое пока не пыта­лись объ­яс­нить даже для себя. Вер­ши­ны зда­ний в реаль­ном горо­де дав­но пре­вра­ти­лись в бес­фор­мен­ные руи­ны, но в релье­фах сохра­ни­лись чет­кие изоб­ра­же­ния. Там были гро­мад­ные скоп­ле­ния иголь­ча­тых шпи­лей, наряд­ные, тон­кой рабо­ты навер­шия кону­сов и пира­мид, плос­кие фестон­ча­тые дис­ки, собран­ные в стол­бик на цилин­дри­че­ских опо­рах. Имен­но этот мерт­вый город отоб­ра­жал­ся в зло­ве­щем мира­же, кото­рый воз­ник перед наши­ми гла­за­ми по ту сто­ро­ну непо­сти­жи­мых Хреб­тов Безу­мия, когда мы при­бли­жа­лись к зло­счаст­но­му лаге­рю Лей­ка. Меж тем уже тыся­чи, десят­ки тысяч лет это­го силу­эта не суще­ство­ва­ло в реаль­но­сти. О жиз­ни Стар­цев, как под водой, так и в даль­ней­шем, когда часть из них пере­се­ли­лась на сушу, мож­но напи­сать мно­гие тома. Жив­шие на мел­ко­во­дье про­дол­жа­ли поль­зо­вать­ся гла­за­ми, кото­рые раз­ме­ща­лись у них на кон­цах пяти основ­ных голов­ных щупа­лец; они прак­ти­ко­ва­ли скульп­ту­ру и самое обыч­ное пись­мо, для чего исполь­зо­ва­ли ост­ро­ко­неч­ные палоч­ки и воще­ные, стой­кие к воде поверх­но­сти. Те же, кто оби­тал в оке­ан­ских глу­би­нах, при­ме­ня­ли для осве­ще­ния какой-то необыч­ный фос­фо­рес­ци­ру­ю­щий орга­низм, но, глав­ное, исполь­зо­ва­ли при ори­ен­та­ции осо­бые, неиз­вест­ные нам орга­ны чувств, сосре­до­то­чен­ные в приз­ма­ти­че­ских рес­нич­ках на голо­ве. Бла­го­да­ря этим орга­нам Стар­цы в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти мог­ли доволь­ство­вать­ся мини­му­мом све­та. Скульп­ту­ра и пись­мо у глу­бо­ко­вод­ных оби­та­те­лей под­верг­лись любо­пыт­ным изме­не­ни­ям: поверх­но­сти ста­ли покры­вать осо­бым хими­че­ским соста­вом — веро­ят­но, фос­фо­рес­ци­ру­ю­щим, хотя что это был за состав, релье­фы под­ска­зать не мог­ли. В воде эти суще­ства пере­дви­га­лись, отча­сти загре­бая верх­ни­ми конеч­но­стя­ми, похо­жи­ми на руки кри­но­и­дов, отча­сти изви­вая ниж­ний ряд щупа­лец с псев­до­но­га­ми. Вре­мя от вре­ме­ни они совер­ша­ли длин­ные брос­ки, для чего пус­ка­ли в ход пару — или более — пере­пон­ча­тых кры­льев. На суше они поль­зо­ва­лись псев­до­но­га­ми, но, что­бы пре­одо­леть боль­шое рас­сто­я­ние или забрать­ся на боль­шую высо­ту, под­ни­ма­лись на кры­льях в воз­дух. Их кри­но­ид­ные руки, раз­ветв­ляв­ши­е­ся на мно­же­ство тон­ких щупа­лец, обла­да­ли высо­кой чув­стви­тель­но­стью, гиб­ко­стью, силой и чет­кой коор­ди­на­ци­ей дви­же­ний; этим объ­яс­ня­лись высо­кое худо­же­ствен­ное мастер­ство Стар­цев и лов­кость при руч­ных рабо­тах. Проч­ность тка­ней их орга­низ­мов про­сто пора­жа­ла. Даже страш­ное дав­ле­ние на мор­ских глу­би­нах было им нипо­чем. Похо­же, слу­чаи нена­силь­ствен­ной смер­ти сре­ди них были крайне ред­ки; мест захо­ро­не­ния суще­ство­ва­ло немно­го. Мерт­вых погре­ба­ли стой­мя, свер­ху устра­и­ва­ли пяти­ко­неч­ный хол­мик с над­пи­ся­ми — уста­но­вив это, мы с Дан­фор­том долж­ны были сде­лать новую пау­зу, что­бы осно­ва­тель­но пораз­мыс­лить. Раз­мно­жа­лись эти суще­ства при помо­щи спор, подоб­но папо­рот­ни­ко­вым рас­те­ни­ям (Лейк это пред­по­ла­гал), одна­ко вви­ду их чрез­вы­чай­ной живу­че­сти вос­пол­нять чис­лен­ность, как пра­ви­ло, не тре­бо­ва­лось, и раз­ви­тие зарост­ков обыч­но огра­ни­чи­ва­лось, раз­ве что пред­сто­я­ло засе­лить новые тер­ри­то­рии. Моло­дые орга­низ­мы быст­ро дости­га­ли зре­ло­сти; обра­зо­ва­ние, кото­рое они полу­ча­ли, пре­вос­хо­дит все мыс­ли­мые стан­дар­ты. Интел­лект, твор­че­ские спо­соб­но­сти дости­га­ли боль­ших высот; вслед­ствие это­го уко­ре­нил­ся целый ряд обы­ча­ев и тра­ди­ций, кото­рые я опи­шу более пол­но в сво­ей буду­щей моно­гра­фии. Тра­ди­ции мор­ских и назем­ных оби­та­те­лей слег­ка раз­ли­ча­лись в част­но­стях, но сов­па­да­ли в сво­ей осно­ве.

Подоб­но рас­те­ни­ям, Стар­цы мог­ли питать­ся неор­га­ни­че­ски­ми веще­ства­ми, одна­ко пред­по­чи­та­ли орга­ни­че­скую, и преж­де все­го живот­ную пищу. Под­вод­ные жите­ли потреб­ля­ли сырые мор­ские про­дук­ты, одна­ко назем­ные под­вер­га­ли мясо обра­бот­ке. Они охо­ти­лись, зани­ма­лись мяс­ным ско­то­вод­ством; скот заби­ва­ли ост­ры­ми ору­ди­я­ми, стран­ные сле­ды кото­рых на ока­ме­нев­ших костях были обна­ру­же­ны нашей экс­пе­ди­ци­ей. Стар­цы были уди­ви­тель­но устой­чи­вы ко всем обыч­ным на зем­ле тем­пе­ра­ту­рам; вода, близ­кая к замер­за­нию, явля­лась для них вполне при­ем­ле­мой сре­дой. Одна­ко око­ло мил­ли­о­на лет назад, в эпо­ху плей­сто­це­на, когда насту­пи­ло вели­кое оле­де­не­ние, жите­лям суши при­шлось при­бег­нуть к искус­ствен­ным сред­ствам, в том чис­ле к отоп­ле­нию. Кон­чи­лось тем, что холо­да загна­ли их обрат­но в море. Соглас­но леген­де, перед сво­и­ми дои­сто­ри­че­ски­ми пере­ле­та­ми через кос­ми­че­ское про­стран­ство Стар­цы упо­треб­ля­ли некие хими­ка­лии, кото­рые помо­га­ли им обхо­дить­ся без пищи и кис­ло­ро­да, а так­же выдер­жи­вать экс­тре­маль­ные тем­пе­ра­ту­ры, одна­ко ко вре­ме­ни вели­ко­го оле­де­не­ния они забы­ли этот метод. Во вся­ком слу­чае, это искус­ствен­ное состо­я­ние нель­зя было под­дер­жи­вать бес­ко­неч­но.

Раз­мно­жа­ясь непо­ло­вым путем и будучи отча­сти рас­те­ни­я­ми, Стар­цы не име­ли био­ло­ги­че­ских основ для обра­зо­ва­ния семей­ных пар, как у мле­ко­пи­та­ю­щих, одна­ко объ­еди­ня­лись в сооб­ще­ства, осно­ван­ные на удоб­стве сов­мест­но­го про­жи­ва­ния и духов­ном род­стве (это заклю­че­ние мы выве­ли из кар­тин, изоб­ра­жа­ю­щих груп­по­вые заня­тия и раз­вле­че­ния). Обу­стра­и­вая свои обшир­ные ком­на­ты, они поме­ща­ли все необ­хо­ди­мое в центр, а сте­ны остав­ля­ли сво­бод­ны­ми, что­бы изу­кра­сить их скульп­тур­ной отдел­кой. Для осве­ще­ния в назем­ных жили­щах исполь­зо­вал­ся при­бор, осно­ван­ный, веро­ят­но, на элек­тро­хи­ми­че­ских прин­ци­пах. В каче­стве сто­лов и сту­льев в назем­ных и под­вод­ных домах исполь­зо­ва­лись весь­ма необыч­ные кон­струк­ции, спаль­ные места пред­став­ля­ли собой цилин­дри­че­ские кар­ка­сы (отды­ха­ли и спа­ли Стар­цы стоя, сло­жив щупаль­ца), на пол­ках хра­ни­лись кни­ги в виде скреп­лен­ных пет­ля­ми таб­ли­чек, над­пи­си состо­я­ли из ком­би­на­ций точек. 

В осно­ве слож­ной систе­мы прав­ле­ния лежа­ли, оче­вид­но, соци­а­ли­сти­че­ские прин­ци­пы, хотя по скульп­ту­рам об этом было труд­но судить. Суще­ство­вал интен­сив­ный тор­го­вый обмен, как внут­рен­ний, так и меж­ду горо­да­ми; день­га­ми слу­жи­ли плос­кие звезд­ча­тые фишеч­ки с над­пи­ся­ми. Веро­ят­но, самые мел­кие из зеле­но­ва­тых сте­а­ти­тов, най­ден­ных экс­пе­ди­ци­ей, и были таки­ми моне­та­ми. Хотя это была в основ­ном урба­ни­сти­че­ская циви­ли­за­ция, суще­ство­ва­ли так­же зем­ле­де­лие и живот­но­вод­ство. Добы­ва­лись полез­ные иско­па­е­мые, име­лось, в огра­ни­чен­ных мас­шта­бах, и фаб­рич­ное про­из­вод­ство. Стар­цы мно­го путе­ше­ство­ва­ли, одна­ко мигри­ро­ва­ли отно­си­тель­но неча­сто; исклю­че­ние состав­ля­ли слу­чаи коло­ни­за­ции, когда их раса, осва­и­вая новые тер­ри­то­рии, умно­жа­лась в чис­ле. Инди­ви­ды не нуж­да­лись в допол­ни­тель­ных сред­ствах пере­дви­же­ния: про­стран­ства суши, воз­ду­ха и воды были им оди­на­ко­во под­власт­ны. Гру­зы, одна­ко, пере­ме­ща­ли тяг­ло­вые живот­ные; под водой это были шогго­ты, а на зем­ле, уже в позд­ний пери­од, неко­то­рые при­ми­тив­ные виды позво­ноч­ных. 

И эти позво­ноч­ные, и вели­кое мно­же­ство дру­гих орга­низ­мов — живот­ных и рас­ти­тель­ных, оби­та­ю­щих на зем­ле, в море и в воз­ду­хе, — были про­дук­та­ми сво­бод­ной эво­лю­ции кле­ток; Стар­цы их созда­ли, но даль­ней­шее раз­ви­тие уже не кон­тро­ли­ро­ва­ли. Фло­ре и фауне было поз­во­ле­но раз­ви­вать­ся до тех пор, пока они ничем не угро­жа­ли доми­нант­ной расе. Если появ­ля­лись вре­до­нос­ные фор­мы, они, разу­ме­ет­ся, немед­лен­но уни­что­жа­лись. Нас заин­те­ре­со­ва­ли неко­то­рые из самых позд­них скульп­тур, уже отме­чен­ных при­зна­ка­ми худо­же­ствен­но­го упад­ка, — изоб­ра­же­ния неук­лю­жих пер­во­быт­ных мле­ко­пи­та­ю­щих; назем­ные оби­та­те­ли ино­гда упо­треб­ля­ли их в пищу, а ино­гда дер­жа­ли для заба­вы в каче­стве домаш­них живот­ных. В этих суще­ствах про­сле­жи­ва­лось сла­бое, одна­ко без­оши­боч­ное сход­ство с обе­зья­ной и с чело­ве­ком. При стро­и­тель­стве назем­ных горо­дов, для подъ­ема на высо­кие баш­ни гигант­ских камен­ных бло­ков, Стар­цам слу­жи­ли пте­ро­дак­ти­ли с гро­мад­ны­ми кры­лья­ми — вид, ранее неиз­вест­ный пале­он­то­ло­гам. 

Живу­честь Стар­цев, выдер­жав­ших мно­гие гео­ло­ги­че­ские ката­клиз­мы и сме­ще­ния зем­ной коры, гра­ни­чит с чудом. Хотя все, или почти все, их ран­ние горо­да при­шли в запу­сте­ние еще до кон­ца архей­ской эры, сама их циви­ли­за­ция суще­ство­ва­ла бес­пре­рыв­но, как бес­пре­рыв­но велись и запи­си. Впер­вые при­быв на нашу пла­не­ту, они выса­ди­лись в Антарк­ти­че­ском оке­ане, и про­изо­шло это вско­ре после того, как из сосед­не­го Тихо­го оке­а­на была выбро­ше­на на орби­ту мас­са веще­ства, позд­нее сфор­ми­ро­вав­ше­го Луну. Соглас­но одной из рельеф­ных карт, весь зем­ной шар был покрыт тогда тол­щей воды, и с тече­ни­ем вре­ме­ни камен­ные горо­да мно­жи­лись, все более уда­ля­ясь от Антарк­ти­ки. На сле­ду­ю­щей кар­те было пока­за­но обшир­ное про­стран­ство суши вокруг Южно­го полю­са; оче­вид­но, кое-кто из Стар­цев устро­ил там проб­ные посе­ле­ния, тогда как глав­ные цен­тры их циви­ли­за­ции пере­ме­сти­лись в близ­ле­жа­щие рай­о­ны мор­ско­го дна. Позд­ней­шие кар­ты отра­зи­ли дроб­ле­ние и пере­ме­ще­ние этих участ­ков суши: неко­то­рые из них сдви­ну­лись к севе­ру, уди­ви­тель­ным обра­зом под­твер­ждая недав­нюю тео­рию Тей­ло­ра, Веге­не­ра и Джо­ли о дрей­фе мате­ри­ков. 

Под­ня­тие зем­ной коры на юге Тихо­го оке­а­на поло­жи­ло нача­ло гигант­ским ката­клиз­мам. Неко­то­рые мор­ские горо­да пре­кра­ти­ли суще­ство­ва­ние, но это было еще не самое худ­шее. Вско­ре из кос­ми­че­ских далей нача­ли про­ни­кать сухо­пут­ные суще­ства, внешне напо­ми­нав­шие ось­ми­но­гов (быть может, имен­но их име­ют в виду древ­ние мифы, гово­ря о потом­стве Ктул­ху), и в резуль­та­те жесто­чай­шей вой­ны Стар­цы был загна­ны обрат­но в оке­ан — колос­саль­ный удар, ведь они уже интен­сив­но осва­и­ва­ли сушу. Позд­нее был заклю­чен мир и новые зем­ли были отда­ны потом­кам Ктул­ху, а Стар­цам оста­лись моря и их ста­рые сухо­пут­ные вла­де­ния. На суше они осно­ва­ли новые горо­да, самые боль­шие — в Антарк­ти­ке, ибо это была свя­щен­ная область, куда впер­вые при­бы­ли посе­лен­цы. С тех пор за Антарк­ти­кой закре­пи­лась ее преж­няя роль цен­тра циви­ли­за­ции Стар­цев, а от посе­ле­ний, осно­ван­ных там потом­ка­ми Ктул­ху, не оста­лось и сле­да. Затем вне­зап­но зем­ли в Тихом оке­ане вновь опу­сти­лись на дно, а с ними кану­ли в пучи­ну мрач­ный камен­ный город Р’льех и все пле­мя кос­ми­че­ских ось­ми­но­гов. Стар­цы вер­ну­ли себе вла­ды­че­ство над пла­не­той, омра­чав­ше­е­ся толь­ко тай­ны­ми опа­се­ни­я­ми, о кото­рых они не люби­ли упо­ми­нать. Позд­нее их горо­да усе­я­ли весь зем­ной шар — и зем­лю, и мор­ское дно; в буду­щей моно­гра­фии я поре­ко­мен­дую архео­ло­гам про­ве­сти систе­ма­ти­че­ские буро­вые иссле­до­ва­ния в опре­де­лен­ных, отда­лен­ных друг от дру­га реги­о­нах, вос­поль­зо­вав­шись обо­ру­до­ва­ни­ем типа аппа­ра­та Пей­бо­ди. 

Все боль­ше Стар­цев пере­се­ля­лось из морей на сушу, тем более что пло­щадь ее уве­ли­чи­ва­лась бла­го­да­ря под­ня­тию мате­ри­ков, хотя часть жите­лей оста­ва­лась и в оке­ан­ских горо­дах. Име­лась еще одна вес­кая при­чи­на для пере­се­ле­ния на сушу: что­бы жить под водой, тре­бо­ва­лись шогго­ты, а выра­щи­вать их и управ­лять ими сде­ла­лось труд­ней. Со вре­ме­нем (о том с сожа­ле­ни­ем сви­де­тель­ству­ют скульп­ту­ры) искус­ство созда­вать жизнь из неор­га­ни­че­ской мате­рии было уте­ря­но, и Стар­цам при­шлось обхо­дить­ся суще­ству­ю­щи­ми фор­ма­ми, при­спо­саб­ли­вая их к сво­им нуж­дам. На суше весь­ма при­год­ны­ми для это­го ока­за­лись круп­ные реп­ти­лии, но вот мор­ские шогго­ты (раз­мно­жав­ши­е­ся деле­ни­ем и дости­гав­шие иной раз опас­но высо­ко­го умствен­но­го раз­ви­тия) при­чи­ня­ли с неко­то­рых пор очень боль­шое бес­по­кой­ство. 

Стар­цы все­гда управ­ля­ли ими при помо­щи гип­но­за, по мере надоб­но­сти фор­ми­руя из их плот­ных пла­стич­ных тка­ней вре­мен­ные конеч­но­сти и орга­ны. Теперь все чаще наблю­да­лись слу­чаи само­мо­де­ли­ро­ва­ния, когда спон­тан­но воз­ни­ка­ли раз­лич­ные под­ра­жа­тель­ные фор­мы, усво­ен­ные шогго­та­ми из преж­них про­грамм. У них, похо­же, раз­вил­ся отча­сти ста­биль­ный мозг, обла­дав­ший само­сто­я­тель­ной и вре­ме­на­ми непо­кор­ной волей, кото­рая откли­ка­лась на жела­ния Стар­цев, но не все­гда им сле­до­ва­ла. Скульп­тур­ные изоб­ра­же­ния шогго­тов заста­ви­ли нас с Дан­фор­том содрог­нуть­ся. В обыч­ном состо­я­нии они пред­став­ля­ли собой бес­фор­мен­ную сту­де­ни­стую мас­су, что-то вро­де скоп­ле­ния пузырь­ков; в виде шара они дости­га­ли сред­не­го диа­мет­ра в пят­на­дцать футов. Прав­да, фор­ма их и объ­ем посто­ян­но меня­лись — само­сто­я­тель­но или по при­ка­зу, — обра­зуя вре­мен­ные отрост­ки и, в под­ра­жа­ние хозя­е­вам, лож­ные орга­ны зре­ния, слу­ха и даже речи.

При­мер­но 150 мил­ли­о­нов лет назад, в сере­дине перм­ско­го пери­о­да, шогго­ты, похо­же, окон­ча­тель­но вышли из пови­но­ве­ния; что­бы вновь под­чи­нить их себе, пона­до­би­лась насто­я­щая вой­на. Кар­ти­ны этой вой­ны, пусть и отда­лен­ной от нас про­па­стью во мно­гие тыся­че­ле­тия, вызы­ва­ли дрожь: шогго­ты остав­ля­ли свои жерт­вы без­го­ло­вы­ми, покры­ты­ми сли­зью. Исполь­зуя про­тив взбун­то­вав­ших­ся шогго­тов необыч­ное ору­жие, кото­рое нару­ша­ло их моле­ку­ляр­ное стро­е­ние, Стар­цы в кон­це кон­цов одер­жа­ли пол­ную побе­ду. На релье­фах, иллю­стри­ру­ю­щих сле­ду­ю­щий пери­од исто­рии, шогго­ты пока­за­ны слом­лен­ны­ми и укро­щен­ны­ми, как были укро­ще­ны ков­бо­я­ми мустан­ги аме­ри­кан­ско­го Запа­да. Кар­ти­ны бун­та сви­де­тель­ство­ва­ли, что шогго­ты были спо­соб­ны оби­тать и на суше, одна­ко пере­се­лять их туда Стар­цы не соби­ра­лись: воз­мож­ная поль­за не оправ­да­ла бы труд­но­стей, свя­зан­ных с управ­ле­ни­ем эти­ми опас­ны­ми тва­ря­ми.

В юрский пери­од у Стар­цев появил­ся новый про­тив­ник: из кос­мо­са, с пла­не­ты, кото­рую, веро­ят­но, сле­ду­ет отож­де­ствить с недав­но откры­тым дале­ким Плу­то­ном, на Зем­лю вторг­лись суще­ства, соеди­няв­шие в себе чер­ты гри­бов и рако­об­раз­ных, — несо­мнен­но, те самые, о кото­рых повест­ву­ют леген­ды, пере­да­вав­ши­е­ся шепо­том на север­ных взго­рьях. В Гима­ла­ях эти суще­ства извест­ны под име­нем Ми-Го или снеж­но­го чело­ве­ка. В борь­бе с агрес­со­ра­ми Стар­цы, впер­вые за все вре­мя сво­ей жиз­ни на Зем­ле, реши­лись на вылаз­ку в меж­пла­нет­ное про­стран­ство, одна­ко, осу­ще­ствив в точ­но­сти все тра­ди­ци­он­ные при­го­тов­ле­ния, убе­ди­лись, что не спо­соб­ны более поки­дать зем­ную атмо­сфе­ру. В чем бы ни заклю­чал­ся сек­рет меж­звезд­ных путе­ше­ствий, он был для Стар­цев окон­ча­тель­но уте­рян. В кон­це кон­цов Ми- Го вытес­ни­ли Ста­рую Расу со всех земель в север­ном полу­ша­рии, но в море ее пози­ции оста­ва­лись неко­ле­би­мы. Шаг за шагом нача­лось мед­лен­ное отступ­ле­ние более древ­не­го пле­ме­ни в их преж­нюю зону оби­та­ния, в Антарк­ти­ку. 

Изу­чая релье­фы, изоб­ра­жав­шие бит­вы Стар­цев с ино­пла­нет­ны­ми при­шель­ца­ми, мы заме­ти­ли любо­пыт­ное обсто­я­тель­ство: по соста­ву тка­ней тела потом­ки Ктул­ху и Ми-Го еще зна­чи­тель­ней отли­ча­лись от извест­ных нам орга­низ­мов, чем тела Стар­цев. Не в при­мер послед­ним, потом­ки Ктул­ху и Ми-Го уме­ли пре­об­ра­жать­ся и воз­вра­щать­ся в преж­нее состо­я­ние, из чего, похо­же, сле­ду­ет вывод, что они про­ис­хо­ди­ли из более отда­лен­ных глу­бин кос­мо­са. Стар­цы, при всей их пора­зи­тель­ной проч­но­сти тка­ней и живу­че­сти, были созда­ни­я­ми вполне мате­ри­аль­ны­ми, а зна­чит, появи­лись на свет в пре­де­лах извест­но­го нам про­стран­ствен­но-вре­мен­но­го кон­ти­ну­у­ма; что же до про­чих тва­рей, то об их пер­во­ис­то­ках оста­ет­ся лишь роб­ко гадать. Все это, разу­ме­ет­ся, вер­но толь­ко в том слу­чае, если при­пи­сы­ва­е­мые вра­гу необыч­ные осо­бен­но­сти и свя­зи с вне­зем­ны­ми циви­ли­за­ци­я­ми не явля­ют­ся все­го лишь мифом. Не исклю­че­но, что Стар­цы сочи­ни­ли этот кос­ми­че­ский анту­раж, дабы оправ­дать свои пора­же­ния, ведь в их пси­хо­ло­гии пер­во­сте­пен­ны­ми чер­та­ми явля­лись инте­рес к исто­рии и гор­дость за свой род. Неспро­ста в их анна­лах вовсе не упо­ми­на­ют­ся мно­гие высо­ко­раз­ви­тые и могу­ще­ствен­ные расы, кото­рые фигу­ри­ру­ют в иных из наших тем­ных пре­да­ний как созда­те­ли вели­ких куль­тур и гран­ди­оз­ных горо­дов. 

На мно­го­чис­лен­ных рельеф­ных кар­тах и рисун­ках с пора­зи­тель­ной живо­стью были изоб­ра­же­ны пере­ме­ны, свер­шав­ши­е­ся с миром за дол­гие гео­ло­ги­че­ские пери­о­ды. Во мно­гих слу­ча­ях нам при­дет­ся пере­смот­реть при­ня­тые науч­ные взгля­ды, в дру­гих же — полу­чат под­твер­жде­ние неко­то­рые самые сме­лые гипо­те­зы. Я гово­рил уже, как мы нашли на этих мрач­ных кам­нях сви­де­тель­ства в поль­зу право­ты Тей­ло­ра, Веге­не­ра и Джо­ли, пред­по­ло­жив­ших, что все мате­ри­ки зем­ли явля­ют­ся оскол­ка­ми пер­вич­но­го антарк­ти­че­ско­го мас­си­ва суши, кото­рые обра­зо­ва­лись в резуль­та­те его рас­ка­лы­ва­ния под дей­стви­ем цен­тро­беж­ных сил и, дрей­фуя по вяз­ко­му слою маг­мы, разо­шлись в раз­ные сто­ро­ны. Авто­ры при­шли к этой мыс­ли, обра­тив вни­ма­ние на повто­ря­ю­щие друг дру­га кон­ту­ры побе­ре­жий Афри­ки и Южной Аме­ри­ки, а так­же на склад­ки основ­ных гор­ных цепей. 

На кар­тах, рису­ю­щих, судя по все­му, мир камен­но­уголь­но­го пери­о­да, дав­но­стью в сто или более мил­ли­о­нов лет, вид­ны зна­чи­тель­ные раз­ло­мы и тре­щи­ны, кото­рые позд­нее отде­лят Афри­ку от неко­гда еди­ных Евро­пы (Валу­зии ста­рин­ных легенд), Азии, Аме­ри­ки и антарк­ти­че­ско­го мате­ри­ка. Дру­гие кар­ты и схе­мы (а глав­ное, та, что име­ла отно­ше­ние к осно­ва­нию пять­де­сят мил­ли­о­нов лет назад гигант­ско­го мерт­во­го горо­да, кото­рый нас окру­жал) фик­си­ро­ва­ли чет­кий раз­дел меж­ду все­ми нынеш­ни­ми мате­ри­ка­ми. На самом позд­нем из обна­ру­жен­ных нами образ­цов (я бы дати­ро­вал его эпо­хой плио­це­на) кар­ти­на мира была уже явствен­но близ­ка к совре­мен­ной, несмот­ря на связь Аляс­ки с Сиби­рью, Север­ной Аме­ри­ки через Грен­лан­дию с Евро­пой и Южной Аме­ри­ки через Зем­лю Грейа­ма с Антарк­ти­дой. Если на кар­те камен­но­уголь­но­го пери­о­да сим­во­лы круп­ных камен­ных горо­дов Стар­цев были раз­бро­са­ны по все­му зем­но­му шару — на оке­ан­ском дне и на рас­чле­нен­ном мас­си­ве суши, — то после­ду­ю­щие кар­ты оче­вид­но сви­де­тель­ству­ют об их отступ­ле­нии в сто­ро­ну Антарк­ти­ки. На самой позд­ней, вре­мен плио­це­на, назем­ные горо­да были отме­че­ны толь­ко в Антарк­ти­де и на око­неч­но­сти Южной Аме­ри­ки, под­вод­ные же — лишь к югу от пяти­де­ся­то­го гра­ду­са южной широ­ты. Похо­же, Стар­цы утра­ти­ли как зна­ния о север­ных реги­о­нах, так и инте­рес к ним и огра­ни­чи­ва­лись изу­че­ни­ем при­бреж­ной поло­сы, для чего пус­ка­лись в дол­гие воз­душ­ные экс­пе­ди­ции на сво­их вее­ро­об­раз­ных пере­пон­ча­тых кры­льях. Камен­ные лето­пи­си посто­ян­но сооб­ща­ли о гибе­ли горо­дов в ходе раз­но­об­раз­ных есте­ствен­ных ката­клиз­мов: горо­об­ра­зо­ва­ния, дроб­ле­ния мате­ри­ков под дей­стви­ем цен­тро­беж­ных сил, сей­сми­че­ских коле­ба­ний суши и мор­ско­го дна; и, что любо­пыт­но, с ходом веков Стар­цы все реже отстра­и­ва­ли свои горо­да на новом месте. Гигант­ский мерт­вый мега­по­лис, что про­сти­рал­ся вокруг, был, навер­ное, послед­ним цен­тром их циви­ли­за­ции; воз­ве­ли его в нача­ле мело­во­го пери­о­да, неда­ле­ко от преж­не­го, еще более обшир­но­го горо­да, когда тот был раз­ру­шен в резуль­та­те мощ­ной дефор­ма­ции зем­ной коры. Похо­же, имен­но эта область счи­та­лась самым свя­щен­ным местом, где посе­ли­лись на тогдаш­нем мор­ском дне Стар­цы, пер­вы­ми при­быв­шие на Зем­лю. На релье­фах мы узна­ва­ли нема­ло зна­ко­мых постро­ек, но поми­мо той части горо­да, что мы изу­чи­ли с само­ле­та, суще­ство­ва­ла и неизу­чен­ная, про­сти­рав­ша­я­ся вдоль гор­но­го хреб­та еще на сот­ню миль в обе сто­ро­ны. В этом новом горо­де буд­то бы сохра­ни­лись свя­щен­ные кам­ни из пер­во­го под­вод­но­го посе­ле­ния, кото­рые, спу­стя дол­гие тыся­че­ле­тия, были вытес­не­ны на поверх­ность про­цес­са­ми склад­ча­то­сти. 

VIII  

Есте­ствен­но, мы с осо­бым инте­ре­сом и не без душев­но­го тре­пе­та рас­смат­ри­ва­ли все, что отно­си­лось непо­сред­ствен­но к тому месту, где мы нахо­ди­лись. Соот­вет­ству­ю­щие мате­ри­а­лы, само собой, име­лись в изоби­лии; кро­ме того, нам посчаст­ли­ви­лось в запу­тан­ных лаби­рин­тах ниж­них эта­жей набре­сти на зда­ние очень позд­ней построй­ки. Вбли­зи про­хо­дил раз­лом, и сте­ны кое-где постра­да­ли, но сохра­нив­ше­е­ся скульп­тур­ное убран­ство (испол­нен­ное в дека­дент­ском сти­ле позд­них масте­ров) рас­ска­за­ло нам о дли­тель­ном эта­пе исто­рии, не отра­жен­ном на кар­те эпо­хи плио­це­на — самой све­жей из тех, с кото­ры­ми нам дове­лось озна­ко­мить­ся. Это был послед­ний дом, осмот­рен­ный нами дос­ко­наль­но, пото­му что мы сде­ла­ли там наход­ку, после кото­рой у нас появи­лись дру­гие зада­чи.

Без­услов­но, мы очу­ти­лись в одном из самых необыч­ных, мрач­ных и пуга­ю­щих угол­ков Зем­ли. Эта стра­на была мно­го древ­нее всех про­чих, и мы все боль­ше убеж­да­лись, что нахо­дим­ся на том самом кош­мар­ном пла­то Ленг, кото­рое ста­рал­ся лиш­ний раз не упо­ми­нать даже безум­ный автор «Некро­но­ми­ко­на». Мощ­ная гор­ная цепь тяну­лась на необо­зри­мое рас­сто­я­ние, начи­на­ясь невы­со­ким хреб­том на Зем­ле Луит­поль­да у моря Уэд­дел­ла и пере­се­кая затем прак­ти­че­ски весь кон­ти­нент. После­ду­ю­щая, высот­ная часть изги­ба­лась могу­чей дугой с началь­ны­ми коор­ди­на­та­ми 82° широ­ты и 60° восточ­ной дол­го­ты и конеч­ны­ми — 70° широ­ты и 115° восточ­ной дол­го­ты; ее вогну­тая сто­ро­на была обра­ще­на к наше­му лаге­рю, а один из кон­цов дости­гал длин­но­го, зако­ван­но­го во льды хол­ми­сто­го побе­ре­жья, кото­рое виде­ли у поляр­но­го кру­га Уилкс и Моусон.

Одна­ко нас жда­ло еще одно чудо­вищ­ное откры­тие, бро­са­ю­щее вызов самой при­ро­де. Я гово­рил уже, что эти пики пре­вос­хо­дят высо­той Гима­лаи, но не назо­ву их вели­чай­ши­ми на Зем­ле, пото­му что настен­ная скульп­ту­ра сви­де­тель­ству­ет об ином. Несо­мнен­но, эта зло­ве­щая честь сохра­ня­лась за ины­ми гора­ми — мно­гие скуль­пто­ры пред­по­чи­та­ли умол­чать о них в сво­их камен­ных повест­во­ва­ни­ях, дру­гие же упо­ми­на­ли с явным неже­ла­ни­ем и стра­хом. По-види­мо­му, некую часть этих древ­них земель (она пер­вой вос­ста­ла из моря после того, как от Зем­ли отде­ли­лась Луна и при­бы­ли со звезд Стар­цы) оби­та­те­ли горо­да нача­ли избе­гать, видя в ней источ­ник смут­но­го и непо­нят­но­го зла. Постро­ен­ные там горо­да рань­ше вре­ме­ни раз­ру­ши­лись, их по непо­нят­ной при­чине вне­зап­но поки­ну­ли жите­ли. В команч­ский пери­од, когда про­ис­хо­ди­ли мощ­ные тек­то­ни­че­ские сдви­ги, сре­ди кош­мар­но­го хао­са и гро­ма там вне­зап­но под­ня­лась к небе­сам гор­ная цепь, пре­вос­хо­див­шая в сво­ем жут­ком вели­чии все суще­ству­ю­щее на Зем­ле. 

Если верить мас­шта­бу релье­фов, высо­та этих вну­ша­ю­щих ужас испо­ли­нов намно­го пре­вы­ша­ла 40 тысяч футов — в срав­не­нии с ними Хреб­ты Безу­мия, кото­рые мы пере­сек­ли, выгля­де­ли кар­ли­ка­ми. Цепь тяну­лась, по-види­мо­му, от 77° широ­ты и 70° восточ­ной дол­го­ты до 70° широ­ты и 100° восточ­ной дол­го­ты, то есть на рас­сто­я­нии менее трех­сот миль от мерт­во­го горо­да, так что, если бы не мер­ца­ю­щая дым­ка, мы раз­гля­де­ли бы ее гроз­ные вер­ши­ны. А север­ная око­неч­ность этих гор точ­но так же долж­на была вид­неть­ся с побе­ре­жья Зем­ли Коро­ле­вы Мэри, что вбли­зи поляр­но­го кру­га.

В дни упад­ка, о кото­рых идет речь, кое-кто из Стар­цев воз­но­сил этим горам стран­ные молит­вы, но никто не смел к ним при­бли­жать­ся или гадать, что скры­ва­ет­ся по ту сто­ро­ну. Ни разу их не кос­нул­ся чело­ве­че­ский взгляд, и, дога­ды­ва­ясь о чув­ствах, выра­жен­ных в камен­ной резь­бе, могу толь­ко наде­ять­ся, что это­го не слу­чит­ся нико­гда. За теми гора­ми, вдоль побе­ре­жья Зем­ли Коро­ле­вы Мэри и Зем­ли Виль­гель­ма II, тянет­ся цепь хол­мов, и я бла­го­да­рю небе­са, что нико­му до сих пор не уда­лось там выса­дить­ся и взо­брать­ся на эти хол­мы. Я уже не так скеп­ти­че­ски, как преж­де, отно­шусь к ста­рым пове­рьям и стра­хам и не ста­ну посме­и­вать­ся над верой древ­не­го скуль­пто­ра в то, что над эти­ми засту­па­ю­щи­ми небо­склон вер­ши­на­ми буд­то бы засты­ва­ют иной раз мол­нии, а один из гроз­ных пиков всю дол­гую поляр­ную ночь све­тит­ся непо­сти­жи­мым све­том. Кто зна­ет, не скры­ва­ет­ся ли чудо­вищ­ная прав­да за туман­ны­ми рас­ска­за­ми Пна­ко­тикских ману­скрип­тов о Када­те в холод­ной пустыне? 

Одна­ко близ­ле­жа­щая мест­ность, хоть и не нес­ла на себе это­го неве­до­мо­го про­кля­тия, заслу­жи­ва­ла не мень­ше­го удив­ле­ния. Вско­ре после осно­ва­ния горо­да на скло­нах хреб­тов были воз­ве­де­ны глав­ные хра­мы; судя по релье­фам, нынеш­ние стран­ные кубы и высту­пы завер­ша­лись тогда фан­та­сти­че­ски­ми баш­ня­ми, вон­зав­ши­ми­ся в небе­са. Со вре­ме­нем воз­ник­ли пеще­ры, и из них сде­ла­ли про­дол­же­ния хра­мов. В позд­ней­шие тыся­че­ле­тия грун­то­вые воды раз­мы­ли все извест­ня­ко­вые жилы, так что горы, пред­го­рья, а так­же рав­ни­ны у их под­но­жия ока­за­лись про­ни­за­ны сетью свя­зан­ных хода­ми пещер. Скульп­тур­ные рисун­ки рас­ска­зы­ва­ли о под­зем­ных иссле­до­ва­ни­ях, о том, как было обна­ру­же­но дрем­лю­щее в нед­рах зем­ли сти­гий­ское озе­ро, кото­ро­го нико­гда не каса­лись лучи солн­ца. 

Этот обшир­ный тем­ный водо­ем был, несо­мнен­но, про­рыт боль­шой рекой, кото­рая тек­ла с запа­да, с безы­мян­ных гор ужа­са; в свое вре­мя она пово­ра­чи­ва­ла у хреб­та Стар­цев к Индий­ско­му оке­а­ну и после дол­го­го пути впа­да­ла туда через Зем­лю Уилк­са, меж­ду Бере­гом Бад­да и Зем­лей Тот­те­на. Мало-пома­лу она под­ры­ва­ла осно­ва­ние извест­ня­ко­во­го хол­ма на излу­чине, ответв­ле­ния ее сли­лись с грун­то­вы­ми вода­ми, и под­зем­ные пеще­ры под удво­ен­ным напо­ром пре­вра­ти­лись в без­дон­ную про­пасть. Нако­нец вся реч­ная вода повер­ну­ла в нед­ра хол­мов, а преж­нее рус­ло, ухо­див­шее к оке­а­ну, высох­ло и затем было по боль­шей части застро­е­но. Стар­цы пони­ма­ли суть про­ис­шед­ше­го, и их неиз­мен­но острое худо­же­ствен­ное чутье под­ска­за­ло идею: на каме­ни­стых скло­нах по обе сто­ро­ны ныряв­ше­го в веч­ную тьму пото­ка высечь рез­ные пило­ны.

В этой реке, пере­се­чен­ной неко­гда кра­си­вы­ми моста­ми, мы узна­ли то самое сухое рус­ло, кото­рое про­сле­ди­ли с само­ле­та. Река помо­га­ла нам ори­ен­ти­ро­вать­ся, когда мы рас­смат­ри­ва­ли рез­ные изоб­ра­же­ния, отно­сив­ши­е­ся к раз­лич­ным пери­о­дам дол­гой и дав­ней исто­рии горо­да; мы даже поспеш­но, одна­ко доволь­но ста­ра­тель­но, набро­са­ли обоб­щен­ный план горо­да с основ­ны­ми пло­ща­дя­ми, зда­ни­я­ми и про­чим, что­бы руко­вод­ство­вать­ся им в даль­ней­ших иссле­до­ва­ни­ях. Вско­ре мы уже вос­со­зда­ва­ли в вооб­ра­же­нии оше­лом­ля­ю­щую кар­ти­ну, кото­рую мож­но было застать здесь мил­ли­он, десять мил­ли­о­нов, пять­де­сят мил­ли­о­нов лет назад, — релье­фы пове­да­ли нам в точ­но­сти, как выгля­де­ли дома, горы, пло­ща­ди, пред­ме­стья, какой ланд­шафт их окру­жал и какая рас­ти­тель­ность буй­но про­цве­та­ла здесь в тре­тич­ный пери­од. Навер­ное, наяву это зре­ли­ще было испол­не­но вели­чия и мисти­че­ской кра­со­ты, и, думая о нем, я даже забы­вал о стра­хе и уны­нии, угне­тав­ших мой дух сре­ди этих нече­ло­ве­че­ски древ­них стен — тяже­ло­вес­ных, мерт­вых, чуж­дых, погру­жен­ных в ледя­ной сумрак. Впро­чем, соглас­но иным релье­фам, здеш­ним оби­та­те­лям тоже был изве­стен этот гне­ту­щий страх: нам часто попа­да­лись на гла­за мрач­ные сце­ны, когда Стар­цы испу­ган­но отша­ты­ва­лись от како­го-то непо­нят­но­го пред­ме­та (скуль­пто­ры ни разу его не изоб­ра­зи­ли), най­ден­но­го в боль­шой реке. Все ука­зы­ва­ло на то, что поток, укры­тый подвиж­ной сенью сагов­ни­ков и вью­щих­ся рас­те­ний, при­нес его с тех самых, страш­ных запад­ных гор.

Лишь в одном доме отно­си­тель­но позд­ней, пери­о­да худо­же­ствен­но­го упад­ка построй­ки мы полу­чи­ли неко­то­рые све­де­ния о надви­гав­шей­ся ката­стро­фе, в резуль­та­те кото­рой город опу­стел. Скульп­тур­ные изоб­ра­же­ния той же дав­но­сти навер­ня­ка отыс­ка­лись бы и в дру­гих местах, хотя то смут­ное вре­мя отнюдь не рас­по­ла­га­ло к вдох­но­вен­но­му твор­че­ству; да, соб­ствен­но, вско­ре мы и убе­ди­лись, что тако­вые суще­ству­ют. Одна­ко это был пер­вый и един­ствен­ный рельеф подоб­но­го рода, с кото­рым нам уда­лось озна­ко­мить­ся воочию. Мы дума­ли про­дол­жить иссле­до­ва­ния, но, как уже было ска­за­но, обсто­я­тель­ства выну­ди­ли нас поме­нять пла­ны. Впро­чем, эти релье­фы были, навер­ное, одни­ми из послед­них: пред­ви­дя, что город при­дет­ся оста­вить, Стар­цы едва ли про­дол­жа­ли укра­шать его настен­ной скульп­ту­рой. Послед­ним уда­ром, разу­ме­ет­ся, ста­ло наступ­ле­ние лед­ни­ко­во­го пери­о­да, ско­вав­ше­го холо­дом почти всю пла­не­ту, зло­счаст­ные полю­са кото­рой и теперь оста­ют­ся подо льдом. Это же оле­де­не­ние на дру­гом кон­це Зем­ли погу­би­ло леген­дар­ные стра­ны Ломар и Гипер­бо­рею.

Труд­но ука­зать точ­ные годы, когда похо­ло­да­ние охва­ти­ло Антарк­ти­ку.

Сего­дня мы счи­та­ем, что лед­ни­ко­вые пери­о­ды нача­лись 500 тысяч лет назад, но, воз­мож­но, полю­са это бед­ствие посе­ти­ло еще рань­ше. Все чис­лен­ные оцен­ки отча­сти гада­тель­ны, одна­ко похо­же, что позд­ней­шим упа­доч­ни­че­ским релье­фам менее мил­ли­о­на лет и что город опу­стел намно­го ранее, чем 500 тысяч лет назад, то есть еще до нача­ла плей­сто­це­на.

В позд­них релье­фах замет­но, как поре­де­ла повсю­ду рас­ти­тель­ность, как жизнь все боль­ше сосре­до­то­чи­ва­ет­ся в город­ской чер­те. В домах появ­ля­ют­ся ото­пи­тель­ные при­бо­ры, пут­ни­ки зимой кута­ют­ся в тка­ни. Затем мы заме­ти­ли серию кар­ту­шей (ими часто пре­ры­вал­ся лен­точ­ный рису­нок позд­них релье­фов), изоб­ра­жав­ших, как шири­лась мигра­ция Стар­цев в бли­жай­шие более теп­лые убе­жи­ща: в под­вод­ные горо­да за даль­ним бере­гом, в полые хол­мы, отку­да сеть извест­ня­ко­вых пещер вела к сосед­ней чер­ной пучине под­зем­ных вод.

Под конец, види­мо, основ­ная мас­са коло­ни­стов устре­ми­лась в под­зем­ную пучи­ну. Несо­мнен­но, отча­сти это объ­яс­ня­лось тем, что дан­ная область по тра­ди­ции счи­та­лась свя­щен­ной, одна­ко реша­ю­щую роль, пови­ди­мо­му, сыг­ра­ли дру­гие при­чи­ны: здесь Стар­цы мог­ли посе­щать хра­мы, кото­ры­ми были усе­я­ны горы, и поль­зо­вать­ся город­ски­ми построй­ка­ми как лет­ним жильем, а так­же как базой для тех, кто рабо­тал в копях. Что­бы нала­дить связь меж­ду новы­ми и ста­ры­ми жили­ща­ми, были усо­вер­шен­ство­ва­ны доро­ги, в том чис­ле про­би­то в горах мно­же­ство тун­не­лей, спря­мив­ших путь от древ­ней мет­ро­по­лии к чер­ной пучине; их вхо­ды, за кото­ры­ми все­гда сле­до­вал кру­той спуск, мы со всем тща­ни­ем нанес­ли на состав­лен­ный нами схе­ма­ти­че­ский план горо­да. Обна­ру­жи­лось, что по край­ней мере два из этих тун­не­лей были рас­по­ло­же­ны не столь дале­ко от нас, на гра­ни­це горо­да и гор: один — в чет­вер­ти мили по направ­ле­нию к высох­ше­му реч­но­му рус­лу, дру­гой — в полу­ми­ле в про­ти­во­по­лож­ной сто­роне. 

Пучи­ну, похо­же, кое-где обрам­ля­ли бере­га, но Стар­цы постро­и­ли свой новый город под водой — явно из рас­че­та, что там тем­пе­ра­ту­ра ста­биль­ней и выше. Дно под­зем­но­го моря нахо­ди­лось на очень боль­шой глу­бине и обо­гре­ва­лось за счет теп­ла зем­ных недр, и жить там мож­но было бес­ко­неч­но дол­го. Опять же соглас­но нашим пред­по­ло­же­ни­ям, звез­до­го­ло­вые лег­ко при­спо­со­би­лись к эпи­зо­ди­че­ской или даже посто­ян­ной жиз­ни под водой, преду­смот­ри­тель­но поза­бо­тив­шись о том, что­бы их жаб­ры не атро­фи­ро­ва­лись. На мно­гих кар­ти­нах пока­зы­ва­лось, как они наве­ща­ют сво­их под­вод­ных род­ствен­ни­ков, как ныря­ют на глу­бо­кое дно глав­ной реки. Тьма в пеще­рах их тоже не сму­ща­ла, ибо они при­вык­ли к дол­гой антарк­ти­че­ской ночи. Несмот­ря на упа­док худо­же­ствен­но­го мастер­ства, их позд­ние релье­фы про­из­во­дят боль­шое впе­чат­ле­ние: это насто­я­щий эпос, повест­ву­ю­щий о стро­и­тель­стве ново­го горо­да на дне под­зем­но­го моря. Стар­цы подо­шли к этой зада­че науч­но: в нед­рах гор добы­ва­ли нерас­тво­ри­мую поро­ду, из бли­жай­ше­го оке­ан­ско­го горо­да при­гла­си­ли опыт­ных масте­ров под­вод­но­го стро­и­тель­ства. Эти масте­ра доста­ви­ли все необ­хо­ди­мое для ново­го пред­при­я­тия: кле­точ­ную ткань для выра­щи­ва­ния шогго­тов, кото­рым пред­сто­я­ло под­ни­мать гру­зы и затем слу­жить в пещер­ном горо­де тяг­ло­вым ско­том, и про­то­плаз­мен­ную мас­су для полу­че­ния фос­фо­рес­ци­ру­ю­щих орга­низ­мов. 

В конеч­ном сче­те на дне сти­гий­ско­го моря вырос вели­че­ствен­ный мега­по­лис, архи­тек­ту­рой очень схо­жий с верх­ним горо­дом, при­чем мастер­ства его стро­и­те­лей почти не кос­нул­ся упа­док, пото­му что в осно­ве их дей­ствий лежа­ли стро­гие мате­ма­ти­че­ские рас­че­ты. Све­же­вы­ве­ден­ные шогго­ты достиг­ли гигант­ских раз­ме­ров при доста­точ­но высо­ком уровне интел­лек­та: релье­фы сви­де­тель­ство­ва­ли о том, что они с пора­зи­тель­ной быст­ро­той пони­ма­ли и испол­ня­ли коман­ды. Они, по-види­мо­му, пере­го­ва­ри­ва­лись со Стар­ца­ми, под­ра­жая их голо­сам, кото­рые — если прав был бед­ня­га Лейк, про­из­во­див­ший вскры­тие, — пере­кры­ва­ли боль­шой диа­па­зон частот и похо­ди­ли на музы­каль­ный свист; управ­ля­ли шогго­та­ми боль­шей частью посред­ством уст­ных при­ка­зов, не при­бе­гая, как в преж­ние вре­ме­на, к гип­но­ти­че­ско­му вну­ше­нию. Тем не менее шогго­тов дер­жа­ли под жест­ким кон­тро­лем. Фос­фо­рес­ци­ру­ю­щие орга­низ­мы удо­вле­тво­ря­ли потреб­но­сти в све­те, успеш­но заме­няя при­выч­ное поляр­ное сия­ние. 

Тра­ди­ции искус­ства и укра­ше­ния жилищ под­дер­жи­ва­лись, пусть на невы­со­ком уровне. Похо­же, Стар­цы и сами заме­ча­ли эту дегра­да­цию; во мно­гих слу­ча­ях они пере­но­си­ли в новые жили­ща осо­бен­но кра­си­вые образ­цы древ­ней резь­бы, пред­вос­хи­щая тем самым образ дей­ствий Кон­стан­ти­на Вели­ко­го, кото­рый так­же жил во вре­ме­на упад­ка и, дабы при­дать блеск новой визан­тий­ской сто­ли­це, заим­ство­вал сокро­ви­ща искус­ства в Гре­ции и стра­нах Азии, посколь­ку его соб­ствен­ные ремес­лен­ни­ки ниче­го подоб­но­го создать не мог­ли. Город мог бы лишить­ся гораз­до боль­шей части сво­е­го убран­ства, но, как было ска­за­но, Стар­цы поки­ну­ли его не сра­зу, а посте­пен­но. К тому вре­ме­ни, когда он совсем опу­стел (а это слу­чи­лось не рань­ше, чем поляр­ный плей­сто­цен уже пол­но­стью всту­пил в свои пра­ва), Стар­цы при­вык­ли доволь­ство­вать­ся совре­мен­ным им упа­доч­ным искус­ством или же попро­сту разу­чи­лись ценить досто­ин­ства ста­рин­ной резь­бы. Как бы то ни было, окру­жав­шие нас немые памят­ни­ки древ­но­сти не утра­ти­ли пол­но­стью сво­их скульп­тур­ных укра­ше­ний, хотя их луч­шие фраг­мен­ты, а рав­но все про­чее, под­да­ю­ще­е­ся транс­пор­ти­ров­ке, было уне­се­но. 

Как было ска­за­но, кар­ту­ши и скульп­тур­ные пане­ли пери­о­да упад­ка, рас­ска­зав­шие нам эту исто­рию, были послед­ни­ми, с кото­ры­ми мы успе­ли озна­ко­мить­ся за огра­ни­чен­ное вре­мя поис­ков. В целом у нас соста­ви­лась сле­ду­ю­щая кар­ти­на: Стар­цы жили попе­ре­мен­но в назем­ном горо­де (летом) и под водой в пеще­рах (зимой), вре­мя от вре­ме­ни тор­гуя с оби­та­те­ля­ми мор­ских горо­дов у побе­ре­жья Антарк­ти­ды. Уже ста­ло ясно, что назем­ный город обре­чен: в скульп­ту­ре отра­же­но губи­тель­ное дей­ствие холо­дов. Рас­ти­тель­ность реде­ет, глу­бо­кие зим­ние сугро­бы не тают даже сре­ди лета. Яще­ры, исполь­зу­е­мые в каче­стве домаш­не­го ско­та, прак­ти­че­ски вымер­ли, мле­ко­пи­та­ю­щие тоже на гра­ни выми­ра­ния. Что­бы про­дол­жать рабо­ты навер­ху, нуж­но было при­спо­со­бить к жиз­ни на суше шогго­тов, аморф­ных и уди­ви­тель­но стой­ких к холо­дам, — в преж­ние вре­ме­на Стар­цы избе­га­ли это делать. Жизнь по бере­гам боль­шой реки замер­ла; из оби­та­те­лей при­по­ляр­ных обла­стей оке­а­на мало кто уце­лел, кро­ме тюле­ней и китов. Пти­цы уле­те­ли, оста­лись толь­ко боль­шие неук­лю­жие пинг­ви­ны. 

О том, что про­ис­хо­ди­ло потом, мож­но толь­ко гадать. Как дол­го про­су­ще­ство­вал новый город в под­зем­ных водах? Что, если он до сих пор сто­ит — мерт­вым исту­ка­ном сре­ди веч­ной тьмы? Ско­ва­ло ли под­зем­ные воды льдом? Какая судь­ба постиг­ла наруж­ные, воз­ве­ден­ные на оке­ан­ском дне горо­да? Бежал ли кто-нибудь из Стар­цев от насту­па­ю­ще­го оле­де­не­ния на север? Гео­ло­ги­че­ской нау­ке их сле­ды неиз­вест­ны. А страш­ные Ми-Го — они все так же угро­жа­ли назем­ным оби­та­те­лям севе­ра? Кто зна­ет, что таит­ся и в наши дни в нед­рах под­зем­ных пещер, на дне глу­бо­чай­ших в мире водо­е­мов? Похо­же, эти тва­ри выдер­жи­ва­ли любое дав­ле­ние… а ведь какие толь­ко стран­ные пред­ме­ты не попа­да­ют­ся порой в рыбац­кие сети? А зага­доч­ные жесто­кие шра­мы, кото­рые несколь­ко десят­ков лет назад обна­ру­жил Борх­гре­винк у антарк­ти­че­ских тюле­ней, — пра­во­мер­но ли их спи­сы­вать на кита-убий­цу? Образ­цов, най­ден­ных бед­ня­гой Лей­ком, все эти вопро­сы не каса­ют­ся: их гео­ло­ги­че­ское окру­же­ние пока­зы­ва­ет, что они жили рань­ше, в пред­ше­ству­ю­щий пери­од исто­рии назем­но­го горо­да. Их воз­раст, как пока­зы­ва­ет место наход­ки, состав­ля­ет не мень­ше трид­ца­ти мил­ли­о­нов лет, и, как мы поня­ли, в их дни не суще­ство­ва­ло не толь­ко под­зем­но­го горо­да, но даже и самих пещер. Им были зна­ко­мы кар­ти­ны более древ­ние: пыш­ный рас­ти­тель­ный покров тре­тич­но­го пери­о­да, ожив­лен­ный город, где про­цве­та­ют искус­ство и ремес­ла, боль­шая река, что несет свои воды мимо под­но­жий могу­чих гор на север, к дале­ко­му тро­пи­че­ско­му оке­а­ну. И все же мы не мог­ли не вспо­ми­нать об этих образ­цах, осо­бен­но о вось­ми непо­вре­жден­ных, кото­рых не нашли в разо­рен­ном лаге­ре Лей­ка. Во всей этой исто­рии было нечто неесте­ствен­ное… стран­но­сти, кото­рые мы упор­но пыта­лись объ­яс­нить чьим-то безу­ми­ем… эти жут­кие моги­лы… оби­лие и харак­тер про­паж… Гед­ни… запре­дель­ная проч­ность этих арха­и­че­ских мон­стров и их при­чуд­ли­вый образ жиз­ни, о кото­ром нам пове­да­ла скульп­ту­ра… Мы с Дан­фор­том нема­ло нави­да­лись за послед­ние несколь­ко часов и гото­вы были при­нять на веру и сохра­нить в тайне мно­же­ство ужас­ных и неве­ро­ят­ных сек­ре­тов пер­во­быт­ной при­ро­ды. 

IX  

Я гово­рил уже, что, изу­чая несо­вер­шен­ную позд­нюю скульп­ту­ру Стар­цев, мы поме­ня­ли свои бли­жай­шие пла­ны. Речь идет, разу­ме­ет­ся, о про­де­лан­ных Стар­ца­ми ходах в тем­ный под­зем­ный мир, узнав про кото­рые мы заго­ре­лись жела­ни­ем най­ти их и обсле­до­вать. При­ки­нув по рез­ным рисун­кам мас­штаб, мы вычис­ли­ли, что кру­той спуск дли­ной в милю по любо­му из бли­жай­ших тун­не­лей дол­жен при­ве­сти нас на край голо­во­кру­жи­тель­но­го обры­ва, отку­да по тро­пам, про­ло­жен­ным Стар­ца­ми, мож­но вый­ти на берег тай­но­го оке­а­на, нико­гда не знав­ше­го днев­но­го све­та. Мы не мог­ли про­ти­вить­ся соблаз­ну воочию уви­деть этот фан­та­сти­че­ский под­зем­ный мир, одна­ко нуж­но было либо поспе­шить, либо отло­жить осмотр на сле­ду­ю­щий раз. 

Было уже восемь часов вече­ра, и бата­рей­ки в наших фона­рях уже изряд­но под­се­ли. Рас­смат­ри­вая и копи­руя рисун­ки в под­лед­ных поме­ще­ни­ях, мы не выклю­ча­ли фона­ри в тече­ние пяти часов, а зна­чит, бата­рей — пусть даже новей­ших, «сухих» — мог­ло хва­тить еще от силы на четы­ре часа. Прав­да, если в местах без­опас­ных и менее инте­рес­ных обхо­дить­ся толь­ко одним фона­рем, мож­но будет выиг­рать еще какое-то вре­мя. В цик­ло­пи­че­ских ката­ком­бах без фона­рей не обой­тись, соот­вет­ствен­но, ради спус­ка при­хо­ди­лось пожерт­во­вать даль­ней­шей рас­шиф­ров­кой камен­ных анна­лов. Конеч­но, мы наме­ре­ва­лись вер­нуть­ся в город и не один день — а может, и не одну неде­лю — посвя­тить его тща­тель­но­му изу­че­нию и фото­гра­фи­ро­ва­нию (любо­пыт­ство дав­но побе­ди­ло страх), но теперь мед­лить было нель­зя. Запас бума­ги, что­бы поме­чать путь, был дале­ко не без­гра­ни­чен, а жерт­во­вать блок­но­та­ми или бума­гой для рисо­ва­ния не хоте­лось, но все же один боль­шой блок­нот мы изо­рва­ли. В самом худ­шем слу­чае мож­но будет делать заруб­ки, а кро­ме того, если хва­тит вре­ме­ни на про­бы и ошиб­ки, — выбрать­ся на днев­ной свет по како­му-нибудь из водо­сто­ков. Все обду­мав, мы реши­тель­но напра­ви­лись к бли­жай­ше­му тун­не­лю. 

Соглас­но релье­фам и состав­лен­ной по ним кар­те нуж­ный вход в тун­нель нахо­дил­ся не более чем в чет­вер­ти мили от нас; по пути мы мино­ва­ли непло­хо сохра­нив­ши­е­ся построй­ки, где, веро­ят­но, имел­ся доступ и в под­лед­ные эта­жи. Вход в тун­нель нуж­но было искать в бли­жай­шем к хол­мам углу цоколь­но­го эта­жа огром­но­го звезд­ча­то­го зда­ния, пред­на­зна­чав­ше­го­ся, оче­вид­но, для каких-то обще­ствен­ных или цере­мо­ни­аль­ных целей. Мы попы­та­лись, но так и не смог­ли при­пом­нить, виде­ли ли мы нечто подоб­ное во вре­мя воз­душ­ной раз­вед­ки, и при­шли к заклю­че­нию, что либо верх­няя часть зда­ния была осно­ва­тель­но раз­ру­ше­на, либо оно цели­ком постра­да­ло, когда во льду обра­зо­ва­лась заме­чен­ная нами рас­се­ли­на. В послед­нем слу­чае тун­нель мог быть забло­ки­ро­ван, и нам при­шлось бы попы­тать сча­стья со сле­ду­ю­щим — менее чем в миле к севе­ру. Тун­не­ли к югу мы в этот раз про­ве­рить не мог­ли, посколь­ку они нахо­ди­лись по ту сто­ро­ну реч­но­го рус­ла. Если бы оба бли­жай­ших тун­не­ля ока­за­лись пере­кры­ты, то со сле­ду­ю­щим, рас­по­ло­жен­ным еще на милю даль­ше, тоже вряд ли бы что-нибудь вышло из-за наших под­сев­ших фона­рей. 

Пока мы про­кла­ды­ва­ли в потем­ках путь по лаби­рин­ту с помо­щью кар­ты и ком­па­са, пере­се­ка­ли целые и раз­ру­шен­ные ком­на­ты и кори­до­ры, караб­ка­лись по пан­ду­сам, пере­би­ра­лись по верх­ним эта­жам и мостам, вновь спус­ка­лись под лед, наты­ка­лись на забло­ки­ро­ван­ные две­ри и кучи облом­ков, в спеш­ке порой про­хо­дя мимо на удив­ле­ние чистых и как буд­то не тро­ну­тых вре­ме­нем поме­ще­ний, выби­ра­ли непра­виль­ную доро­гу и воз­вра­ща­лись назад (в таких слу­ча­ях мы под­ни­ма­ли с пола свои бумаж­ные мет­ки), обна­ру­жи­ва­ли там и сям у себя над голо­ва­ми сквоз­ные отвер­стия, через кото­рые стру­ил­ся — или про­са­чи­вал­ся тон­ки­ми лучи­ка­ми — днев­ной свет, нас то и дело тяну­ло задер­жать­ся у стен с релье­фа­ми. На мно­гих из них были отра­же­ны важ­ные стра­ни­цы исто­рии, но мы не оста­нав­ли­ва­лись, уте­шая себя тем, что непре­мен­но вер­нем­ся сюда впо­след­ствии. Быва­ло, мы замед­ля­ли шаги и вклю­ча­ли вто­рой фонарь. Если бы у нас было боль­ше плен­ки, мы бы немно­го задер­жа­лись, что­бы сфо­то­гра­фи­ро­вать неко­то­рые релье­фы, но плен­ка кон­чи­лась, а о зари­сов­ках нече­го было и думать. 

И сно­ва мне пред­сто­ит кос­нуть­ся обсто­я­тельств, кото­рые я пред­по­чел бы вовсе замол­чать или обри­со­вать наме­ком. Одна­ко я дол­жен рас­крыть все до кон­ца, дабы чита­те­ли поня­ли, отче­го я при­зы­ваю поста­вить крест на даль­ней­ших иссле­до­ва­ни­ях Антарк­ти­ки. Мы уже про­ло­жи­ли себе доро­гу к месту, где, соглас­но рас­че­там, дол­жен был нахо­дить­ся вход в тун­нель, для чего нам при­шлось по мости­ку на уровне вто­ро­го эта­жа перей­ти пря­мо на вер­ши­ну схо­дя­щих­ся под углом стен и спу­стить­ся в кори­дор, осо­бен­но бога­то укра­шен­ный излишне затей­ли­вой позд­ней скульп­ту­рой (види­мо, риту­аль­но­го назна­че­ния), и тут, при­бли­зи­тель­но в поло­вине девя­то­го вече­ра, Дан­форт, бла­го­да­ря сво­е­му обострен­но­му по моло­до­сти лет обо­ня­нию, впер­вые учу­ял что-то необыч­ное. Будь с нами соба­ка, она бы, веро­ят­но, пре­ду­пре­ди­ла нас еще рань­ше. Спер­ва мы не мог­ли понять, что такое сде­ла­лось с воз­ду­хом, преж­де чистым и све­жим, но вско­ре вспом­ни­ли нечто вполне опре­де­лен­ное. Попы­та­юсь объ­яс­нить­ся без оби­ня­ков. Нам в нозд­ри про­ник запах — едва-едва слыш­ный, но, несо­мнен­но, схо­жий с тем, от кото­ро­го нас тош­ни­ло, когда мы рас­ка­пы­ва­ли неле­пую гроб­ни­цу мон­стра, кото­ро­го ана­то­ми­ро­вал бед­ня­га Лейк. 

Разу­ме­ет­ся, тогда мы не пони­ма­ли это­го так ясно, как сей­час. Объ­яс­не­ний напра­ши­ва­лось несколь­ко, и мы, застыв в нере­ши­тель­но­сти, ста­ли шепо­том сове­щать­ся. Самое глав­ное, мы воз­на­ме­ри­лись не отсту­пать, посколь­ку зашли уже слиш­ком дале­ко и оста­но­вить нас мог­ла толь­ко какая-нибудь оче­вид­ная опас­ность. Как бы то ни было, воз­ник­шие у нас подо­зре­ния были черес­чур дики­ми, что­бы в них пове­рить. В нор­маль­ном мире тако­го не слу­ча­ет­ся. Чисто инстинк­тив­но мы при­ту­ши­ли свой един­ствен­ный фонарь, пере­ста­ли обра­щать вни­ма­ние на мрач­ные упа­доч­ные скульп­ту­ры, гроз­но гля­дев­шие со стен, и на цыпоч­ках, кра­ду­чись, дви­ну­лись даль­ше по заму­со­рен­но­му полу и кучам облом­ков. 

Не толь­ко обо­ня­ние, но и зре­ние ока­за­лось у Дан­фор­та луч­ше мое­го: когда мы мино­ва­ли в цоколь­ном эта­же нема­ло ароч­ных про­хо­дов, веду­щих в дру­гие ком­на­ты и кори­до­ры, а теперь напо­ло­ви­ну зава­лен­ных облом­ка­ми, он пер­вый заме­тил, что зава­лы выгля­дят как-то не так. После мно­гих тысяч лет запу­сте­ния кар­ти­на долж­на была обра­зо­вать­ся несколь­ко иная. Осто­рож­но доба­вив све­та, мы обна­ру­жи­ли, что через облом­ки про­ло­же­но подо­бие тро­пы, при­чем недав­но. В этой раз­но­род­ной куче было труд­но раз­ли­чить сле­ды, но там, где поверх­ность была ров­нее, сохра­ни­лись поло­сы, слов­но кто-то волок по полу тяже­лые пред­ме­ты. Одна­жды нам даже почу­ди­лись сле­ды поло­зьев, отче­го мы сно­ва засты­ли на месте. 

Во вре­мя этой оста­нов­ки мы — на сей раз оба одно­вре­мен­но — уло­ви­ли дру­гой запах. Стран­но, одна­ко он испу­гал нас и боль­ше, и мень­ше, чем пер­вый. По сути он был не так стра­шен, но в подоб­ном месте… при подоб­ных обсто­я­тель­ствах… раз­ве что, конеч­но, Гед­ни… Пах­ло не чем иным, как бен­зи­ном — самым что ни на есть обык­но­вен­ным бен­зи­ном. 

Наше даль­ней­шее пове­де­ние я пред­ла­гаю объ­яс­нить пси­хо­ло­гам. Мы пони­ма­ли, что в этот сумрач­ный тай­ник былых эпох про­ник­ло нечто жут­кое, про­ник винов­ник кро­ва­во­го раз­гро­ма в лаге­ре, и он таит­ся — либо побы­вал совсем недав­но — там, куда мы направ­ля­лись. Не знаю, что толк­ну­ло нас впе­ред: отча­ян­ное любо­пыт­ство, страх, само­гип­ноз, сла­бая надеж­да помочь Гед­ни. Дан­форт шепо­том напом­нил о сле­де, кото­рый он заме­тил яко­бы в про­ул­ке над­лед­но­го горо­да, и о сла­бых сви­стя­щих зву­ках — они похо­ди­ли, конеч­но, на свист вет­ра в гор­ных пеще­рах, но мог­ли озна­чать и что-то очень важ­ное, ведь Лейк сооб­щал в отче­те о вскры­тии, что слы­шал подоб­ные зву­ки и они доно­си­лись вро­де бы из неве­до­мых глу­бин зем­ли. Я, в свою оче­редь, шепо­том напом­нил ему о том, в каком виде мы заста­ли лагерь и чего там не обна­ру­жи­ли, и пред­по­ло­жил: быть может, един­ствен­ный выжив­ший сотруд­ник Лей­ка, впав в безу­мие, совер­шил немыс­ли­мое — пре­одо­лел чудо­вищ­ный гор­ный хре­бет и спу­стил­ся в лаби­рин­ты зага­доч­но­го камен­но­го горо­да. 

Но ни один из нас так и не при­ду­мал ника­ко­го по-насто­я­ще­му убе­ди­тель­но­го объ­яс­не­ния даже для себя само­го, не гово­ря уже о том, что­бы убе­дить парт­не­ра. Оста­но­вив­шись, мы зату­ши­ли фонарь и обна­ру­жи­ли, что тьма вокруг не была бес­про­свет­ной: ее рас­се­и­вал сла­бень­кий днев­ной свет, сочив­ший­ся свер­ху. Впо­след­ствии по ходу дви­же­ния мы вклю­ча­ли фонарь лишь вре­мя от вре­ме­ни, что­бы сори­ен­ти­ро­вать­ся. Из голо­вы не выхо­ди­ли сле­ды сре­ди облом­ков, а запах бен­зи­на меж тем ста­но­вил­ся силь­нее. Руи­ны попа­да­лись все чаще и все боль­ше меша­ли про­хо­ду; ско­ро мы убе­ди­лись, что даль­ше пути не будет. Оправ­ды­ва­лись наши пес­си­ми­сти­че­ские пред­по­ло­же­ния отно­си­тель­но тре­щи­ны, заме­чен­ной с само­ле­та. Разыс­ки­вая тун­нель, мы забре­ли в тупик: нам было не про­брать­ся даже в цоколь­ный этаж, отку­да начи­нал­ся ход. 

Осмат­ри­вая во вспыш­ках фона­ря рез­ные сте­ны забло­ки­ро­ван­но­го кори­до­ра, мы нашли несколь­ко двер­ных про­емов, как обру­шен­ных, так и отно­си­тель­но целых; из одно­го явствен­но тяну­ло бен­зи­ном, теперь уже пол­но­стью заглу­шав­шим дру­гой запах. При­смот­рев­шись, мы уста­но­ви­ли, что совсем недав­но кто-то наспех рас­чи­стил вход. Какие бы ужа­сы там ни таи­лись, ничто не пре­пят­ство­ва­ло нам туда загля­нуть. Думаю, нет ниче­го уди­ви­тель­но­го в том, что, преж­де чем сде­лать пер­вый шаг, мы выдер­жа­ли нема­лую пау­зу. 

И одна­ко, когда мы осме­ли­лись сту­пить под тем­ную арку, у нас отлег­ло от серд­ца. В отде­лан­ном скульп­ту­рой подо­бии скле­па (пра­виль­ной куби­че­ской фор­мы, со сто­ро­на­ми в два­дцать футов) не вид­но было ника­ких посто­рон­них пред­ме­тов, одни мел­кие облом­ки. Инстинк­тив­но мы ста­ли разыс­ки­вать взгля­дом еще одну дверь, но не нашли. И тут же ост­ро­гла­зый Дан­форт раз­гля­дел, что в одном углу кто-то сдви­нул облом­ки с места, и мы вклю­чи­ли фона­ри и напра­ви­ли их туда. В том, что мы там уви­де­ли, не было ниче­го из ряда вон выхо­дя­ще­го, и тем не менее, будь моя воля, я сде­лал бы в рас­ска­зе купю­ру, ибо это зре­ли­ще наво­ди­ло на страш­ные догад­ки. Суть не в самих пред­ме­тах, а в том, как они тут ока­за­лись. Это были раз­ные мело­чи; они валя­лись на небреж­но раз­ров­нен­ной куче облом­ков, рядом с кото­рой кто-то про­лил изряд­ное коли­че­ство бен­зи­на. Сде­лал он это недав­но: в силь­но раз­ре­жен­ном воз­ду­хе пла­то все еще сто­ял рез­кий запах. Ины­ми сло­ва­ми, мы наткну­лись на место при­ва­ла; наши пред­ше­ствен­ни­ки, устро­ив­шие его, тоже убе­ди­лись, что вход в тун­нель пере­крыт, и повер­ну­ли обрат­но. 

Ска­жу крат­ко: все раз­бро­сан­ные пред­ме­ты в том или ином виде попа­ли сюда из лаге­ря Лей­ка. Здесь были жестян­ки, вскры­тые таким же неле­пым и замыс­ло­ва­тым спо­со­бом, что и в раз­граб­лен­ном лаге­ре; боль­шое коли­че­ство горе­лых спи­чек; три иллю­стри­ро­ван­ных кни­ги с непо­нят­ны­ми пят­на­ми; пустая чер­ниль­ни­ца и кар­тон­ная упа­ков­ка с рисун­ком и тек­стом; сло­ман­ная авто­руч­ка; непо­нят­ные обрез­ки меха и пала­точ­но­го бре­зен­та; исполь­зо­ван­ная элек­три­че­ская бата­рея с руко­вод­ством к ней; реклам­ный про­спект к наше­му обо­гре­ва­те­лю и несколь­ко смя­тых бума­жек. От одно­го это­го душа у нас ушла в пят­ки, но самое худ­шее слу­чи­лось, когда мы раз­гла­ди­ли бумаж­ки и ста­ли их рас­смат­ри­вать. Мы уже виде­ли в лаге­ре испещ­рен­ные пят­на­ми клоч­ки бума­ги и мог­ли бы отне­стись к новой наход­ке спо­кой­ней, если бы не окру­же­ние — дои­сто­ри­че­ское под­по­лье горо­да кош­ма­ров. 

Поте­ряв рас­су­док, Гед­ни мог сыми­ти­ро­вать груп­пы точек на зеле­но­ва­тых сте­а­ти­тах, — и это объ­яс­ни­ло бы, отку­да взя­лись дикие могиль­ные хол­ми­ки в фор­ме пяти­ко­неч­ной звез­ды; он так­же мог набро­сать более или менее при­ми­тив­ные схем­ки, на кото­рых были обо­зна­че­ны бли­жай­шие город­ские стро­е­ния и нане­сен путь к звезд­ча­той гро­ма­де, где мы нахо­ди­лись, и тун­не­лю в ней, — путь, в отли­чие от наше­го, начи­нав­ший­ся с какой-то круг­лой струк­ту­ры (мы узна­ли в ней боль­шую цилин­дри­че­скую баш­ню с релье­фов, при взгля­де из окна само­ле­та пред­став­шую нам как обшир­ный круг­лый про­вал). Повто­ряю: Гед­ни мог бы нари­со­вать такие схе­мы — ведь те, что мы дер­жа­ли в руках, как и наша соб­ствен­ная кар­та, осно­вы­ва­лись, оче­вид­но, на позд­них настен­ных релье­фах из под­лед­но­го лаби­рин­та, хотя и не обя­за­тель­но тех самых, кото­ры­ми вос­поль­зо­ва­лись мы. Но чего никак не мог сде­лать чело­век, не име­ю­щий ни малей­ше­го отно­ше­ния к искус­ству, так это выпол­нить наброс­ки в осо­бой чет­кой и уве­рен­ной мане­ре, кото­рая при всей небреж­но­сти рисун­ка реши­тель­но пре­вос­хо­ди­ла свои образ­цы — позд­ней­шую упа­доч­ную резь­бу; в мане­ре, при­су­щей исклю­чи­тель­но самим Стар­цам и отно­ся­щей­ся к эпо­хе рас­цве­та их ныне мерт­во­го горо­да.

Иные из чита­те­лей, разу­ме­ет­ся, назо­вут нас с Дан­фор­том безум­ца­ми из-за того, что мы тот­час же не уда­ри­лись в бег­ство; ведь выво­ды, при всей их дико­сти, напра­ши­ва­лись сами, а какие — любой, кто озна­ко­мил­ся с моим рас­ска­зом, пой­мет без тру­да. Воз­мож­но, мы и были безум­ца­ми: раз­ве я не гово­рил об этих чудо­вищ­ных пиках как о Хреб­тах Безу­мия? Но, думаю, мы такие не одни: люби­те­ли при­ро­ды, кото­рые, воору­жив­шись бинок­лем или фото­ап­па­ра­том, пре­сле­ду­ют в джун­глях Афри­ки смер­тель­но опас­ных живот­ных, не мно­гим от нас отли­ча­ют­ся. В нас, полу­па­ра­ли­зо­ван­ных стра­хом, раз­го­ре­лось любо­пыт­ство, и в кон­це кон­цов оно вос­тор­же­ство­ва­ло.

Конеч­но, мы не соби­ра­лись встре­чать­ся с тем — или теми, — кто здесь побы­вал, но нам каза­лось, что они уже не вер­нут­ся. Навер­ное, рас­суж­да­ли мы, они уже нашли сосед­ний вход в под­зем­ные глу­би­ны и спу­сти­лись туда, где в послед­нем, не видан­ном ими при­бе­жи­ще мог­ли сохра­нить­ся тем­ные остат­ки про­шло­го. А если этот вход тоже зава­лен, они отпра­вят­ся на север искать сле­ду­ю­щий. Мы пом­ни­ли: они спо­соб­ны обхо­дить­ся мини­му­мом све­та. Воз­вра­ща­ясь в мыс­лях назад, я с тру­дом вспо­ми­наю, что за чув­ства при­шли на сме­ну преж­ним, какие новые устрем­ле­ния заста­ви­ли нас, сго­рая от любо­пыт­ства, ждать даль­ней­ших собы­тий. Мы без­услов­но не жела­ли столк­нуть­ся лицом к лицу с тем, чего так опа­са­лись, но — допус­каю — мог­ли под­спуд­но наде­ять­ся, что суме­ем спря­тать­ся и пона­блю­да­ем за ними из укры­тия. Веро­ят­но, мы по-преж­не­му дума­ли про­ник­нуть в под­зе­ме­лье, хотя путь туда лежал теперь через боль­шую круг­лую пло­щад­ку, обо­зна­чен­ную на мятых бумаж­ках, кото­рые мы нашли. Мы сра­зу узна­ли в ней чудо­вищ­ную цилин­дри­че­скую баш­ню с самых ран­них релье­фов, теперь, с само­ле­та, выгля­дев­шую как гигант­ская круг­лая дыра. Даже в набро­сан­ных наско­ро схе­мах она была изоб­ра­же­на осо­бо выра­зи­тель­но, и мы поду­ма­ли, что в ее под­лед­ных эта­жах скры­то, быть может, что-то очень важ­ное.

Что, если там мы встре­тим чуде­са архи­тек­ту­ры, каких не виде­ли преж­де? Судя по релье­фам, баш­ня была неве­ро­ят­но ста­рой и отно­си­лась к пер­вым построй­кам в этом горо­де. Если там сохра­ни­лись настен­ные изоб­ра­же­ния, из них мож­но будет извлечь мно­го цен­ных све­де­ний. Более того, баш­ня мог­ла удоб­но сооб­щать­ся с верх­ним, над­лед­ным миром — путем более корот­ким, чем тот, что мы так тща­тель­но поме­ча­ли бумаж­ны­ми клоч­ка­ми. Не этим ли путем про­ник­ли сюда и те, дру­гие? 

Как бы то ни было, мы изу­чи­ли пуга­ю­щие наброс­ки, кото­рые во мно­гом сов­па­да­ли с наши­ми соб­ствен­ны­ми, и дви­ну­лись по ука­зан­но­му там кур­су к круг­лой пло­щад­ке — наши пред­ше­ствен­ни­ки, веро­ят­но, про­шли этим путем два­жды. Там откры­вал­ся сле­ду­ю­щий бли­жай­ший ход в под­зе­ме­лье. Не ста­ну рас­ска­зы­вать о том, как мы шли, остав­ляя за собой эко­ном­ный бумаж­ный след: до тупи­ка мы доби­ра­лись точ­но таким же обра­зом. Един­ствен­ное отли­чие состо­я­ло в том, что новый путь про­ле­гал ниже, спус­ка­ясь иной раз в полу­под­валь­ные кори­до­ры. Там и сям мы заме­ча­ли у себя под нога­ми подо­зри­тель­ные сле­ды на ско­пи­щах мусо­ра и облом­ков, а уда­лив­шись от бен­зи­но­вой вони, ста­ли ощу­щать вре­ме­на­ми дру­гой запах, едва замет­ный, но доста­точ­но стой­кий. Когда мы свер­ну­ли в сто­ро­ну со сво­е­го преды­ду­ще­го пути, мы нача­ли кое-где обша­ри­вать сте­ны лучом фона­ря и всю­ду встре­ча­ли неиз­мен­ную скульп­ту­ру — глав­ный, судя по все­му, вид искус­ства у Стар­цев. При­бли­зи­тель­но в поло­вине деся­то­го, сле­дуя свод­ча­тым кори­до­ром (пото­лок его все вре­мя сни­жал­ся, а на полу, рас­по­ло­жен­ном как буд­то ниже уров­ня зем­ли, встре­ча­лось все боль­ше льда), мы зави­де­ли впе­ре­ди днев­ной свет и выклю­чи­ли фонарь. Мы пред­по­ло­жи­ли, что круг­лая пло­щад­ка уже неда­ле­ко и ско­ро мы вый­дем на поверх­ность. Кори­дор закан­чи­вал­ся уди­ви­тель­но низ­кой для мега­ли­ти­че­ско­го соору­же­ния аркой, за кото­рой нам откры­лась пло­щад­ка в фор­ме пра­виль­но­го кру­га, диа­мет­ром в доб­рых 200 футов, усе­ян­ная облом­ка­ми и окру­жен­ная мно­же­ством таких, как наш, но толь­ко забло­ки­ро­ван­ных ароч­ных ходов. По сте­нам — всю­ду, где они оста­ва­лись на виду, — вилась спи­ра­лью гро­мад­ная рельеф­ная лен­та; на откры­том воз­ду­хе она силь­но постра­да­ла от вре­ме­ни и непо­го­ды, и все же мы раз­гля­де­ли, что подоб­ных шедев­ров не встре­ча­ли еще ни разу. Засы­пан­ный облом­ка­ми пол состо­ял изо льда, и мож­но было пред­по­ло­жить, что насто­я­щее дно рас­по­ло­же­но мно­го ниже. 

Но преж­де все­го обра­щал на себя вни­ма­ние испо­лин­ский камен­ный пан­дус, кото­рый вил­ся по стене цилин­дра не сна­ру­жи, как пан­ду­сы древ­не­ва­ви­лон­ских башен-зик­ку­ра­тов, а внут­ри. Арок он не засло­нял, кру­то ухо­дя от них в центр кру­га. Толь­ко ско­рость поле­та и боль­шое рас­сто­я­ние поме­ша­ли нам отли­чить пан­дус от внут­рен­ней сте­ны баш­ни, а то бы мы не иска­ли дру­го­го спус­ка в под­лед­ный уро­вень. Пей­бо­ди, навер­ное, мог бы ска­зать, бла­го­да­ря каким инже­нер­ным ухищ­ре­ни­ям эта кон­струк­ция сохра­ня­ла устой­чи­вость, нам же с Данфор­гом оста­ва­лось толь­ко смот­реть и вос­хи­щать­ся. Тут и там вид­не­лись мощ­ные камен­ные крон­штей­ны и стол­бы, и все же как они удер­жи­ва­ют это гигант­ское соору­же­ние, было загад­кой. Пан­дус пре­вос­ход­но сохра­нил­ся — он дохо­дил до нынеш­не­го вер­ха баш­ни, и это было тем более пора­зи­тель­но, что сто­ял он на откры­том воз­ду­хе. Под его защи­той уце­ле­ли отча­сти и при­чуд­ли­вые, сму­ща­ю­щие ум релье­фы на стене. 

Шаг­нув на погру­жен­ное в жут­ко­ва­тую полу­тень дно гигант­ско­го цилин­дра (это соору­же­ние про­сто­я­ло пять­де­сят мил­ли­о­нов лет, то есть было самым ста­рым из всех когда-либо нами виден­ных), мы скольз­ну­ли взгля­дом по стене с пан­ду­сом — она под­ни­ма­лась на голо­во­кру­жи­тель­ную высо­ту не менее шести­де­ся­ти футов. Пом­ня дан­ные воз­душ­ной раз­вед­ки, мы при­ки­ну­ли, что с внеш­ней сто­ро­ны зда­ния тол­щи­на ледя­но­го покро­ва долж­на состав­лять око­ло соро­ка футов. Зия­ю­щая дыра, кото­рую мы виде­ли с само­ле­та, нахо­ди­лась на вер­шине камен­но­го, изряд­но осы­пав­ше­го­ся воз­вы­ше­ния высо­той в два­дцать футов; три чет­вер­ти его окруж­но­сти нахо­ди­лось под защи­той изо­гну­тых сосед­них стен, пре­вос­хо­див­ших его по высо­те. Если верить релье­фам, баш­ня сто­я­ла пер­во­на­чаль­но в цен­тре гигант­ской круг­лой пло­ща­ди; высо­та ее состав­ля­ла 500 или 600 футов, бли­же к вер­шине шел ряд гори­зон­таль­ных дис­ков, а по верх­ней кром­ке были наты­ка­ны иголь­ча­тые шпи­ли. Похо­же, сте­на руши­лась боль­ше нару­жу, чем внутрь, — тем луч­ше, ина­че кам­ни раз­би­ли бы пан­дус и зава­ли­ли внут­рен­нее про­стран­ство. Пан­дус и так силь­но осы­пал­ся, и арки, види­мо, зава­ли­ло пол­но­стью, но недав­но ходы как буд­то немно­го рас­чи­сти­ли. 

Нам хва­ти­ло мгно­ве­ния, что­бы понять: имен­но этим путем спус­ка­лись те, дру­гие, и нам при воз­вра­ще­нии будет разум­нее не идти по сво­е­му длин­но­му бумаж­но­му сле­ду, а тоже вос­поль­зо­вать­ся пан­ду­сом. Баш­ня нахо­ди­лась не даль­ше от пред­го­рий и наше­го само­ле­та, чем сту­пен­ча­тое стро­е­ние, через кото­рое мы вошли, и после­ду­ю­щую под­лед­ную раз­вед­ку луч­ше все­го будет начи­нать с это­го само­го места. Стран­но, что после всех наших нахо­док и дога­док мы все еще дума­ли о повтор­ных вылаз­ках в эти места. Мы нача­ли осто­рож­но про­би­рать­ся по гру­дам кам­ней и тут уви­де­ли такое, что забы­ли обо всем на све­те. 

В ранее скры­том от нас углу пан­ду­са, там, где он отхо­дил от сте­ны, сто­я­ли трое саней с акку­рат­но сло­жен­ной покла­жей. Это были те самые сани, про­пав­шие из лаге­ря Лей­ка; они были изряд­но рас­ша­та­ны, так как пере­жи­ли нема­ло пере­дряг: их дол­го волок­ли по голым кам­ням и гру­дам облом­ков, а в самых слож­ных участ­ках под­ни­ма­ли и нес­ли. Груз, раци­о­наль­но упа­ко­ван­ный и стя­ну­тый рем­ня­ми, состо­ял из вещей хоро­шо зна­ко­мых: бен­зи­но­вой печ­ки, канистр, футля­ров с инстру­мен­та­ми, кон­серв­ных банок, бре­зен­то­вых тюков — в одних явно были кни­ги, в дру­гих неиз­вест­но что; сло­вом, это были вещи из лаге­ря Лей­ка. После преды­ду­щей наход­ки не ска­жу, что это ста­ло для нас таким уж сюр­при­зом. Насто­я­щее потря­се­ние мы пере­жи­ли чуть пого­дя, когда раз­вер­ну­ли один из тюков, пока­зав­ший­ся нам подо­зри­тель­ным. Похо­же, не один Лейк зани­мал­ся сбо­ром био­ло­ги­че­ских образ­цов: перед нами лежа­ли два таких образ­ца, силь­но замо­ро­жен­ные и в пре­вос­ход­ном состо­я­нии — раны на шеях залеп­ле­ны пла­сты­рем, от воз­мож­ных новых повре­жде­ний защи­ща­ет тща­тель­ная упа­ков­ка. Это были тела юно­го Гед­ни и про­пав­шей соба­ки. 

X  

Едва ли не сра­зу после столь печаль­ной наход­ки думать о север­ном тун­не­ле и спус­ке в под­зе­ме­лье? Мно­гие, навер­ное, обви­нят нас в без­ду­шии и назо­вут безум­ца­ми; но ска­жу, что ниче­го тако­го не при­шло бы нам в голо­ву, если бы не одно обсто­я­тель­ство, кру­то изме­нив­шее ход наших мыс­лей. Сно­ва при­крыв бед­ня­гу Гед­ни бре­зен­том, мы засты­ли на месте, неспо­соб­ные вымол­вить ни сло­ва, но тут в наше созна­ние про­ник­ли какие-то зву­ки. В послед­ний раз мы слы­ша­ли толь­ко вой вет­ра в заоб­лач­ных высо­тах, и было это до спус­ка в под­лед­ный лаби­ринт. Это были зву­ки хоро­шо зна­ко­мые и при­выч­ные, но в зате­рян­ном мире смер­ти настоль­ко неумест­ные, что пуга­ли боль­ше, чем какие-нибудь дикие, неве­ро­ят­ные шумы, — ведь они пол­но­стью пере­во­ра­чи­ва­ли наше пред­став­ле­ние о кос­ми­че­ской гар­мо­нии. 

С окру­жав­шим нас немыс­ли­мо древним, нежи­вым миром гар­мо­ни­ро­ва­ли бы иные, адские тоны — хотя бы нечто вро­де музы­каль­но­го посви­сты­ва­ния, кото­рое мы, пом­ня отчет Лей­ка о вскры­тии, свя­зы­ва­ли с теми, дру­ги­ми; после того, что мы заста­ли в лаге­ре, сто­и­ло толь­ко завыть вет­ру, как мы насто­ра­жи­ва­лись в ожи­да­нии это­го сви­ста. Какие зву­ки умест­ны на клад­би­ще, где поко­ят­ся иные эпо­хи? Голос этих эпох. Но шум, что мы слы­ша­ли сей­час, опро­ки­ды­вал самые глу­бин­ные наши пред­став­ле­ния, кото­рые никто нико­гда не оспа­ри­вал: убеж­ден­ность в том, что глу­би­ны Антарк­ти­ки — это пусты­ня, столь же чуж­дая нор­маль­но­му чело­ве­че­ско­му суще­ство­ва­нию, как без­жиз­нен­ный диск Луны. Нет, нам слы­шал­ся не свист бас­но­слов­но­го чудо­ви­ща — чудо­ви­ща пора­зи­тель­но жиз­не­стой­ко­го, осквер­няв­ше­го Зем­лю на заре ее суще­ство­ва­ния, а теперь раз­бу­жен­но­го от веко­во­го сна поляр­ным солн­цем. Про­зву­чав­шие голо­са были до смеш­но­го обы­ден­ны, к ним мы при­вык­ли и в море у

Зем­ли Вик­то­рии, и в лаге­ре в про­ли­ве Мак-Мер­до, здесь же вос­при­ня­ли их как нечто немыс­ли­мое и содрог­ну­лись. Коро­че гово­ря, это были хрип­лые кри­ки пинг­ви­нов.

При­глу­шен­ные зву­ки доно­си­лись из под­лед­ных про­странств напро­тив кори­до­ра, по кото­ро­му мы вышли нару­жу, — где-то там дол­жен был нахо­дить­ся вто­рой тун­нель, веду­щий в гигант­ское под­зе­ме­лье. Вод­ные пти­цы, оби­та­ю­щие в обла­сти, где уже не одну эпо­ху все погру­же­но в мерт­вый сон? Это­му мог­ло быть толь­ко одно объ­яс­не­ние, но сна­ча­ла нуж­но было убе­дить­ся, что мы не ослы­ша­лись. Кри­ки повто­ри­лись, при­чем вре­ме­на­ми по несколь­ку сра­зу. Пой­дя на звук, мы углу­би­лись под арку, где про­ход был рас­чи­щен от кам­ней. Мы сно­ва поме­ча­ли себе путь бума­гой — поежи­ва­ясь от отвра­ще­ния, мы попол­ни­ли ее запас из тюка на санях.

Там, где ледя­ная поверх­ность сме­ни­лась рос­сы­пью дет­ри­та, было ясно вид­но, что по ней что-то волок­ли, а одна­жды Дан­фор­ту попал­ся и чет­кий отпе­ча­ток — чего имен­но, пояс­нять излишне. Пинг­ви­ньи кри­ки влек­ли нас как раз туда, где, соглас­но кар­те и ком­па­су, рас­по­ла­гал­ся вход в север­ный тун­нель; на уровне зем­ли и в цоколь­ных эта­жах мости­ков уже не было, и про­ход, к нашей радо­сти, ока­зал­ся сво­бо­ден. Если верить кар­те, отвер­стие тун­не­ля нуж­но было искать в цоко­ле боль­шо­го стро­е­ния пира­ми­даль­ной фор­мы, кото­рое мы вро­де бы виде­ли с само­ле­та и отме­ти­ли как уди­ви­тель­но хоро­шо сохра­нив­ше­е­ся. Как обыч­но, наш фонарь высве­чи­вал по доро­ге обиль­ные рез­ные укра­ше­ния стен, но мы не оста­нав­ли­ва­лись, что­бы их раз­гля­деть.

Вне­зап­но впе­ре­ди воз­ник­ло что-то боль­шое и белое, и мы вклю­чи­ли вто­рой фонарь. Сам пора­жа­юсь тому, как, увлек­шись поис­ком, мы забы­ли о сво­их преж­них стра­хах. Те, дру­гие, оста­ви­ли свои запа­сы на круг­лой пло­щад­ке и после раз­вед­ки на бере­гу или в вод­ной глу­бине вполне мог­ли за ними вер­нуть­ся, но мы вели себя так бес­печ­но, слов­но их не суще­ство­ва­ло. Белый, неук­лю­же ковы­ляв­ший зверь дости­гал в высо­ту шести футов, но мы ни на миг не усо­мни­лись, что к тем, дру­гим, он не при­над­ле­жит. Те были боль­ше и тем­нее и, судя по скульп­тур­ным изоб­ра­же­ни­ям, пере­дви­га­лись по суше про­вор­но и уве­рен­но, хотя ноги этим мор­ским суще­ствам заме­ня­ли щупаль­ца. И все же не ска­жу, что мы совсем не испу­га­лись. На миг нас охва­тил пер­во­быт­ный ужас, едва ли не силь­нее преж­них — рас­су­доч­ных — стра­хов перед теми, дру­ги­ми. И тут же у нас отлег­ло от серд­ца: белая тень шаг­ну­ла боч­ком в ответв­ле­ние кори­до­ра по левую руку, отку­да доно­сил­ся при­зыв­ный рокот двух таких же белых теней. Это был все­го лишь пинг­вин, хотя и неиз­вест­но­го вида, круп­нее даже коро­лев­ских пинг­ви­нов, при­чем жут­кий — аль­би­нос и прак­ти­че­ски сле­пой. Когда мы после­до­ва­ли за пти­цей в боко­вой кори­дор и напра­ви­ли на без­раз­лич­ную к нам тро­и­цу свет обо­их фона­рей, нам ста­ло ясно, что все они без­гла­зые аль­би­но­сы и при­над­ле­жат к неиз­вест­но­му гигант­ско­му виду. По раз­ме­рам они напом­ни­ли нам арха­и­че­ских пинг­ви­нов с релье­фов Стар­цев, и ско­ро мы при­шли к заклю­че­нию, что нынеш­ние пти­цы — их потом­ки. Оче­вид­но, они выжи­ли пото­му, что отсту­пи­ли в теп­лые нед­ра зем­ли; там, в веч­ной тем­но­те, они утра­ти­ли пиг­мен­та­цию и зре­ние, от глаз оста­лись одни бес­по­лез­ные щел­ки. Не при­хо­ди­лось сомне­вать­ся в том, что это насель­ни­ки того само­го обшир­но­го под­зе­ме­лья, кото­рое мы разыс­ки­ва­ли; оно было теп­лым и оби­та­е­мым — когда мы это осо­зна­ли, у нас в голо­вах заро­и­лись самые необыч­ные, вол­ну­ю­щие фан­та­зии. 

Мы не мог­ли понять, что заста­ви­ло этих трех птиц уда­лить­ся от сво­е­го при­выч­но­го оби­та­ли­ща. Если они совер­ша­ли сезон­ные мигра­ции, то явно не в этот боль­шой забро­шен­ный город, где цари­ла мерт­вая тиши­на; в то же вре­мя к нам пинг­ви­ны про­яви­ли пол­ное без­раз­ли­чие, зна­чит, и те, дру­гие, едва ли мог­ли их спуг­нуть с места. А если те, дру­гие, напа­ли на птиц, что­бы попол­нить свои запа­сы мяса? Нам не вери­лось, что пинг­ви­ны так же, как соба­ки, нена­ви­де­ли рез­кий запах Стар­цев: все-таки их пред­ки, види­мо, пре­крас­но со Стар­ца­ми ужи­ва­лись и эта мир­ная связь не пре­ры­ва­лась, пока послед­ние оби­та­ли в под­зе­ме­лье. Доса­дуя, что невоз­мож­но сфо­то­гра­фи­ро­вать этих ано­маль­ных пред­ста­ви­те­лей живот­но­го мира (преж­ний науч­ный инте­рес вспых­нул в нас с новой силой), мы предо­ста­ви­ли им гор­ла­нить в свое удо­воль­ствие, а сами напра­ви­лись к под­зем­ной пучине, бла­го теперь сде­ла­лось ясно, что путь туда обо­зна­чен пинг­ви­ньи­ми сле­да­ми. 

Через корот­кое вре­мя мы попа­ли в длин­ный низ­кий кори­дор без две­рей и без при­выч­ной скульп­ту­ры, кото­рый кру­то ухо­дил вниз, и поня­ли нако­нец, что вход в тун­нель уже бли­зок. Мы мино­ва­ли еще дво­их пинг­ви­нов и слы­ша­ли побли­зо­сти кри­ки дру­гих. Тут кори­дор кон­чил­ся, и у нас захва­ти­ло дух: впе­ре­ди про­сти­ра­лось откры­тое про­стран­ство, внут­рен­ность полу­сфе­ры, рас­по­ло­жен­ной, оче­вид­но, мно­го ниже уров­ня зем­ли; диа­метр ее состав­лял не мень­ше ста футов, высо­та — пять­де­сят. Со всех сто­рон полу­сфе­ру про­ре­зы­ва­ли низень­кие арки, и лишь в одном месте зиял, нару­шая сим­мет­рию, чер­ный свод­ча­тый про­ем высо­той почти пят­на­дцать футов. Это и был вход в без­дон­ное под­зе­ме­лье. 

В этой гигант­ской полу­сфе­ре, под ее изо­гну­тым потол­ком, испещ­рен­ным позд­ней, но выра­зи­тель­ной резь­бой и похо­жим на небес­ный свод, бро­ди­ли трое пинг­ви­нов; они были здесь чужа­ка­ми, но это их не сму­ща­ло. Чер­ный тун­нель кру­то ухо­дил вниз, в бес­ко­неч­ную даль; по кра­ям вход был укра­шен гро­теск­ной резь­бой. Нам пока­за­лось, что из зага­доч­ной жер­ло­ви­ны тяну­ло теп­лым воз­ду­хом и даже про­са­чи­вал­ся пар, и мы заду­ма­лись о том, что за жив­ность, кро­ме пинг­ви­нов, мог­ла таить­ся в бес­край­них под­зем­ных пре­де­лах, в непре­рыв­ной сети ходов, про­ни­зав­ших зем­лю под испо­лин­ской гор­ной цепью. И еще нам вспом­ни­лись куря­щи­е­ся, как пред­по­ла­гал бед­ня­га Лейк, вер­ши­ны и стран­ная дым­ка, кото­рую мы сами заме­ча­ли в местах, где к скло­нам лепи­лись высту­пы-басти­о­ны: мог­ло быть так, что это выхо­дил изви­ли­сты­ми хода­ми на поверх­ность пар из неве­до­мых обла­стей зем­ной коры. Раз­мер тун­не­ля, по край­ней мере вна­ча­ле, состав­лял пят­на­дцать футов в шири­ну и высо­ту; сте­ны, пол и свод­ча­тый пото­лок состо­я­ли из обыч­ной мега­ли­ти­че­ской клад­ки. На сте­нах изред­ка встре­ча­лись тра­ди­ци­он­ные кар­ту­ши в позд­нем упа­доч­ном сти­ле; все кон­струк­ции и резь­ба на удив­ле­ние хоро­шо сохра­ни­лись. Пол был чистый, толь­ко слег­ка посы­пан­ный дет­ри­том, на кото­ром чита­лись сле­ды пинг­ви­нов, веду­щие нару­жу, и сле­ды тех, дру­гих, веду­щие внутрь. По мере про­дви­же­ния тем­пе­ра­ту­ра воз­ду­ха рос­ла, вско­ре нам при­шлось рас­стег­нуть свои теп­лые курт­ки. Мы гада­ли, нет ли вни­зу сле­дов вул­ка­ни­че­ской дея­тель­но­сти и како­ва там тем­пе­ра­ту­ра воды. Через несколь­ко шагов клад­ку сме­ни­ла сплош­ная скаль­ная поро­да, при тех же раз­ме­рах и пра­виль­ной фор­ме тун­не­ля. Вре­ме­на­ми наклон ста­но­вил­ся таким кру­тым, что в полу было выби­то подо­бие сту­пе­ней. Несколь­ко раз нам попа­да­лись неболь­шие боко­вые кори­до­ры, не обо­зна­чен­ные на наших схе­мах; спу­тать их с глав­ным тун­не­лем и заблу­дить­ся нам не гро­зи­ло, зато мож­но было укрыть­ся в них от неже­ла­тель­ных встреч­ных, если они будут воз­вра­щать­ся из под­зе­ме­лья. Их невы­ра­зи­мый сло­ва­ми запах слы­шал­ся очень ясно. Несо­мнен­но, при таких обсто­я­тель­ствах спуск в тун­нель был чистей­шим безу­ми­ем, но есть люди, в кото­рых тяга к неиз­ве­дан­но­му неодо­ли­ма; без этой тяги не состо­я­лась бы и наша экс­пе­ди­ция в зага­доч­ную поляр­ную пусты­ню. По пути мы встре­ча­ли новых пинг­ви­нов, при­ки­ды­ва­ли, сколь­ко нам еще идти. Судя по рез­ным изоб­ра­же­ни­ям, кру­той спуск дол­жен был про­дол­жать­ся при­мер­но милю, но опыт пока­зы­вал, что на их мас­штаб не все­гда сто­ит пола­гать­ся. 

После чет­вер­ти мили пути запах пре­вра­тил­ся в вонь, и мы ста­ли тща­тель­но при­ме­чать все боко­вые про­емы. Пара, как на вхо­де, мы здесь не раз­ли­ча­ли: несо­мнен­но, пото­му, что не было тем­пе­ра­тур­но­го кон­тра­ста. Воз­дух ста­но­вил­ся все теп­лее, и мы не слиш­ком уди­ви­лись, набре­дя на небреж­но бро­шен­ную кучу вещей, очень нам зна­ко­мых. Это были меха и пала­точ­ная ткань из лаге­ря Лей­ка, поре­зан­ные на при­чуд­ли­вые кус­ки, но мы воз­ле них не задер­жа­лись. Чуть далее нам все чаще ста­ли попа­дать­ся боко­вые гале­реи, при­чем более широ­кие, чем рань­ше, и мы поня­ли, что достиг­ли раз­ветв­лен­ной сети ходов под высо­ки­ми пред­го­рья­ми. К преж­не­му, безы­мян­но­му запа­ху при­ме­шал­ся дру­гой, не менее мерз­кий; чему его при­пи­сать, мы не зна­ли, но поду­ма­ли о гни­ю­щей орга­ни­ке и неиз­вест­ных под­зем­ных гри­бах. Совер­шен­но неожи­дан­но тун­нель раз­дал­ся в шири­ну и высо­ту, и мы сту­пи­ли в при­род­ную, по всей види­мо­сти, пеще­ру эллип­ти­че­ской фор­мы, кото­рой не было на рез­ных рисун­ках; про­доль­ный раз­мер ее состав­лял 75 футов, попе­реч­ный — 50; в гигант­ских ходах, откры­вав­ших­ся тут и там, сто­ял зага­доч­ный мрак. 

На пер­вый взгляд ничто не ука­зы­ва­ло на искус­ствен­ное про­ис­хож­де­ние пеще­ры, но, вклю­чив оба фона­ря, мы опре­де­ли­ли, что она состо­я­ла из несколь­ких при­род­ных каверн, стен­ки меж­ду кото­ры­ми были спе­ци­аль­но раз­ру­ше­ны. Сте­ны были шер­ша­вые, высо­кий свод зарос ста­лак­ти­та­ми, одна­ко цель­ный камен­ный пол был выров­нен и неесте­ствен­но чист: ни дет­ри­та, ни облом­ков, ни даже пыли. То же мож­но было ска­зать о полах всех круп­ных боко­вых гале­рей — глав­ный тун­нель, по кото­ро­му мы шли, состав­лял един­ствен­ное исклю­че­ние. Мы тщет­но лома­ли себе голо­ву над этой стран­но­стью. Новый запах сде­лал­ся таким зло­вон­ным, что преж­ний почти не чув­ство­вал­ся. Все это место, с его глад­ки­ми, чуть ли не глян­це­вы­ми пола­ми, пуга­ло и насто­ра­жи­ва­ло боль­ше, чем все виден­ное ранее. 

Боль­ших пещер вокруг вид­не­лось мно­же­ство, но с выбо­ром пути оши­бить­ся было невоз­мож­но: ход напро­тив нас отли­чал­ся пра­виль­ной фор­мой и был гуще усе­ян пинг­ви­ньим поме­том. Тем не менее мы реши­ли, что при пер­вых же слож­но­стях вновь нач­нем поме­чать путь бума­гой, ведь пыли не было и сле­дов не оста­ва­лось. Дви­нув­шись впе­ред, мы обша­ри­ли лучом фона­ря сте­ны… и замер­ли на месте: резь­ба здесь рез­ко отли­ча­лась от той, что оста­лась поза­ди. Мы пони­ма­ли, конеч­но, что тун­нель стро­ил­ся в пери­од зна­чи­тель­но­го упад­ка искус­ства, и ара­бес­ки в его нача­ле ясно об этом сви­де­тель­ство­ва­ли. Но тут, в глу­бине тун­не­ля, нас пора­зи­ла вне­зап­ная и необъ­яс­ни­мая дегра­да­ция релье­фов — как по харак­те­ру рисун­ков, так и по их каче­ству. Сни­же­ние уров­ня мастер­ства наблю­да­лось и рань­ше, но ничто не ука­зы­ва­ло на то, что оно достиг­нет таких бед­ствен­ных мас­шта­бов. Новая скульп­ту­ра была гру­бой и при­ми­тив­ной, тон­кая дета­ли­ров­ка пол­но­стью отсут­ство­ва­ла. Лен­ты релье­фа, более глу­бо­кие, чем обыч­но, рас­по­ла­га­лись при­мер­но так же, как ред­кие кар­ту­ши в нача­ле тун­не­ля, но высту­па­ю­щие части резь­бы были утоп­ле­ны отно­си­тель­но поверх­но­сти сте­ны. Дан­форт пред­по­ло­жил, что это резь­ба по резь­бе,

— преж­ний рису­нок, как в палимп­се­сте, был стерт и нане­сен новый. Он пред­став­лял собой все­го лишь гру­бый орна­мент из спи­ра­лей и лома­ных линий, при­бли­зи­тель­но повто­ряв­ших тра­ди­ци­он­ный гео­мет­ри­че­ский мотив Стар­цев — пяти­ко­неч­ную звез­ду, одна­ко я бы назвал это не тра­ди­ци­ей, а паро­ди­ей. Нас неот­ступ­но пре­сле­до­ва­ла мысль, что дело не толь­ко в тех­ни­ке: нечто едва замет­ное, но глу­бо­ко чуже­род­ное про­ник­ло, каза­лось, в саму эсте­ти­ку релье­фов. Дан­форт пред­по­ло­жил, что пото­му-то позд­ние скуль­пто­ры и взя­ли на себя нема­лый труд по пере­ра­бот­ке релье­фов, что эсте­ти­че­ское чув­ство к тому вре­ме­ни пол­но­стью выро­ди­лось. Их рабо­та и похо­ди­ла на искус­ство Стар­цев, и реши­тель­но от него отли­ча­лась; гля­дя на нее, я посто­ян­но вспо­ми­нал такие при­ме­ры сме­ше­ния сти­лей, как лишен­ные изя­ще­ства скульп­ту­ры Паль­ми­ры, выпол­нен­ные в рим­ской мане­ре. Те, дру­гие, тоже обра­ти­ли вни­ма­ние на этот рез­ной поя­сок: на полу под одним очень харак­тер­ным рисун­ком валя­лась исполь­зо­ван­ная бата­рей­ка. 

Но нам нель­зя было терять вре­мя, и после бег­ло­го осмот­ра мы про­дол­жи­ли путь, хотя порой высве­чи­ва­ли попут­ные релье­фы, что­бы не про­пу­стить какие-нибудь новые тен­ден­ции. Но ниче­го тако­го не попа­да­лось, а резь­бы ста­но­ви­лось все мень­ше, пото­му что мно­жи­лись про­емы, веду­щие в боко­вые тун­не­ли с таки­ми же глад­ки­ми пола­ми. Теперь мы не так часто виде­ли и слы­ша­ли пинг­ви­нов, хотя нам чудил­ся иной раз их отда­лен­ный хор, доно­сив­ший­ся из каких-то неве­до­мых глу­бин. Новый необъ­яс­ни­мый запах сде­лал­ся удуш­ли­вым, тогда как преж­ний, безы­мян­ный, раз­ли­чал­ся едва-едва. Из тун­не­ля вновь пова­ли­ли клу­бы пара, что гово­ри­ло о пере­па­де тем­пе­ра­тур и о бли­зо­сти ска­ли­стых бере­гов глу­бин­ных вод, нико­гда не видев­ших солн­ца. И тут, совер­шен­но неожи­дан­но, впе­ре­ди на глад­ком полу что-то пока­за­лось, и это не были пинг­ви­ны. Убе­див­шись, что пред­ме­ты, заго­ра­жи­ва­ю­щие про­ход, непо­движ­ны, мы вклю­чи­ли вто­рой фонарь. 

XI  

И сно­ва я дошел до эпи­зо­да, изла­гать кото­рый язык отка­зы­ва­ет­ся. Я дол­жен был бы уже при­вык­нуть и загру­беть, одна­ко иные пере­жи­ва­ния остав­ля­ют в душе глу­бо­кие, неис­це­ли­мые шра­мы — сто­ит кос­нуть­ся чув­стви­тель­но­го места, и в памя­ти всплы­ва­ет былой ужас. Как я уже ска­зал, впе­ре­ди на глад­ком полу что-то завид­не­лось, и, могу доба­вить, стран­ная вонь уда­ри­ла нам в нозд­ри с удво­ен­ной силой, на сей раз явствен­но сме­шан­ная с преж­ней, безы­мян­ной вонью тех, дру­гих, что нам пред­ше­ство­ва­ли. Вто­рой фонарь помог нам с уве­рен­но­стью опо­знать тела в про­хо­де, и мы осме­ли­лись к ним при­бли­зить­ся, но толь­ко после того, как убе­ди­лись на рас­сто­я­нии, что они при­чи­нят нам не боль­ше вре­да, чем шесть подоб­ных им тел, выко­пан­ных из звезд­ча­тых могил в лаге­ре бед­ня­ги Лей­ка. 

Они были пока­ле­че­ны не мень­ше, чем те, что поко­и­лись под хол­ми­ка­ми, одна­ко, заме­тив вокруг лужи­цы тем­но-зеле­ной вяз­кой жид­ко­сти, мы поня­ли, что с ними это про­изо­шло в не столь дав­ние вре­ме­на. Их было все­го лишь чет­ве­ро, тогда как из бюл­ле­те­ней Лей­ка мы поня­ли, что в груп­пу, кото­рая нам пред­ше­ство­ва­ла, долж­но было вхо­дить восемь осо­бей. Мень­ше все­го мы ожи­да­ли обна­ру­жить их в таком состо­я­нии и теперь зада­ва­ли себе вопрос, что за чудо­вищ­ная схват­ка про­изо­шла здесь, в потем­ках.

Если напасть на стаю пинг­ви­нов, они спо­соб­ны нане­сти клю­ва­ми жесто­кие раны; меж­ду тем из под­зе­ме­лья уже отчет­ли­во доно­си­лись голо­са целой коло­нии. Может, те, дру­гие, потре­во­жи­ли птиц и пали жерт­вой их яро­сти? При­бли­зив­шись, мы поня­ли, что это­го быть не мог­ло: пинг­ви­ньи клю­вы не в состо­я­нии так рас­тер­зать твер­дые тка­ни, кото­рые с тру­дом под­да­ва­лись скаль­пе­лю Лей­ка. Кро­ме того, как мы убе­ди­лись, нрав у пинг­ви­нов был исклю­чи­тель­но мир­ный. 

Выхо­дит, те, дру­гие, схва­ти­лись меж­ду собой, и чет­ве­ро отсут­ству­ю­щих уби­ли осталь­ных? Тогда где они сей­час? Что, если они близ­ко и пред­став­ля­ют для нас непо­сред­ствен­ную опас­ность? Мед­лен­но и бояз­ли­во про­дви­га­ясь впе­ред, мы не без тре­во­ги загля­ды­ва­ли во все боко­вые про­хо­ды с глад­ки­ми пола­ми. Что бы за столк­но­ве­ние тут ни про­изо­шло, оно, навер­ное, спуг­ну­ло птиц, и те отпра­ви­лись в непри­выч­ные блуж­да­ния. Встре­во­жи­лась, вид­но, вся коло­ния, кри­ки кото­рой сла­бо слы­ша­лись из неве­до­мых глу­бин: не было ника­ких при­зна­ков того, что они посто­ян­но оби­та­ли здесь, в тун­не­ле. Веро­ят­но, раз­мыш­ля­ли мы, про­изо­шла чудо­вищ­ная пого­ня: сла­бей­шие наде­я­лись добрать­ся до при­пря­тан­ных саней, но пре­сле­до­ва­те­ли их настиг­ли. Мы рисо­ва­ли себе демо­ни­че­скую бит­ву безы­мян­ных чудищ: они выны­ри­ва­ли из чер­ной без­дны, а впе­ре­ди нес­лись с кри­ка­ми стаи обе­зу­мев­ших пинг­ви­нов. 

Повто­ряю: мы при­бли­жа­лись к рас­про­стер­тым, изуро­до­ван­ным телам мед­лен­но и нехо­тя. О, если бы мы не под­хо­ди­ли к ним совсем, а во весь опор кину­лись бы прочь из про­кля­то­го тун­не­ля с его мас­ля­но­глад­ки­ми пола­ми, с урод­ли­вой, под­ра­жа­тель­ной, а ско­рее изде­ва­тель­ской резь­бой на сте­нах — бежа­ли бы прочь и не уви­де­ли того, что нам при­шлось уви­деть, не обре­ли мучи­тель­ных вос­по­ми­на­ний, кото­рые на всю остав­шу­ю­ся жизнь лиши­ли нас покоя! 

При све­те двух фона­рей, направ­лен­ных на рас­про­стер­тые тела, мы ско­ро рас­смот­ре­ли, чего им в первую оче­редь не хва­та­ет. Они были по-раз­но­му смя­ты, раз­дав­ле­ны, скру­че­ны, изло­ма­ны, но одно у них было общее — отсут­ствие голо­вы. Кто-то отде­лил их пяти­ко­неч­ные звезд­ча­тые голо­вы от туло­вищ, при­том не отру­бил, а ото­рвал — слов­но бы огром­ным сосу­щим ртом. Воню­чая тем­но-зеле­ная кровь рас­тек­лась боль­шой лужей, но ее запах пере­би­ва­ло дру­гое, более едкое, более необыч­ное зло­во­ние — здесь оно чув­ство­ва­лось силь­нее, чем где бы то ни было. И толь­ко при­бли­зив­шись вплот­ную к остан­кам

Стар­цев, мы про­сле­ди­ли источ­ник необъ­яс­ни­мо­го ново­го запа­ха, и в тот же миг Дан­форт вспом­нил неко­то­рые выра­зи­тель­ные релье­фы Стар­цев (перм­ско­го пери­о­да, то есть дав­но­стью в 150 мил­ли­о­нов лет) и издал отча­ян­ный крик, кото­рый исте­ри­че­ским эхом про­ка­тил­ся по сво­дам и древним сте­нам, испещ­рен­ным зло­ве­щи­ми, вар­вар­ски­ми рез­ны­ми фигу­ра­ми. 

Я и сам едва удер­жал­ся от воп­ля: я тоже оста­нав­ли­вал­ся у этих ран­них релье­фов и с содро­га­ни­ем в душе вос­хи­щал­ся мастер­ством безы­мян­но­го скуль­пто­ра, сумев­ше­го изоб­ра­зить в камне омер­зи­тель­ную плен­ку сли­зи на без­го­ло­вых телах Стар­цев: это были сце­ны вре­мен вели­ко­го вос­ста­ния шогго­тов, и имен­но таким обра­зом, заса­сы­вая в себя голо­вы, эти жут­кие тва­ри уби­ва­ли сво­их жертв. Пусть эти скульп­ту­ры повест­во­ва­ли о собы­ти­ях седой древ­но­сти, автор их совер­шил кощун­ство: шогго­ты и их дея­ния не пред­на­зна­че­ны для глаз циви­ли­зо­ван­ных существ и нико­му не дано пра­во сохра­нять их облик сред­ства­ми искус­ства. Безум­ный автор «Некро­но­ми­ко­на» нерв­но пытал­ся уве­рить, что зем­ля ниче­го подоб­но­го не порож­да­ла, что такие тва­ри суще­ство­ва­ли толь­ко в нар­ко­ти­че­ских снах. Аморф­ная про­то­плаз­ма, спо­соб­ная вос­про­из­во­дить в себе любые фор­мы, орга­ны, про­цес­сы; вяз­кая мас­са из слип­ших­ся, пузы­ря­щих­ся кле­ток; гут­та­пер­че­вые сфе­ро­и­ды раз­ме­ром в пол­то­ра десят­ка футов, чрез­вы­чай­но мяг­кие и пла­стич­ные; рабы, управ­ля­е­мые вну­ше­ни­ем, стро­и­те­ли горо­дов; их рас­ту­щие век от века зло­ба, ум, спо­соб­ность жить на суше, спо­соб­ность под­ра­жать… Боже мило­серд­ный! Что за безу­мие подвиг­ло этих нече­сти­вых Стар­цев поль­зо­вать­ся тру­дом подоб­ных тва­рей да еще изоб­ра­жать их на релье­фах? Мы с Дан­фор­том гля­де­ли на чер­ную слизь, обле­пив­шую без­го­ло­вые тела, такую све­жую, глян­це­вую, радуж­ную, испус­ка­ю­щую тош­но­твор­ный непо­нят­ный запах, какой спо­со­бен себе пред­ста­вить лишь чело­век с боль­ным вооб­ра­же­ни­ем; виде­ли точ­ки этой сли­зи на без­об­раз­но изуро­до­ван­ных сте­нах, где они, собран­ные в груп­пы, посвер­ки­ва­ли при све­те фона­ря, — и нам ста­но­ви­лось понят­но, что такое кос­ми­че­ский ужас во всей его глу­бине. Мы боя­лись не отсут­ству­ю­щей чет­вер­ки: сомне­вать­ся не при­хо­ди­лось, с их сто­ро­ны нам боль­ше ничто не гро­зи­ло. Бедо­ла­ги! В кон­це кон­цов, они были по-сво­е­му не так пло­хи. Они были как люди, толь­ко при­над­ле­жа­ли к дру­гим векам и к дру­гой расе. При­ро­да сыг­ра­ла с ними адскую шут­ку — то же про­изой­дет и с людь­ми, если безу­мие, бес­сер­де­чие или жесто­кость побу­дят их потре­во­жить охва­чен­ную зло­ве­щим сном поляр­ную пусты­ню. Воз­вра­ще­ние звез­до­го­ло­вых домой обер­ну­лось тра­ге­ди­ей.

Их даже нель­зя было назвать злоб­ны­ми тва­ря­ми, ибо что тако­го они сде­ла­ли? Про­бу­дить­ся незна­мо в какой век, вокруг холод, набра­сы­ва­ют­ся с беше­ным лаем какие-то чет­ве­ро­но­гие, нуж­но про­тив них обо­ро­нять­ся, а тут еще белые обе­зья­ны, такие же беше­ные, заку­тан­ные во что-то непо­нят­ное и с непо­нят­ны­ми ору­ди­я­ми… бед­ный Лейк, бед­ный Гед­ни… и бед­ные Стар­цы! Есте­ство­ис­пы­та­те­ли по сво­ей сути — что они сде­ла­ли тако­го, чего не сде­ла­ли бы мы на их месте? Какой ум и какое упор­ство! Какая стой­кость перед лицом неве­ро­ят­но­го — не так ли вели себя их соро­ди­чи и пред­ки, когда стал­ки­ва­лись с чем-то подоб­ным! Как их ни назо­ви — лучи­сты­ми, рас­те­ни­я­ми, мон­стра­ми, при­шель­ца­ми со звезд, — в первую оче­редь они были разум­ны­ми суще­ства­ми!

Они пре­одо­ле­ли снеж­ные пики, где неко­гда моли­лись в хра­мах, где про­гу­ли­ва­лись под дре­во­вид­ны­ми папо­рот­ни­ка­ми. Уви­де­ли, что город их мертв и про­клят; как и мы, про­чли на сте­нах исто­рию его послед­них дней. В мифи­че­ских, объ­ятых мра­ком под­зе­ме­льях, кото­рых нико­гда не виде­ли, пыта­лись най­ти выжив­ших собра­тьев — и что же нашли? Эти мыс­ли про­нес­лись одно­вре­мен­но в наших голо­вах, пока мы пере­во­ди­ли взгляд с без­го­ло­вых, испач­кан­ных сли­зью тру­пов на отвра­ти­тель­ные релье­фы-палимп­сесты и дья­воль­ские рисун­ки из точек, выпи­сан­ные той же сли­зью. И нам ста­ло ясно, кто выжил и спра­вил свой три­умф в цик­ло­пи­че­ском под­вод­ном горо­де, под покро­вом веч­ной ночи и в окру­же­нии пинг­ви­ньих стай; кому при­над­ле­жит та без­дна, отку­да сей­час, слов­но откли­ка­ясь на исте­ри­че­ский выкрик Дан­фор­та, потя­ну­лись завит­ки зло­ве­ще­го блед­но­го тума­на.

Поняв, что озна­ча­ют чудо­вищ­ная слизь и без­го­ло­вые тела, мы оне­ме­ли и при­рос­ли к месту; о том, что мыс­ли наши в те мину­ты сов­па­да­ли, мы узна­ли мно­го позд­нее, обсуж­дая слу­чив­ше­е­ся. Нас пара­ли­зо­ва­ло секунд на десять — пят­на­дцать, одна­ко нам каза­лось, что про­шли века. Мерз­кий блед­ный туман полз, изви­ва­ясь, все даль­ше; мож­но было поду­мать, его тес­нит какая-то дви­жу­ща­я­ся мас­са. Потом раз­дал­ся звук, опро­ки­нув­ший мно­гие наши недав­ние умо­за­клю­че­ния, и мы, как рас­кол­до­ван­ные, рину­лись во весь опор мимо гал­дя­щих, сби­тых с тол­ку пинг­ви­нов обрат­но в город. Стре­лой про­нес­шись по под­лед­ным мега­ли­ти­че­ским кори­до­рам, мы выбе­жа­ли на круг­лую пло­щад­ку и по спи­раль­но­му пан­ду­су взле­те­ли наверх, навстре­чу све­же­му воз­ду­ху и днев­но­му све­ту.

Как я ска­зал, новый звук опро­ки­нул мно­гие наши умо­за­клю­че­ния — пом­ня о вскры­тии, кото­рое про­вел бед­ня­га Лейк, мы счи­та­ли подоб­ные зву­ки голо­са­ми звез­до­го­ло­вых, а нам ведь толь­ко что каза­лось, буд­то все они погиб­ли. Позд­нее Дан­форт рас­ска­зал, что в точ­но­сти те же зву­ки, но едва- едва раз­ли­чи­мые, он уло­вил, когда мы еще не спус­ка­лись под лед, в про­ул­ке за углом. И еще они очень напо­ми­на­ли свист вет­ра в про­стор­ных гор­ных пеще­рах — его слы­ша­ли мы оба.

Рискуя, что мои сло­ва при­мут за ребя­че­ство, добав­лю еще кое-что, хотя бы ради того, что­бы пока­зать, насколь­ко сов­па­да­ли наши с Дан­фор­том мыс­ли. Разу­ме­ет­ся, на них нас натолк­нул общий круг чте­ния, одна­ко Дан­форт при­плел еще что-то отно­си­тель­но неиз­вест­ных, запрет­ных источ­ни­ков, кото­ры­ми мог поль­зо­вать­ся Эдгар По сто лет назад, когда писал «Арту­ра Гор­до­на Пима». Чита­те­ли вспом­нят, что в этой фан­та­сти­че­ской пове­сти упо­ми­на­лось сло­во, отсут­ству­ю­щее в чело­ве­че­ском язы­ке, но гроз­ное и необы­чай­но важ­ное. Оно было свя­за­но с Антарк­ти­кой и слы­ша­лось в неумолч­ном кри­ке гигант­ских при­зрач­но­бе­лых птиц, живу­щих в самом серд­це это­го недоб­ро­го кон­ти­нен­та:

«Теке­ли-ли! Теке­ли-ли!» И, при­зна­юсь, имен­но это соче­та­ние зву­ков раз­ли­чи­ли мы оба, когда вне­зап­но за надви­га­ю­щим­ся белым тума­ном раз­дал­ся тот самый, широ­ко­ди­а­па­зон­ный музы­каль­ный свист.

При­слу­ши­вать­ся долее мы не ста­ли, а бро­си­лись нау­тек, хотя нам было извест­но, насколь­ко про­вор­ны Стар­цы: если кто-то из них выжил в бойне и с кри­ком пустил­ся в пого­ню, нам от него не уйти. Тем не менее мы смут­но наде­я­лись, что нас могут поща­дить хотя бы из науч­но­го инте­ре­са, сумей мы про­де­мон­стри­ро­вать свою без­обид­ность и мир­ные наме­ре­ния. В кон­це кон­цов, что за корысть Стар­цу нас уби­вать, если ему нече­го боять­ся. О том, что­бы спря­тать­ся, сей­час нель­зя было и думать; мы на бегу посве­ти­ли фона­рем назад и обна­ру­жи­ли, что туман реде­ет. Неуже­ли мы уви­дим нако­нец живой и пол­но­цен­ный экзем­пляр тех, дру­гих? И сно­ва про­зву­чал зага­доч­ный напев: «Теке­ли-ли! Теке­ли-ли!»

Заме­тив, что пре­сле­до­ва­тель за нами не поспе­ва­ет, мы поду­ма­ли, не ранен ли он. И все же мы не мог­ли рис­ко­вать, ведь было оче­вид­но, что он, ско­рее все­го, ни от кого не убе­га­ет, а, напро­тив, гонит­ся за нами, пото­му что услы­шал крик Дан­фор­та. Вре­ме­ни на раз­ду­мья и сомне­ния у нас не было. И мы не пыта­лись и гадать о том, где нахо­дит­ся дру­гой, еще более страш­ный и непо­сти­жи­мый выхо­дец из кош­мар­но­го сна — эта неви­дан­ная, изры­га­ю­щая воню­чую слизь гора про­то­плаз­мы, чья раса заво­е­ва­ла под­зем­ную пучи­ну и отпра­ви­ла на сушу сво­их послан­цев, кото­рые иссле­до­ва­ли гале­реи и изуро­до­ва­ли настен­ные релье­фы. Нам было искренне жаль остав­лять на про­из­вол судь­бы это­го, веро­ят­но, послед­не­го Стар­ца, к тому же, быть может, пока­ле­чен­но­го. Какая участь его жда­ла, если его настиг­нут, страш­но было поду­мать.

Сла­ва богу, мы не замед­ли­ли бег. Завит­ки тума­на вновь сгу­сти­лись, кто-то все быст­рее гнал их впе­ред; у нас за спи­на­ми пани­че­ски кри­ча­ли и хло­па­ли кры­лья­ми отбив­ши­е­ся от стаи пинг­ви­ны, и это при том, что на нас они почти не реа­ги­ро­ва­ли. И сно­ва этот зло­ве­щий свист: «Теке­ли-ли! Теке­ли- ли!» Мы были непра­вы. Эта тварь не была ране­на, она про­сто задер­жа­лась, встре­тив тела сво­их сото­ва­ри­щей и дья­воль­ские пись­ме­на из сли­зи над ними. Мы нико­гда не узна­ем, что было ска­за­но в мерз­ком посла­нии, одна­ко похо­ро­ны в лаге­ре Лей­ка пока­за­ли, как ува­жи­тель­но отно­си­лись Стар­цы к сво­им усоп­шим. Фонарь, кото­рым мы поль­зо­ва­лись теперь без огляд­ки на эко­но­мию, высве­тил впе­ре­ди боль­шую пеще­ру, отку­да рас­хо­ди­лись гале­реи, и мы обра­до­ва­лись тому, что урод­ли­вые скульп­тур­ные палимп­сесты оста­лись поза­ди — преж­де мы их чув­ство­ва­ли, даже когда прак­ти­че­ски не виде­ли.

В пеще­ре мы поду­ма­ли еще и о том, что в этой пау­тине ходов мож­но изба­вить­ся от пре­сле­до­ва­те­ля. По откры­то­му про­стран­ству бро­ди­ло несколь­ко сле­пых пинг­ви­нов-аль­би­но­сов, и они явно до смер­ти боя­лись того, кто за нами сле­до­вал. Тут мы мог­ли бы при­ту­шить фонарь до само­го мини­му­ма, напра­вить луч стро­го впе­ред и пона­де­ять­ся на то, что пани­че­ский гал­деж и мета­ния гро­мад­ных птиц заглу­шат наши шаги, скро­ют наш истин­ный путь и наве­дут пре­сле­до­ва­те­ля на лож­ный. Конеч­но, пол в про­дол­же­нии тун­не­ля, пыль­ный и заму­со­рен­ный, рази­тель­но отли­чал­ся от неесте­ствен­но отпо­ли­ро­ван­ных полов в боко­вых норах, одна­ко в клу­бах тума­на эту раз­ни­цу будет труд­но раз­гля­деть; не помо­жет, навер­но, и осо­бый орган чувств, кото­рый поз­во­лял Стар­цам обхо­дить­ся в край­них слу­ча­ях самым скуд­ным осве­ще­ни­ем. По прав­де, мы немно­го опа­са­лись, что и сами в спеш­ке побе­жим не туда. Мы ведь, разу­ме­ет­ся, реши­ли дер­жать­ся пря­мо­го пути в мерт­вый город: кто зна­ет, что ста­лось бы с нами, если бы мы заплу­та­ли в сети под­зем­ных гале­рей. 

Само то, что мы выжи­ли и выбра­лись нару­жу, неопро­вер­жи­мо дока­зы­ва­ет: пре­сле­до­ва­тель ошиб­ся гале­ре­ей, мы же, по сча­стью, не ошиб­лись. Одни пинг­ви­ны нас бы не спас­ли, но помог, веро­ят­но, еще и туман. Клу­бы тума­на то сгу­ща­лись, то реде­ли, и нам повез­ло, что в нуж­ный момент они не рас­се­я­лись совсем. Соб­ствен­но, на какую-то секун­ду пар разо­шел­ся: мы как раз оста­ви­ли за спи­ной тун­нель с изуро­до­ван­ны­ми сте­на­ми, вырва­лись в пеще­ру и собра­лись при­ту­шить фонарь и сме­шать­ся с пинг­ви­на­ми, что­бы сбить с тол­ку пого­ню. И тут мы бро­си­ли напо­сле­док бояз­ли­вый взгляд в пеще­ру и впер­вые мель­ком уви­де­ли гнав­шу­ю­ся за нами тварь. И если чуть поз­же судь­ба бла­го­при­ят­ство­ва­ла наше­му бег­ству, то в тот миг она нанес­ла нам жесто­кий удар: одно­го слу­чай­но­го взгля­да хва­ти­ло вполне, и это ужас­ное зре­ли­ще мы не забу­дем вовек. 

Когда мы огля­ды­ва­лись, нами, навер­ное, руко­во­дил извеч­ный инстинкт пре­сле­ду­е­мо­го: оце­нить, дале­ко ли пре­сле­до­ва­тель и како­ва опас­ность; а может, мы неосо­знан­но пыта­лись полу­чить ответ на вопрос, задан­ный одним из наших орга­нов чувств. Спа­са­ясь бег­ством, думая толь­ко о том, как бы уне­сти ноги, мы, разу­ме­ет­ся, не успе­ва­ли под­ме­тить и про­ана­ли­зи­ро­вать подроб­но­сти, и все же какие-то глу­бин­ные клет­ки моз­га вос­при­ня­ли импульс, иду­щий от нозд­рей. Позд­нее мы поня­ли, в чем было дело: в даль­нем кон­це тун­не­ля воня­ли одно­вре­мен­но плен­ка сли­зи на без­го­ло­вых тру­пах и пре­сле­до­ва­тель за заве­сой пара, но теперь, по логи­ке, запах дол­жен был изме­нить­ся. Там, по сосед­ству с остан­ка­ми, новый, до поры необъ­яс­ни­мый запах рез­ко пре­об­ла­дал, здесь же он дол­жен был усту­пить место безы­мян­но­му зло­во­нию, кото­рое ассо­ци­и­ро­ва­лось с теми, дру­ги­ми. Но это­го не слу­чи­лось: преж­нее, еще более-менее пере­но­си­мое зло­во­ние было окон­ча­тель­но вытес­не­но, новое же наби­ра­ло силу и едкость. 

И мы обер­ну­лись — по-види­мо­му, одно­вре­мен­но, одна­ко не сомне­ва­юсь, что пер­вое дви­же­ние сде­лал кто-то один, а дру­гой бес­со­зна­тель­но его сыми­ти­ро­вал. Вклю­чив оба фона­ря на пол­ную мощ­ность, мы напра­ви­ли лучи на мимо­лет­ный про­свет в тумане. Наме­ре­ние у нас было при­ми­тив­ное — поболь­ше рас­смот­реть; а может, столь же при­ми­тив­ное, но столь же неосо­знан­ное — на миг осле­пить неве­до­мую тварь, а уж потом при­ту­шить фона­ри, добе­жать до цен­тра лаби­рин­та, где раз­гу­ли­ва­ли пинг­ви­ны, и там запу­тать свой след. Луч­ше бы нам это­го не делать! Любо­пыт­ство обо­шлось нам немно­гим дешев­ле, чем Орфею или­жене Лота. И вновь нас прон­зи­ло ужа­сом сви­стя­щее: «Теке­ли- ли! Теке­ли-ли!» 

Мне не под силу выло­жить напря­мик, что мы уви­де­ли, но я дол­жен быть откро­ве­нен, хотя тогда мы и помыс­лить не мог­ли о том, что­бы поде­лить­ся впе­чат­ле­ни­я­ми даже друг с дру­гом. Какие бы сло­ва я ни подо­брал, они не смо­гут пере­дать чита­те­лю, какое страш­ное нам откры­лось зре­ли­ще. Ужас ско­вал наше созна­ние, и я удив­ля­юсь, как нам хва­ти­ло здра­во­го смыс­ла, что­бы испол­нить заду­ман­ное, то есть при­ту­шить фона­ри и помчать­ся по нуж­но­му тун­не­лю к мерт­во­му горо­ду.

Нам помог инстинкт, и от него, навер­ное, было боль­ше про­ку, чем от разу­ма, хотя за свое спа­се­ние мы запла­ти­ли высо­кую цену. Что каса­ет­ся разу­ма, то нам его тогда про­сто- напро­сто отшиб­ло. Дан­форт не вла­дел собой — когда я вспо­ми­наю наше бег­ство, мне пер­вым делом слы­шит­ся его исте­ри­че­ский голос, твер­див­ший нарас­пев набор слов, в кото­ром никто, кро­ме меня, не уло­вил бы ниче­го, кро­ме пол­но­го бре­да. Эхо повто­ря­ло его фаль­це­том вме­сте с гвал­том пинг­ви­нов, про­ка­ты­ва­лось по сво­дам над нами и поза­ди нас, где, сла­ва Созда­те­лю, было теперь пусто. По сча­стью, Дан­форт завел свой речи­та­тив не сра­зу после того, как огля­нул­ся, — ина­че мы лежа­ли бы мерт­вы­ми, а не мча­лись по тун­не­лю. Меня бро­са­ет в дрожь при мыс­ли, что его нерв­ная систе­ма мог­ла бы сре­а­ги­ро­вать немно­го ина­че. 

— Саут-Стейшн… Вашинг­тон… Парк-стрит… Кен­далл… Сен­трал…

Гар­вард…

Бед­ня­га пере­чис­лял нарас­пев зна­ко­мые стан­ции под­зем­ной линии Бостон — Кем­бридж, в мир­ной род­ной зем­ле Новой Англии, отде­лен­ной от нас тыся­ча­ми миль пути, но я знал: он не бре­дит и не затос­ко­вал по дому. Он про­сто был до смер­ти напу­ган, и мне было понят­но, что за чудо­вищ­ная, кощун­ствен­ная ана­ло­гия сто­ит за его сло­ва­ми. Когда мы обер­ну­лись и всмот­ре­лись в реде­ю­щий туман, мы при­го­то­ви­лись уви­деть суще­ство страш­ное, неве­ро­ят­ное, но в какой-то сте­пе­ни зна­ко­мое. Но на самом деле в поре­дев­шем, на беду, тумане нам яви­лось нечто совер­шен­но иное, куда более жут­кое и отвра­ти­тель­ное. Это было пол­ное, живое вопло­ще­ние «того, чего быть не долж­но» из фан­та­сти­че­ских рома­нов. Бли­жай­шая ана­ло­гия, кото­рая при­шла мне на ум, это гро­мад­ный, несу­щий­ся на всех парах поезд мет­ро, каким его видишь с плат­фор­мы: тем­ная мас­са мая­чит в неве­до­мой под­зем­ной дали, надви­га­ет­ся, рас­тет, мига­ет при­чуд­ли­вы­ми цвет­ны­ми огня­ми и, как пор­шень в цилин­дре, запол­ня­ет собой все про­стран­ство тун­не­ля. Но мы сто­я­ли не на стан­ции. Мы сто­я­ли в тун­не­ле, и из его пят­на­дца­ти­фу­то­во­го попе­реч­ни­ка, как гной из сви­ща, выдав­ли­ва­лась кош­мар­ная пла­стич­ная мас­са — чер­ная, пере­лив­ча­тая, воню­чая. Неми­ло­серд­но наби­рая ско­рость, она гна­ла перед собой вновь сгу­щав­шу­ю­ся спи­раль блед­ных под­зем­ных испа­ре­ний. Круп­нее любо­го поез­да мет­ро, эта жут­кая, неопи­су­е­мая тварь состо­я­ла из бес­фор­мен­ной, пузы­ря­щей­ся про­то­плаз­мы; по сла­бо све­тя­щей­ся перед­ней поверх­но­сти пере­бе­га­ли с места на место бес­чис­лен­ные зеле­но­ва­тые огонь­ки — это выска­ки­ва­ли там и сям, как пры­щи, вре­мен­ные гла­за. Давя по пути обе­зу­мев­ших от стра­ха пинг­ви­нов, чудо­ви­ще сколь­зи­ло к нам по полу, кото­рый оно и ему подоб­ные дав­но пре­вра­ти­ли в глад­кое зер­ка­ло. И вновь леде­ня­щий душу, глум­ли­вый крик: «Теке­ли-ли! Теке­ли-ли!» И мы вспом­ни­ли нако­нец: демо­ни­че­ские шогго­ты, толь­ко мило­стью Стар­цев полу­чив­шие жизнь, разум, уме­ние моде­ли­ро­вать пла­стич­ные орга­ны, не знав­шие дру­го­го язы­ка, кро­ме того, что изоб­ра­жал­ся груп­па­ми точек, — эти шогго­ты не име­ли и соб­ствен­ной речи, а лишь под­ра­жа­ли голо­сам сво­их быв­ших гос­под. 

XII  

Мы с Дан­фор­том пом­ним себя в том полу­сфе­ри­че­ском зале, бога­то укра­шен­ном релье­фа­ми, пом­ним обрат­ный путь по цик­ло­пи­че­ским ком­на­там и кори­до­рам мерт­во­го горо­да, одна­ко все это пред­став­ля­ет­ся нам обрыв­ка­ми сна. Чего мы хоте­ли, как дви­га­лись, что попа­да­лось нам на гла­за — забы­то. Мы слов­но бы плы­ли по неопре­де­лен­но­му про­стран­ству или по ино­му изме­ре­нию, где отсут­ству­ют вре­мя, при­чин­ность, направ­ле­ние. Туск­ло-серый днев­ной свет на зате­нен­ном дне круг­лой пло­щад­ки слег­ка нас отрез­вил, одна­ко мы не ста­ли при­бли­жать­ся к при­пря­тан­ным саням, что­бы бро­сить послед­ний взгляд на бед­ня­гу Гед­ни и соба­ку. Они поко­ят­ся в стран­ном испо­лин­ском мав­зо­лее, и я наде­юсь, до скон­ча­ния вре­мен их сон ничто не потре­во­жит. Толь­ко на колос­саль­ном вин­то­вом пан­ду­се мы ощу­ти­ли нако­нец без­мер­ную уста­лость и одыш­ку, как и сле­до­ва­ло в мест­ном раз­ре­жен­ном воз­ду­хе, но, даже рискуя поте­рять созна­ние, не замед­ля­ли шаг, пока не выбра­лись на откры­тое, осве­щен­ное солн­цем про­стран­ство. Чуди­лось, что рас­про­стить­ся с минув­ши­ми эпо­ха­ми — реше­ние самое что ни на есть пра­виль­ное: накру­чи­вая круг за кру­гом в шести­де­ся­ти­фу­то­вом камен­ном цилин­дре, мы заме­ча­ли рядом непре­рыв­ную скульп­тур­ную лен­ту, выпол­нен­ную в ран­ней, неис­пор­чен­ной тех­ни­ке мерт­вой расы Стар­цев — то были их про­щаль­ные сло­ва, начер­тан­ные пять­де­сят мил­ли­о­нов лет назад.

Вска­раб­кав­шись наверх, мы очу­ти­лись на гро­мад­ном хол­ме из камен­ных облом­ков; запад­нее под­ни­ма­лись закруг­лен­ные сте­ны сосед­не­го, более высо­ко­го соору­же­ния, на восто­ке, меж полу­раз­ру­шен­ных стро­е­ний, дре­ма­ли мощ­ные гор­ные пики. В про­све­ты меж­ду руи­на­ми загля­ды­ва­ло с южно­го гори­зон­та полу­ноч­ное антарк­ти­че­ское солн­це, низ­кое и крас­ное, и по кон­трасту с такой отно­си­тель­но зна­ко­мой и при­выч­ной кар­ти­ной, как поляр­ный пей­заж, кош­мар­ный город еще силь­нее пора­зил нас сво­ей неве­ро­ят­ной древ­но­стью и запу­сте­ни­ем. В небе над нами мер­ца­ли, спле­та­ясь и рас­пле­та­ясь, тон­кие испа­ре­ния льда, суро­вый мороз про­хва­тил нас до костей. Уста­ло опу­стив на кам­ни дорож­ные меш­ки (во вре­мя пани­че­ско­го бег­ства мы инстинк­тив­но при­жи­ма­ли их к себе), мы застег­ну­ли свои теп­лые курт­ки и при­го­то­ви­лись к уто­ми­тель­но­му спус­ку с хол­ма и путе­ше­ствию через древ­ний камен­ный лаби­ринт к пред­го­рью, где нас ждал само­лет. О том, что заста­ви­ло нас бежать из тем­ных под­зе­ме­лий, хра­ня­щих веко­вые тай­ны пла­не­ты, мы не ска­за­ли ни сло­ва. 

Нам хва­ти­ло каких-нибудь чет­вер­ти часа, что­бы най­ти кру­той спуск, по кото­ро­му мы схо­ди­ли с пред­го­рья (навер­ное, тут когда-то была тер­ра­са), и ско­ро впе­ре­ди, на склоне, сре­ди ред­ких раз­ва­лин, завид­нел­ся чер­ным пят­ном наш само­лет. На пол­пу­ти наверх мы сде­ла­ли крат­кую оста­нов­ку, что­бы пере­ве­сти дыха­ние, обер­ну­лись и бро­си­ли послед­ний взгляд на фан­та­сти­че­скую пута­ни­цу неве­ро­ят­ных камен­ных постро­ек, таин­ствен­ным кон­ту­ром про­ри­со­ван­ную на фоне неве­до­мо­го запа­да. Утрен­ней дым­ки на небо­склоне уже не было, веч­ные ледя­ные испа­ре­ния стя­ну­лись к зени­ту и драз­ни­ли глаз, суля сло­жить­ся в какой-то опре­де­лен­ный узор, но нико­гда не выстра­и­вая его до кон­ца. 

За при­чуд­ли­вым горо­дом, в отда­ле­нии, на самом гори­зон­те, раз­ли­чал­ся сквозь дым­ку мини­а­тюр­ный сире­не­вый силу­эт, слов­но бы рож­ден­ный сном: гря­да ост­ро­ко­неч­ных вер­шин рас­па­ры­ва­ла край розо­во­го неба. Древ­нее плос­ко­го­рье шло от это­го сия­ю­ще­го обод­ка под уклон, рус­ло быв­шей реки пере­се­ка­ло рав­ни­ну неров­ной зате­нен­ной лен­той. На миг у нас захва­ти­ло дыха­ние от этой незем­ной, кос­ми­че­ской кра­со­ты, но тут же в душу про­крал­ся смут­ный страх. Сире­не­вый силу­эт не мог быть ничем иным, как толь­ко чудо­вищ­ной гор­ной цепью запо­вед­ной стра­ны — вели­чай­ши­ми на Зем­ле пика­ми и сре­до­то­чи­ем зем­но­го зла; хра­ни­ли­щем неска­зан­ных ужа­сов и архей­ских тайн. Сто­ро­нясь этих гор, робея при­от­крыть их тай­ну в сво­их релье­фах, Стар­цы воз­но­си­ли им молит­вы; но ни одна живая тварь не посе­ща­ла их скло­ны и вер­ши­ны, лишь свер­ка­ли в небе зло­ве­щие мол­нии, а поляр­ной ночью над рав­ни­ной тяну­лись таин­ствен­ные лучи. Вне вся­ко­го сомне­ния, имен­но они послу­жи­ли про­об­ра­зом страш­но­го Када­та в Холод­ной Пустыне, за нена­вист­ным пла­то Ленг, о кото­ром гово­рят наме­ка­ми нече­сти­вые ста­рин­ные леген­ды. Мы были пер­вы­ми из людей, кто их уви­дел, и, дай бог, послед­ни­ми. 

Если скульп­тур­ные кар­ты и кар­ти­ны в дои­сто­ри­че­ском горо­де гово­ри­ли прав­ду, от зага­доч­ных сире­не­вых гор нас отде­ля­ло немно­гим менее 300 миль, и все же, кро­хот­ные, таю­щие в дым­ке, они отчет­ли­во раз­ры­ва­ли снеж­ную линию гори­зон­та, подоб­ные иззуб­рен­но­му греб­ню чудо­вищ­ной чужой пла­не­ты, гото­во­му взмет­нуть­ся к непри­выч­ным небе­сам. Зна­чит, высо­ты они дости­га­ли поис­ти­не бес­при­мер­ной и ухо­ди­ли вер­ши­на­ми в раз­ре­жен­ные слои атмо­сфе­ры, где рож­да­ют­ся стол­бы тума­на, о кото­рых успе­ва­ли шеп­нуть перед смер­тью отча­ян­ные воз­ду­хо­пла­ва­те­ли, объ­яс­няя, поче­му потер­пе­ли кру­ше­ние. Гля­дя на них, я с тре­во­гой вспом­нил уклон­чи­вые рас­ска­зы в камне о том, что при­но­си­ла иной раз с их про­кля­тых скло­нов про­те­кав­шая через город река, и задал себе вопрос, пра­вы или безум­ны были Стар­цы, бояв­ши­е­ся этой темы настоль­ко, что каса­лись ее лишь наме­ком. Мне вспом­ни­лось, что север­ная око­неч­ность этой цепи долж­на нахо­дить­ся близ бере­га Зем­ли Коро­ле­вы Мэри, и как раз сей­час в тыся­че миль отту­да рабо­та­ет экс­пе­ди­ция сэра Дагла­са Мосо­на, и я взмо­лил­ся небе­сам, что­бы сэр Даглас и его сотруд­ни­ки не загля­ну­ли за при­бреж­ный хре­бет и не уви­де­ли там ниче­го лиш­не­го. Вот то глав­ное, что дони­ма­ло тогда мой изму­чен­ный разум, но Дан­фор­ту, похо­же, при­хо­ди­лось еще хуже.

Одна­ко задол­го до того, как мы мино­ва­ли зна­ко­мое пяти­ко­неч­ное зда­ние и добра­лись до само­ле­та, наши мыс­ли обра­ти­лись к не столь мощ­но­му, но все же вну­ши­тель­но­му хреб­ту, кото­рый нам пред­сто­я­ло пре­одо­леть. Его чер­ные, облеп­лен­ные руи­на­ми скло­ны мая­чи­ли впе­ре­ди гроз­ны­ми вели­ка­на­ми, и, гля­дя на них с хол­мов пред­го­рий, мы вновь вспом­ни­ли ази­ат­ские кар­ти­ны Нико­лая Рери­ха. Мы поду­ма­ли о про­кля­той сети ходов, что их про­ни­зы­ва­ла, о жут­ких аморф­ных тва­рях, кото­рые, быть может, про­би­ра­лись, кор­чась и исте­кая сли­зью, к самым высо­ким из полых баше­нок, и нам ста­ло страш­но, ибо марш­рут пред­сто­я­ще­го поле­та про­хо­дил мимо этих обра­щен­ных к небу нор, где завы­ва­ния вет­ра так похо­жи на зна­ко­мый музы­каль­ный свист. Хуже того, мы заме­ти­ли вокруг неко­то­рых вер­шин явствен­ные сле­ды клу­бя­ще­го­ся тума­на (несо­мнен­но, того само­го, кото­рый бед­ня­га Лейк оши­боч­но при­пи­сал вул­ка­ни­че­ской дея­тель­но­сти), и нас про­бра­ла дрожь, когда мы обна­ру­жи­ли в нем сход­ство с тем, дру­гим, от кото­ро­го мы спа­са­лись бег­ством. Про­кля­тое, пол­ное кош­ма­ров под­зе­ме­лье — вот отку­да исхо­ди­ли все эти пары.

Убе­див­шись, что с само­ле­том ниче­го не про­изо­шло, мы судо­рож­но заку­та­лись в мехо­вую лет­ную одеж­ду. Дан­форт лег­ко запу­стил дви­га­тель, и мы очень плав­но взмы­ли в небо над зло­ве­щим горо­дом. Вни­зу про­сти­рал­ся цик­ло­пи­че­ский камен­ный лаби­ринт — таким же мы виде­ли его и в пер­вый раз, совсем недав­но, хотя нам каза­лось, что с тех пор мину­ли века. Набрав высо­ту, мы при­ня­лись манев­ри­ро­вать, что­бы опре­де­лить силу вет­ра, перед тем как пере­сечь пере­вал. Снеж­ная пыль в зени­те беше­но пля­са­ла — это зна­чи­ло, что где-то очень высо­ко носят­ся вих­ри, но на нуж­ной нам высо­те, 24 000 футов, было доста­точ­но спо­кой­но. У самых пиков мы вновь услы­ша­ли харак­тер­ный свист вет­ра, и я заме­тил, как дрог­ну­ли руки Дан­фор­та, сидев­ше­го в крес­ле пило­та. Решив, что при дан­ных обсто­я­тель­ствах даже такой неопыт­ный пилот, как я, уве­рен­ней Дан­фор­та про­ве­дет само­лет меж гор­ных вер­шин, я пред­ло­жил ему поме­нять­ся места­ми и пере­дать мне управ­ле­ние. Он не воз­ра­жал. Я ста­рал­ся дер­жать себя в руках и при­ла­гал все свое уме­нье, гля­дя исклю­чи­тель­но в про­свет, где вид­не­лось крас­но­ва­тое небо, и совсем не обра­щая вни­ма­ния на куря­щи­е­ся гор­ные вер­ши­ны. Я жалел толь­ко, что нет вос­ка, что­бы, подоб­но спут­ни­кам Одис­сея у бере­га сирен, зале­пить себе уши и не слы­шать, как насви­сты­ва­ет в пеще­рах ветер.

Одна­ко Дан­форт, сво­бод­ный теперь от обя­зан­но­стей пило­та, взвин­тил себя до пре­де­ла и никак не мог успо­ко­ить­ся. Он ерзал, обо­ра­чи­вал­ся на остав­ший­ся за спи­ной город, огля­ды­вал изры­тые пеще­ра­ми и облеп­лен­ные куба­ми гор­ные пики впе­ре­ди, уны­лые засне­жен­ные хол­мы по сто­ро­нам, бур­ли­вое облач­ное небо над голо­вой. И как раз над самым пере­ва­лом, когда я был пре­дель­но сосре­до­то­чен, Дан­форт испу­стил отча­ян­ный вопль, едва нас не погу­бив­ший: я дер­нул­ся и на миг поте­рял кон­троль над штур­ва­лом, одна­ко тут же взял себя в руки и уве­рен­но одо­лел оста­ток опас­но­го пути. Боюсь, прав­да, что к Дан­фор­ту нико­гда уже не вер­нет­ся душев­ный покой. 

Я гово­рил уже, что Дан­форт не жела­ет рас­ска­зы­вать, отче­го он закри­чал и что тако­го ужас­но­го уви­дел, но, подо­зре­ваю, при­чи­ны его нерв­но­го сры­ва сле­ду­ет искать имен­но в этом эпи­зо­де. По ту сто­ро­ну пере­ва­ла, мед­лен­но сбав­ляя высо­ту, мы обме­ня­лись несколь­ки­ми сло­ва­ми (при­хо­ди­лось пере­кри­ки­вать свист вет­ра и шум мото­ра), но речь шла толь­ко о клят­вах хра­нить сек­рет, кото­ры­ми мы обме­ня­лись, преж­де чем поки­нуть кош­мар­ный город. Есть вещи, согла­си­лись мы, кото­рые не годит­ся знать и обсуж­дать вся­ко­му встреч­но­му-попе­реч­но­му, и я мол­чал бы и даль­ше, если бы не экс­пе­ди­ция Стар­ку­э­зе­ра-Мура: ее нуж­но оста­но­вить любой ценой. Во имя мира и бла­го­по­лу­чия чело­ве­че­ства оста­вим в покое иные тем­ные, глу­хие угол­ки Зем­ли и ее неве­до­мые глу­би­ны, а то как бы не вос­ста­ли от мерт­во­го сна про­тив­ные есте­ству тва­ри, не полез­ли бы, изви­ва­ясь, из чер­ных нор порож­де­ния кош­ма­ра, чье без­мер­но затя­нув­ше­е­ся суще­ство­ва­ние бро­са­ет вызов небе­сам, и не отпра­ви­лись заво­е­вы­вать себе новое жиз­нен­ное про­стран­ство. 

Дан­форт при­знал­ся толь­ко, и то наме­ком, что его напу­гал мираж. То, что он видел, не свя­за­но, по его сло­вам, с Хреб­та­ми Безу­мия, кото­рые мы пере­сек­ли: с их куби­че­ски­ми при­строй­ка­ми, гул­ки­ми пеще­ра­ми, чер­вяч­ны­ми хода­ми, где клу­бят­ся испа­ре­ния. Фан­та­сти­че­ское, адское виде­ние блес­ну­ло в зени­те, сре­ди завих­ре­ний обла­ков: оно отра­зи­ло то, что лежа­ло по дру­гую сто­ро­ну сире­не­вых запад­ных гор, кото­рых боя­лись Стар­цы. Вполне воз­мож­но, это был обман зре­ния, и вино­ва­ты в нем были преж­ние пере­жи­ва­ния, а так­же насто­я­щий мираж, кото­рый мы виде­ли нака­нуне вбли­зи лаге­ря Лей­ка, — но, как бы то ни было, Дан­форт вос­при­нял эту кар­ти­ну как реаль­ность и лишил­ся из-за нее покоя. 

Порой у него сры­ва­лись с язы­ка отры­воч­ные сло­ва: «чер­ная яма»,«резной обо­док», «про­то­шогго­ты», «пяти­мер­ные мас­си­вы без окон», «неопи­су­е­мый цилиндр», «древ­ний маяк», «Йог-Сотот», «пер­вич­ный белый сту­день», «цвет вне про­стран­ства», «кры­лья», «гла­за во тьме», «лест­ни­ца на Луну», «пер­во­на­чаль­ные, веч­ные, бес­смерт­ные» и про­чая бес­смыс­ли­ца; но когда насту­па­ет про­свет­ле­ние, он от все­го это­го отре­ка­ет­ся, ссы­ла­ясь на мрач­ную, пол­ную необыч­ных идей лите­ра­ту­ру, кото­рую читал в юном воз­расте. Надо ска­зать, Дан­форт — один из немно­гих, кто осме­лил­ся дочи­тать до кон­ца исто­чен­ный чер­вя­ми том «Некро­но­ми­ко­на», кото­рый хра­нит­ся под зам­ком в биб­лио­те­ке кол­ле­джа. 

Когда мы пере­се­ка­ли гор­ный хре­бет, высо­ко в небе и вправ­ду наблю­да­лось бур­ное пере­ме­ще­ние паров; я не видел, что дела­лось в зени­те, но допус­каю, что завих­ре­ния ледя­ной пыли при­ни­ма­ли там стран­ные фор­мы. Осталь­ное вполне мог­ло дори­со­вать вооб­ра­же­ние — ведь Дан­фор­ту было извест­но, насколь­ко живо отра­жа­ют­ся иной раз в атмо­сфе­ре отда­лен­ные кар­ти­ны, как пре­лом­ля­ют лучи и уве­ли­чи­ва­ют изоб­ра­же­ние такие вот сло­и­стые, подвиж­ные обла­ка. И потом, эти жут­кие обра­зы появи­лись в его наме­ках не сра­зу, а лишь после того, как в памя­ти ожи­ло про­чи­тан­ное. Одно­го-един­ствен­но­го взгля­да попро­сту не хва­ти­ло бы, что­бы столь­ко все­го вос­при­нять. 

А в тот миг он выкри­ки­вал лишь одно сло­во, безум­ное, одна­ко имев­шее слиш­ком понят­ный нам источ­ник: «Теке­ли-ли! Теке­ли-ли!»