Говард Филлипс Лавкрафт

КОШМАР В КВАРТАЛЕ РЭД ХУК

(The Horror at Red Hook)
Напи­са­но в 1925 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод А. Сыро­вой

////

Нас окру­жа­ют таин­ства добра и зла. Насколь­ко я пони­маю, мы пре­бы­ва­ем в неиз­вест­ном нам мире. В мире, где в дале­ком про­шлом его оби­та­те­ли жили во мра­ке пеще­ры. Воз­мож­но, чело­век когда-нибудь вер­нет­ся на путь есте­ствен­ной эво­лю­ции, и, по мое­му убеж­де­нию, уче­ность чер­но­книж­ни­ков еще не умер­ла.

Артур Мэй­чен

Несколь­ко недель назад на углу ули­цы в посел­ке Пас­ко­аг, на РоудАй­лен­де, про­изо­шел необыч­ный слу­чай. Высо­кий, креп­ко­го тело­сло­же­ния, пышу­щий здо­ро­вьем муж­чи­на заста­вил про­хо­жих при­за­ду­мать­ся над сво­им стран­ным пове­де­ни­ем. Как ока­за­лось, он шел из Чепа­че­та по доро­ге, спус­ка­ю­щей­ся с хол­ма. Дой­дя до дело­во­го цен­тра, он свер­нул нале­во, на ожив­лен­ную глав­ную ули­цу с квар­та­ла­ми офи­сов непри­тя­за­тель­но­го вида, слег­ка напо­ми­на­ю­щи­ми город­ские. В том самом месте, без каких-либо види­мых при­чин, с ним и про­изо­шел этот уди­вив­ший всех казус. Уста­вив­шись стран­ным обра­зом на самое высо­кое из сто­я­щих перед ним зда­ний, он вдруг, как безум­ный, бро­сил­ся бежать с исте­ри­че­ски­ми воп­ля­ми, спо­ткнул­ся и упал на сле­ду­ю­щем пере­крест­ке. Ему помог­ли под­нять­ся, услуж­ли­вые руки с готов­но­стью стрях­ну­ли с него пыль. Он был в пол­ном созна­нии, прак­ти­че­ски без уши­бов, в тот же момент изба­вил­ся от сво­е­го неожи­дан­но­го нерв­но­го при­пад­ка. Со сму­ще­ни­ем на лице он про­бор­мот
л какие-то объ­яс­не­ния вро­де того, что послед­нее вре­мя силь­но пере­уто­мил­ся, с опу­щен­ным взгля­дом уны­ло пота­щил­ся по доро­ге в Чепа­чет и вско­ре исчез из вида, так и не огля­нув­шись. Это был очень необыч­ный слу­чай, при­клю­чив­ший­ся с таким круп­ным, дюжим, нор­маль­но­го вида гос­по­ди­ном. И необыч­ность эта не умень­ши­лась от того, что один из при­сут­ству­ю­щих узнал в нем квар­ти­ран­та извест­но­го вла­дель­ца молоч­ной фер­мы из пред­ме­стья Чепа­че­та.

Он был, как впо­след­ствии ока­за­лось, поли­цей­ским детек­ти­вом из НьюЙ­ор­ка по име­ни Томас Ф. Мало­ун. А здесь он нахо­дил­ся в дли­тель­ном отпус­ке на лече­нии после неве­ро­ят­но напря­жен­ной рабо­ты по рас­сле­до­ва­нию одно­го про­ис­ше­ствия, став­ше­го весь­ма дра­ма­тич­ным в свя­зи с несчаст­ным слу­ча­ем. Дело в том, что в горо­де про­изо­шел обвал несколь­ких ста­рых кир­пич­ных зда­ний во вре­мя поли­цей­ской обла­вы, в кото­рой он при­ни­мал уча­стие. Погиб­ло очень мно­го людей, в том чис­ле и его сослу­жив­цев, что не мог­ло не повли­ять на его пси­хи­ку. В резуль­та­те у него появил­ся силь­ный необъ­яс­ни­мый страх перед любы­ми зда­ни­я­ми, даже отда­лен­но напо­ми­на­ю­щи­ми те, рух­нув­шие, так что, в кон­це кон­цов, пси­хи­ат­ры запре­ти­ли ему на неопре­де­лен­ное вре­мя видеть их. Поли­цей­ский хирург, у кото­ро­го в Чепа­че­те жили род­ствен­ни­ки, пред­ло­жил ему поехать в эту затей­ли­вую дере­вуш­ку с дере­вян­ны­ми дома­ми коло­ни­аль­ных вре­мен как в иде­аль­ное место для поправ­ки его душев­но­го здо­ро­вья. Имен­но туда стра­да­лец и отпра­вил­ся, обе­щав, что нико­гда не отва­жит­ся появить­ся на ули­цах с кир­пич­ны­ми стро­е­ни­я­ми, пока ему не раз­ре­шит док­тор из Вунс­о­ке­та, кото­рый его поль­зо­вал. Эта зло­счаст­ная про­гул­ка в Пас­ко­аг за жур­на­ла­ми была ошиб­кой, за кото­рую паци­ент рас­пла­тил­ся стра­хом, синя­ка­ми и уни­же­ни­ем за свое непо­слу­ша­ние.

Вот такие слу­хи ходи­ли в Чепа­че­те и Пас­ко­а­ге. В это вери­ли мно­гие пси­хи­ат­ры. Пона­ча­лу Мало­ун зна­чи­тель­но силь­нее дове­рял док­то­рам, но вско­ре поло­жил конец сво­им рас­ска­зам, когда понял, что они сомне­ва­ют­ся в истин­но­сти услы­шан­но­го и что его удел — пол­ный скеп­ти­цизм. С той поры он вооб­ще замол­чал и пере­стал выра­жать какие-либо про­те­сты, когда спе­ци­а­ли­сты при­шли к еди­но­му согла­ше­нию, что раз­ру­ше­ние зда­ний в рай­оне Брукли­на Рэд-Хук и свя­зан­ная с этим гибель его това­ри­щей, храб­рых поли­цей­ских, не мог­ла лишить его нерв­но­го спо­кой­ствия. Они уве­ря­ли его, что он слиш­ком мно­го рабо­тал, наво­дя поря­док в злач­ных местах; без сомне­ния, он пере­уто­мил­ся, и неожи­дан­ная тра­ге­дия ока­за­лась послед­ней кап­лей. Так нашлось про­стое объ­яс­не­ние, кото­ро­му каж­дый мог пове­рить, а так как Мало­ун не был чело­ве­ком наив­ным, он понял, что луч­ше сде­лать вид, буд­то подоб­ное объ­яс­не­ние его вполне устра­и­ва­ет. Дать понять людям, лишен­ным вооб­ра­же­ния, обо всех ужа­сах, кото­рые он пере­жил и кото­рые выше чело­ве­че­ско­го пони­ма­ния, — о тех про­ка­жен­ных домах, квар­та­лах и целых горо­дах, насе­лен­ных злом, дошед­шим до нас из более древ­них миров, — все рав­но, что остать­ся в пси­хи­ат­ри­че­ской лечеб­ни­це, в пала­те, оби­той вой­ло­ком, вме­сто успо­ко­и­тель­ной дере­вен­ской жиз­ни. А Мало­ун был чело­ве­ком здра­во­го рас­суд­ка, несмот­ря на свой мисти­цизм. Он обла­дал про­ни­ца­тель­но­стью кель­та на вся­кие пред­ска­за­ния и ост­рым зре­ни­ем логи­ка на то, что внешне каза­лось неубе­ди­тель­ным. У него были раз­но­сто­рон­ние инте­ре­сы, и в свои сорок два года он ока­зал­ся дале­ко от дома. Куда толь­ко не забра­сы­ва­ла его жизнь. Для чело­ве­ка, родив­ше­го­ся в неболь­шом особ­ня­ке око­ло Феникс-пар­ка в шта­те Джор­джия и закон­чив­ше­го Дуб­лин­ский уни­вер­си­тет, он пови­дал, несо­мнен­но, мно­го.

И теперь, когда он вспо­ми­нал про­шлое, все, что уви­дел, почув­ство­вал и постиг, Мало­ун был дово­лен, что тай­ная при­чи­на того, каким обра­зом он из неустра­ши­мо­го чело­ве­ка пре­вра­тил­ся в дряб­ло­го нев­ро­ти­ка, так и оста­нет­ся тай­ной, а так­же и то, что ста­рые кир­пич­ные тру­що­бы и моря угрю­мых, мрач­ных лиц ста­ли являть­ся ему в ноч­ных кош­ма­рах, как некое жут­кое предо­сте­ре­же­ние. Так слу­ча­лось уже не впер­вые, когда его ощу­ще­ния вынуж­ден­но оста­ва­лись необъ­яс­нен­ны­ми — ибо раз­ве не был сам факт его погру­же­ния в мно­го­языч­ную про­пасть нью-йорк­ско­го «дна» при­чу­дой сверх вся­ко­го разум­но­го объ­яс­не­ния? Что он мог ска­зать, гля­дя на этот рас­ка­лен­ный котел, где варит­ся раз­но­об­раз­ное отвра­ти­тель­ное отре­бье, нагне­тая зло­бу и наво­дя на всех отвра­ти­тель­ный страх? Он видел адское зеле­ное пла­мя сокро­вен­но­го чуда в этом вуль­гар­ном и нераз­ли­чи­мом хао­се явной, бро­са­ю­щей­ся в гла­за алч­но­сти и духов­но­го паде­ния и мяг­ко улы­бал­ся, когда все зна­ко­мые насме­ха­лись над его экс­пе­ри­мен­том в рабо­те поли­ции. Они были очень ост­ро­ум­ны­ми и цинич­ны­ми в сво­их изде­ва­тель­ствах по пово­ду его уди­ви­тель­но­го жела­ния рас­крыть непо­сти­жи­мый смысл окру­жа­ю­щих явле­ний и заве­ри­ли его, что Нью-Йорк — это вме­сти­ли­ще поро­ка и пош­ло­сти. Один из них даже заклю­чил с ним пари на круп­ную сум­му, что он не смо­жет — несмот­ря на мно­гие пикант­ные, к его чести, ста­тьи в «Дуб­лин Ревю» — напи­сать дей­стви­тель­но инте­рес­ный рас­сказ о жиз­ни низ­ших клас­сов Нью-Йор­ка. И теперь, огля­ды­ва­ясь назад, он понял, что иро­ния судь­бы под­твер­ди­ла сло­ва пред­ска­за­те­ля. Омер­зе­ние, если взгля­нуть на него мель­ком, не может само по себе соста­вить пред­мет рас­ска­за — подоб­но кни­ге, упо­мя­ну­той немец­ким иссле­до­ва­те­лем твор­че­ства Эдга­ра По, es lasst sich nicht lesen — «это невоз­мож­но читать».

Для Мало­у­на в жиз­ни все­гда суще­ство­ва­ло ощу­ще­ние сокро­вен­ной тай­ны. В моло­до­сти он чув­ство­вал скры­тую кра­со­ту окру­жа­ю­ще­го мира, и это вызы­ва­ло у него при­лив поэ­ти­че­ско­го вдох­но­ве­ния. Он и был поэтом, но бед­ность, невзго­ды и изгна­ние обра­ти­ли его взор на более мрач­ные реа­лии, и он все­гда испы­ты­вал тре­пет, когда обви­ня­лось зло. Его повсе­днев­ная жизнь пре­вра­ти­лась в фан­тас­ма­го­рию жут­кой неиз­вест­но­сти, она то ста­но­ви­лась заман­чи­вой и пол­ной зага­доч­но­го смыс­ла, как в луч­шей мане­ре Берд­слея, то обна­жа­ла ужа­сы за самы­ми про­сты­ми пред­ме­та­ми и поня­ти­я­ми, напо­ми­ная более мрач­ные и менее три­ви­аль­ные откры­тия Гюста­ва Доре. Он, быва­ло, рас­смат­ри­вал как божью милость тот факт, что боль­шин­ство людей высо­ко­го интел­лек­та откро­вен­но глу­мят­ся над самой воз­мож­но­стью суще­ство­ва­ния тай­ны. Посколь­ку, при­во­дил он свои дово­ды, если луч­шие умы всту­пят в самый тес­ный кон­такт с дья­воль­ски­ми сила­ми, иду­щи­ми от более древ­них и зани­ма­ю­щих более низ­кое поло­же­ние куль­тов, пере­ме­ны, про­изо­шед­шие в резуль­та­те подоб­но­го сго­во­ра, не толь­ко могут раз­ру­шить мир, но и будут угро­жать целост­но­сти самой Все­лен­ной.

Все эти раз­мыш­ле­ния были, без сомне­ния, раз­мыш­ле­ни­я­ми чело­ве­ка с болез­нен­ным вооб­ра­же­ни­ем, но непо­гре­ши­мая логи­ка и глу­бо­кое чув­ство юмо­ра искус­но скры­ва­ли это. Мало­уну даже нра­ви­лось, что его поня­тия, пред­став­ле­ния, образ мыс­лей оста­ют­ся как бы запре­щен­ны­ми, и этим слег­ка мож­но поза­ба­вить­ся. Исте­рия насту­па­ла у него толь­ко тогда, когда обя­зан­но­сти поли­цей­ско­го бро­са­ли его в ад откро­ве­ний, откры­тий, слиш­ком неожи­дан­ных и пре­да­тель­ских, что­бы их мож­но было избе­жать.

Неко­то­рое вре­мя его назна­ча­ли в наряд на дежур­ство в поли­цей­ском участ­ке на Бат­лер-Стрит в Бруклине. В это вре­мя про­изо­шла тра­ге­дия в Рэд-Хуке, кото­рая при­влек­ла его вни­ма­ние. Рэд-Хук — это лаби­ринт убо­гих, засе­лен­ных раз­но­язы­ким людом уло­чек око­ло ста­ро­го пор­та напро­тив Гаванэ- Айленд, с гряз­ны­ми шос­се, взби­ра­ю­щи­ми­ся от при­ста­ней вверх по хол­му к Клин­тон и Кот-Стрит, сво­ра­чи­ва­ю­щи­ми на Барэ-Холл, с при­шед­ши­ми в упа­док дома­ми по всей их про­тя­жен­но­сти. Дома в Рэд-Хуке по боль­шей части были кир­пич­ные, воз­ве­ден­ные в пери­од с пер­вой чет­вер­ти до сере­ди­ны девят­на­дца­то­го века, с ними сосед­ство­ва­ли пло­хо осве­щен­ные пере­ул­ки и уеди­нен­ные тихие дво­ри­ки, по-сво­е­му оча­ро­ва­тель­ные. Так и хочет­ся назвать их «дик­кен­со­нов­ски­ми». Насе­ле­ние, про­жи­ва­ю­щее здесь, без­на­деж­но спу­тан­ный клу­бок, зага­доч­ное, непо­сти­жи­мое явле­ние. Сирий­цы, испан­цы, ита­льян­цы и негры нахо­дят­ся в посто­ян­ном столк­но­ве­нии друг с дру­гом. А непо­да­ле­ку рас­по­ло­же­ны скан­ди­нав­ские и аме­ри­кан­ские посе­ле­ния; Рэд-Хук это вави­лон­ское стол­по­тво­ре­ние, раз­но­го­ло­сый гомон и отвра­ти­тель­ная грязь. Ото­всю­ду доно­сят­ся рез­кие кри­ки, заглу­шая плеск мас­ля­ни­стых волн, набе­га­ю­щих на зава­лен­ный отбро­са­ми пирс, и чудо­вищ­ная огром­ная лита­ния пор­то­во­го шума. Дав­ным-дав­но здесь было все ина­че — по чистым свет­лым ниж­ним ули­цам гуля­ли ясно­гла­зые моря­ки, а вдоль хол­ма выстро­и­лись в ряд особ­ня­ки состо­я­тель­ных горо­жан, постро­ен­ные с боль­шим вку­сом. Сле­ды былой счаст­ли­вой жиз­ни мож­но заме­тить по опрят­ным, сохра­нив­шим­ся в хоро­шем состо­я­нии зда­ни­ям, ред­ким изящ­ным церк­вям, а сви­де­тель­ства под­лин­но­го искус­ства — по отдель­ным дета­лям здесь и там: про­ле­ту лест­ни­цы с истер­ты­ми сту­пе­ня­ми, раз­ру­шен­но­му двер­но­му про­ему, исто­чен­ной чер­вя­ми паре деко­ра­тив­ных колонн с пиляст­ра­ми и чудом уце­лев­шей зеле­ной лужай­ке с поко­сив­шим­ся и про­ржа­вев­шим желез­ным забо­ром. Дома обыч­но стро­и­лись из круп­ных бло­ков, и сей­час еще кое-где под­ни­ма­ют­ся ввысь купо­ла зда­ний, неко­гда при­над­ле­жа­щих капи­та­нам и вла­дель­цам мор­ских судов. Они напо­ми­на­ли о тех днях, когда их домо­чад­цы люби­ли смот­реть на море из окон и с бал­ко­нов сво­е­го дома.

Из это­го пере­пле­те­ния мате­ри­аль­но­го и духов­но­го раз­ло­же­ния бого­хуль­ные кри­ки на сот­нях диа­лек­тов воз­но­сят­ся к небе­сам. Тол­пы воров, гор­ла­ня­щих свои пес­ни, шата­лись по узким тем­ным улоч­кам и ожив­лен­ным глав­ным ули­цам. Услы­шав их, неви­ди­мые руки украд­кой гаси­ли свет и задер­ги­ва­ли што­ры, и смуг­лые, отме­чен­ные печа­тью гре­ха лица исче­за­ли из окон, зави­дев таких гостей. Поли­цей­ские поте­ря­ли надеж­ду на то, что­бы наве­сти здесь поря­док или как-то улуч­шить поло­же­ние, и ско­рее уже иска­ли воз­мож­ность воз­ве­сти барье­ры, защи­ща­ю­щие внеш­ний мир от это­го вред­но­го вли­я­ния. Стук пат­ру­ля обыч­но встре­ча­ет­ся мерт­вым мол­ча­ни­ем, и такие нару­ши­те­ли при аре­сте нико­гда не быва­ют раз­го­вор­чи­вы­ми. Явные пра­во­на­ру­ше­ния столь раз­но­об­раз­ны, сколь и мест­ные наре­чия, и вклю­ча­ют целую гам­му про­ступ­ков и пре­ступ­ле­ний, начи­ная с кон­тра­банд­но­го про­во­за рома и неле­галь­но­го въез­да ино­стран­цев до уве­чий и убийств в самых отвра­ти­тель­ных про­яв­ле­ни­ях. То, что эти види­мые пре­ступ­ле­ния не ста­но­ви­лись чаще, не дела­ет чести этой окру­ге и, ско­рее, явля­ет­ся заслу­гой тех, кто обла­да­ет искус­ством укры­ва­тель­ства. В Рэд-Хук при­бы­ва­ет боль­ше людей, чем поки­да­ет его, — по край­ней мере, из тех, кто поки­да­ет его мор­ским путем. Ско­рее все­го, из Рэд-Хука уез­жа­ют те, кто не слиш­ком сло­во­охот­лив.

Мало­ун нахо­дил в таком поло­же­нии дел сла­бый намек на тай­ны более ужас­ные, чем любой из гре­хов, раз­об­ла­чен­ных жите­ля­ми и опла­ки­ва­е­мых свя­щен­ни­ка­ми и филан­тро­па­ми. Как чело­век, соеди­нив­ший воеди­но свое вооб­ра­же­ние и науч­ные зна­ния, он пони­мал, что совре­мен­ные люди, если они не будут соблю­дать нрав­ствен­ные зако­ны, име­ют все шан­сы вновь вызвать в себе самые пороч­ные инстинк­ты, тем самым опу­стить­ся в повсе­днев­ной жиз­ни до уров­ня при­ми­тив­ной полу­жи­вот­ной дико­сти и жесто­ко­сти. Он часто с содро­га­ни­ем и любо­пыт­ством антро­по­ло­га смот­рел на бого­хуль­ству­ю­щих молод­чи­ков, воз­вра­ща­ю­щих­ся домой в тем­ные пред­рас­свет­ные часы запле­та­ю­щи­ми­ся нога­ми и гор­ла­ня­щих непри­стой­ные пес­ни. Эти груп­пы юнцов встре­ча­лись посто­ян­но: ино­гда они тол­ка­лись на углу ули­цы, иско­са и недоб­ро посмат­ри­вая на про­хо­жих; ино­гда сто­я­ли у две­рей домов с деше­вы­ми музы­каль­ны­ми инстру­мен­та­ми в руках и, наиг­ры­вая мрач­ные мело­дии, а то дре­ма­ли на сту­пень­ках или рас­ска­зы­ва­ли непри­стой­ные анек­до­ты, собрав­шись за сто­ли­ка­ми кафе око­ло Барэ-Хол­ла, порой вели тихие и неспеш­ные раз­го­во­ры воз­ле так­си, выстро­ив­шись в ряд воз­ле высо­ких раз­ру­ша­ю­щих­ся домов с плот­но закры­ты­ми став­ня­ми. Они при­во­ди­ли его в уны­ние и одно­вре­мен­но в вос­торг, в чем он не осме­ли­вал­ся при­знать­ся сво­им сослу­жив­цам. Ему каза­лось, что он видит в них чудо­вищ­ную связь с тай­ной целост­но­стью окру­жа­ю­ще­го мира, некую дья­воль­скую, древ­нюю свя­зу­ю­щую силу выше вся­ко­го обыч­но­го чело­ве­че­ско­го пони­ма­ния, кото­рая была зна­чи­тель­но важ­нее этой пре­зрен­ной мас­сы фак­тов, при­вы­чек, мест оби­та­ния, вно­си­мых поли­цей­ски­ми в про­то­кол с такой тща­тель­но­стью и пунк­ту­аль­но­стью. Его внут­рен­нее чув­ство под­ска­зы­ва­ло ему, что они были наслед­ни­ка­ми некой отвра­ти­тель­ной пер­во­быт­ной тра­ди­ции, участ­ни­ка­ми поте­ряв­ших свою пер­во­здан­ность древ­них празд­неств, обря­дов и риту­а­лов, кото­рые были ста­рее рода чело­ве­че­ско­го. Их связь и опре­де­лен­ность пред­по­ла­га­ли то, что про­яв­ля­лось в необыч­ных наме­ках на поря­док, скры­ва­ю­щий­ся за мерз­кой личи­ной анар­хии и рас­пу­щен­но­сти. Он не зря читал такие трак­та­ты, как «Культ кол­дов­ства в Запад­ной Евро­пе» мисс Марей, и знал, что до недав­них пор сре­ди кре­стьян и скрыт­ных людей сохра­ни­лись ужас­ные сбо­ри­ща и вак­хи­че­ские оргии, дошед­шие из нече­сти­вых куль­тов, пред­ше­ству­ю­щих арий­ско­му миру и нашед­ших свое отра­же­ние в таких попу­ляр­ных леген­дах, как «Чер­ные мес­сы» и «Шабаш ведьм». То; что дья­воль­ские сле­ды древ­ней ура­ло-алтай­ской магии и куль­тов пло­до­ро­дия сей­час пол­но­стью зате­ря­лись, он не мог даже пред­по­ло­жить и часто раз­мыш­лял о том, насколь­ко древ­нее и страш­нее самой худ­шей из всех ска­зок они в дей­стви­тель­но­сти мог­ли быть. Дело Робер­та Сви­да­ма заста­ви­ло Мало­у­на оку­нуть­ся в гущу собы­тий в Рэд- Хуке. Сви­дам вел замкну­тый образ жиз­ни. Это был обра­зо­ван­ный чело­век, отпрыск ста­рин­ной, не очень состо­я­тель­ной гол­ланд­ской семьи, жив­шей в про­стор­ном, но пло­хо сохра­нив­шем­ся особ­ня­ке. Этот особ­няк был постро­ен его дедуш­кой во Флэт­бу­ше, когда та дере­вень­ка состо­я­ла все­го из несколь­ких сим­па­тич­ных кот­те­джей коло­ни­аль­но­го сти­ля. В цен­тре ее на хол­ме воз­вы­ша­лась уви­тая плю­щом рефор­мист­ская цер­ковь с коло­коль­ней и обне­сен­ным желез­ным забо­ром клад­би­щем с нидер­ланд­ски­ми могиль­ны­ми пли­та­ми. В сво­ем уеди­нен­ном доме, рас­по­ло­жен­ном в сто­роне от Мар­тенс- Стрит в окру­же­нии веко­вых дере­вьев, Сви­дам мно­го читал и раз­мыш­лял вот уже шесть десят­ков лет, за исклю­че­ни­ем тех деся­ти лет, когда он путе­ше­ство­вал по Ста­ро­му Све­ту, а послед­ние восемь жил отшель­ни­ком, спря­тав­шись от посто­рон­них глаз.

Он не мог поз­во­лить себе иметь слуг и ред­ко при­ни­мал гостей, пре­бы­вая в пол­ном оди­но­че­стве. Он тща­тель­но избе­гал заво­дить друж­бу с кем-либо, и встре­чал сво­их ред­ких посе­ти­те­лей в одной из трех ком­нат пер­во­го эта­жа, кото­рую он все­гда содер­жал в поряд­ке, — про­стор­ной биб­лио­те­ке с высо­ким потол­ком, все сте­ны кото­рой были устав­ле­ны пол­ка­ми с обвет­шав­ши­ми кни­га­ми, напи­сан­ны­ми арха­ич­ным и тяже­ло­вес­ным язы­ком. Толь­ко один их вид вызы­вал отвра­ще­ние. Но город раз­рас­тал­ся и, в кон­це кон­цов, погло­тил эту дере­вень­ку, став­шую рай­о­ном Брукли­на. Для Сви­да­ма это не име­ло ника­ко­го зна­че­ния, так же как и он сам был абсо­лют­но без­раз­ли­чен горо­ду. Пожи­лые люди еще пом­ни­ли его и при­вет­ство­ва­ли на ули­це в тол­пе про­хо­жих. А для тех, кто посе­лил­ся здесь недав­но, он был не более, чем забав­ным ста­ри­ком с дород­ной фигу­рой, взлох­ма­чен­ны­ми седы­ми воло­са­ми, корот­ко остри­жен­ной боро­дой, залос­нив­шей­ся тем­ной одеж­дой и тро­стью с золо­тым набал­даш­ни­ком. Мало­ун нико­гда не встре­чал его до тех пор, пока слу­жеб­ные обя­зан­но­сти не заста­ви­ли его занять­ся этим делом, но слы­шал о нем как о дей­стви­тель­но круп­ном спе­ци­а­ли­сте по сред­не­ве­ко­вым рели­ги­оз­ным суе­ве­ри­ям. Одна­жды он даже наме­ре­вал­ся поис­кать быст­ро рас­про­дан­ную бро­шю­ру Сви­да­ма о «Каб­ба­ле» и леген­де о Фау­сте, кото­рую его друг как-то при­вел ему в при­мер.

Дело Сви­да­ма ста­ло «делом», когда его един­ствен­ные даль­ние род­ствен­ни­ки обра­ти­лись в суд с офи­ци­аль­ным заяв­ле­ни­ем отно­си­тель­но состо­я­ния его пси­хи­ки. Этот их посту­пок был неожи­дан­ным для всех окру­жа­ю­щих, но он был пред­при­нят толь­ко после дли­тель­ных наблю­де­ний и после­до­вав­шей затем непри­ят­ной ссо­ры. Он осно­вы­вал­ся на стран­ных пере­ме­нах в его речи и при­выч­ках, диких и безум­ных упо­ми­на­ни­ях о при­бли­жа­ю­щих­ся чуде­сах, а так­же о необъ­яс­ни­мых пре­сле­до­ва­ни­ях со сто­ро­ны жите­лей поль­зу­ю­ще­го­ся дур­ной сла­вой рай­о­на Брукли­на. С года­ми он ста­но­вил­ся все дрях­лее. Сво­им жал­ким видом он напо­ми­нал насто­я­ще­го нище­го, рыс­ка­ю­ще­го в поис­ках добы­чи. Вре­мя от вре­ме­ни оскорб­лен­ные его видом дру­зья встре­ча­ли его на стан­ци­ях мет­ро либо сло­ня­ю­щим­ся без дела, либо сидя­щим на ска­мей­ке воз­ле Бар-Хол­ла и раз­го­ва­ри­ва­ю­щим с незна­ком­цем подо­зри­тель­ной внеш­но­сти. Когда он начи­нал гово­рить, то это было невнят­ное бор­мо­та­ние о бес­пре­дель­ных силах, кото­ры­ми он яко­бы обла­да­ет. С видом зна­ю­ще­го чело­ве­ка он повто­рял какие-то таин­ствен­ные сло­ва или име­на: «Сефи­рот», «Асмо­дей», «Сама­эль». При рас­смот­ре­нии дела в суде вскры­лось, что он исполь­зо­вал свой доход в основ­ном на при­об­ре­те­ние книг сомни­тель­но­го свой­ства, вво­зи­мых из Лон­до­на и Пари­жа, и на содер­жа­ние квар­ти­ры в под­валь­ном эта­же дома в рай­оне Рэд-Хука. Там он про­во­дил почти каж­дый вечер, при­ни­мая стран­ных посе­ти­те­лей, вклю­чая хули­га­нов и имми­гран­тов, и, оче­вид­но, про­во­дил сво­е­го рода риту­аль­ную служ­бу за зеле­ны­ми што­ра­ми закры­тых окон. Детек­ти­вы, кото­рым пору­чи­ли сле­дить за ним, сооб­ща­ли о необыч­ных кри­ках, пес­но­пе­ни­ях, а так­же топо­те ска­чу­щих ног; они были пора­же­ны их исступ­ле­ни­ем и раз­вяз­но­стью, несмот­ря на обыч­ность сверхъ­есте­ствен­ных обря­дов и оргий в этом опу­стев­шем от пьян­ства рай­оне. Одна­ко когда дело дошло до оглас­ки, Сви­да­му уда­лось сохра­нить свою сво­бо­ду. Он откро­вен­но при­знал­ся в необыч­но­сти сво­е­го пове­де­ния и в неле­по­сти обо­ро­тов, кото­рые он упо­треб­лял в речи и кото­рые он при­об­рел из-за чрез­мер­ной при­вер­жен­но­сти науч­ным заня­ти­ям и иссле­до­ва­ни­ям. По его сло­вам, он был занят изу­че­ни­ем тра­ди­ций евро­пей­ской куль­ту­ры, что тре­бо­ва­ло самых тес­ных кон­так­тов с пред­ста­ви­те­ля­ми раз­лич­ных наций — он дол­жен был позна­ко­мить­ся с их пес­ня­ми и народ­ны­ми тан­ца­ми. А утвер­жде­ние о том, что это тай­ное обще­ство людей низ­ко­го про­ис­хож­де­ния жило за его счет, на что наме­ка­ли его род­ствен­ни­ки, было совер­шен­но бес­поч­вен­ным. Как это ни печаль­но, но все гово­рит о том, насколь­ко огра­ни­чен­ным было их пред­став­ле­ние о нем и его заня­ти­ях. Одер­жав побе­ду с помо­щью сво­их невоз­му­ти­мых объ­яс­не­ний, он был бес­пре­пят­ствен­но выпу­щен на сво­бо­ду, а в адрес плат­ных детек­ти­вов Сви­да­мов, Кор­ле­а­ров и Ван Брун­тов было выра­же­но недо­воль­ство.

И вот тут-то делом заня­лись феде­раль­ные инспек­то­ра и поли­ция, в кото­рой слу­жил Мало­ун. Они сле­ди­ли за все­ми дей­стви­я­ми Сви­да­ма с боль­шим инте­ре­сом и во мно­гих слу­ча­ях помо­га­ли част­ным детек­ти­вам. В про­цес­се рабо­ты выяс­ни­лось, что новые друж­ки Сви­да­ма были самы­ми отъ­яв­лен­ны­ми и злост­ны­ми хули­га­на­ми и пре­ступ­ни­ка­ми. Они в основ­ном жили на отдель­ных ули­цах Рэд-Хука, и, по край­ней мере, треть из них была извест­ны­ми реци­ди­ви­ста­ми в том, что каса­ет­ся краж, бес­по­ряд­ков и неле­галь­но­го въез­да имми­гран­тов. В самом деле, было бы не лиш­ним ска­зать, что круг зна­ко­мых ста­ро­го уче­но­го почти пол­но­стью сов­па­дал с самы­ми худ­ши­ми из орга­ни­зо­ван­ных груп­пи­ро­вок, кото­рые кон­тра­бан­дой про­во­зи­ли на берег неиз­вест­ное ази­ат­ское отре­бье, бла­го­ра­зум­но выдво­рен­ное с ост­ро­ва Эллис. В пере­на­се­лен­ных тру­що­бах Пар­кер Плэйс — пере­име­но­ван­но­го с тех пор, — где у Сви­да­ма была квар­ти­ра в под­валь­ном эта­же дома, вырос­ло очень необыч­ное посе­ле­ние безы­мян­ных узко­гла­зых людей, кото­рые поль­зо­ва­лись араб­ским алфа­ви­том и кото­рых реши­тель­но отка­зы­ва­лась при­зна­вать огром­ная мас­са сирий­цев, жив­ших на Атлан­тик-Аве­ню и вокруг. Их всех мож­но было выслать в свя­зи с отсут­стви­ем каких-либо удо­сто­ве­ре­ний лич­но­сти, но вопло­тить все это в жизнь было не так-то про­сто ведь нико­му не хочет­ся иметь дело с Рэд-Хуком до тех пор, пока это­го не потре­бу­ет обще­ствен­ность.

Эти пере­се­лен­цы посе­ща­ли полу­раз­ва­лив­шу­ю­ся камен­ную цер­ковь, по сре­дам ходи­ли в тан­це­валь­ный зал, воз­но­сив­ший ввысь свои готи­че­ские арки воз­ле самой отвра­ти­тель­ной части пор­та. Вооб­ще-то цер­ковь была като­ли­че­ской, но свя­щен­ни­ки со все­го Брукли­на отка­зы­ва­лись от нее, и поли­цей­ские согла­ша­лись с ними, когда слы­ша­ли, какие кри­ки доно­си­лись отту­да по ночам. Мало­ун, быва­ло, пред­став­лял себе, что до него доле­та­ют ужас­ные над­трес­ну­тые низ­кие зву­ки орга­на, скры­то­го глу­бо­ко под зем­лей, когда цер­ковь пуста и заклю­че­на во тьму, в то вре­мя как осталь­ные наблю­да­те­ли содро­га­лись от прон­зи­тель­ных кри­ков и гро­хо­та, кото­рые сопро­вож­да­ли служ­бу.
Когда об этом спро­си­ли Сви­да­ма, он отве­тил, что, по его мне­нию, этот обряд сохра­нил­ся со вре­мен несто­ри­ан­ства и про­ни­зан шаман­ством Тибе­та. Боль­шин­ство людей, пред­по­ло­жил он, отно­си­лись к мон­го­ло­ид­ной груп­пе, язык кото­рой ведет свое про­ис­хож­де­ние отку­да-то из Кур­ди­ста­на, — и Мало­ун не мог не вспом­нить, что Кур­ди­стан — роди­на Yezidis, послед­них из уце­лев­ших пер­сид­ских почи­та­те­лей куль­та дья­во­ла. Как бы то ни было, но вся эта суе­та вокруг иссле­до­ва­ний Сви­да­ма под­твер­ди­ла тот факт, что неза­кон­ные при­шель­цы пото­ком навод­ни­ли Рэд-Хук во все уве­ли­чи­ва­ю­щих­ся коли­че­ствах, про­ни­кая сюда мор­ским путем в местах, до кото­рых не дохо­ди­ли руки ни у тамо­жен­ных чинов­ни­ков, ни у пор­то­вой поли­ции. Они устре­ми­лись в Пар­кер­Плейс и быст­ро рас­се­и­ва­лись на хол­ме, радуш­но при­ни­ма­е­мые при­быв­ши­ми сюда ранее дру­ги­ми оби­та­те­ля­ми этой окру­ги. Эти­ми при­зе­ми­сты­ми фигу­ра­ми с харак­тер­ны­ми для подоб­но­го типа лица рас­ко­сы­ми гла­за­ми в неле­пом соче­та­нии с кри­ча­щей аме­ри­кан­ской одеж­дой кише­ли ули­цы Рэд-Хука. Они попол­ни­ли и без того мно­го­чис­лен­ную армию без­дель­ни­ков и бро­дя­чих ганг­сте­ров Барэ-Хол­ла. Нако­нец имми­гра­ци­он­ные служ­бы посчи­та­ли необ­хо­ди­мым уста­но­вить их чис­лен­ность, род заня­тий и источ­ник появ­ле­ния в здеш­них местах, что­бы сооб­щить эти дан­ные в имми­гра­ци­он­ный Центр. Это- то зада­ние и было пору­че­но выпол­нить Мало­уну по согла­ше­нию меж­ду феде­раль­ной и город­ской поли­ци­ей и най­ти, по воз­мож­но­сти, спо­соб устро­ить на них обла­ву, окру­жить и сдать поли­ции. И когда он взял­ся за дело, то почув­ство­вал, что нахо­дит­ся на гра­ни невы­ра­зи­мо­го ужа­са, и потре­пан­ная, нече­са­ная фигу­ра Робер­та Сви­да­ма пред­ста­ви­лась ему вопло­ще­ни­ем Сата­ны.

В сво­ей рабо­те поли­ция поль­зу­ет­ся раз­но­об­раз­ны­ми изоб­ре­та­тель­ны­ми мето­да­ми. Посред­ством нена­вяз­чи­вых, не бро­са­ю­щих­ся в гла­за про­гу­лок, тща­тель­но про­ду­ман­ных яко­бы слу­чай­ных раз­го­во­ров, вовре­мя пред­ло­жен­но­го креп­ко­го напит­ка во фляж­ке, выну­той из зад­не­го кар­ма­на брюк, рас­су­ди­тель­ных диа­ло­гов с пере­пу­ган­ны­ми аре­сто­ван­ны­ми Мало­ун узнал мно­го инте­рес­ных фак­тов об этом пере­се­ле­нии, пер­спек­ти­вы кото­ро­го ста­но­ви­лись угро­жа­ю­щи­ми. Вновь при­быв­шие дей­стви­тель­но были кур­да­ми, но диа­лект, на кото­ром они раз­го­ва­ри­ва­ли, был неиз­ве­стен фило­ло­гам. Те из них, кто сумел най­ти себе рабо­ту, были в основ­ном рабо­чи­ми в доке, хотя часто слу­жи­ли в гре­че­ских ресто­ра­нах и про­дав­ца­ми газет в киос­ках на углах улиц. Одна­ко основ­ная часть их не име­ла явных средств к суще­ство­ва­нию. По всей види­мо­сти, они были свя­за­ны с «дном» обще­ства и нашли там для себя заня­тия, из кото­рых про­воз кон­тра­бан­ды и тай­ная тор­гов­ля кон­тра­банд­ны­ми това­ра­ми были самы­ми без­обид­ны­ми. Они при­бы­ва­ли паро­хо­да­ми, оче­вид­но, «дико­го» пла­ва­ния, украд­кой выгру­жа­лись без­лун­ны­ми ноча­ми в греб­ные шлюп­ки, кото­рые тай­ком про­кра­ды­ва­лись под извест­ной им при­ста­нью и по скры­то­му кана­лу про­плы­ва­ли к тай­но­му под­зем­но­му водо­е­му под домом. Мало­ун не мог опре­де­лить с доста­точ­ной точ­но­стью ни эту при­стань, ни канал, ни дом, так как память его собе­сед­ни­ков и осве­до­ми­те­лей чрез­вы­чай­но их под­во­ди­ла, речь же их была тако­ва, что в ней не под силу было разо­брать­ся даже самым талант­ли­вым пере­вод­чи­кам. Не мог он полу­чить и истин­ных све­де­ний о при­чи­нах их пере­се­ле­ния. Во вре­мя раз­го­во­ра они были весь­ма сдер­жан­ны, умал­чи­ва­ли о том, отку­да при­е­ха­ли. Их труд­но было застать врас­плох, что­бы выяс­нить, какие агент­ства зани­ма­лись их пере­прав­кой в чужую стра­ну. В дей­стви­тель­но­сти они испы­ты­ва­ли нечто вро­де щемя­ще­го стра­ха, когда их обо всем этом спра­ши­ва­ли. Ганг­сте­ры из дру­гих груп­пи­ро­вок вели себя при­мер­но так же, и самое боль­шее, что мож­но было узнать от них, так это то, что некий бог или высо­кое духо­вен­ство посу­ли­ли им неслы­хан­ные богат­ства, необыч­ное вели­ко­ле­пие и власть в чуже­зем­ной сто­роне.

Тща­тель­но охра­ня­е­мые ноч­ные бде­ния у Сви­да­ма регу­ляр­но посе­ща­ли как вновь при­быв­шие, так и быва­лые ганг­сте­ры, и вско­ре поли­ции уда­лось узнать, что быв­ший затвор­ник арен­до­вал еще несколь­ко квар­тир, что­бы при­ютить тех гостей, кото­рые зна­ли его пароль. Сви­дам взял вна­ем пол­но­стью три дома, где посто­ян­но нахо­ди­ли себе убе­жи­ще его сомни­тель­ные ком­па­ньо­ны. Он очень ред­ко бывал в сво­ем доме во Флэт­бу­ше, наве­щая его толь­ко затем, что­бы поста­вить на место одни кни­ги и взять дру­гие. Вид у него был ужа­са­ю­щий. Гля­дя на его лицо, мож­но было ска­зать, что это лицо безум­ца, дове­ден­но­го до исступ­ле­ния. Мало­ун пытал­ся два­жды побе­се­до­вать с ним, но вся­кий раз Сви­дам бес­це­ре­мон­но отвер­гал все попыт­ки. Он отве­чал, что ему ниче­го не извест­но ни о каких бы то ни было таин­ствен­ных заго­во­рах, ни о пере­се­ле­нии, что он не имея ни малей­ше­го пред­став­ле­ния о том, как ока­за­лись здесь кур­ды и чего они доби­ва­ют­ся. У него во всем этом был один инте­рес: изу­чить фольк­лор имми­гран­тов, про­жи­ва­ю­щих в этом рай­оне. Он про­сит оста­вить его в покое. Неза­чем поли­ции бес­по­ко­ить­ся об этом. Мало­ун выска­зал свое вос­хи­ще­ние извест­ной бро­шю­рой Сви­да­ма о «Каб­ба­ле» и дру­гих мифах. Ста­рик смяг­чил­ся, но эта реак­ция ока­за­лась мимо­лет­ной. Ведь он вос­при­ни­мал эту встре­чу как вме­ша­тель­ство в его дела и без коле­ба­ния дал рез­кий отпор непро­ше­но­му гостю. Мало­ун нехо­тя рети­ро­вал­ся. При­шлось искать дру­гие источ­ни­ки инфор­ма­ции.

Какой заго­вор рас­крыл бы Мало­ун, про­дол­жи он рабо­ту над этим делом, мы нико­гда не узна­ем. Так уж слу­чи­лось, что неле­пый кон­фликт меж­ду город­ски­ми и феде­раль­ны­ми вла­стя­ми при­оста­но­вил рас­сле­до­ва­ние на несколь­ко меся­цев, во вре­мя чего детек­ти­ву при­шлось выпол­нять дру­гие пору­че­ния. Но это не озна­ча­ло, что он поте­рял инте­рес к это­му делу и не пора­жал­ся тому, что ста­ло про­ис­хо­дить с Робер­том Сви­да­мом. Как раз в то вре­мя, когда вол­на похи­ще­ний детей дока­ти­лась до Нью-Йор­ка, с безум­ным уче­ным ста­ли про­ис­хо­дить мета­мор­фо­зы столь потря­са­ю­щие, сколь и неле­пые. Одна­жды его уви­де­ли непо­да­ле­ку от Барэ-Хол­ла с чисто выбри­тым лицом, акку­рат­но постри­жен­ным и в со вку­сом подо­бран­ном без­уко­риз­нен­ном оде­я­нии. С тех пор с каж­дым днем в нем про­ис­хо­ди­ли явные пере­ме­ны к луч­ше­му. Он по-преж­не­му выгля­дел без­упреч­но, в гла­зах появил­ся необыч­ный блеск, а в голо­се — реши­тель­ность. Мало-пома­лу он начал избав­лять­ся от туч­но­сти, кото­рая так дол­го пор­ти­ла его фигу­ру. Он теперь выгля­дел моло­же сво­их лет. В его поход­ке появи­лась упру­гость, а в мане­ре вести себя жиз­не­ра­дост­ность и бод­рость. Любо­пыт­ная пере­ме­на про­изо­шла с его воло­са­ми: они потем­не­ли, но ни в коем слу­чае нель­зя было поду­мать, что они кра­ше­ные. Про­хо­ди­ли меся­цы, он совер­шен­но изме­нил стиль одеж­ды, кото­рый ста­но­вил­ся все менее и менее кон­сер­ва­тив­ным, и в кон­це кон­цов, пора­зил всех сво­их вновь при­об­ре­тен­ных дру­зей тем, что отре­мон­ти­ро­вал и зано­во отде­лал свой особ­няк во Флэт­бу­ше. Он устро­ил в нем несколь­ко при­е­мов, собрав в гости всех зна­ко­мых, кого толь­ко мог вспом­нить. Но осо­бое раду­шие он про­явил к сво­им род­ствен­ни­кам, кото­рых пол­но­стью про­стил и кото­рые совсем недав­но иска­ли воз­мож­ность запря­тать его в сума­сшед­ший дом. Одни гости при­шли из любо­пыт­ства, дру­гие — испы­ты­вая чув­ство дол­га, но все они были при­ят­но оча­ро­ва­ны любез­но­стью и учти­вы­ми мане­ра­ми недав­не­го отшель­ни­ка. Он заявил, что завер­шил основ­ную часть наме­чен­ной им рабо­ты и, уна­сле­до­вав состо­я­ние от почти забы­то­го дру­га из Евро­пы, наме­ре­ва­ет­ся про­ве­сти остав­ши­е­ся годы жиз­ни, при­об­ре­тая вто­рую моло­дость бла­го­да­ря покою, ухо­ду и дие­те. Все реже и реже виде­ли его в Рэд-Хуке, и все чаще вра­щал­ся он в обще­стве, к кото­ро­му при­над­ле­жал. Поли­цей­ские заме­ти­ли любо­пыт­ную вещь: ганг­сте­ры ста­ли соби­рать­ся у ста­рой камен­ной церк­ви и тан­це­валь­но­го зала вме­сто квар­ти­ры в под­валь­ном эта­же дома в Пар­кер Плейс, хотя и эта квар­ти­ра, и позд­нее при­об­ре­тен­ные дома кише­ли подо­зри­тель­ны­ми людь­ми. Затем про­изо­шли два инци­ден­та — не одно­вре­мен­но, а через боль­шой про­ме­жу­ток вре­ме­ни. Оба вызва­ли необык­но­вен­ный инте­рес, как счи­тал Мало­ун. Во-пер­вых, в «Eagle» появи­лось скром­ное и не бро­са­ю­ще­е­ся в гла­за объ­яв­ле­ние о помолв­ке Робер­та Сви­да­ма и мисс Кор­не­лии Дже­рит­сен из Бей- сай­да, моло­дой жен­щи­ны с пре­вос­ход­ным поло­же­ни­ем, даль­ней род­ствен­ни­цы почтен­но­го жени­ха. Во-вто­рых, город­ская поли­ция орга­ни­зо­ва­ла обла­ву в церк­ви, в кото­рой устра­и­ва­лись тан­цы, после сооб­ще­ния о том, что в одном из окон под­валь­но­го эта­жа церк­ви виде­ли лицо похи­щен­но­го ребен­ка. Мало­ун при­ни­мал уча­стие в этой обла­ве, нахо­дясь внут­ри, тща­тель­но осмот­рел место. Ниче­го не было обна­ру­же­но — фак­ти­че­ски в зда­нии нико­го не было в это вре­мя, но вос­при­им­чи­вый кельт почув­ство­вал смут­ное бес­по­кой­ство, гля­дя на окру­жа­ю­щую обста­нов­ку. Он уви­дел вуль­гар­но рас­пи­сан­ные пане­ли, кото­рые ему не понра­ви­лись. Пане­ли изоб­ра­жа­ли лики свя­тых, но с необыч­но мир­ски­ми, сар­до­ни­че­ски­ми выра­же­ни­я­ми. В изоб­ра­же­ни­ях были допу­ще­ны такие воль­но­сти, одоб­рить кото­рые даже миря­ни­ну вряд ли поз­во­ли­ло бы внеш­нее при­ли­чие. К тому же ему не мог­ла доста­вить удо­воль­ствие над­пись по- гре­че­ски на стене над кафед­рой свя­щен­ни­ка. Это было древ­нее закли­на­ние, на кото­рое он как-то наткнул­ся в Дуб­лине, еще в то вре­мя, когда учил­ся в кол­ле­дже, и про­чи­тал его дослов­ный пере­вод:

О, друг и спут­ник в ночи, ты, кто насла­жда­ет­ся лаем собак и про­ли­той кро­вью, кто бро­дит сре­ди теней меж­ду моги­ла­ми, кто жаж­дет кро­ви и застав­ля­ет ужа­сать­ся смерт­но­го, Gorgo, Mormo, тыся­че­ли­кая луна, смот­ри, бла­го­склон­но на наши жерт­во­при­но­ше­ния!

Закли­на­ние заста­ви­ло его содрог­нуть­ся, и опять вер­ну­лась к нему та смут­ная мысль о сход­стве шумов, доно­ся­щих­ся из церк­ви, и ужас­ных, над­трес­ну­тых низ­ких зву­ков орга­на, как ему пред­став­ля­лось. Он вновь содрог­нул­ся, обра­тив вни­ма­ние на ржав­чи­ну на краю метал­ли­че­ской чаши, сто­яв­шей на алта­ре. Оста­но­вив­шись, бес­по­кой­но огля­дел­ся по сто­ро­нам, когда нозд­рей его кос­нул­ся необыч­ный, отвра­ти­тель­ный запах. Это зло­во­ние встре­во­жи­ло его, не давая покоя, и он при­нял­ся осмат­ри­вать под­вал с осо­бым усер­ди­ем. Это место было нена­вист­но ему. Одна­ко не были ли эти бого­хуль­но рас­пи­сан­ные пане­ли и под­пи­си не чем иным, как неве­же­ствен­ной выход­кой, совер­шен­ной несве­ду­щи­ми людь­ми?

К тому вре­ме­ни, когда долж­на была состо­ять­ся сва­дьба Сви­да­ма, похи­ще­ние детей пре­вра­ти­лось в насто­я­щую эпи­де­мию. Изве­стия подоб­но­го рода не схо­ди­ли со стра­ниц газет. В основ­ном жерт­ва­ми ста­но­ви­лись дети низ­ших сло­ев насе­ле­ния. Все воз­рас­та­ю­щее чис­ло исчез­но­ве­ний вызва­ло чув­ство неукро­ти­мой яро­сти. Газе­ты выра­жа­ли свое недо­воль­ство и тре­бо­ва­ли от поли­ции более реши­тель­ных дей­ствий. И опять поли­цей­ский уча­сток на Бат­лер-Стрит напра­вил сво­их людей на Рэд-Хук в поис­ках улик и для поим­ки пре­ступ­ни­ков.

Мало­ун был очень рад, что опять напал на след, и чув­ство­вал гор­дость за то, что участ­ву­ет в обыс­ке одно­го из домов Сви­да­ма на Пар­кер Плейс. Там дей­стви­тель­но не было обна­ру­же­но ни одно­го укра­ден­но­го ребен­ка, несмот­ря на рас­ска­зы о кри­ках и крас­ной лен­те, яко­бы подо­бран­ной под окном под­валь­но­го эта­жа. Но рисун­ки и непри­стой­ные над­пи­си на облу­пив­ших­ся сте­нах боль­шин­ства ком­нат и при­ми­тив­ная хими­че­ская лабо­ра­то­рия на чер­да­ке убе­ди­ли детек­ти­ва в том, что он напал на след чего-то потря­са­ю­ще­го. Рисун­ки были ужас­ны­ми отвра­ти­тель­ные мон­стры вся­че­ских видов и раз­ме­ров и паро­дии на кон­ту­ры чело­ве­че­ско­го тела и его частей, кото­рые не под­да­ва­лись опи­са­нию. Над­пи­си были сде­ла­ны крас­ным цве­том с исполь­зо­ва­ни­ем изре­че­ний на самых раз­ных язы­ках: араб­ском, гре­че­ском, латин­ском, древ­не­ев­рей­ском. Мало­ун не все мог про­чи­тать, но то, что он все-таки сумел разо­брать, было доста­точ­но зло­ве­щим и каб­ба­ли­сти­че­ским. Один часто повто­ря­ю­щий­ся эпи­граф был напи­сан на сме­си гре­че­ско­го и древ­не­ев­рей­ско­го язы­ков, наво­дя на мысль об ужа­сах сата­нин­ских вос­кре­ше­ний духов вре­мен алек­сан­дрий­ско­го упад­ни­че­ства:

«HEL. HELOYM. SOTNEJR. EMMANUEL SABAOTH. AGLA.
TETRAGRAMMATON. AGYROS. OTHEOS. ISCHYROS.
ATHANATOS. I EH OVA. VA. ADONAI. SADAY.
HOMOVSION. MESSIAS. ESCHEREHEYE»

Кру­ги и пен­та­грам­мы неяс­но выри­со­вы­ва­лись на каж­дой сто­роне и несо­мнен­но гово­ри­ли о стран­ных пове­рьях и стрем­ле­ни­ях тех, кто так убо­го, по- нищен­ски жил здесь. Одна­ко в под­ва­ле он наткнул­ся на уди­ви­тель­ную вещь — гру­ду слит­ков насто­я­ще­го золо­та, небреж­но при­кры­тую хол­стом. На бле­стя­щей поверх­но­сти слит­ков были начер­та­ны те же таин­ствен­ные иеро­гли­фы, кото­рые укра­ша­ли сте­ны. Во вре­мя обла­вы оби­та­те­ли ком­нат, жите­ли Восто­ка с рас­ко­сы­ми гла­за­ми, ока­за­ли весь­ма пас­сив­ное сопро­тив­ле­ние. Они тол­па­ми выхо­ди­ли из каж­дой две­ри. Не обна­ру­жив ника­ких улик, отно­ся­щих­ся к делу о похи­ще­нии детей, поли­цей­ские оста­ви­ли все как было, но капи­тан поли­ции напи­сал Сви­да­му посла­ние, сове­туя ему побли­же при­смот­реть­ся к сво­им жиль­цам в свя­зи со все уве­ли­чи­ва­ю­щим­ся воз­му­ще­ни­ем горо­жан.

Затем насту­пил июнь и при­нес еще одну сен­са­цию — сва­дьбу. В самый пол­день во Флэт­бу­ше цари­ли радость и весе­лье. Разу­кра­шен­ные по слу­чаю авто­мо­би­ли запру­ди­ли ули­цы воз­ле ста­рой гол­ланд­ской церк­ви. Огром­ный навес про­сти­рал­ся от ее две­рей до шос­се. Ни одно мест­ное собы­тие нико­гда еще не пре­вос­хо­ди­ло сва­дьбу Сви­да­ма — Дже­рит­сен по общей рос­ко­ши и раз­ма­ху. Лица сопро­вож­дав­ших жени­ха и неве­сту на при­стань на Кью­нард были если не из само­го феше­не­бель­но­го обще­ства, то во вся­ком слу­чае из чис­ла тех, кто доста­точ­но высо­ко сто­ял на соци­аль­ной лест­ни­це. В пять часов ново­брач­ные в послед­ний раз пома­ха­ли рукой, и огром­ный лай­нер боком ото­шел от длин­ной при­ста­ни, мед­лен­но раз­вер­нул­ся што­сом по направ­ле­нию к морю и вели­че­ствен­но поплыл навстре­чу откры­ва­ю­щим­ся вод­ным про­сто­рам, суля­щим чуде­са Ста­ро­го Све­та. К ночи небо рас­чи­сти­лось, и загу­ляв­ши­е­ся допозд­на пас­са­жи­ры мог­ли любо­вать­ся звез­да­ми, мер­ца­ю­щи­ми в тем­ном небе над неза­гряз­нен­ным оке­а­ном.

Никто не может ска­зать, что пер­вым при­влек­ло вни­ма­ние пас­са­жи­ров: суд­но «дико­го» пла­ва­ния или гром­кий крик. Воз­мож­но, это слу­чи­лось одно­вре­мен­но, но что тол­ку вычис­лять это сей­час? Крик донес­ся из отдель­ной каю­ты Сви­да­ма, и мат­рос, взло­мав­ший дверь, воз­мож­но, мог бы рас­ска­зать нечто потря­са­ю­щее, если бы сам тот­час же не сошел с ума. Его прон­зи­тель­ный вопль зву­чал гром­че, чем вопль пер­вой жерт­вы. После уви­ден­но­го он бегал по суд­ну с глу­по­ва­той улыб­кой на лице до тех пор, пока его не пой­ма­ли и не наде­ли наруч­ни­ки. Судо­вой врач, кото­рый вошел в каю­ту после мат­ро­са и вклю­чил свет, не сошел с ума, но нико­му не рас­ска­зал о том, что пред­ста­ло его взо­ру. И толь­ко поз­же пове­дал об этом Мало­уну в сво­ей пере­пис­ке, когда послед­ний нахо­дил­ся в Чепа­че­те. Это было убий­ство — уду­ше­ние, но нет необ­хо­ди­мо­сти гово­рить, о том, что сле­ды ког­тей на гор­ле мисс Сви­дам не мог­ли при­над­ле­жать ни руке ее мужа, ни какой-либо дру­гой чело­ве­че­ской руке, или о том, что на белой стене вспы­хи­ва­ла на мгно­ве­ние и гас­ла напи­сан­ная омер­зи­тель­ным крас­ным цве­том над­пись, кото­рая будучи позд­нее вос­ста­нов­ле­на по памя­ти, кажет­ся, была ни чем иным, как сло­вом «Lilith» на вызы­ва­ю­щем ужас хал­дей­ском язы­ке. Но не сто­ит упо­ми­нать об этих зна­ках, так как они быст­ро исчез­ли. Что каса­ет­ся Сви­да­ма, то тут сле­ду­ет при­за­ду­мать­ся. Док­тор совер­шен­но опре­де­лен­но заве­рил Мало­у­на, что видел ЭТО. Откры­тый бор­то­вой иллю­ми­на­тор — как раз перед тем, как док­тор вклю­чил осве­ще­ние — на секун­ду вспых­нул фос­фо­рес­ци­ру­ю­щим све­том, и в какой-то момент пока­за­лось, что в ночи по ту сто­ро­ну иллю­ми­на­то­ра эхом отда­лось тихое, отвра­ти­тель­ное, дья­воль­ское хихи­ка­ние. Но каких-либо реаль­ных кон­ту­ров гла­зу не было вид­но, В каче­стве дока­за­тель­ства док­тор упо­ми­на­ет о том, что вполне здо­ров пси­хи­че­ски.

Затем все вни­ма­ние пере­клю­чи­лось на суд­но «дико­го» пла­ва­ния. От него отча­ли­ва­ли лод­ки, и вско­ре целая орда смуг­лых и дерз­ких голо­во­ре­зов в офи­цер­ской фор­ме навод­ни­ла вре­мен­но оста­но­вив­ший­ся лай­нер. Они тре­бо­ва­ли Сви­да­ма — живым или мерт­вым — так как зна­ли, что он отпра­вил­ся в путе­ше­ствие на этом судне и по извест­ным при­чи­нам дол­жен был уме­реть. Капи­тан­ская палу­ба пре­вра­ти­лась в ад кро­меш­ный. В какое-то мгно­ве­ние меж­ду сооб­ще­ни­ем док­то­ра и собы­ти­я­ми в каю­те и тре­бо­ва­ни­ем при­быв­ших людей даже самый муд­рый и самый храб­рый моряк не мог пред­по­ло­жить, как сле­ду­ет посту­пить. Неожи­дан­но стар­ший из тол­пы, араб с отвра­ти­тель­ным негро­ид­ным ртом, про­тя­нул гряз­ную, мятую бума­гу капи­та­ну. Она была под­пи­са­на Робер­том Сви­да­мом. Содер­жа­ние ее было весь­ма стран­ным.

«В слу­чае неожи­дан­но­го или необъ­яс­ни­мо­го несчаст­но­го слу­чая или смер­ти, про­ис­шед­шей со мной, пожа­луй­ста, пере­дай­те меня или мое тело без каких бы то ни было воз­ра­же­ний в руки предъ­яви­те­ля этой бума­ги и иже с ним. Для меня и, воз­мож­но, для вас все зави­сит от без­услов­но­го согла­сия. Объ­яс­не­ние узна­е­те в свое вре­мя. Не под­во­ди­те меня сей­час.

Капи­тан и док­тор смот­ре­ли друг на дру­га, и послед­ний ска­зал что-то шепо­том. В кон­це кон­цов они кив­ну­ли с бес­по­мощ­ным видом и пове­ли непро­ше­ных гостей в каю­ту Сви­да­ма. Док­тор взгля­дом дал понять капи­та­ну, что­бы тот отвер­нул­ся, когда отпи­рал дверь каю­ты, что­бы впу­стить туда необыч­ных моря­ков. Он не мог спо­кой­но вздох­нуть до тех пор, пока они шерен­гой не вышли из каю­ты со сво­ей ношей после дол­гой, по непо­нят­ной при­чине, под­го­тов­ки. Ноша была завер­ну­та в постель­ное белье, и док­тор был рад, что кон­ту­ры тела не слиш­ком отчет­ли­во высту­па­ли. Так или ина­че, тело пере­да­ли за борт и отпра­ви­ли на суд­но, так и не сняв с него покров. Лай­нер про­дол­жил свой путь, а док­тор и судо­вой гро­бов­щик оста­лись в каю­те Сви­да­ма, что­бы сде­лать все необ­хо­ди­мое и ока­зать послед­ние услу­ги. И вновь док­тор вынуж­ден был скры­вать и даже лгать о том, что здесь про­изо­шло. Когда гро­бов­щик спро­сил его, зачем он стер сле­ды кро­ви мис­сис Сви­дам, тог про­пу­стил вопрос мимо ушей. Не стал он ука­зы­вать и на пустые фла­ко­ны на полоч­ке, а так­же на запах в рако­вине, что сви­де­тель­ство­ва­ло о тороп­ли­вом избав­ле­нии от содер­жи­мо­го фла­ко­нов. Кар­ма­ны тех людей — если они были люди — были наби­ты до пре­де­ла, когда они поки­да­ли корабль. Через два часа весь мир по радио узнал­то, что дол­жен был знать об этом неве­ро­ят­ном слу­чае.

В тот же июнь­ский вечер, ниче­го не ведая о том, что про­изо­шло на паро­хо­де, Мало­ун был погло­щен дела­ми в Рэд-Хуке. Каза­лось, необык­но­вен­ное воз­буж­де­ние цари­ло в этом рай­оне. Жите­ли были охва­че­ны каким-то непо­нят­ным вол­не­ни­ем. И буд­то пред­чув­ствуя нечто необыч­ное, они тол­пи­лись вокруг церк­ви, в кото­рой устра­и­ва­лись тан­цы, и домов в Пар­кер Плейс. Толь­ко что исчез­ли трое детей — голу­бо­гла­зые нор­веж­цы — с улиц, рас­по­ло­жен­ных непо­да­ле­ку от Гау­энус. Ходи­ли слу­хи о фор­ми­ро­ва­нии некой груп­пы креп­ких викин­гов из той части рай­о­на. Мало­ун уже несколь­ко недель побуж­дал сво­их кол­лег попро­бо­вать про­ве­сти тща­тель­ный обыск. Нако­нец, дви­жи­мые обсто­я­тель­ства­ми, более оче­вид­ны­ми для их здра­во­го смыс­ла, чем пред­по­ло­же­ния дуб­лин­ско­го меч­та­те­ля, они согла­си­лись нане­сти послед­ний удар. Бес­по­кой­ство и пред­чув­ствие чего-то зло­ве­ще­го тем вече­ром ста­ло реша­ю­щим фак­то­ром, и око­ло полу­но­чи рей­дер­ская груп­па, состо­я­щая из поли­цей­ских трех участ­ков, нагря­ну­ла на Пар­кер Плейс и при­ле­га­ю­щие ули­цы. Они коло­ти­ли в две­ри, вры­ва­лись в дома, выго­ня­ли из осве­щен­ных све­ча­ми ком­нат и аре­сто­вы­ва­ли неве­ро­ят­ные тол­пи­ща стран­ных при­шель­цев в узор­ча­тых рясах, мит­рах и дру­гих неви­дан­ных оде­я­ни­ях. Мно­гое было поте­ря­но в этой сума­то­хе, так как пред­ме­ты тороп­ли­во пря­та­лись в слу­чай­ные ниши, из кото­рых исхо­дил запах, вне­зап­но при­туп­лен­ный вос­ку­ре­ни­ем остро­го фимиа­ма. Повсю­ду была раз­брыз­га­на кровь, и Мало­ун был потря­сен, когда уви­дел жаров­ню или алтарь, отку­да все еще под­ни­мал­ся дым.

Ему хоте­лось быть в несколь­ких местах одно­вре­мен­но, и он решил напра­вить­ся на квар­ти­ру Сви­да­ма в под­валь­ном эта­же дома толь­ко после того, как связ­ной сооб­щил, что полу­раз­ру­шен­ная цер­ковь — тан­це­валь­ный зал пол­но­стью очи­ще­на. Квар­ти­ра, раз­мыш­лял он, долж­на содер­жать ключ к раз­гад­ке это­го необыч­но­го куль­та, вождем кото­ро­го несо­мнен­но был таин­ствен­ный чер­но­книж­ник. С надеж­дой и ожи­да­ни­ем обыс­ки­вал он ком­на­ты с затх­лым воз­ду­хом, отме­тив про себя, что запах в них напо­ми­на­ет клад­би­щен­ский. Он с любо­пыт­ством смот­рел на кни­ги, инстру­мен­ты, золо­тые слит­ки и фла­ко­ны со стек­лян­ны­ми проб­ка­ми, небреж­но раз­бро­сан­ные повсю­ду. Отку­да-то воз­ник тощий чер­но­бе­лый кот. Он скольз­нул меж­ду нога­ми Мало­у­на, сбив его с тол­ку и пере­вер­нув на ходу склян­ку, напо­ло­ви­ну запол­нен­ную крас­ной жид­ко­стью. Потря­се­ние было столь силь­ным, что по сей день Мало­ун не был уве­рен в реаль­но­сти про­ис­шед­ше­го, но до сих пор пред­став­ля­ет себе, как живот­ное мет­ну­лось прочь с каки­ми-то чудо­вищ­ны­ми пре­вра­ще­ни­я­ми и стран­ны­ми дви­же­ни­я­ми. Затем он заме­тил запер­тую на замок дверь, веду­щую еще ниже в под­вал. Он поис­кал, чем ее отпе­реть. Рядом сто­я­ла мас­сив­ная табу­рет­ка, ее жест­ко­го сиде­ния было более чем доста­точ­но для ста­рень­кой две­ри. Появи­лась тре­щи­на, потом она уве­ли­чи­лась, вско­ре под­да­лась вся дверь — но с дру­гой сто­ро­ны, отку­да доно­сил­ся рев ледя­но­го вет­ра со все­ми зло­вон­ны­ми запа­ха­ми без­дон­ной ямы. Этот ветер обла­дал не зем­ной и не небес­ной заса­сы­ва­ю­щей силой, кото­рая слов­но коль­цом обви­ла его и пота­щи­ла сквозь дыру в без­мер­ные про­сто­ры, напол­нен­ные шоро­хом, завы­ва­ни­ем и взры­ва­ми изде­ва­тель­ско­го сме­ха. Конеч­но, это был сон. И все док­то­ра твер­ди­ли ему об этом, а он ниче­го не мог дока­зать. В самом деле, луч­ше бы у него были эти дока­за­тель­ства. Тогда бы вид ста­рых кир­пич­ных тру­щоб и тем­но­ли­цых людей не въел­ся ему так глу­бо­ко в душу. Но в тот момент все это было самым что ни на есть реаль­ным. Ниче­го не мог­ло вычерк­нуть из его памя­ти те тем­ные как ночь скле­пы, те огром­ные свод­ча­тые гале­реи, по кото­рым мол­ча выша­ги­ва­ли испо­лин­ские, нечет­кие фигу­ры с полу­съе­ден­ны­ми суще­ства­ми на руках, уце­лев­шие части кото­рых прон­зи­тель­но кри­ча­ли, про­ся мило­сер­дия, или хохо­та­ли от безу­мия. Запа­хи фимиа­ма и гни­е­ния, слив­шись в еди­ное целое, обра­зо­ва­ли отвра­ти­тель­ную смесь, а тем­ный воз­дух бук­валь­но кишел рас­плыв­ча­той, полу­ви­ди­мой мас­сой бес­фор­мен­ных, эле­мен­тар­ных созда­ний с гла­за­ми. Где-то плес­ка­лась, уда­ряя об оник­со­вые пир­сы, тем­ная лип­кая вода. Одна­жды раз­дал­ся тре­пет­ный, зве­ня­щий звук малень­ких коло­коль­чи­ков, нес­ший­ся навстре­чу безум­но­му хихи­ка­нию обна­жен­но­го, фос­фо­рес­ци­ру­ю­ще­го чудо­ви­ща, кото­рое воз­ник­ло в поле зре­ния, вска­раб­ка­лось на берег и кра­ду­чись взо­бра­лось на рез­ной золо­той пье­де­стал, сто­я­щий на зад­нем плане.

Бес­пре­дель­ный мрак таил в себе огром­ные воз­мож­но­сти, в кото­рых как мож­но себе пред­ста­вить — и лежит корень зла, спо­соб­ный погло­тить горо­да, целые нации и народ­но­сти. Это не что иное, как нака­за­ние за все­объ­ем­лю­щий грех. Мучи­мый, тер­за­е­мый дья­воль­ски­ми обря­да­ми, мрак начал

свое шествие с оска­лом смер­ти, что­бы раз­ло­жить всех людей, пре­вра­тить в нече­ло­ве­че­ские созда­ния, слиш­ком отвра­ти­тель­ные, что­бы пре­дать их зем­ле. Здесь сата­на тво­рил свой вави­лон­ский суд, и в кро­ви чисто­го и без­греш­но­го ребен­ка омы­ва­лись про­ка­жен­ные конеч­но­сти фос­фо­рес­ци­ру­ю­щей Lilith. Демон и дья­во­лы в обра­зе жен­щин истош­но воня­ли, вос­хва­ляя Гека­ту, а без­гла­вые урод­цы что-то мыча­ли, обра­ща­ясь к Вели­кой Мате­ри. Коз­лы под­пры­ги­ва­ли под тон­кие взвиз­ги про­кля­той флей­ты, а Aegypans нескон­ча­е­мо гонял­ся за урод­ли­вы­ми фав­на­ми, пры­гая во кам­ням, буд­то непо­мер­но раз­дув­ша­я­ся жаба. И Молох, и Иштар при­сут­ство­ва­ли здесь, в квинт­эс­сен­ции все­го это­го про­кля­тья стер­лись гра­ни­цы осо­зна­ния, и вооб­ра­же­ние чело­ве­ка было откры­то для виде­нии цар­ства ужа­сов, и зло при­об­ре­ло над ним без­гра­нич­ную власть. Весь мир и При­ро­да были бес­по­мощ­ны перед этим зло­ве­щим мра­ком. Ника­кие зна­ния и молит­вы не мог­ли про­ти­во­сто­ять той валь­пур­ги­е­вой ночи, кото­рая насту­пи­ла, когда уче­ный муж открыл тай­ну, дав­шую ему класть над тем­ны­ми сила­ми бытия.

Неожи­дан­но луч све­та вырвал из тьмы эти при­зра­ки, и до Мало­у­на донес­ся плеск весел на воде сре­ди шума, изда­ва­е­мо­го бого­про­тив­ны­ми суще­ства­ми, кото­рых не долж­но быть в живых. Это была лод­ка с фона­рем на носу, стре­лой мчав­ша­я­ся к желез­но­му коль­цу на покры­том сли­зью камен­ном пир­се. Из нее вышли на берег несколь­ко чело­век со смуг­лой кожей. Они нес­ли длин­ную ношу, заку­тан­ную в про­сты­ню. Они под­нес­ли ее к обна­жен­но­му фос­фо­рес­ци­ру­ю­ще­му чудо­ви­щу, вос­се­да­ю­ще­му на рез­ном золо­том пье­де­ста­ле. Чудо­ви­ще захи­хи­ка­ло и кос­ну­лось ноши лапой. Затем они рас­па­ко­ва­ли ее и при­сло­ни­ли к пье­де­ста­лу труп дород­но­го пожи­ло­го муж­чи­ны с корот­ко остри­жен­ной боро­дой и нече­са­ны­ми седы­ми воло­са­ми. Чудо­ви­ще вновь захи­хи­ка­ло, а при­быв­шие на лод­ке выта­щи­ли из кар­ма­на буты­лоч­ки с крас­ной жид­ко­стью, омы­ли его лапы, а потом дали ему отпить.

В то же мгно­ве­ние из свод­ча­той гале­реи, уво­дя­щей в бес­ко­неч­ную даль, раз­нес­лось демо­ни­че­ское гро­хо­та­ние и сопе­ние омер­зи­тель­но­го орга­на, зады­ха­ю­ще­го­ся от дья­воль­ских насме­шек и трес­ку­чих сар­до­ни­че­ских низ­ких зву­ков в басах. В тот же момент каж­дое живое суще­ство при­шло в дви­же­ние, слав­но наэлек­три­зо­ван­ное. Они тут же обра­зо­ва­ли риту­аль­ную про­цес­сию. Вся эта кош­мар­ная орда каким-то сколь­зя­щим дви­же­ни­ем напра­ви­лась в поис­ках зву­ка — козел, сатир, Aegypan, демо­ны, дья­во­лы в обра­зе жен­щин, лемур, ска­чу­щие лягуш­ки, бес­фор­мен­ные эле­мен­ты орга­низ­ма с гла­за­ми, ревун с соба­чьей мор­дой — во гла­ве с гнус­ным фос­фо­рес­ци­ру­ю­щим чудо­ви­щем, кото­рое само­до­воль­но сполз­ло с рез­но­го тро­на и теперь с вызы­ва­ю­щим видом выша­ги­ва­ло впе­ре­ди, неся труп дород­но­го ста­ри­ка с остек­ле­нев­ши­ми гла­за­ми. Стран­ные тем­но­ко­жие люди тан­це­ва­ли, замы­кая про­цес­сию, и вся эта колон­на ска­ка­ла и под­пры­ги­ва­ла с дио­ни­сий­ской яро­стью и раз­гу­лом. Мало­ун, поша­ты­ва­ясь, про­шел за ними несколь­ко шагов в бре­ду или лег­ком опья­не­нии, сомне­ва­ясь отно­си­тель­но сво­е­го места в этом или каком-либо ином мире. Затем он повер­нул­ся, в нере­ши­тель­но­сти опу­стил­ся на холод­ный сырой камень, тяже­ло дыша и вздра­ги­вая, когда дья­воль­ский орган роко­тал, накли­кая беду. Завы­ва­ю­щий, сту­ча­щий, зве­ня­щий шум безум­ной про­цес­сии ста­но­вил­ся все сла­бее и сла­бее.
Смут­но созна­вал он пред­став­шие перед его гла­за­ми ужа­сы и отвра­ти­тель­ное роко­та­ние орга­на, доно­ся­ще­е­ся изда­ле­ка. Вре­мя от вре­ме­ни сквозь тем­ную арка­ду до него доле­тал вопль или жалоб­ный вой риту­аль­ной про­цес­сии. В кон­це кон­цов, перед его взо­ром воз­ник­ло то жут­кое закли­на­ние на гре­че­ском язы­ке, кото­рое он про­чи­тал над кафед­рой свя­щен­ни­ка в церк­ви, где устра­и­ва­лись тан­цы.

«О, друг и спут­ник ночи, ты, кто насла­жда­ешь­ся лаем собак (тут раз­дал­ся отвра­ти­тель­ный вой) и про­ли­той кро­вью (здесь послы­ша­лись не под­да­ю­щи­е­ся опи­са­нию зву­ки, кото­рые мог­ли состя­зать­ся с отвра­ти­тель­ным прон­зи­тель­ным скре­же­том), кто бро­дит сре­ди теней меж­ду моги­ла­ми (он услы­шал сви­стя­щий вздох), кто жаж­дет кро­ви и застав­ля­ет ужа­сать­ся про­сто­го смерт­но­го (крат­кие, рез­кие вскри­ки из мно­же­ства гло­ток), Gorgo, (вто­рит­ся эхом), Мог то (повто­ря­ет­ся в экс­та­зе) тыся­че­ли­кая луна (вздо­хи и зву­ки флей­ты), смот­ри бла­го­склон­но на наши жерт­во­при­но­ше­ния!»

Тут отку­да-то сни­зу под­нял­ся гром­кий крик, затем шипя­щие зву­ки почти заглу­ши­ли потрес­ки­ва­ю­щие низ­кие зву­ки орга­на. Затем послы­ша­лось затруд­нен­ное дыха­ние как буд­то из мно­же­ства гло­ток и раз­но­го­ло­сый шум. Лая­ние и мыча­ние сли­лись в сло­вам «Lilith, Вели­кая Lilith, смот­ри на ново­брач­но­го!» И вновь кри­ки и несмол­ка­ю­щий шум буй­ства и отчет­ли­вый звук шагов бегу­щей фигу­ры. Он при­бли­жал­ся, и Мало­ун при­под­нял­ся на лок­те, что­бы раз­гля­деть бегу­ще­го.

В скле­пе, недав­но еще пло­хо осве­щен­ном, ста­ло чуть свет­лее, и в этом дья­воль­ском отблес­ке появи­лась быст­ро при­бли­жа­ю­ща­я­ся фигу­ра того, кто не дол­жен был бегать, чув­ство­вать и вооб­ще дышать, око­че­не­лый труп дород­но­го ста­ри­ка с остек­ле­нев­ши­ми гла­за­ми. Теперь он уже не нуж­дал­ся в под­держ­ке, так как был ожив­лен дья­воль­ски­ми закли­на­ни­я­ми толь­ко что завер­шив­ше­го­ся шаба­ша. После того, как он стре­ми­тель­но про­нес­ся мимо, появи­лось обна­жен­ное, хихи­ка­ю­щее фос­фо­рес­ци­ру­ю­щее чудо­ви­ще, кото­ро­му пола­га­лось нахо­дить­ся на рез­ном пье­де­ста­ле, а вслед за ним, часто и тяже­ло дыша, вся осталь­ная наво­дя­щая страх ком­па­ния отвра­ти­тель­ных созда­ний. Труп ухо­дил от пре­сле­до­ва­те­лей и, каза­лось, при­бли­жал­ся к како­му-то неиз­вест­но­му ему объ­ек­ту. Он напря­гал каж­дый мускул сво­ей про­гнив­шей пло­ти, что­бы добрать­ся до рез­но­го золо­то­го пье­де­ста­ла, чья маги­че­ская сила, оче­вид­но, была очень вели­ка. Еще один миг, и он достиг сво­ей цели в то вре­мя, как бегу­щая по его сле­ду тол­па изо всех сил стре­ми­лась, как безум­ная, поме­шать это­му. Но было уже слиш­ком позд­но, так как в этом послед­нем рыв­ке они порва­ли свои сухо­жи­лия, — вся эта огром­ная, зло­вон­ная мас­са, барах­та­ясь, рух­ну­ла на пол, рас­те­ка­ясь как студ­не­по­доб­ная жижа. А труп с широ­ко рас­кры­ты­ми гла­за­ми это был не кто иной, как Роберт Сви­дам, — достиг сво­ей цели и празд­но­вал свой три­умф. Тол­чок был потря­са­ю­щим, золо­той пье­де­стал выдер­жал его. И в то вре­мя, как сам тол­ка­ю­щий рух­нул, пре­вра­тив­шись в гни­ю­щее мокрое пят­но на полу, пье­де­стал, кото­рый он тол­кал, заша­тал­ся, накре­нил­ся и в кон­це кон­цов сва­лил­ся со сво­е­го оник­со­во­го осно­ва­ния в мут­ные воды, про­те­кав­шие вни­зу, сверк­нув на про­ще­ние рез­ны­ми бока­ми, перед тем как тяже­ло опу­стить­ся в нево­об­ра­зи­мую пучи­ну пре­ис­под­ней. Но в тот же момент вся эта жут­кая сце­на нача­ла посте­пен­но рас­тво­рять­ся и пре­вра­ти­лась в ничто пря­мо перед гла­за­ми потря­сен­но­го Мало­у­на. И он упал в обмо­рок посре­ди гро­мо­по­доб­но­го гро­хо­та, кото­рый, каза­лось, уни­что­жил все зло на Зем­ле.

Сон Мало­у­на, при­ви­дев­ший­ся ему до того, как он узнал о смер­ти Сви­да­ма и собы­ти­ях на лай­не­ре, был самым любо­пыт­ным обра­зом допол­нен неко­то­ры­ми стран­ны­ми подроб­но­стя­ми, име­ю­щи­ми отно­ше­ние к делу, хотя это вовсе не осно­ва­ние для того, что­бы верить ему. Три ста­рых дома на Пар­кер Плейс, кото­рых не толь­ко кос­ну­лось раз­ру­ше­ние, но кото­рые, без сомне­ния, дав­ным-дав­но уже про­гни­ли, рух­ну­ли без каких-либо види­мых при­чин, похо­ро­нив под сво­и­ми облом­ка­ми как поли­цей­ских, так и жив­ших там ази­а­тов. С обе­их сто­рон поте­ри были боль­ши­ми. Спас­лись толь­ко те, кто нахо­дил­ся в под­валь­ных поме­ще­ни­ях. Мало­уну повез­ло, что он был в этот роко­вой момент глу­бо­ко под домом Робер­та Сви­да­ма. То, что он дей­стви­тель­но там нахо­дил­ся, никто не скло­нен был отри­цать. Когда его нашли, он лежал без созна­ния на краю тем­ной как ночь заво­ди сре­ди гру­ды облом­ков и остан­ков чело­ве­че­ских тел. Он был почти неузна­ва­ем, как и тело Сви­да­ма, нахо­див­ше­е­ся в несколь­ких футах от него. Как выяс­ни­лось поз­же, имен­но здесь про­ле­гал тот под­зем­ный канал, кото­рым поль­зо­ва­лись кон­тра­бан­ди­сты. Тем­но­ко­жие мат­ро­сы, сняв­шие с паро­хо­да тело Сви­да­ма, доста­ви­ли его домой. Их самих так и не нашли. По край­ней мере, их не ока­за­лось сре­ди опо­знан­ных, а судо­вой врач не был удо­вле­тво­рен резуль­та­та­ми рабо­ты поли­ции.

Оче­вид­но, Сви­дам руко­во­дил кон­тра­банд­ны­ми пере­воз­ка­ми людей, так как канал, кото­рый вел в его дом, был одним из несколь­ких под­зем­ных кана­лов и тун­не­лей, рас­по­ло­жен­ных побли­зо­сти. Из дома тун­нель тянул­ся в под­зем­ную часов­ню, что рас­по­ла­га­лась под цер­ко­вью, где устра­и­ва­лись тан­цы. В эту под­зем­ную часов­ню мож­но было попасть толь­ко через узкую потай­ную дверь в север­ной стене. Имен­но там было най­де­но нечто стран­ное, необыч­ное и ужас­ное. Там ока­зал­ся роко­чу­щий орган, а так­же про­стор­ная- свод­ча­тая часов­ня с дере­вян­ны­ми ска­мья­ми и необыч­ным обра­зом укра­шен­ный алтарь. Вдоль стен тяну­лись малень­кие кельи, в сем­на­дца­ти из кото­рых — печаль­но об этом гово­рить — были обна­ру­же­ны оди­но­кие узни­ки в состо­я­нии пол­но­го иди­о­тиз­ма, зако­ван­ные в цепи. Сре­ди них четы­ре жен­щи­ны с груд­ны­ми детьми, внеш­ний вид кото­рых вызы­вал непод­дель­ную жалость. Эти малы­ши уми­ра­ли вско­ре после того, как их выно­си­ли на свет. По мне­нию док­то­ров, это весь­ма мило­серд­но. Никто из тех, кто осмат­ри­вал их, кро­ме Мало­у­на, не вспом­нил без­ра­дост­ный и мрач­ный вопрос ста­ро­го Дель­рио: “Аn sint unguam daemones incubi et succubde, et an ex tali congressu proles enascia guea?”

Преж­де чем кана­лы были запол­не­ны водой, их дно было самым тща­тель­ным обра­зом рас­чи­ще­но и углуб­ле­но. При этом на дне ока­за­лось пора­зи­тель­ное коли­че­ство рас­пи­лен­ных и рас­щеп­лен­ных костей всех раз­ме­ров, были обна­ру­же­ны сле­ды похи­ще­ния людей, хотя толь­ко двое из уце­лев­ших узни­ков мог­ли так или ина­че быть свя­зан­ны­ми с этим. Теперь они отбы­ва­ют свой срок в тюрь­ме, так как попыт­ка при­знать их винов­ны­ми как соучаст­ни­ков убийств ока­за­лась неудач­ной. Рез­ной золо­той пье­де­стал, так часто упо­ми­на­е­мый Мало­уном и име­ю­щий, по его мне­нию, пер­во­сте­пен­ное оккульт­ное зна­че­ние, так нико­гда и не был най­ден, хотя в одном месте под домом Сви­да­ма был обна­ру­жен коло­дец, столь глу­бо­кий, что его невоз­мож­но было осмот­реть. Он был пере­крыт у отвер­стия и заце­мен­ти­ро­ван, когда стро­и­ли фун­да­мент для новых домов. Мало­ун часто раз­мыш­лял о том, что же поко­ит­ся на его дне. Поли­ция, удо­вле­тво­рен­ная тем, что разо­гна­на столь опас­ная бан­да манья­ков и кон­тра­бан­ди­стов, пере­да­ла феде­раль­ным вла­стям дело о при­знан­ных неви­нов­ны­ми кур­дах, перед высыл­кой кото­рых была убе­ди­тель­но дока­за­на их при­над­леж­ность к кла­ну почи­та­те­лей дья­во­ла. Суд­но «дико­го» пла­ва­ния и его коман­да так и оста­лись нерас­кры­той тай­ной, хотя цинич­ные детек­ти­вы вновь гото­вы бороть­ся с кон­тра­банд­ным про­во­зом людей, това­ров, спирт­ных напит­ков и с про­чи­ми рис­ко­ван­ны­ми пред­при­я­ти­я­ми. Мало­ун счи­та­ет таких детек­ти­вов людь­ми огра­ни­чен­ны­ми, так как их не удив­ля­ет мно­же­ство необъ­яс­ни­мых дета­лей и наво­дя­щая на раз­мыш­ле­ния неяс­ность все­го слу­чив­ше­го­ся. Сле­ду­ет отме­тить, что он кри­ти­че­ски настро­ен и в отно­ше­нии газет, кото­рые виде­ли во всем этом толь­ко нездо­ро­вую сен­са­цию. Но он доволь­ству­ет­ся тем, что мир­но отды­ха­ет в Чепа­че­те, что­бы вре­мя посте­пен­но стер­ло в его памя­ти все то страш­ное, что он пере­жил. Роберт Сви­дам поко­ит­ся рядом со сво­ей женой на клад­би­ще в Грин­ву­де. Не было при­ли­че­ству­ю­щей слу­чаю похо­рон­ной про­цес­сии, и род­ствен­ни­ки почув­ство­ва­ли бла­го­дар­ность и облег­че­ние, когда дело это быст­ро забы­лось. Связь ста­ро­го уче­но­го со все­ми теми ужа­са­ми, кото­рые тво­ри­лись в Рэд-Хуке, так нико­гда и не была юри­ди­че­ски дока­за­на, ведь его смерть опе­ре­ди­ла то рас­сле­до­ва­ние, кото­рое долж­но было начать­ся и с кото­рым бы он неми­ну­е­мо столк­нул­ся. О его кон­чине ред­ко упо­ми­на­лось, и Сви­да­мы наде­ют­ся, что после­ду­ю­щие поко­ле­ния смо­гут вспо­ми­нать его толь­ко как тихо­го отшель­ни­ка, зани­мав­ше­го­ся без­вред­ной маги­ей и фольк­ло­ром.

Что каса­ет­ся Рэд-Хука, то он остал­ся таким же, каким и был. Сви­дам был, и Сви­да­ма не ста­ло. Все жут­кие собы­тия сгу­сти­лись и посте­пен­но сошли на нет, но зло, дух тьмы, убо­же­ства и нище­ты все еще вита­ет сре­ди оби­та­те­лей ста­рых кир­пич­ных домов. Подо­зри­тель­ные лич­но­сти все так же рыщут по ули­цам, оза­бо­чен­ные сво­и­ми тем­ны­ми дела­ми, мимо окон, в кото­рых по непо­нят­ной при­чине то появ­ля­лись, то исче­за­ли свет и искрив­лен­ные лица. Извеч­ный ужас — его гид­ра с тыся­чью голо­ва­ми, а куль­ты тьмы ухо­дят кор­ня­ми в бого­хуль­ства более глу­бо­кие, чем коло­дец Демо­кри­та. Сата­нин­ский дух вез­де­сущ и побе­до­но­сен, и мно­же­ство юнцов из Рэд-Хука с зату­ма­нен­ным взо­ром и пры­ща­вы­ми лица­ми все так же про­дол­жа­ют свое дело, шествуя друг за дру­гом из про­па­сти в про­пасть — никто не зна­ет, отку­да и куда, побуж­да­е­мые таин­ствен­ны­ми зако­на­ми био­ло­гии, кото­рых они нико­гда не смо­гут понять. А что каса­ет­ся осталь­ных дел, то по-преж­не­му боль­ше людей при­бы­ва­ет в Рэд-Хук, чем поки­да­ет его. Ходят слу­хи, что про­ры­ты новые кана­лы под зем­лей и былые свя­зи воз­об­но­ви­лись.

Цер­ковь, в кото­рой устра­и­ва­лись тан­цы, теперь сно­ва пре­вра­ти­лась в тан­це­валь­ный зал, и стран­ные лица вновь мель­ка­ют в окнах по ночам. Недав­но один поли­цей­ский выска­зал мысль о том, что засы­пан­ную под­зем­ную часов­ню сле­ду­ет вновь рас­ко­пать с целью, кото­рую не так-то про­сто объ­яс­нить. Кто мы такие, что­бы бороть­ся с тем, что древ­нее исто­рии и чело­ве­че­ства?

Мало­ун пере­ста­нет содро­гать­ся бес­при­чин­но — толь­ко на днях он слу­чай­но услы­шал, как отвра­ти­тель­ная косо­гла­зая ведь­ма учи­ла чему-то ребен­ка в тени тихо­го внут­рен­не­го дво­ри­ка. Он при­слу­шал­ся, и до него доле­те­ли сло­ва, что малыш повто­рял за ней сно­ва и сно­ва:
О друг и спут­ник в ночи, ты, кто насла­жда­ет­ся лаем собак и про­ли­той кро­вью, кто бро­дит сре­ди теней меж­ду моги­ла­ми, кто жаж­дет кро­ви и застав­ля­ет ужа­сать­ся про­сто­го смерт­но­го, Gorgo, Mormo, тыся­че­ли­кая луна, смот­ри бла­го­склон­но на наши жерт­во­при­но­ше­ния!