Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с August Derleth

ЗАТАИВШИЙСЯ У ПОРОГА

(The Lurker at the Threshold)
Напи­са­но в 1945 году
Дата пере­во­да 1993 год
Пере­вод Г. Лем­ке, Л. Канев­ско­го, М. Пиро­тин­ско­го)

////

Часть I.
ПОМЕСТЬЕ БИЛЛИНГТОНА  

К севе­ру от Арха­ма скло­ны хол­мов тем­не­ют, покры­ва­ясь чах­лы­ми дерев­ца­ми и бес­по­ря­доч­но пере­пле­тен­ны­ми кустар­ни­ка­ми, даль­нюю гра­ни­цу кото­рых очер­чи­ва­ет левый берег реки Мис­ка­то­ник, несу­щей свои воды в оке­ан. Путе­ше­ствен­ни­ку ред­ко при­хо­дит­ся забре­дать даль­ше опуш­ки леса, хотя то тут, то там вид­не­ют­ся забро­шен­ные про­сел­ки, ухо­дя­щие в глубь хол­мов, к бере­гам Мис­ка­то­ни­ка, где сно­ва рас­сти­ла­ет­ся откры­тая степь. Вет­хие построй­ки, избег­шие без­жа­лост­но­го воз­дей­ствия вре­ме­ни, явля­ют собой пора­зи­тель­но одно­об­раз­ное и уны­лое зре­ли­ще: несмот­ря на зеле­не­ю­щие кро­ны дере­вьев, оби­лие спу­тан­но­го кустар­ни­ка, поч­ва перед дома­ми выгля­дит столь же без­жиз­нен­но, как и сами зда­ния. С Ривер–стрит, пере­се­ка­ю­щей от края до края Архам–сити, виден Эйлсбери–пик, и пут­ник, про­гу­ли­ва­ю­щий­ся в запад­ных квар­та­лах ста­рин­но­го, пест­ро­го от чере­пич­ных крыш город­ка, с удив­ле­ни­ем заме­ча­ет в окрест­но­стях Дан­вич­ской пусто­ши, за поко­сив­ши­ми­ся хибар­ка­ми город­ской бед­но­ты моло­дую рощи­цу. Увы, при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии рощи­ца ока­зы­ва­ет­ся при­чуд­ли­вым нагро­мож­де­ни­ем непри­ступ­ных коря­вых вязов, мерт­вые вет­ви кото­рых, каза­лось, тыся­че­ле­тия назад пере­ста­ла напол­нять жизнь. 

Город­ские жите­ли почти забы­ли о ней; оста­лись лишь пре­да­ния, туман­ные и мрач­ные, кото­рые дрях­лые бабуш­ки люби­ли пере­ска­зы­вать по вече­рам у ками­на. Неко­то­рые из исто­рий вос­хо­ди­ли к дав­но ушед­шей эпо­хе гоне­ний на кол­ду­нов и ведьм; одна­ко мину­ли века, и жут­кие подроб­но­сти потуск­не­ли. Теперь уже мало кто мог при­пом­нить при­чи­ны былых стра­хов, но забро­шен­ную рощу и хол­мы вокруг про­дол­жа­ли по при­выч­ке назы­вать бил­линг­то­нов­ски­ми – несмот­ря на то, что усадь­ба, скры­тая ство­ла­ми дере­вьев и пото­му неви­ди­мая из горо­да, пусто­ва­ла уже несколь­ко деся­ти­ле­тий. О доме гово­ри­ли, что он рас­по­ло­жен на живо­пис­ном взгор­ке, “в неко­то­ром отда­ле­нии от ста­рин­ной баш­ни и коль­ца, выло­жен­но­го из кам­ней”. Угрю­мый вид вязов не поощ­рял празд­но­го любо­пыт­ства слу­чай­ных про­хо­жих. Даже орды бро­дяг, одно вре­мя навод­няв­шие окрест­но­сти, избе­га­ли при­бли­жать­ся к ста­ро­му поме­стью в поис­ках ноч­ле­га или нажи­вы. Рощу обхо­ди­ли сто­ро­ной, и будь то пут­ник, направ­ля­ю­щий­ся из Босто­на в Архам, или кре­стья­нин, воз­вра­ща­ю­щий­ся с рын­ка в одну из глу­хих мас­са­чу­сетс­ских дере­ву­шек, он неиз­мен­но при­бав­лял шаг, спе­ша поско­рее мино­вать уны­лое место, сосед­ство кото­ро­го вызы­ва­ло в серд­це необъ­яс­ни­мую тре­во­гу. 

Ста­ро­го Бил­линг­то­на пом­ни­ли; с его име­нем были свя­за­ны мест­ные леген­ды. В нача­ле девят­на­дца­то­го века сель­ский сквайр Илия Бил­линг­тон пере­брал­ся в родо­вое поме­стье, кото­рым вла­де­ли его отцы и деды, и про­жил там несколь­ко лет в пол­ном уеди­не­нии. В пре­клон­ном воз­расте он вме­сте с семьей отплыл на роди­ну сво­их пред­ков, посе­лив­шись в Англии, в малень­ком город­ке к югу от Лон­до­на. С тех пор о нем ниче­го не было слыш­но, хотя пла­та за зем­лю регу­ляр­но вно­си­лась в муни­ци­паль­ный фонд одной из адво­кат­ских кон­тор, бостон­ский адрес кото­рой при­да­вал солид­но­сти слу­хам о ста­ром Бил­линг­тоне. Про­шли деся­ти­ле­тия; весь­ма веро­ят­но, что Илия Бил­линг­тон дав­но вос­со­еди­нил­ся со сво­и­ми пред­ка­ми, рав­но как и его пове­рен­ные в делах – со сво­и­ми. В пра­ва насле­до­ва­ния всту­пил его сын Лаан, а отцов­ские крес­ла в кон­то­ре успеш­но пере­шли к сыно­вьям адво­ка­тов. Еже­год­ные взно­сы с завид­ной акку­рат­но­стью пере­во­ди­лись через нью– йорк­ский банк, и поме­стье про­дол­жа­ло носить имя Бил­линг­то­на, хотя где–то в нача­ле наше­го века рас­про­стра­нил­ся слух, что послед­ний пото­мок сквай­ра – по всей види­мо­сти, сын Лаа­на – не оста­вил наслед­ни­ка муж­ско­го пола. Поме­стье ото­шло к его доче­ри, о кото­рой не было извест­но ниче­го, кро­ме ее фами­лии – мис­сис Дюарт. Слух не вызвал боль­шо­го инте­ре­са, ибо что зна­чи­ла для горо­жан какая–то мис­сис Дюарт в срав­не­нии с бла­го­го­вей­но хра­ни­мой памя­тью о ста­ром Бил­линг­тоне и его “при­чу­дах”? 

О стран­но­стях сквай­ра горо­жане вспо­ми­на­ли с неис­ся­ка­ю­щим энту­зи­аз­мом. Боль­ше все­го о них люби­ли порас­суж­дать потом­ки несколь­ких семейств, древ­нее про­ис­хож­де­ние кото­рых поз­во­ля­ло им счи­тать­ся мест­ной зна­тью. Неумо­ли­мая колес­ни­ца вре­ме­ни не сохра­ни­ла в цело­сти ни одну из исто­рий: все они, в той или иной сте­пе­ни, под­верг­лись более позд­ним напла­сто­ва­ни­ям или иска­же­ни­ям. Рас­ска­зы­ва­ли, что из рощи вязов, где нахо­ди­лось поме­стье Бил­линг­то­нов, раз­да­ва­лись зага­доч­ные шумы и гро­хот, похо­жий на рас­ка­ты гро­ма. Как и рань­ше, было неяс­но, изда­вал ли их сам ста­рый сквайр, или же зву­ки про­ис­хо­ди­ли из какого–то дру­го­го источ­ни­ка. Чест­но ска­зать, имя Илии Бил­линг­то­на дав­но бы кану­ло в Лету, если бы не угрю­мая рощи­ца и непро­лаз­ные зарос­ли кустар­ни­ка, слу­жив­шие посто­ян­ным напо­ми­на­ни­ем о том, что эти зем­ли – столь необыч­но­го вида – при­над­ле­жат столь же необыч­но­му чело­ве­ку. Неболь­шое боло­то, зата­ив­ше­е­ся в самом серд­це рощи­цы воз­ле дома, дари­ло при­ют несмет­но­му коли­че­ству жаб и лягу­шек. По весне их над­рыв­ные хри­пы и уха­нье про­ни­зы­ва­ли всю окру­гу, и ста­ро­жи­лы уве­ря­ли, что тва­рей голо­си­стее не най­ти и за сот­ню верст от Арха­ма. Летом над боло­том под­ни­ма­лось зага­доч­ное све­че­ние, отблес­ки кото­ро­го мер­ца­ли на низ­ко нави­са­ю­щих в гро­зо­вые ночи обла­ках. Общее мне­ние схо­ди­лось на том, что свет испус­ка­ли бес­чис­лен­ные стай­ки свет­ляч­ков, кото­ры­ми кише­ло забро­шен­ное поме­стье, наря­ду с жаба­ми, лягуш­ка­ми и про­чи­ми угрю­мы­ми тва­ря­ми и насе­ко­мы­ми. С отъ­ез­дом Илии Бил­линг­то­на шумы пре­кра­ти­лись, но лягуш­ки про­дол­жа­ли неистов­ство­вать; мер­ца­ние свет­ляч­ков все так же раз­го­ра­лось лет­ни­ми ноча­ми, как не сти­ха­ло и стре­ко­та­ние мири­ад куз­не­чи­ков и цикад в пред­гро­зо­вую пору. Изве­стие о том, что после дол­гих лет запу­сте­ния ста­рый дом обрел ново­го хозя­и­на, немед­лен­но ста­ло пред­ме­том само­го живо­го инте­ре­са и обсуж­де­ний сре­ди горо­жан.

Пре­крас­ным мар­тов­ским днем 1921 года в архам­ском “Адвер­тай­зе­ре” появи­лось корот­кое объ­яв­ле­ние, что некий мистер Амброз Дюарт ищет работ­ни­ков для помо­щи в вос­ста­нов­ле­нии и пере­устрой­стве дома Бил­линг­то­нов; жела­ю­щие пред­ло­жить свои услу­ги могут встре­тить­ся с ним пер­со­наль­но в номе­ре оте­ля “Мис­ка­то­ник”, кото­рый, сле­ду­ет заме­тить, на самом деле был не чем иным, как обыч­ным сту­ден­че­ским обще­жи­ти­ем при Мис­ка­то­ник­ском уни­вер­си­те­те. 

Не про­шло и суток, как Архам обле­те­ло новое изве­стие. При­быв­ший в город Амброз Дюарт ока­зал­ся пря­мым наслед­ни­ком Илии Бил­линг­то­на и родо­вое име­ние избрал сво­ей рези­ден­ци­ей после дол­гих стран­ствий по све­ту. Это был муж­чи­на при­мер­но лет пяти­де­ся­ти, сред­не­го роста, огру­бев­шей от дли­тель­но­го пре­бы­ва­ния на све­жем воз­ду­хе кожей. Яст­ре­би­ный нос и коп­на заме­ча­тель­но ярко–рыжих волос при­да­ва­ли ему сход­ство со сред­не­ве­ко­вым абба­том; взгляд голу­бых глаз был прон­зи­те­лен; тон­кие губы не пор­ти­ли его лица. В послед­ней войне погиб его един­ствен­ный сын, и, не имея дру­гих род­ствен­ни­ков, Дюарт обра­тил взор к Аме­ри­ке, наде­ясь там най­ти тихое при­ста­ни­ще, где он про­вел бы оста­ток дней. Пару недель назад он впер­вые объ­явил­ся в Мас­са­чу­сет­се, что­бы осмот­реть вла­де­ния. Уви­ден­ное, судя по все­му, вполне удо­вле­тво­ри­ло его, ибо он уже при­ки­ды­вал буду­щие рас­хо­ды по вос­ста­нов­ле­нию име­ния в былом блес­ке и сла­ве. Его сдер­жан­ность и кор­рект­ность в соче­та­нии с сухо­ва­тым юмо­ром про­из­ве­ли бла­го­при­ят­ное впе­чат­ле­ние на работ­ни­ков, кото­рых он нанял. С неко­то­ры­ми жела­ни­я­ми все же при­хо­ди­лось повре­ме­нить: бли­жай­шая линия элек­тро­пе­ре­да­чи нахо­ди­лась в несколь­ких милях южнее рощи, так что вме­сто элек­три­че­ства в доме горе­ли керо­си­но­вые лам­пы. Одна­ко в осталь­ном не пред­ви­де­лось ника­ких задер­жек. Стро­и­тель­ные рабо­ты про­дол­жа­лись всю вес­ну, дом был при­ве­ден в поря­док, к нему про­ло­жи­ли доро­гу, и летом, когда мистер Амброз Дюарт фак­ти­че­ски всту­пил во вла­де­ние и съе­хал из архам­ско­го оте­ля, работ­ни­ки были отпу­ще­ны с солид­ным воз­на­граж­де­ни­ем. Вер­нув­шись по домам, они с бла­го­го­ве­ни­ем и вос­тор­гом рас­ска­зы­ва­ли о поме­стье ста­ро­го Бил­линг­то­на; о вели­ко­леп­ных рез­ных укра­ше­ни­ях на лест­ни­цах; о каби­не­те, зани­мав­шем целых два эта­жа и осве­щен­ном гигант­ским – в пол­сте­ны – окном из раз­но­цвет­но­го стек­ла; об обшир­ней­шей биб­лио­те­ке, сохра­нив­шей­ся нетро­ну­той, и о раз­лич­ных архи­тек­тур­ных осо­бен­но­стях, кото­рые мистер Дюарт счи­тал весь­ма цен­ны­ми для истин­ных цени­те­лей древ­но­сти. Сна­ру­жи дом похо­дил на зна­ме­ни­тый Крейг–Хауз в Кем­бри­дже, где когда–то жил вели­кий Лонг­фел­ло. 

Вско­ре по горо­ду пополз­ли самые неве­ро­ят­ные раз­но­тол­ки; на свет были извле­че­ны полу­за­бы­тые леген­ды о ста­ром Бил­линг­тоне, кото­рый, как утвер­жда­ли, внешне был выли­той копи­ей мисте­ра Дюар­та – или наобо­рот. Сре­ди дога­док и домыс­лов, после­до­вав­ших затем, сно­ва появи­лись зло­ве­щие исто­рии о “при­чу­дах”, кото­ры­ми про­сла­вил­ся ста­рый сквайр. Их “вос­кре­ше­ние”, а так­же новые, леде­ня­щие душу подроб­но­сти поз­во­ля­ли пред­по­ло­жить, что все они исхо­дят из окрест­но­стей Дан­вич­ской пусто­ши, где дожи­ва­ли век несколь­ко древ­них семейств, в том чис­ле – Уэйт­ли и Бишо­пы. Имен­но их пред­ки, мно­го поко­ле­ний назад выбрав­шие для жиз­ни этот уго­лок Мас­са­чу­сет­са, при­хо­ди­лись совре­мен­ни­ка­ми ста­ро­му сквай­ру; на их гла­зах самый пер­вый из Бил­линг­то­нов воз­во­дил огром­ное поме­стье с “розо­вым окном” – как все назы­ва­ли вит­раж в каби­не­те, хотя стек­ла были мно­го­цвет­ны­ми. Пере­да­ва­е­мые ими исто­рии о про­шлом семьи Бил­линг­то­нов вызы­ва­ли дове­рие сво­ей несо­мнен­ной древ­но­стью, и, даже если не все в них соот­вет­ство­ва­ло дей­стви­тель­но­сти, они тем не менее спо­соб­ство­ва­ли про­буж­де­нию инте­ре­са как к забро­шен­но­му поме­стью, так и к его ново­му вла­дель­цу – мисте­ру Дюар­ту. 

Сам Дюарт, одна­ко, пре­бы­вал в без­мя­теж­ном неве­де­нии отно­си­тель­но все­воз­мож­ных слу­хов и спле­тен, вызван­ных его появ­ле­ни­ем. Замкну­тый по нату­ре, он насла­ждал­ся выпав­шим ему уеди­не­ни­ем. Отыс­ка­ние средств к даль­ней­ше­му под­дер­жа­нию име­ния ста­ло его основ­ной забо­той, кото­рой он посвя­тил все свое вре­мя; хотя, если гово­рить откро­вен­но, он едва ли пред­став­лял, с чего эти поис­ки сле­ду­ет начи­нать. В семье было не при­ня­то упо­ми­нать о заоке­ан­ском име­нии; лишь изред­ка мать заво­ди­ла раз­го­вор о “родо­вом участ­ке” в шта­те Мас­са­чу­сетс, кото­рый “ни в коем слу­чае нель­зя про­да­вать” и сле­ду­ет сохра­нять до тех пор, пока длит­ся род Дюар­тов. Про­изой­ди с кем–нибудь из них несча­стье: смерть, непред­ви­ден­ный слу­чай – и вла­де­ние уна­сле­ду­ет их бостон­ский кузен Сти­вен Бейтс, кото­ро­го никто из семьи даже не видел. Стран­ные ука­за­ния в фамиль­ных ману­скрип­тах и недо­молв­ки – это было все, что оста­вил после себя Илия Бил­линг­тон. Его необъ­яс­ни­мое пере­се­ле­ние в Англию еще боль­ше сгу­сти­ло покров тай­ны, навис­шей над бро­шен­ным домом, и пока – только–только сту­пив на порог – Амброз Дюарт мог пола­гать­ся лишь на свои догад­ки и вос­по­ми­на­ния. 

Дет­ские годы были проч­но свя­за­ны с мно­го­чис­лен­ны­ми предо­сте­ре­же­ни­я­ми, когда мать по–родительски настав­ля­ла малень­ко­го Амбро­за в том, что сле­ду­ет, а чего не сле­ду­ет делать. Не сле­до­ва­ло, напри­мер, “отво­дить ручей, омы­ва­ю­щий ост­ров”, “раз­ру­шать баш­ню или камен­ную сте­ну”, а так­же – “откры­вать дверь в запрет­ный мир” и “при­ка­сать­ся к окну, тем более – пере­де­лы­вать его”. Все эти пре­ду­пре­жде­ния ров­ным сче­том ниче­го не зна­чи­ли для Дюар­та, хотя и оча­ро­вы­ва­ли по–своему. Одна­жды услы­шав, он уже не мог выбро­сить их из голо­вы; они преследо–вали его, вспы­хи­ва­ли в мыс­лях, слов­но маги­че­ские руны. И это зло­ве­щее сия­ние побуж­да­ло его наит­ща­тель­ней­шим обра­зом осмат­ри­вать име­ние, без уста­ли бро­дить по хол­мам и боло­ти­стым низи­нам. Во вре­мя сво­их стран­ствий он обна­ру­жил, что ста­рый дом – не един­ствен­ное соору­же­ние на при­над­ле­жа­щих ему зем­лях. На пока­том взгор­ке, омы­ва­е­мом полу­ис­сох­шим ручьем, сто­я­ла серая камен­ная баш­ня. Рань­ше, когда ручей был пол­но­вод­ным при­то­ком реки Мис­ка­то­ник, бур­ный поток коль­цом охва­ты­вал взго­рок, пре­вра­щая его в ост­ров. Теперь такое мож­но было наблю­дать толь­ко вес­ной. 

Это откры­тие про­изо­шло позд­ним авгу­стов­ским пол­днем, и Амброз Дюарт сра­зу же понял, что перед ним та баш­ня, о кото­рой гово­ри­лось в семей­ной лето­пи­си. Вни­ма­тель­но осмот­рев наход­ку, он попы­тал­ся на глаз оце­нить ее раз­ме­ры: цилин­дри­че­ское осно­ва­ние диа­мет­ром при­мер­но в две­на­дцать футов и серый конус кры­ши на высо­те почти два­дца­ти футов. Когда–то в стене был про­де­лан гигант­ский ароч­ный вход, пред­по­ла­гав­ший отсут­ствие кры­ши. Одна­ко теперь его закры­ва­ла гру­бая камен­ная клад­ка. Непло­хо раз­би­рав­ший­ся в архи­тек­ту­ре, Дюарт с вос­хи­ще­ни­ем раз­гля­ды­вал наход­ку; ее древ­ность не под­ле­жа­ла ни малей­ше­му сомне­нию, более того – кам­ни выгля­де­ли мно­го древ­нее, чем осталь­ные построй­ки поме­стья. Исполь­зуя кар­ман­ную лупу, при помо­щи кото­рой он раз­би­рал ста­рин­ные латин­ские руко­пи­си в бро­шен­ной биб­лио­те­ке, Дюарт осмот­рел стран­ные узо­ры на поверх­но­сти баш­ни, сход­ные с боль­ши­ми по раз­ме­ру граф­фи­ти на кам­нях, закры­вав­ших вход под аркой. Но осо­бен­но пора­жа­ло осно­ва­ние баш­ни, сво­ей гро­мозд­ко­стью созда­вав­шее впе­чат­ле­ние погру­жен­но­сти глу­бо­ко в зем­лю. Здра­вый смысл объ­яс­нял этот эффект тем, что за сто­ле­тия, про­шед­шие с тех пор, как баш­ню выстро­ил Илия Бил­линг­тон, осно­ва­ние дей­стви­тель­но мог­ло осесть или зарас­ти зем­лей.

Но поче­му он уве­рен, что баш­ню стро­и­ли его пред­ки? Клад­ка выгля­де­ла зна­чи­тель­но стар­ше, и если так, то чьи же руки воз­дви­га­ли древ­ние кам­ни? Загад­ка заин­три­го­ва­ла Дюар­та, и, посколь­ку он рас­по­ла­гал огром­ным коли­че­ством ста­рин­ных руко­пи­сей в остав­шей­ся от преж­них поко­ле­ний биб­лио­те­ке, логич­но было пред­по­ло­жить, что где–то сре­ди пожел­тев­ших стра­ниц оты­щет­ся ответ на взвол­но­вав­ший его вопрос. Раз­мыш­ляя подоб­ным обра­зом, он мер­но выша­ги­вал по направ­ле­нию к дому, когда, обер­нув­шись назад, совер­шил еще одно нема­ло­важ­ное откры­тие. Серая гро­ма­да баш­ни воз­вы­ша­лась посре­ди при­сы­пан­но­го зем­лей, полу­раз­ру­шен­но­го камен­но­го коль­ца, кото­рое Дюарт немед­лен­но отож­де­ствил с раз­ва­ли­на­ми дру­и­ди­че­ских доль­ме­нов в Сто­ун­хен­дже. Пото­ки воды, когда–то омы­вав­шей ост­ров, оста­ви­ли глу­бо­кие про­мо­и­ны и гли­ни­стые плё­сы, до сих пор замет­ные, несмот­ря на густо раз­рос­ший­ся кустар­ник. Над высох­ши­ми бере­га­ми потру­ди­лись бес­чис­лен­ные лив­ни и ветер, кото­рые не мог­ла оста­но­вить мрач­ная репу­та­ция поме­стья, удер­жи­вав­шая лишь суе­вер­ных жите­лей окрест­ных месте­чек. 

Дюарт неспе­ша шагал по мши­стым коч­кам. Насту­пи­ли сумер­ки, когда он воз­вра­тил­ся домой после уто­ми­тель­но­го обхо­да боло­ти­стой низи­ны, рас­ки­нув­шей­ся меж­ду баш­ней и при­гор­ком, на кото­ром сто­ял дом. При­го­то­вив горя­чий ужин и рас­по­ло­жив­шись воз­ле оча­га на кухне, он попы­тал­ся сосре­до­то­чить­ся на пред­сто­я­щих поис­ках в биб­лио­те­ке. Кни­ги и руко­пи­си, остав­лен­ные в каби­не­те, были по боль­шей части в непри­год­ном для чте­ния состо­я­нии; неко­то­рые были настоль­ко вет­хи, что при малей­шем при­кос­но­ве­нии угро­жа­ли рас­сы­пать­ся горст­кой пра­ха. К сча­стью, несколь­ко руко­пи­сей были выпол­не­ны на пер­га­мен­те; поми­мо них, попа­да­лись отдель­ные свит­ки и раз­роз­нен­ные лист­ки, кото­рые мож­но было без­бо­яз­нен­но брать рука­ми и про­чи­ты­вать. Почти не постра­да­ла от вре­ме­ни чер­ная, пере­пле­тен­ная в кожу кни­га, над­пи­сан­ная дет­ским почер­ком “Лаан Б.”. Рас­крыв титуль­ный лист, Дюарт с удив­ле­ни­ем обна­ру­жил, что перед ним – дет­ский днев­ник сына Илии Бил­линг­то­на, более ста лет назад отплыв­ше­го из этих мест в Англию.

Сча­стье, каза­лось, бла­го­во­ли­ло к ново­му вла­дель­цу поме­стья, и для нача­ла поис­ков труд­но было при­ду­мать наход­ку полез­нее и луч­ше. 

Читать при­шлось при све­те керо­си­но­вой лам­пы, посколь­ку вопрос об элек­три­фи­ка­ции особ­ня­ка без­на­деж­но увяз в бюро­кра­ти­че­ских лаби­рин­тах учре­жде­ний шта­та, где каж­дый клерк клят­вен­но обе­щал при­ду­мать какой– нибудь выход и под­ве­сти в самом бли­жай­шем буду­щем к дому про­вод­ку, одна­ко един­ствен­ным резуль­та­том всех этих обе­ща­ний до сих пор было пол­ное отсут­ствие элек­три­че­ства. Свет керо­си­но­во­го фити­ля вме­сте с крас­но­ва­тым сия­ни­ем ками­на – ночи в лесу были замет­но про­хлад­нее, чем в горо­де, – при­да­вал каби­не­ту ощу­ще­ние уюта, и вско­ре Дюарт с голо­вой ушел в про­шлое, вос­ста­вав­шее перед ним на пожел­тев­ших листах бума­ги. Лаан Бил­линг­тон, при­хо­див­ший­ся ему пра­де­дом, был не по годам раз­вит: в нача­ле днев­ни­ка ему едва испол­ни­лось девять лет, тогда как к кон­цу – в этом Дюарт удо­сто­ве­рил­ся, загля­нув на послед­ние стра­ни­цы, – мину­ло один­на­дцать. Уме­ние под­ме­чать дета­ли дела­ло инте­рес­ны­ми его запи­си, кото­рые не огра­ни­чи­ва­лись лишь тем, что про­ис­хо­ди­ло в доме. 

С пер­вых же стра­ниц ста­но­вит­ся оче­вид­ным, что маль­чик рос без мате­ри и един­ствен­ным наперс­ни­ком его игр был инде­ец из пле­ме­ни нар­ра­ган­сет, нахо­див­ший­ся в услу­же­нии у Илии Бил­линг­то­на. Его имя пере­да­ет­ся как Ква­мус или Ква­мис: по всей види­мо­сти, маль­чик не уве­рен, какое из них пра­виль­ное. По воз­рас­ту инде­ец был бли­же к Илии, чем к Лаа­ну: оче­вид­но, что ува­жи­тель­ное отно­ше­ние, про­гля­ды­ва­ю­щее в неров­ных, по–детски округ­лых бук­вах хро­ник, было бы мень­шим, если бы това­рищ Лаа­на ока­зал­ся тоже под­рост­ком. Днев­ник начи­на­ет­ся с изло­же­ния рас­по­ряд­ка дня, одна­ко в даль­ней­шем Лаан ста­ра­ет­ся не упо­ми­нать о сво­их делах, за исклю­че­ни­ем лишь неко­то­рых слу­ча­ев. Боль­шин­ство запи­сей посвя­ще­ны тем немно­гим часам, сво­бод­ным от заня­тий, когда он был предо­став­лен само­му себе и мог осмат­ри­вать дом или, в ком­па­нии индей­ца, бро­дить по окрест­ным лесам, хотя он чест­но при­зна­ет­ся при этом, что почти нико­гда не решал­ся отхо­дить дале­ко от дома. 

Инде­ец, судя по все­му, не отли­чал­ся излиш­ней общи­тель­но­стью: дар крас­но­ре­чия посе­щал его лишь в мину­ты, когда он пере­ска­зы­вал древ­ние пре­да­ния сво­е­го пле­ме­ни. Будучи впе­чат­ли­тель­ным по нату­ре, маль­чик с радо­стью при­ни­мал его обще­ство, не обра­щая вни­ма­ния на настро­е­ние, в каком пре­бы­вал инде­ец, и ино­гда зано­сил в днев­ник неко­то­рые из услы­шан­ных исто­рий. Поми­мо про­гу­лок с ребен­ком, инде­ец помо­гал стар­ше­му Бил­линг­то­ну, как пишет Лаан, “в час, когда мы закан­чи­ва­ли ужин”. При­мер­но на сере­дине днев­ник пре­ры­ва­ет­ся: несколь­ко стра­ниц вырва­ны, и оста­ет­ся толь­ко дога­ды­вать­ся, что на них было напи­са­но. Сле­ду­ю­щая запись дати­ру­ет­ся сем­на­дца­тым мар­та (год не ука­зан), одна­ко содер­жа­ние ее рас­плыв­ча­то вви­ду столь зна­чи­тель­но­го про­бе­ла в хро­но­ло­гии. Дюарт с вол­не­ни­ем про­чи­ты­вал пры­га­ю­щие строч­ки дет­ско­го почер­ка:

“Целый день падал снег. Холод­но. После заня­тий были в лесу. Ква­мис пошел вдоль боло­та, оста­вив меня дожи­дать­ся его воз­вра­ще­ния у пова­лен­но­го ство­ла, кото­рый я так не люб­лю. Навер­ное, из любо­пыт­ства я отпра­вил­ся сле­дом, отыс­ки­вая сле­ды в све­же­вы­пав­шем сне­гу, пока не выбрал­ся на берег ручья перед баш­ней – туда, где отец запре­щал нам гулять. Ква­мис сто­ял на коле­нях, под­няв к небу руки, и выкри­ки­вал что–то на сво­ем язы­ке, кото­ро­го я не пони­мал. Одна­ко неко­то­рые сло­ва повто­ря­лись так часто, что я запом­нил их: что–то вро­де Нар­ла­то или Нар­ло­теп. Я соби­рал­ся оклик­нуть его, когда он, заме­тив меня, вско­чил на ноги. Подой­дя, он креп­ко взял меня за руку и пота­щил прочь от баш­ни. Мне было инте­рес­но, что он там делал, и я спро­сил об этом. Если он молил­ся, то поче­му не пошел в часов­ню, постро­ен­ную людь­ми белой расы, кото­рые были мис­си­о­не­ра­ми сре­ди его людей? Он ниче­го не отве­тил, толь­ко про­сил меня не рас­ска­зы­вать отцу, где мы были, ина­че он, Ква­мис, будет нака­зан за то, что ослу­шал­ся при­ка­за сво­е­го хозя­и­на. Путь к башне, поми­мо ручья, пре­граж­да­ют огром­ные кам­ни – уны­лое и без­жиз­нен­ное место, так что мне совер­шен­но непо­нят­но, какая сила мог­ла при­тя­ги­вать туда индей­ца”. Запи­си после­ду­ю­щих двух дней не содер­жат ниче­го необыч­но­го, одна­ко корот­ко сооб­ща­ют, что Илия Бил­линг­тон узнал о про­ступ­ке индей­ца и нака­зал его – как имен­но, маль­чик не упо­ми­на­ет. Еще несколь­ко дней спу­стя хро­ни­ка вновь воз­вра­ща­ет­ся к “запрет­но­му месту”: на этот раз инде­ец и Лаан попа­ли в пур­гу и сби­лись с доро­ги. Блуж­дая в густой пелене сне­га, они попа­ли на боло­то и вышли в низи­ну, пока­зав­шу­ю­ся незна­ко­мой Лаа­ну, одна­ко Ква­мис, издав при­глу­шен­ный вскрик, схва­тил его за руку и пота­щил прочь. “Мы сно­ва сто­я­ли на бере­гу ручья, омы­вав­ше­го огром­ные валу­ны и баш­ню, но на этот раз мы подой­ти к ним с про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­ны. Каким обра­зом мы ока­за­лись на этом месте, я не знаю, пото­му что наш путь лежал совер­шен­но в про­ти­во­по­лож­ном направ­ле­нии – к реке Мис­ка­то­ник. Един­ствен­ным объ­яс­не­ни­ем может слу­жить вне­зап­ность пур­ги, заду­вав­шей с необы­чай­ной силой и тем сбив­шей нас с тро­пы. Поспеш­ное бег­ство и оче­вид­ный ужас, выка­зан­ный Ква­ми­сом, заста­ви­ли меня еще раз спро­сить, чем вызва­но такое пове­де­ние, но, как и рань­ше, он отве­чал, что мой отец “не доз­во­ля­ет сюда ходить”, хотя я и без него знал пре­крас­но, что нам раз­ре­ше­но гулять повсю­ду в отцов­ских вла­де­ни­ях, кро­ме низи­ны с баш­ней. Я был волен бро­дить, где хочу, даже выби­рать­ся в Архам, хотя и не дол­жен был появ­лять­ся в Дан­ви­че или Иннс­му­те, а так­же загля­ды­вать в индей­скую дере­вуш­ку, рас­по­ло­жен­ную в хол­мах за Дан­вич­ской пусто­шью”.

Далее нет ника­ких упо­ми­на­ний о башне, но попа­да­ют­ся дру­гие любо­пыт­ные замет­ки. Три дня спу­стя после опи­са­ния неожи­дан­но­го сне­го­па­да маль­чик пишет о крат­ко­вре­мен­ной отте­пе­ли, кото­рая “очи­сти­ла зем­лю от сне­га”:

“В ту ночь я проснул­ся от стран­но­го шума, доно­сив­ше­го­ся со сто­ро­ны хол­мов, – слов­но ревел какой–то вели­кан. Встав с посте­ли, я под­бе­жал к восточ­но­му окну, но ниче­го не уви­дел; затем – к южно­му, но и там не было ниче­го. Немно­го пого­дя, набрав­шись муже­ства, я выскольз­нул из спаль­ни в гости­ную и, подой­дя к отцов­ской две­ри, посту­чал. Никто не отве­тил, и я, пола­гая, что он не услы­шал мое­го сту­ка, при­от­крыл дверь и вошел в ком­на­ту. Постель была акку­рат­но заправ­ле­на, и, судя по все­му, отец так и не ложил­ся в этот вечер. Окно в его ком­на­те, обра­щен­ное на запад, пере­ли­ва­лось голу­бо­ва­то­зе­ле­ны­ми спо­ло­ха­ми, исхо­див­ши­ми со сто­ро­ны хол­мов. Отту­да же доно­си­лись стран­ные зву­ки, кото­рые раз­бу­ди­ли меня. Пока я сто­ял у при­от­во­рен­но­го окна, объ­ятый стра­хом, мне пока­за­лось, что шум раз­да­ет­ся так­же и со сто­ро­ны Дан­ви­ча или Иннс­му­та: слов­но гигант­ское эхо реве­ло в небе. Спу­стя несколь­ко минут шум начал сти­хать; спо­ло­хи сре­ди хол­мов угас­ли, и я вер­нул­ся в свою постель. Утром, когда при­шел Ква­мис, я спро­сил его, что так реве­ло ночью, но он отве­тил, что мне все при­сни­лось, пото­му что он сам ниче­го не слы­шал.

Он выгля­дел оза­бо­чен­ным, почти испу­ган­ным мои­ми сло­ва­ми, и я решил не рас­ска­зы­вать ему о том, что видел. Когда я спро­сил, где отец, он поспе­шил уве­рить меня, что тот, веро­ят­но, еще спит в сво­ей ком­на­те. Я боль­ше ни о чем не рас­спра­ши­вал, при­тво­рив­шись, что забыл обо всем, что про­изо­шло ночью, – как и хотел Ква­мис, пото­му что он пере­стал хму­рить­ся и боль­ше не выгля­дел оза­бо­чен­ным”.

Запи­си сле­ду­ю­щих двух недель каса­ют­ся обыч­ных пред­ме­тов; в основ­ном уче­бы и чте­ния Лаа­на. Затем вновь про­скаль­зы­ва­ет зага­доч­ное упо­ми­на­ние, корот­кое и неожи­дан­ное;

“В шуме, доно­ся­щем­ся со сто­ро­ны запад­ных хол­мов, ощу­ща­ет­ся какое­то стран­ное бие­ние; слов­но неви­ди­мый дра­кон откли­ка­ет­ся на спо­ло­хи воз­ле окра­и­ны Дан­ви­ча”.

Четы­ре дня спу­стя появ­ля­ет­ся новая запись. Соби­ра­ясь ложить­ся спать, Лаан подо­шел к окну, при­вле­чен­ный сия­ни­ем взо­шед­шей луны, и уви­дел отца, выхо­дя­ще­го из дома.

“Вме­сте с ним был Ква­мис: оба воло­чи­ли что–то тяже­лое, хотя я и не смог разо­брать, что это было. Вско­ре они скры­лись за углом в направ­ле­нии восточ­но­го фли­ге­ля, и я пере­шел в ком­на­ту отца, что­бы посмот­реть, куда они направ­ля­ют­ся, но не уви­дел нико­го, хотя из рощи явствен­но доно­сил­ся голос отца, отда­ю­ще­го при­ка­за­ния. Поз­же, этой же ночью я сно­ва проснул­ся, раз­бу­жен­ный чудо­вищ­ным ревом, кото­рый, как и рань­ше, исхо­дил со сто­ро­ны запад­ных хол­мов. При­слу­ши­ва­ясь к нему, я раз­ли­чал стран­ное бор­мо­та­ние или, быть может, пение, изред­ка нару­ша­е­мое жут­ки­ми и одно­об­раз­ны­ми вскри­ка­ми, от кото­рых зами­ра­ло серд­це”.

Похо­жие упо­ми­на­ния встре­ча­ют­ся и далее, уча­ща­ясь к кон­цу днев­ни­ка.

Пред­по­след­няя запись самая оза­да­чи­ва­ю­щая. Всю ночь маль­чи­ке вслу­ши­вал­ся в “чудо­вищ­ный рев” сре­ди хол­мов: каза­лось, весь мир рас­ка­лы­ва­ет­ся от поту­сто­рон­них кри­ков, под­ни­ма­ю­щих­ся в угрю­мой тьме. “Наут­ро, не встре­тив за зав­тра­ком Ква­ми­са, я спро­сил, где он, и мне ска­за­ли, что Ква­мис уехал и вряд ли вер­нет­ся. Более того, мы так­же долж­ны уехать до наступ­ле­ния ночи, так что мне сле­ду­ет пото­ро­пить­ся и собрать свои вещи. Отец, похо­же, с нетер­пе­ни­ем ждал отъ­ез­да, хотя и не гово­рил, куда мы напра­вим­ся. Я думал, это будет Архам, воз­мож­но, Бостон или Кон­корд, одна­ко не решал­ся спро­сить и пови­но­вал­ся. Не пред­став­ляя, что имен­но может пона­до­бить­ся в доро­ге, я поста­рал­ся собрать, на мой взгляд, самое необ­хо­ди­мое для недол­гой поезд­ки. В малень­ком сак­во­я­же с тру­дом уме­сти­лись брю­ки, сме­на белья и про­чие мело­чи. Поспеш­ный отъ­езд немно­го оза­да­чил меня, и объ­яс­не­ния отца выгля­де­ли неубе­ди­тель­но: каза­лось, он стре­мит­ся поки­нуть дом как мож­но ско­рее и мало забо­тит­ся о том, что­бы при­ду­мать под­хо­дя­щий пред­лог. Мне он ска­зал, что до обе­да он дол­жен ула­дить кое–какие дела; тем не менее это не поме­ша­ло ему несколь­ко раз под­ни­мать­ся ко мне в ком­на­ту, что–бы узнать, готов ли я, собрал ли вещи и тому подоб­ное”. 

Послед­няя запись в днев­ни­ке, за несколь­ко стра­ниц до кон­ца, была сде­ла­на в пол­день.

“Отец гово­рит, что мы едем в Англию наве­стить каких–то даль­них род­ствен­ни­ков, и в Бостоне нас уже ждет паро­ход. Вре­мя обе­да про­шло, и отец закан­чи­ва­ет свои при­го­тов­ле­ния”. 

Чуть ниже, раз­ма­ши­стым почер­ком добав­ле­на пара строк:

“Днев­ник Лаа­на Бил­линг­то­на, сына Илии и Лави­нии Бил­линг­тон, один­на­дца­ти лет от роду, эсквай­ра”.

Со сме­шан­ным чув­ством любо­пыт­ства и неко­то­ро­го разо­ча­ро­ва­ния Дюарт закрыл кни­гу. За крат­ки­ми опи­са­ни­я­ми, кото­рые состав­ля­ли днев­ник, скры­ва­лась какая–то тай­на. К сожа­ле­нию, наблю­де­ний маль­чи­ка было недо­ста­точ­но, что­бы хоть на шаг при­бли­зить­ся к раз­гад­ке. Одна­ко теперь ста­но­ви­лось понят­ным, поче­му дом был остав­лен в том бес­по­ряд­ке, какой застал Дюарт: у Илии Бил­линг­то­на про­сто не было вре­ме­ни при­го­то­вит­ся к отъ­ез­ду. Вполне воз­мож­но, он наде­ял­ся ско­ро вер­нуть­ся и пото­му так мало захва­тил с собой.

Дюарт мед­лен­но пере­ли­сты­вал пожел­тев­шие стра­ни­цы, про­смат­ри­вая отдель­ные запи­си, и был несколь­ко удив­лен, когда в сере­дине абза­ца, посвя­щен­но­го поезд­ке маль­чи­ка и индей­ца в Архам, обна­ру­жил про­пу­щен­ные ранее стро­ки. “Стран­но, где бы мы ни появ­ля­лись, нас при­ни­ма­ют с почте­ни­ем и види­мой бояз­ли­во­стью. Хозя­е­ва лавок гораз­до пре­ду­пре­ди­тель­нее, чем им пола­га­ет­ся быть. Даже Ква­мис полу­ча­ет долю ува­же­ния, на кото­рую труд­но рас­счи­ты­вать с его цве­том кожи. Раз или два я слы­шал, как две дамы шеп­та­лись о чем–то за нашей спи­ной, и уло­вил имя “Бил­линг­тон”, про­из­не­сен­ное с дро­жью в голо­се. Нас боят­ся: сомне­вать­ся в этом не при­хо­дит­ся, одна­ко, когда по доро­ге домой я рас­ска­зал о сво­их наблю­де­ни­ях Ква­ми­су, он заявил, что во всем вино­ва­то мое вооб­ра­же­ние и соб­ствен­ные стра­хи”.

Итак, ста­ро­го Бил­линг­то­на “боя­лись” и отно­си­лись непри­яз­нен­но к нему и ко всем, так или ина­че с ним свя­зан­ным. Это новое откры­тие окры­ли­ло Дюар­та лихо­ра­доч­ны­ми пред­чув­стви­я­ми; из про­сто­го иссле­до­ва­ния ста­рин­ных гене­а­ло­гий его поис­ки пере­рас­та­ли в нечто более зна­чи­тель­ное: в семей­ном про­шлом таи­лась загад­ка – непо­сти­жи­мая, глу­бо­кая. Запах тай­ны, слов­но золо­той туман, про­ник в мозг Дюар­та, когда он при­нял­ся пере­би­рать под­шив­ки бумаг, раз­бро­сан­ных по книж­ным пол­кам.

Его ожи­да­ло горь­кое разо­ча­ро­ва­ние, ибо боль­шая часть пожел­тев­ших лист­ков ока­за­лась сче­та­ми за стро­и­тель­ные рабо­ты и мате­ри­а­лы; в тол­стом гросс­бу­хе пере­чис­ля­лись назва­ния книг, при­об­ре­тен­ных Или­ей Бил­линг­то­ном у кни­го­тор­го­вых фирм в Лон­доне, Пари­же, Пра­ге и Риме. Все побуж­да­ло пре­кра­тить поис­ки, когда счаст­ли­вая звез­да вло­жи­ла в руки Дюар­та потре­пан­ный ману­скрипт с заво­ра­жи­ва­ю­щим назва­ни­ем: “О демо­ни­че­ских дея­ни­ях и о демо­нах Новой Англии”. Неров­ный почерк пис­ца вкрат­це изла­гал содер­жа­ние какой–то уте­рян­ной кни­ги; сло­ва, выве­ден­ные ста­ро­ан­глий­ской вязью, места­ми с тру­дом под­да­ва­лись про­чте­нию, одна­ко то, что уда­ва­лось разо­брать, сто­и­ло дол­гих поис­ков. Мед­лен­но водя паль­цем по стро­кам, Дюарт начал читать, одна­ко уже через несколь­ко минут, достав из сто­ла чистый лист бума­ги и руч­ку, при­нял­ся при­леж­но пере­пи­сы­вать про­чи­тан­ное. Руко­пись начи­на­лась с сере­ди­ны неиз­вест­но­го ори­ги­на­ла.

“…И не рас­про­стра­ня­ясь более о поту­сто­рон­но­стях, я добав­лю толь­ко неко­то­рые подроб­но­сти, о кото­рых мно­гие веда­ют в Новом Дан­ви­че и сего­дня, пять­де­сят лет спу­стя с той поры, когда губер­на­то­ром горо­да был досто­чти­мый мистер Бред­форд. Гово­рят, что некий Ричард Бил­линг­тон, будучи нау­щен сата­нин­ски­ми пись­ме­на­ми, а так­же одним ста­рым кол­ду­ном сре­ди дикарей–индейцев, уда­лил­ся от доб­ро­де­те­лей хри­сти­ан­ской веры и бро­сил вызов Все­про­ща­ю­ще­му, соору­див огром­ное Коль­цо Кам­ней, внут­ри кото­ро­го воз­но­сил молит­вы Сатане, кущам Даго­но­вым, само­му Безы­мян­но­му и про­из­но­сил маги­че­ские закли­на­ния, отри­ну­тые Свя­щен­ным Писа­ни­ем. Будучи при­ве­ден под при­ся­гой перед ста­рей­ши­на­ми маги­стра­та, упо­мя­ну­тый Бил­линг­тон отри­цал бого­хуль­ные дея­ния, одна­ко не мог ута­ить ужа­са перед Безы­мян­ной Тва­рью, кото­рую он сво­и­ми закли­на­ни­я­ми про­бу­дил в ноч­ном небе. В этом же году в роще непо­да­ле­ку от Кам­ней про­изо­шло семь убийств; при­чем тела несчаст­ных были рас­плю­ще­ны или изуро­до­ва­ны до неузна­ва­е­мо­сти. На сле­ду­ю­щее засе­да­ние Высо­ко­чти­мо­го Судеб­но­го Собра­ния упо­мя­ну­тый Бил­линг­тон не являл­ся, и ни сло­ва не было слыш­но о нем с тех пор. Два меся­ца спу–стя в одну из ночей дика­ри из пле­ме­ни вам­па­на­у­гов тво­ри­ли закли­на­ния и бес­чин­ство­ва­ли в про­кля­том лесу; в исступ­ле­нии они раз­ру­ши­ли Коль­цо Кам­ней и нанес­ли силь­ный урон стро­е­ни­ям. Их пред­во­ди­тель Мис­ква­ма­кус, тот самый кол­дун, от кото­ро­го Бил­линг­тон пере­нял свое чер­но­кни­жие, вско­ре объ­явил­ся в горо­де и пове­дал мисте­ру Бред­фор­ду о стран­ных вещах: по его сло­вам, Ричард Бил­линг­тон нару­шил запре­ты, кото­рые не сле­ду­ет пере­сту­пать в обще­нии с Сата­ною; не под­ле­жит сомне­нию, что его пожра­ла Безы­мян­ная

Тварь, сошед­шая из глу­бин неба. Посколь­ку вер­нуть Тварь обрат­но не было ника­кой воз­мож­но­сти, кол­дун пле­ме­ни вам­па­на­у­гов лишил ее дья­воль­ской мощи и заклю­чил в осно­ва­ние повер­жен­но­го Коль­ца Кам­ней. 

Его сопле­мен­ни­ки выко­па­ли огром­ную яму в три дли­ны каноэ глу­би­ной и две дли­ны в попе­реч­ни­ке и с маги­че­ски­ми закли­на­ни­я­ми запе­ча­та­ли бес­по­мощ­но­го Демо­на, накрыв его узи­ли­ще… (тут сле­ду­ет совер­шен­но непо­нят­ная стро­ка) …укра­шен­ный резь­бой, кото­рую они назы­ва­ли Древни­ми Пись­ме­на­ми. Совер­шив сей подвиг, они… (сно­ва непо­нят­ная фра­за) …извле­чен­ный из– под зем­ли. Ста­рый инде­ец наста­и­вал, что­бы к запрет­но­му месту не при­бли­жа­лись ни под каким пред­ло­гом, ибо Демон вырвет­ся на про­стор, сто­ит толь­ко сдви­нуть плос­кий камень с Древни­ми Пись­ме­на­ми. Будучи вопро­ша­ем о том, каков вид демо­ни­че­ско­го суще­ства, Мис­ква­ма­кус закрыл рука­ми лицо, так что толь­ко гла­за выгля­ды­ва­ли меж паль­цев, и пустил­ся в пре­лю­бо­пыт­ные объ­яс­не­ния, из кото­рых сле­до­ва­ло, что Тварь порой быва­ет твер­да и мала, слов­но зем­ля­ная жаба, и ино­гда пред­ста­ет огром­ным обла­ком тума­на, бес­фор­мен­ная, хотя в глу­бине обла­ка про­гля­ды­ва­ет лицо, окру­жен­ное зме­я­ми. 

Имя поту­сто­рон­ней Тва­ри – Осса­до­гва, что озна­ча­ет (сло­во зачерк­ну­то и поверх над­пи­са­но: “озна­ча­ло”) пото­мок Садо­гвы, злоб­но­го духа, о кото­ром пред­ки индей­цев рас­ска­зы­ва­ют, буд­то он спу­стил­ся со звезд и был при­нят как боже­ство в север­ных зем­лях. Пле­ме­на вам­па­на­у­гов, нан­се­тов и нар­ра­ган­се­тов зна­ли, как вызы­вать его, но нико­гда не дела­ли это­го из–за его злоб­но­го нра­ва. Им так­же было ведо­мо, как усми­рять и обез­дви­жи­ватъ боже­ство, хотя не в их вла­сти было вер­нуть его туда, отку­да оно при­шло. Гово­рят, что пред­ки ламар­цев, оби­та­ю­щих под ков­шом Боль­шой Мед­ве­ди­цы, мог­ли изго­нять злоб­ное боже­ство, одна­ко с тех пор мину­ло мно­го веков, и они утра­ти­ли свое зна­ние. Мно­гие муд­ре­цы пыта­лись овла­деть уте­рян­ны­ми закли­на­ни­я­ми и обре­сти власть над сила­ми кос­мо­са, одна­ко ни один не пре­успел в в этом начи­на­нии. Ста­ри­ки утвер­жда­ют, что Осса­до­гва без помех путе­ше­ству­ет по небес­ной твер­ди, в то вре­мя как зем­ная поверх­ность едва ли выдер­жит его без долж­но­го закли­на­ния. 

…Обо всем этом ста­рый кол­дун Мис­ква­ма­кус пове­дал мисте­ру Бред­фор­ду, и после его рас­ска­за руко­твор­ный холм в роще с пру­дом к юго–западу от Ново­го Дан­ви­ча был остав­лен в пол­ном небре­же­нии и покое. За минув­шие два­дцать лет поч­ва под гигант­ски­ми валу­на­ми про­се­ла, одна­ко волею Божи­ей ни дере­вья, ни тра­вы не про­рос­ли на ней. Сре­ди белых посе­лен­цев мало кто верит, что рас­пут­ный Бил­линг­тон был пожран чудо­ви­щем, вызван­ным им с небес. Несмот­ря на уве­ре­ния дика­рей, его уже не одна­жды виде­ли в раз­ных местах, хотя в город он так и не воз­вра­щал­ся. Допол­ни­тель­ные рас­спро­сы кол­ду­на ни к чему не при­ве­ли: он про­дол­жа­ет утвер­ждать, что упо­мя­ну­то­го Бил­линг­то­на унес­ло вызван­ное им чудо­ви­ще. Пусть и непо­жран­ный, но он боль­ше не живет сре­ди нас на нашей Зем­ле, да будет на то воля Гос­под­ня”. К послед­не­му лист­ку руко­пи­си была при­ко­ло­та поспеш­но наца­ра­пан­ная запис­ка: “Смот­ри “Необъ­яс­ни­мые про­ис­ше­ствия…” пре­по­доб­но­го Вар­да Филип­са”. Пола­гая, что у него в руках назва­ние еще одной из книг, сто­я­щих на пол­ках, Амброз Дюарт с лам­пой в руках пере­шел к стел­ла­жам и при­нял­ся рас­смат­ри­вать тис­не­ные пере­пле­ты. При всем раз­но­об­ра­зии назва­ний сре­ди них не нашлось бы и полу­дю­жи­ны зна­ко­мых. Под сло­ем веко­вой пыли поко­и­лись “Ars Magna et Ultima” Лул­лия, “Clavis Alchimiae” Флад­да, “Liber Ivonis” Аль­бер­та Маг­ну­са, “Ключ к позна­нию” Арте­фо, “Куль­ты обо­рот­ней” гра­фа д’Эр­лет­та, “Под­зем­ные таин­ства” Людви­га Прин­на и мно­же­ство дру­гих томов, отно­ся­щих­ся к раз­лич­ным обла­стям фило­со­фии, демо­но­ло­гии, каба­ли­сти­ки, мате­ма­ти­ки и про­чих наук, меж­ду кото­ры­ми выде­ля­лись изряд­но затер­тые собра­ния тру­дов Пара­цель­са и Гер­ме­са Три­с­ме­ги­ста. Про­шло мно­го вре­ме­ни, преж­де чем Дюарт, с бла­го­го­ве­ни­ем пере­би­рая вет­хие тома, добрал­ся до кни­ги, упо­ми­на­е­мой в ману­скрип­те. Небреж­ная рука преж­не­го вла­дель­ца дома задви­ну­ла ее в самый даль­ний угол огром­ной пол­ки. “Необъ­яс­ни­мые про­ис­ше­ствия, имев­шие место в ново­ан­глий­ской Хана­а­нее,– гла­си­ло чер­ное тис­не­ние букв, – опи­сан­ные пре­по­доб­ным Вар­дом Филип­сом, пас­то­ром Вто­рой церк­ви Архам–сити на бере­гу Мас­са­чу­сетс­ско­го зали­ва”. Кни­га, по всей види­мо­сти, вос­про­из­во­ди­ла более ран­нее изда­ние, так как на титуль­ном листе зна­чи­лась дата: 1801, Бостон. Непо­мер­ная тол­щи­на тома мог­ла вполне быть объ­яс­не­на духов­ным зва­ни­ем его созда­те­ля: ред­кий свя­щен­ник удер­жит­ся от нра­во­уче­ний и бла­гост­ных суж­де­ний, пусть даже его сочи­не­ние свя­за­но с голы­ми фак­та­ми. Дев­ствен­ная чисто­та стра­ниц, отсут­ствие загну­тых угол­ков и дру­гих при­зна­ков того, что кни­гу чита­ли, в соеди­не­нии с при­бли­жа­ю­щей­ся пол­но­чью нисколь­ко не вдох­нов­ля­ли Амбро­за Дюар­та на даль­ней­шие поис­ки. Пер­спек­ти­ва про­си­деть ночь, пере­ли­сты­вая вет­хие лист­ки и пыта­ясь отли­чить ста­ро­мод­ное “s” от “f”, выгля­де­ла удру­ча­ю­щей. Посе­му оста­вал­ся един­ствен­ный спо­соб отыс­кать места в кни­ге, кото­рые читал Илия Бил­линг­тон, – поста­вив закры­тый том на пере­плет, поз­во­лить стра­ни­цам сво­бод­но рас­сы­пать­ся по обе сто­ро­ны. Про­де­лав эту нехит­рую опе­ра­цию, Дюарт ока­зал­ся при­мер­но в двух тре­тях от нача­ла кни­ги и с инте­ре­сом про­чел рас­кры­тый отры­вок. 

Разо­брать непри­выч­ные для гла­за очер­та­ния букв ока­за­лось совсем неслож­но. Выцвет­шая чер­ниль­ная над­пись – “Ср. с днев­ни­ком Рич.

Бил­линг­то­на” – лиш­ний раз под­твер­жда­ла, что Дюарт нашел имен­но то, что нуж­но. Более не встре­ча­лось ника­ких упо­ми­на­ний об опи­сан­ном слу­чае, хотя и здесь пре­по­доб­ный Вард Филипс не смог удер­жать­ся от крат­кой отпо­ве­ди всем тем, “кто зна­ет­ся с Демо­на­ми и самим Сата­ной”. Текст огра­ни­чи­вал­ся сухо­ва­тым, но от это­го не менее вол­ну­ю­щим изло­же­ни­ем. 

“Каса­тель­но же утвер­жде­ний оче­вид­цев, про­жи­ва­ю­щих вбли­зи рощи, наи­бо­лее зага­доч­ным явля­ет­ся доне­се­ние хозяй­ки дома Дотен, вдо­вы Джо­на Доте­на из Дак­с­бе­ри, что в Новых коло­ни­ях, полу­чен­ное нака­нуне Сре­те­ния 1787 года. Как утвер­жда­ют она и ее сосе­ди, неве­до­мая тварь яви­лась ей, когда она про­хо­ди­ла вбли­зи про­кля­то­го леса. Чудо­ви­ще не было похо­же ни на зве­ря, ни на чело­ве­ка, ско­рее оно напо­ми­на­ло огром­ную лету­чую мышь с чело­ве­че­ским лицом. Оно не созда­ва­ло ника­ко­го шума, но тара­щи­ло свои злоб­ные гла­за и ози­ра­лось вокруг. Осталь­ные сви­де­те­ли под­твер­жда­ют, что лицо это­го чудо­ви­ща пора­зи­тель­но напо­ми­на­ло лицо одно­го дав­но умер­ше­го чело­ве­ка – Ричар­да Бел­лин­гх­э­ма или Бол­лин­гх­э­ма, кото­рый, как гово­рят, бес­след­но исчез после обще­ния с демо­на­ми в мест­но­сти Нью–Даннич. Дело о Человеке–Звере было рас­смот­ре­но собра­ни­ем суда при­сяж­ных, и по рас­по­ря­же­нию глав­но­го судьи граф­ства кол­ду­нья была сожже­на на кост­ре 5 июня 1788 года”. 

Дюарт несколь­ко раз пере­чи­тал отры­вок; опре­де­лить истин­ную при­ро­ду опи­сан­ных в нем собы­тий было явно затруд­ни­тель­но. При обыч­ных обсто­я­тель­ствах весь текст был бы остав­лен без вни­ма­ния, если бы не ука­за­ние имен “Ричард Бел­лин­гх­эм” или “Бол­лин­гх­эм”, кото­рые без­оши­боч­но вызы­ва­ли в памя­ти схо­жее имя – Ричард Бил­линг­тон. К сожа­ле­нию, несмот­ря на разыг­рав­ше­е­ся вооб­ра­же­ние, Дюарт так и не смог при­ду­мать какого–либо объ­яс­не­ния это­му: воз­мож­но, в дан­ном слу­чае спра­вед­ли­во пред­по­ло­же­ние, выска­зан­ное пре­по­доб­ным Вар­дом Филип­сом, о том, что “некий Ричард Бел­лин­гх­эм”, кото­рый, по сути дела, явля­ет­ся Ричар­дом Бил­линг­то­ном, не был уни­что­жен – “пожран Тва­рью, кото­рую он вызвал с неба”, – как утвер­жда­лось в судеб­ных хро­ни­ках, а пере­се­лил­ся в глу­хие леса воз­ле Дак­с­бе­ри, куда пере­нес и свою пороч­ную прак­ти­ку, все­ляв­шую ужас в души мест­ных жите­лей, о чем и Писал свя­щен­ник. С дру­гой сто­ро­ны, в то вре­мя, когда хозяй­ка дома Дотен рас­ска­зы­ва­ла о неожи­дан­ной встре­че, еще не про­шло и ста лет после печаль­но извест­ных судов над ведь­ма­ми, и в этой свя­зи мож­но с пол­ной уве­рен­но­стью пред­по­ло­жить, что суе­ве­рия сохра­ня­ли силу сре­ди коло­ни­стов, про­жи­вав­ших тогда в рай­оне Дак­с­бе­ри и Нью– Дан­ни­че, кото­рый в нынеш­ние вре­ме­на изве­стен под назва­ни­ем Дан­вич. Охва­чен­ный жела­ни­ем про­дол­жать рас­сле­до­ва­ние, Дюарт отпра­вил­ся в кро­вать и тут же погру­зил­ся в тре­вож­ный сон, в кото­ром видел стран­ные ланд­шаф­ты: какие–то неве­до­мые тва­ри, похо­жие на змей или лету­чих мышей, пари­ли над низ­ки­ми, угрю­мы­ми хол­ма­ми. Тем не менее он спал спо­кой­но, за исклю­че­ни­ем, может быть, несколь­ких минут, когда он, проснув­шись, лежал и непо­ни­ма­ю­ще смот­рел в пото­лок широ­ко откры­ты­ми гла­за­ми. Стран­ное ощу­ще­ние, буд­то кто–то наблю­да­ет за ним, не остав­ля­ло его, но он быст­ро побо­рол в себе это чув­ство и вновь забыл­ся в глу­бо­ком сне. 

Утром, посве­жев­ший после сна, Амброз Дюарт начал поиск сви­де­тельств, могу­щих про­лить свет на про­ис­хож­де­ние его пред­ков. Пер­вой его целью ста­ла город­ская биб­лио­те­ка Арха­ма. Этот город он посто­ян­но срав­ни­вал со ста­ры­ми дерев­ня­ми и город­ка­ми Англии и все­гда любо­вал­ся его тес­ня­щи­ми­ся дву­скат­ны­ми кры­ша­ми, насе­лен­ны­ми при­зра­ка­ми чер­да­ка­ми с глу­хи­ми окош­ка­ми, полу­кру­жья­ми лам­по­чек над вход­ны­ми две­ря­ми и про­се­лоч­ны­ми доро­га­ми вдоль бере­га реки Мис­ка­то­ник, кото­рые вели от укрыв­ших­ся в глу­бине город­ских уло­чек в дав­но забы­тую рощу. 

Он начал свои поис­ки в биб­лио­те­ке Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та, где хра­ни­лись под­шив­ки ста­рых архам­ских газет “Адвер­тай­зер” и “Газетт”.

Утро было сол­неч­ным и ярким, и в его рас­по­ря­же­нии было мно­го вре­ме­ни. Во мно­гих отно­ше­ни­ях Дюар­та было труд­но назвать чело­ве­ком сосре­до­то­чен­ным; обыч­но он тра­тил боль­шую часть вре­ме­ни по пустя­кам; с вели­ким ста­ра­ни­ем при­ни­мал­ся за дело, но очень ред­ко дово­дил его до кон­ца. Устро­ив­шись в хоро­шо осве­щен­ной зале за чита­тель­ским сто­лом, он при­нял­ся мед­лен­но пере­ли­сты­вать пожел­тев­шие лист­ки, повест­ву­ю­щие о пер­вых днях мас­са­чу­сетс­ской коло­нии. Его вни­ма­ние при­влек­ли кое–какие любо­пыт­ные сооб­ще­ния, заста­вив­шие его укло­нить­ся от глав­ной цели. Про­ли­став газе­ты за несколь­ко меся­цев, он нако­нец наткнул­ся на пер­вое упо­ми­на­ние име­ни сво­е­го пред­ка. Это про­изо­шло по чистой слу­чай­но­сти, ибо, про­смат­ри­вая колон­ки ново­стей, он отыс­кал нуж­ное сооб­ще­ние совер­шен­но в дру­гом месте – в пись­мах чита­те­лей редак­то­ру.

“Досто­чти­мый сэр, поз­воль­те выра­зить удив­ле­ние по пово­ду поме­щен­ной в вашей газе­те рецен­зии неко­е­го Джо­на Друве­на, эсквай­ра, по пово­ду одной кни­ги, напи­сан­ной пре­по­доб­ным Вар­дом Филип­сом из Арха­ма, о кото­рой он весь­ма похваль­но отзы­ва­ет­ся. Я отдаю себе отчет в суще­ство­ва­нии обы­чая в избыт­ке рас­то­чать похва­лы людям, обла­чен­ным в ризы, одна­ко сей Джон Друвен ока­зал бы пре­по­доб­но­му Вар­ду Филип­су гораз­до более весо­мую услу­гу, если бы намек­нул ему о суще­ство­ва­нии в при­ро­де вещей, кото­рые луч­ше оста­вить в покое и не упо­ми­нать в суе­слов­ной речи. 

При сем оста­юсь вашим покор­ным слу­гой Илия Бил­линг­тон”.

Дюарт пере­вер­нул еще несколь­ко стра­ниц, отыс­ки­вая ответ, и обна­ру­жил его в газе­те, дати­ро­ван­ной сле­ду­ю­щей неде­лей.

“Досто­чти­мый сэр, поз­воль­те заме­тить, что, судя по все­му, Илия Бил­линг­тон весь­ма осве­дом­лен в вещах, о кото­рых пишет. Он про­чи­тал мою кни­гу, и я ему бла­го­да­рен за это. И, таким обра­зом, оста­юсь два­жды его долж­ни­ком. Слу­жи­тель во имя Гос­подне, пре­по­доб­ный Вард Филипс”. Дюарт вни­ма­тель­но про­смот­рел газе­ты за мно­гие меся­цы, но Илия Бил­линг­тон так и не под­дер­жал пере­пис­ки. Пре­по­доб­ный Вард Филипс, несмот­ря на нра­во­учи­тель­ный харак­тер сво­ей кни­ги, оче­вид­но, обла­дал не мень­шим умом, чем его оппо­нент, и пото­му дис­кус­сия боль­ше не воз­об­нов­ля­лась. Толь­ко изу­чив пух­лые под­шив­ки “Адвер­тай­зе­ра” и “Газетт” за семь лет, Дюарт наткнул­ся на еще одно упо­ми­на­ние име­ни сво­е­го пред­ка. На сей раз – в малень­кой замет­ке в колон­ке ново­стей.

“Пола­га­ем себя обя­зан­ны­ми уве­до­митъ, что реше­ни­ем маги­стра­та сквай­ру Илии Бил­линг­то­ну, про­жи­ва­ю­ще­му в доме непо­да­ле­ку от Эйл­с­бе­ри­пик, направ­ле­но пре­ду­пре­жде­ние с тре­бо­ва­ни­ем пре­кра­тить без­об­ра­зия, кото­рым он пре­да­ет­ся по ночам, в част­но­сти же упо­мя­ну­тый Бил­линг­тон обя­зан поло­жить конец доно­ся­щим­ся из рощи шумам. Сквайр Бил­линг­тон обра­тил­ся в суд граф­ства с прось­бой собрать­ся и выслу­шать его в одно из бли­жай­ших засе­да­ний”.

Боль­ше в газе­тах не появи­лось ни строч­ки, вплоть до того момен­та, когда Бил­линг­тон пред­стал перед судья­ми.

“Обви­ня­е­мый Илия Бил­линг­тон пока­зал, что не зани­мал­ся ника­ки­ми предо­су­ди­тель­ны­ми дела­ми. По его сло­вам, он не под­ни­мал ника­ко­го шума и не был при­чи­ной его воз­ник­но­ве­ния. Как зако­но­по­слуш­ный граж­да­нин, он готов высту­пить про­тив любо­го, кто попы­та­ет­ся дока­зать обрат­ное. Обви­ня­е­мый заявил, что под­верг­ся напад­кам суе­вер­ных людей, меша­ю­щих его уеди­не­нию, в кото­рое он уда­лил­ся семь лет назад после смер­ти горь­ко опла­ки­ва­е­мой им супру­ги. Он заявил, что не поз­во­лит вызвать сво­е­го слу­гу, индей­ца Ква­ми­са, для дачи сви­де­тель­ских пока­за­ний, и неод­но­крат­но при­зы­вал к очной став­ке со сво­им обви­ни­те­лем, одна­ко вся­кий раз полу­чал ответ, что истец либо про­яв­ля­ет упор­ство, либо не жела­ет пред­стать перед ним; в резуль­та­те выше­упо­мя­ну­тый Илия Бил­линг­тон был оправ­дан, а уве­дом­ле­ние, направ­лен­ное ему, было при­зна­но недей­стви­тель­ным”.

Ясно, что “шум”, о кото­ром писал в сво­ем днев­ни­ке Лаан, не был лишь пло­дом его вооб­ра­же­ния. Из это­го сооб­ще­ния, одна­ко, сле­до­ва­ло, что лица, подав­шие жало­бу на Илию Бил­линг­то­на, опа­са­лись его и не жела­ли встре­чи с ним; в таком пред­по­ло­же­нии про­гля­ды­ва­ло нечто боль­шее, чем понят­ное неже­ла­ние винов­ни­ков бес­по­койств пред­стать перед лицом того, кому они доса­жда­ют. Если маль­чик слы­шал стран­ные шумы, то их, несо­мнен­но, слы­шал и истец. Воз­мож­но, их слы­ша­ли и дру­гие; одна­ко никто не хотел об этом заявить офи­ци­аль­но, даже при­знать сам факт, что зву­ки доно­си­лись из рощи, при­над­ле­жа­щей Илии Бил­линг­то­ну. Совер­шен­но оче­вид­но, что Бил­линг­тон вызы­вал бла­го­го­вей­ный ужас у окру­жа­ю­щих; это был пря­мо­ли­ней­ный, бес­страш­ный чело­век, кото­рый мог без вся­ких коле­ба­ний перей­ти в напа­де­ние от защи­ты. Такие чер­ты харак­те­ра Дюарт пола­гал похваль­ны­ми, тем более что его само­го все силь­нее захва­ты­ва­ла рас­кры­вав­ша­я­ся перед ним тай­на. Стран­ное пред­чув­ствие, что ста­рин­ное дело о “шумах” не оста­нет­ся похо­ро­нен­ным в вет­хих газе­тах, запол­ни­ло все его мыс­ли. И он не ошиб­ся. 

При­бли­зи­тель­но через месяц в “Газетт” вновь появи­лось дерз­кое пись­мо от неко­е­го Джо­на Друве­на, веро­ят­но, того само­го джентль­ме­на, кото­рый хва­леб­но отзы­вал­ся о кни­ге пре­по­доб­но­го Вар­да Филип­са и кото­рый, по вполне понят­ным при­чи­нам, был изряд­но раз­до­са­до­ван Или­ей Бил­линг­то­ном за пося­га­тель­ства на свои суж­де­ния. Есте­ствен­но, он не пре­ми­нул заин­те­ре­со­вать­ся непри­ят­но­стя­ми, сва­лив­ши­ми­ся на про­тив­ни­ка. “Досто­чти­мый сэр, 

про­гу­ли­ва­ясь на этой неде­ле в запад­ной окрест­но­сти горо­да, я задер­жал­ся и был застиг­нут насту­пив­шей тем­но­той в лесу непо­да­ле­ку от Эйлсбери–пик, в мест­но­сти, извест­ной под назва­ни­ем Бил­линг­то­но­ва роща. Пыта­ясь най­ти обрат­ную доро­гу, я у слы­шал назой­ли­вый, отуп­ля­ю­щий шум, при­ро­ду кото­ро­го я не в силах объ­яс­нить. Он доно­сил­ся со сто­ро­ны боло­та, нахо­дя­ще­го­ся сра­зу за домом Илии Бил­линг­то­на. Бре­дя в тем­но­те, я при­слу­ши­вал­ся к выше­ука­зан­ным зву­кам и был ими силь­но рас­стро­ен, так как не одна­жды они каза­лись мне похо­жи­ми на кри­ки неве­до­мой тва­ри, кото­рая бес­ну­ет­ся от при­чи­ня­е­мой ей боли. Если бы я знал, в каком направ­ле­нии идти, то я бы обя­за­тель­но отпра­вил­ся к это­му месту, так как я все­гда чрез­вы­чай­но чув­стви­те­лен к чужим стра­да­нию и горю. Зву­ки раз­да­ва­лись при­мер­но с пол­ча­са, может быть, чуть мень­ше, потом стих­ли, а вокруг вновь уста­но­ви­лась мерт­вая тиши­на. С тру­дом, но я все же добрал­ся до дому, 

Ваш пре­дан­ный слу­га Джон Друвен”.

Дюарт ожи­дал, что подоб­ное пись­мо неми­ну­е­мо вызо­вет у его пра­де­да при­ступ гне­ва и рез­кий ответ, одна­ко неде­ля про­хо­ди­ла за неде­лей, а в газе­тах ниче­го не появ­ля­лось. Тем не менее враж­деб­ность по отно­ше­нию к Бил­линг­то­ну посте­пен­но уси­ли­ва­лась и, хотя ника­ко­го откли­ка от само­го вла­дель­ца рощи так и не посту­пи­ло, в газе­тах появи­лось обра­ще­ние пре­по­доб­но­го Вар­да Филип­са, в кото­ром он высту­пал с пред­ло­же­ни­ем воз­гла­вить комис­сию по рас­сле­до­ва­нию при­чин зага­доч­ных шумов с целью их пре­кра­ще­ния. Тон­кий рас­чет выма­нить Бил­линг­то­на из укры­тия вполне оправ­дал­ся, и на исхо­де неде­ли чопор­ная

“Газетт” напе­ча­та­ла его полупредупреждение–полуответ:

“Вся­кое лицо или лица, кото­рые нару­шат гра­ни­цы вла­де­ний, извест­ных под назва­ни­ем Бил­линг­то­но­вой рощи, а так­же при­мы­ка­ю­ще­го к ней поля или паст­би­ща, при­над­ле­жа­щих в соот­вет­ствии с бук­вой Зако­на семей­ству Бил­линг­то­нов, будут рас­смат­ри­вать­ся как бра­ко­нье­ры и под­ле­жат аре­сту с целью даль­ней­ше­го судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства. Сего­дня Илия Бил­линг­тон посе­тил судью и сооб­щил ему, что его уго­дья отчет­ли­во раз­ме­че­ны и уста­нов­лен­ные зна­ки запре­ща­ют пере­се­че­ние гра­ниц, охо­ту, бес­цель­ные про­гул­ки и про­чие нару­ше­ния без соот­вет­ству­ю­ще­го раз­ре­ше­ния”.

Это пре­ду­пре­жде­ние вызва­ло немед­лен­ную реак­цию со сто­ро­ны пре­по­доб­но­го Вар­да Филип­са, кото­рый тут же отве­тил на этот выпад, что “судя по все­му, наш сосед не жела­ет рас­сле­до­вать при­чи­ну стран­ных шумов и наме­рен оста­вить покры­той мра­ком эту тай­ну”. Он заклю­чил свое изящ­но состав­лен­ное посла­ние пря­мым вопро­сом – что застав­ля­ет Илию Бил­линг­то­на опа­сать­ся рас­сле­до­ва­ния при­чин шумов и их источ­ни­ков, и дела­ет вывод, что либо долж­но быть про­ве­де­но рас­сле­до­ва­ние, либо шумы долж­ны пре­кра­тить­ся. Одна­ко Илию нель­зя было успо­ко­ить изящ­но­стью сло­га. После­до­ва­ло новое пре­ду­пре­жде­ние, где он заяв­лял, что не потер­пит сто­рон­не­го вме­ша­тель­ства в свои дела. К тому же он силь­но сомне­ва­ет­ся, что пре­по­доб­ный Вард Филипс и Джон

Друвен в доста­точ­ной сте­пе­ни под­хо­дят для про­ве­де­ния подоб­но­го рас­сле­до­ва­ния. В заклю­че­ние он обру­ши­вал­ся на тех, кто яко­бы слы­шал какие–то зву­ки.

“Что каса­ет­ся этих лиц, то было бы нелишне осве­до­мить­ся, что они дела­ли в лесу в столь позд­ний час, когда все почтен­ные горо­жане нахо­дят­ся в кро­ва­ти или по край­ней мере в сте­нах соб­ствен­но­го дома, а не бол­та­ют­ся по окрест­но­стям под покро­вом тем­но­ты в поис­ках Бог зна­ет каких удо­воль­ствий или при­клю­че­ний? Нет ника­ких пока­за­ний о том, что они cлы­ша­ли шум. Сви­де­тель Друвен реши­тель­но утвер­жда­ет, что он слы­шал шум; но он не упо­ми­на­ет, что кто–либо его сопро­вож­дал. Были ведь и такие, кому все­го сто лет назад или мень­ше каза­лось, что они “слы­ша­ли голо­са”, и за это обви­ня­ли невин­ных муж­чин и жен­щин, кото­рых пре­да­ва­ли мучи­тель­ной смер­ти как кол­ду­нов и ведьм; а где теперь эти сви­де­тель­ства? Доста­точ­но ли сви­де­тель зна­ком с ноч­ны­ми зву­ка­ми, что­бы отли­чить то, что он назы­ва­ет “кри­ка­ми боли, изда­вав­ши­ми­ся каким–то суще­ством”, от рева быка, или мыча­ния коро­вы, ищу­щей про­пав­ше­го телен­ка, или мно­же­ства дру­гих зву­ков подоб­но­го рода? Пусть луч­ше он и ему подоб­ные дума­ют, преж­де чем гово­рить, а не дове­ря­ют­ся сво­им ушам и не смот­рят на то, что Богу угод­но сде­лать неви­ди­мым”. 

Дей­стви­тель­но, пись­мо было весь­ма дву­смыс­лен­ным. До это­го Бил­линг­тон не при­зы­вал Бога в сви­де­те­ли, и его пись­мо, хотя и доволь­но язви­тель­ное, нес­ло на себе сле­ды спеш­ки и непро­ду­ман­ных суж­де­ний. Коро­че, Бил­линг­тон рас­крыл­ся для уда­ра, и удар, как и сле­до­ва­ло ожи­дать, был нане­сен непо­сред­ствен­но пре­по­доб­ным Вар­дом Филип­сом и Джо­ном Друве­ном. 

“Я,– свя­щен­ник писал почти так же лако­нич­но, как до это­го Бил­линг­тон,– поис­ти­не счаст­лив и бла­го­да­рен Богу, видя, что этот чело­век, Бил­линг­тон, все же при­зна­ет суще­ство­ва­ние раз­лич­ных Тва­рей, кото­рых Богу угод­но сде­лать неви­ди­мы­ми для чело­ве­ка, и очень наде­юсь, что назван­ный Бил­линг­тон не смот­рел на них сам”. 

Джон Друвен, одна­ко, был более колок:

“Поис­ти­не, я не знал, что сосед Бил­линг­тон дер­жит быков, коров и телят, с голо­са­ми кото­рых сви­де­тель зна­ком, так как он вос­пи­ты­вал­ся сре­ди них. Сви­де­тель гово­рит далее, что он не слы­шал голо­сов быков, коров или телят побли­зо­сти от поме­стья Бил­линг­то­нов. А так­же коз­лов, овец, ослов или дру­гих живот­ных, зна­ко­мых мне. Но зву­ки были, и отри­цать это невоз­мож­но, пото­му что я слы­шал их и дру­гие тоже”.

И так далее в том же духе.

Мож­но было ожи­дать, что Бил­линг­тон как–то на это отве­тит. Но он не отве­тил. Не появи­лось боль­ше ни одно­го доку­мен­та с его под­пи­сью, но три меся­ца спу­стя “Газетт” опуб­ли­ко­ва­ла сооб­ще­ние все того же кол­ко­го Друве­на о том, что он полу­чил при­гла­ше­ние на досу­ге посе­тить поме­стье Бил­линг­то­на, один или с дру­зья­ми. Един­ствен­ным усло­ви­ем Бил­линг­то­на было, что­бы Друвен фор­маль­но изве­стил его о таком наме­ре­нии, дабы Бил­линг­тон мог при­ка­зать сво­ей челя­ди не тре­во­жить его как нару­ши­те­ля сво­их вла­де­ний. Друвен выка­зал наме­ре­ние при­нять пред­ло­же­ние Бил­линг­то­на.

Затем на какое–то вре­мя насту­пи­ла пау­за.

А затем появи­лась чере­да зло­ве­щих газет­ных заме­ток, кото­рые ста­но­ви­лись все тре­вож­нее по мере того, как про­хо­ди­ла неде­ля за неде­ле–

й. Пер­вая была совер­шен­но невин­ной. В ней лишь гово­ри­лось, что “Джон Друвен, вре­мя от вре­ме­ни пишу­щий мате­ри­а­лы для нашей газе­ты, не сдал вовре­мя свою замет­ку для нынеш­не­го выпус­ка и, навер­ное, под­го­то­вит ее для пуб­ли­ка­ции на сле­ду­ю­щей неде­ле”. Одна­ко на сле­ду­ю­щей неде­ле в “Газетт” появи­лось доволь­но про­стран­ное сооб­ще­ние о том, что “Джон Друвен про­пал. Его не было в ком­на­тах на Ривер­Ст­рит, и сей­час ведет­ся поиск с целью обна­ру­же­ния его место­на­хож­де­ния”. Еще через неде­лю “Газетт” сооб­щи­ла, что про­пав­шая замет­ка, кото­рую Друвен обе­щал при­слать, долж­на была быть репор­та­жем о посе­ще­нии им дома и рощи Бил­линг­то­на в сопро­вож­де­нии пре­по­доб­но­го Вар­да Филип­са и Дели­ве­ран­са Вестрип­па. Его спут­ни­ки пока­за­ли, что они вме­сте вер­ну­лись из поме­стья Бил­линг­то­нов. Одна­ко той же ночью Друвен, по сло­вам вла­де­ли­цы дома, ушел. Он не отве­тил на ее вопрос, куда он идет. На вопрос о том, как про­шло их рас­сле­до­ва­ние отно­си­тель­но непо­нят­ных зву­ков в окрест­но­стях поме­стья, пре­по­доб­ный Филипс и Дели­ве­ранс Вестрипп ниче­го не мог­ли вспом­нить, раз­ве что обхо­ди­тель­ность хозя­и­на, кото­рый само­лич­но подал зав­трак, при­го­тов­лен­ный его слу­гой, индей­цем Ква­ми­сом. Теперь шериф велрас­сле­до­ва­ние по пово­ду исчез­но­ве­ния Джо­на Друве­на. Пошла чет­вер­тая неде­ля. Ниче­го ново­го о Джоне Друвене.

Пятая неде­ля так­же про­шла без ново­стей.

А потом – мол­ча­ние, пре­рван­ное толь­ко одна­жды по исте­че­нии трех­ме­сяч­но­го сро­ка сооб­ще­ни­ем, что шериф пре­кра­тил рас­сле­до­ва­ние стран­но­го исчез­но­ве­ния Джо­на Друве­на.

И ни сло­ва о Бил­линг­тоне. Весь раз­го­вор о стран­ных зву­ках в бил­линг­то­нов­ской роще, каза­лось, был реши­тель­но обо­рван. Ни в колон­ке ново­стей, ни в колон­ке сооб­ще­ний не появ­ля­лось даже име­ни Бил­линг­то­на. Одна­ко шесть меся­цев спу­стя дела пошли с пуга­ю­щей быст­ро­той, и Дюарт ост­ро чув­ство­вал сдер­жан­ность, про­яв­ляв­шу­ю­ся газе­та­ми по пово­ду тех собы­тий, кото­рые в его вре­мя обя­за­тель­но попа­ли бы на пер­вые поло­сы. В тече­ние трех недель в “Газетт” и “Адвер­тай­зе­ре” вид­ное место заня­ли четы­ре отдель­ные исто­рии.

В пер­вой рас­ска­зы­ва­лось об обна­ру­же­нии на оке­ан­ском бере­гу, в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти от мор­ско­го пор­та Иннс­мут и устья реки Манук­сет неко­е­го разо­рван­но­го и иска­ле­чен­но­го тела, в кото­ром опо­зна­ли Джо­на Друве­на.

“Счи­та­ют, что мистер Друвен, воз­мож­но, вышел в море и был тяже­ло ранен в резуль­та­те кру­ше­ния лод­ки, в кото­рой он нахо­дил­ся. Когда его обна­ру­жи­ли, он уже несколь­ко дней был мертв. В послед­ний раз его виде­ли в Арха­ме пол­го­да назад, и с тех пор о нем никто ниче­го не слы­хал. По–видимому, он про­шел сквозь тяж­кие телес­ные муки, так как лицо его необыч­но вытя­ну­то, а мно­гие кости сло­ма­ны”. Вто­рой мате­ри­ал касал­ся пред­ка Дюар­та, вез­де­су­ще­го Илии Бил­линг­то­на. Сооб­ща­лось, что Бил­линг­тон и его сын Лаан отпра­ви­лись в Англию пови­дать род­ствен­ни­ков.

Неде­лю спу­стя инде­ец Ква­мис, слу­жив­ший у Илии, “был вызван к шери­фу на допрос, одна­ко судеб­ные при­ста­вы, отпра­вив­ши­е­ся в дом Илии Бил­линг­то­на, нико­го не нашли. Дом был заперт и запе­ча­тан, и они не мог­ли туда вой­ти, так как не име­ли орде­ра на обыск”. Рас­сле­до­ва­ние сре­ди индей­цев, нахо­див­ших­ся в окру­ге Дан­вич к севе­ру от Арха­ма, не доба­ви­ло новых дан­ных. Более того, индей­цы ниче­го не зна­ли о Ква­ми­се и не хоте­ли знать, а двое из них отри­ца­ли, что чело­век по име­ни Ква­мис когда–либо выхо­дил из их сре­ды или вооб­ще суще­ство­вал.

В кон­це кон­цов шериф опуб­ли­ко­вал фраг­мент пись­ма, нача­то­го покой­ным Друве­ном в вечер перед сво­им стран­ным и необъ­яс­ни­мым исчез­но­ве­ни­ем, слу­чив­шим­ся при­мер­но семь меся­цев назад. Оно было адре­со­ва­но пре­по­доб­но­му Вар­ду Филип­су и “нес­ло сле­ды спеш­ки”, по вер­сии “Газетт”. Пись­мо было обна­ру­же­но хозяй­кой дома и пере­да­но шери­фу, кото­рый толь­ко теперь при­знал его суще­ство­ва­ние. “Газетт” напе­ча­та­ла его:  “Пре­по­доб­но­му Вар­ду Филип­су Бап­тист­ская цер­ковь Френч–Хилл, Архам 

Мой почтен­ный друг!

Меня охва­ты­ва­ет настоль­ко силь­ное стран­ное чув­ство, что может пока­зать­ся, что собы­тия, сви­де­те­ля­ми кото­рых мы были сего­дня, стер­лись из моей памя­ти. Я не могу объ­яс­нить этот фено­мен, и вдо­ба­вок меня не остав­ля­ет мысль о хозя­ине, кото­рый при­ни­мал нас у себя, о гроз­ном Бил­линг­тоне, как буд­то я дол­жен идти к нему и как буд­то вопрос о том, не вло­жил ли он каким–то вол­шеб­ным спо­со­бом чего–нибудь в пищу, кото­рую мы у него отве­да­ли, что­бы повре­дить нашу память, явля­ет­ся неспра­вед­ли­вым и излиш­ним. Не думай­те обо мне пло­хо, мой доб­рый друг, но мне тяже­ло вспом­нить, что имен­но мы виде­ли в кру­ге кам­ней в лесу, и с каж­дым ухо­дя­щим мгно­ве­ни­ем мне кажет­ся, что моя память все боль­ше заво­ла­ки­ва­ет­ся тума­ном…”

Здесь пись­мо обры­ва­лось: про­дол­же­ния не было. “Газетт” напе­ча­та­ла его без каких–либо ком­мен­та­ри­ев. Шериф заявил лишь, что Илия Бил­линг­тон будет допро­шен по воз­вра­ще­нии, и это было все. Впо­след­ствии появи­лось сооб­ще­ние, что зло­счаст­ный Друвен пре­дан зем­ле, а затем пись­мо пре­по­доб­но­го Вар­да Филип­са о том, что его при­хо­жане, жив­шие в мест­но­сти, гра­ни­чив­шей с усадь­бой Бил­линг­то­нов, сооб­ща­ли, что после того, как Илия Бил­линг­тон отпра­вил­ся к чужим бере­гам, ноч­ные зву­ки пре­кра­ти­лись.

Газе­ты не упо­ми­на­ли Бил­линг­то­на еще шесть меся­цев, и здесь Дюарт пере­стал их про­смат­ри­вать. Несмот­ря на вол­шеб­ную силу, с кото­рой его при­тя­ги­ва­ло это рас­сле­до­ва­ние, гла­за его начи­на­ли уста­вать, более того, вре­мя шло к вече­ру, Дюарт совсем забыл про обед и, хотя он не был голо­ден, решил не пор­тить боль­ше гла­за. То, что он уже про­чи­тал, сби­ва­ло его с тол­ку. В каком–то смыс­ле он был разо­ча­ро­ван. Он ожи­дал най­ти что– то более чет­кое, ясное, но во всем, что он читал, была едва уло­ви­мая неопре­де­лен­ность, чуть ли не мисти­че­ская дым­ка, еще менее ося­за­е­мая, чем таин­ствен­ные фраг­мен­ты, най­ден­ные в доку­мен­тах, остав­ших­ся от биб­лио­те­ки Илии Бил­линг­то­на. Газет­ные репор­та­жи сами по себе не дава­ли доста­точ­ной опре­де­лен­но­сти. В сущ­но­сти, име­лось толь­ко кос­вен­ное сви­де­тель­ство – днев­ник маль­чи­ка, Лаа­на, что­бы дока­зать, что обви­ни­те­ли Илии Бил­линг­то­на дей­стви­тель­но слы­ша­ли кри­ки той ночью. Кро­ме того, Бил­линг­то­на изоб­ра­жа­ли по мень­шей мере полу­про­хо­дим­цем, вспыль­чи­вым, реши­тель­ным, чуть ли не зади­ри­стым и не боя­щим­ся встре­тить­ся лицом к лицу с теми, кто о нем зло­сло­вил; он с успе­хом выхо­дид из каж­дой стыч­ки, хотя раз или два пре­по­доб­ный Вард Филипс сумел поста­вить его на место. Несо­мнен­но, что “Необъ­яс­ни­мые про­ис­ше­ствия в ново­ан­глий­ской Хана­а­нее” и были той кни­гой, кото­рую он так гру­бо отвер­гал, и, хотя не име­лось ниче­го тако­го, что мог­ло бы быть при­ня­то в каче­стве дока­за­тель­ства в совре­мен­ном суде, труд­но было отме­тить как чистое сов­па­де­ние, что наи­бо­лее язви­тель­ный его кри­тик, Джон Друвен, исчез так зага­доч­но. Более того, неза­кон­чен­ное пись­мо

Друве­на ста­ви­ло неко­то­рые пуга­ю­щие вопро­сы. Вывод был прост: Илия сунул что–то в пищу, что­бы неже­ла­тель­ные гости из “комис­сии по рас­сле­до­ва­нию” забы­ли то, что они виде­ли; сле­до­ва­тель­но, они виде­ли нечто такое, что под­твер­жда­ло неяв­ные обви­не­ния, выдви­гав­ши­е­ся

Друве­ном и пре­по­доб­ным Вар­дом Филип­сом. В неза­кон­чен­ном пись­ме было и нечто более суще­ствен­ное: “…как буд­то я дол­жен пой­ти к нему”. Раз­ду­мы­вая об этом, Дюарт почув­ство­вал бес­по­кой­ство, так как это пред­по­ла­га­ло, что каким–то спо­со­бом Бил­линг­тон сумел завлечь сво­е­го само­го непри­ми­ри­мо­го кри­ти­ка опять к себе и, пред­ва­ри­тель­но убрав его со сце­ны, в кон­це кон­цов добил­ся его гибе­ли. 

Хотя это были все­го лишь пред­по­ло­же­ния, они зани­ма­ли Дюар­та всю обрат­ную доро­гу к дому в лесу. При­дя, он опять достал доку­мен­ты, кото­рые читал преды­ду­щей ночью, и тру­дил­ся над ними неко­то­рое вре­мя, пыта­ясь най­ти связь меж­ду Ричар­дом Бил­линг­то­ном и вну­шав­шим страх Или­ей – не род­ствен­ную, так как он не сомне­вал­ся, что они при­над­ле­жа­ли к одной линии с раз­ры­вом в несколь­ко поко­ле­ний, а веще­ствен­ную связь меж­ду неве­ро­ят­ны­ми собы­ти­я­ми, запи­сан­ны­ми в доку­мен­те, и отче­та­ми архам­ских еже­не­дель­ни­ков, пото­му что, тща­тель­но все, взве­сив, ему каза­лось, что такая связь неиз­беж­но суще­ству­ет, хотя бы из–за одно­го сов­па­де­ния. В обо­их доку­мен­тах, раз­де­лен­ных более чем веко­вым про­ме­жут­ком во вре­ме­ни и несколь­ки­ми миля­ми в про­стран­стве – один появил­ся в “Нью–Данниче”, кото­рый теперь, разу­ме­ет­ся, стал Дан­ви­чем (если толь­ко это имя когда–то не носи­ла вся область), а дру­гой – в поме­стье Бил­линг­то­на, – упо­ми­нал­ся “круг кам­ней”, кото­рый, несо­мнен­но, отно­сил­ся к облом­кам дру­и­ди­че­ских вре­мен, неров­ным коль­цом окру­жав­шим камен­ную баш­ню, сто­яв­шую в высох­шем ложе при­то­ка реки Мис­ка­то­ник. 

Дюарт при­го­то­вил себе несколь­ко бутер­бро­дов, сунул апель­син и фонарь в кар­ма­ны пиджа­ка и отпра­вил­ся в доро­гу. Све­ти­ло после­по­лу­ден­ное солн­це. Он обо­шел боло­то и напра­вил­ся к башне, вошел в нее и сра­зу начал осмат­ри­вать зано­во. Внут­ри баш­ни име­лась очень узкая лест­ни­ца из необ­ра­бо­тан­но­го кам­ня, спи­ра­лью шед­шая вверх вдоль сте­ны, и с неко­то­рой опас­кой Дюарт под­нял­ся по ней, вни­ма­тель­но осмат­ри­вая по пути доволь­но при­ми­тив­ное, но впе­чат­ля­ю­щее укра­ше­ние в виде баре­лье­фа, кото­рое, как он вско­ре обна­ру­жил, было еди­ной кон­струк­ци­ей, повто­ря­ясь, как цепь, по всей длине лест­ни­цы с малень­кой плат­фор­мой в кон­це, нахо­див­шей­ся так близ­ко к кры­ше баш­ни, что Дюарт мог на ней сто­ять, толь­ко согнув­шись в три поги­бе­ли. При све­те фона­ря было вид­но, что баре­льеф, выре­зан­ный в кам­нях вдоль Лест­ни­цы, при­сут­ство­вал и на плат­фор­ме. Он накло­нил­ся, что­бы луч­ше рас­смот­реть его, обна­ру­жив, что это был слож­ный узор кон­цен­три­че­ских кру­гов и рас­хо­дя­щих­ся линий, кото­рые, при еще более вни­ма­тель­ном осмот­ре, явля­лись запу­тан­ным лаби­рин­том, вид кото­ро­го все вре­мя необъ­яс­ни­мо изме­нял­ся. Дюарт напра­вил фонарь вверх. 

Он убе­дил­ся еще во вре­мя преды­ду­ще­го осмот­ра баш­ни, что в той части кры­ши, кото­рая была более позд­не­го про­ис­хож­де­ния, име­лась какая–то резь­ба, но теперь он видел, что толь­ко на одном камне, было укра­ше­ние, и это был боль­шой плос­кий блок извест­ня­ка, почти точ­но соот­вет­ство­вав­ший раз­ме­рам плат­фор­мы, на кото­рой он сей­час скрю­чил­ся. Одна­ко его орна­мент не был похож на моти­вы фигур баре­лье­фа, а пред­став­лял собой непра­виль­ную звез­ду, в цен­тре кото­рой, каза­лось, нахо­ди­лось кари­ка­тур­ное изоб­ра­же­ние одно­го гигант­ско­го гла­за. Но это был не глаз, а ско­рее что–то непра­виль­ной ром­бо­вид­ной фор­мы с лини­я­ми, напо­ми­нав­ши­ми язы­ки пла­ме­ни. Этот рису­нок гово­рил Дюар­ту не боль­ше, чем узор баре­лье­фа, но его дей­стви­тель­но заин­те­ре­со­ва­ло наблю­де­ние, что цемент, скреп­ляв­ший блок, раз­ру­шил­ся во мно­гих местах под дей­стви­ем пого­ды, и ему при­шло в голо­ву, что, если акку­рат­но и уме­ло выко­вы­рять остат­ки цемен­та и осво­бо­дить камень, появит­ся отвер­стие в тор­це кони­че­ской кры­ши. Дей­стви­тель­но, водя лучом фона­ря по потол­ку, он уви­дел, что пер­во­на­чаль­но баш­ня име­ла отвер­стие, кото­рое впо­след­ствии было закры­то этим плос­ким кам­нем, отли­чав­шим­ся от всех осталь­ных тем, что он был менее гру­бым, ино­го серо­ва­то­го оттен­ка и срав­ни­тель­но новым. 

Сидя в сгорб­лен­ной позе, Дюарт при­шел к убеж­де­нию, что нуж­но вос­ста­но­вить пер­во­на­чаль­ный вид баш­ни, и чем боль­ше он думал об этом, тем силь­нее ста­но­ви­лось жела­ние убрать блок над плат­фор­мой и осво­бо­дить себе доста­точ­но места, что­бы рас­пря­мить­ся в пол­ный рост. Он про­вел лучом фона­ря по зем­ле вни­зу и, уви­дев оско­лок кам­ня, кото­рый мог послу­жить ему в каче­стве доло­та, осто­рож­но спу­стил­ся и взял его, про­ве­рив на ощупь. Затем он вер­нул­ся на плат­фор­му и стал думать, как луч­ше добить­ся сво­ей цели, не под­вер­гая себя опас­но­сти. Он упер­ся в сте­ну и начал осто­рож­но дол­бить. Фонарь тор­чал из кар­ма­на, мешая ему, и вско­ре он понял, что ему нуж­но сна­ча­ла отко­лоть ту часть, кото­рая была бли­же к нему, так, что­бы блок, падая, отле­тел на зем­ля­ной пол вни­зу, не задев края плат­фор­мы. 

Он усерд­но при­нял­ся за рабо­ту, и через пол­ча­са камень упал, как пла­ни­ро­ва­лось, направ­ля­е­мый им, мимо края плат­фор­мы на пол баш­ни. Дюарт выпря­мил­ся, гля­дя на топь к восто­ку от баш­ни, и впер­вые уви­дел, что баш­ня нахо­ди­лась на одной линии с его домом, пото­му что пря­мо напро­тив, за боло­том и дере­вья­ми сза­ди него, на окне играл сол­неч­ный свет. Неко­то­рое вре­мя он пытал­ся вспом­нить, какое же имен­но окно – он нико­гда не видел баш­ню из сво­е­го дома, да, впро­чем, и не пытал­ся это­го сде­лать. Судя по все­му, это было окно из цвет­но­го стек­ла в каби­не­те, через кото­рое он нико­гда не смот­рел. Дюарт не мог себе пред­ста­вить, како­во было пред­на­зна­че­ние баш­ни. Стоя здесь, он мог опе­реть­ся рука­ми на раму отвер­стия; часть его туло­ви­ща была выше кры­ши баш­ни, выше даже самой верх­ней ее точ­ки; отсю­да был пре­крас­ный обзор неба. Воз­мож­но, ее постро­ил какой–нибудь дав­ний аст­ро­ном; вне вся­ко­го сомне­ния, она была иде­аль­ным местом для наблю­де­ния кру­го­во­ро­та небес­ных тел над голо­вой. Дюарт заме­тил: кам­ни кони­че­ской кры­ши были той же тол­щи­ны, что и кам­ни стен, что–то око­ло фута, воз­мож­но, пят­на­дцать дюй­мов; а то, что кры­ша про­дер­жа­лась все эти годы, сви­де­тель­ство­ва­ло об искус­стве архи­тек­то­ра про­шло­го, не оста­вив­ше­го сво­е­го име­ни в исто­рии.

Одна­ко аст­ро­но­ми­че­ское объ­яс­не­ние суще­ство­ва­ния баш­ни не было пол­но­стью удо­вле­тво­ри­тель­ным, так как она воз­вы­ша­лась не на хол­ме и даже не на сколько–нибудь соот­вет­ству­ю­щей воз­вы­шен­но­сти, а все­го лишь на ост­ро­ве или на том, что было когда–то ост­ро­вом, и зем­ля поло­го спус­ка­лась с трех сто­рон, и лишь с одной сто­ро­ны отту­да шел пока­тый и очень плав­ный спуск к реке Мис­ка­то­ник, частич­но про­хо­див­шей через лес. То, что с баш­ни был пре­крас­ный вид на небо, явля­лось чистой слу­чай­но­стью – про­сто в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти от нее не было ни дере­вьев, ни кустар­ни­ков или высо­ких трав. Но гори­зонт все рав­но был огра­ни­чен порос­лью высту­па­ю­щих скло­нов, так что звез­ды мож­но было наблю­дать лишь неко­то­рое вре­мя после их появ­ле­ния и совсем недол­го перед их исчез­но­ве­ни­ем с небо­скло­на, что явно не созда­ва­ло иде­аль­ных усло­вий для аст­ро­но­ми­че­ских наблю­де­ний. Через неко­то­рое вре­мя Дюарт опять спу­стил­ся с лест­ни­цы, отка­тил камень в сто­ро­ну и вышел через арку вхо­да, не имев­шую ника­кой защи­ты от вет­ра и капри­зов пого­ды, что дела­ло при­сут­ствие кам­ня, закры­вав­ше­го отвер­стие в кры­ше, еще более непо­нят­ным. Но у него не было вре­ме­ни раз­мыш­лять об этом: день шел на убыль, солн­це опус­ка­лось за поя­сом дере­вьев. Жуя послед­ний бутер­брод, он отпра­вил­ся в обрат­ную доро­гу, опять вдоль края боло­та и вверх к сво­е­му дому, четы­ре боль­шие фрон­таль­ные колон­ны кото­ро­го, встро­ен­ные в сте­ны дома, беле­ли в сгу­ща­ю­щих­ся сумер­ках. Ему ста­ло весе­ло, пото­му что его рас­сле­до­ва­ние успеш­но про­дви­га­лось. Пусть в этот день он узнал не так уж мно­го кон­крет­но­го, зато открыл для себя нема­ло инте­рес­но­го о мест­ных обы­ча­ях и пре­да­ни­ях, а так­же о сво­ем пред­ке, преду­смот­ри­тель­ном Илии, кото­рый, так ска­зать, пере­ссо­рил весь Архам и оста­вил за собой тай­ну, раз­га­дать кото­рую вряд ли было кому дано. Дей­стви­тель­но, Дюарт собрал мно­го подроб­но­стей, хотя и не был уве­рен, явля­лись ли они фраг­мен­та­ми одной и той же кар­ти­ны или частя­ми раз­лич­ных узо­ров. 

При­дя домой, он почув­ство­вал уста­лость. Он не под­дал­ся соблаз­ну рыть­ся даль­ше в кни­гах сво­е­го пра­пра­де­душ­ки, зная, что нуж­но беречь зре­ние, а начал мето­ди­че­ски пла­ни­ро­вать свое даль­ней­шее рас­сле­до­ва­ние. Удоб­но устро­ив­шись в каби­не­те и раз­ве­дя огонь в камине, Дюарт еще раз пере­брал в уме все аспек­ты веду­ще­го­ся рас­сле­до­ва­ния, ища наи­бо­лее раци­о­наль­ный путь. Несколь­ко раз он воз­вра­щал­ся мыс­лен­но к про­пав­ше­му слу­ге, Ква­ми­су, и вско­ре понял, что суще­ству­ет какая–то парал­лель меж­ду име­нем слу­ги и чудо­де­ем из ста­рых доку­мен­тов Мис­ква­ма­ку­сом. 

Ква­мис, или Ква­мус, – маль­чик писал его в обо­их вари­ан­тах – в послед­нем имел два из четы­рех сло­гов име­ни индей­ско­го муд­ре­ца, и, хотя мно­гие индей­ские име­на похо­жи, была вели­ка веро­ят­ность того, что сход­ство фами­лий под­чи­ня­лось неко­е­му пра­ви­лу. 

Так, раз­мыш­ляя, он при­шел к выво­ду, что в хол­ми­стой мест­но­сти, окру­жав­шей Дан­вич, мог­ли жить даль­ние род­ствен­ни­ки или потом­ки Ква­ми­са; то, что его соб­ствен­ные сопле­мен­ни­ки мог­ли откре­стить­ся от него сто и более лет назад, не вол­но­ва­ло Дюар­та. Зав­тра, если поз­во­лит пого­да, мож­но про­дол­жить рас­сле­до­ва­ние. При­няв такое реше­ние, Дюарт отпра­вил­ся спать.

Он хоро­шо выспал­ся, хотя два­жды за ночь бес­по­кой­но воро­чал­ся и про­сы­пал­ся с чув­ством, что сами сте­ны сле­дят за ним.

Утром, отве­тив на пись­ма, кото­рые уже несколь­ко дней лежа­ли, ожи­дая, пока он выкро­ит на это вре­мя, он отпра­вил­ся в Дан­вич. Небо было закры­то обла­ка­ми, дул лег­кий восточ­ный ветер, пред­ве­щав­ший дождь. С пере­ме­ной пого­ды леси­стые хол­мы с каме­ни­сты­ми вер­ши­на­ми – харак­тер­ная чер­та окру­ги – каза­лись тем­ны­ми и зло­ве­щи­ми. Здесь, вда­ли от боль­ших дорог, где ред­ко встре­тишь слу­чай­но­го пут­ни­ка, пото­му что мест­ность была глу­хая, а так­же пото­му, что от остав­лен­ных домов вея­ло духом зата­ив­шей­ся гни­ли, доро­га часто сужа­лась до раз­ме­ров колеи, с буй­но раз­рос­ши­ми­ся сор­ня­ка­ми, куста­ми еже­ви­ки и высо­ки­ми тра­ва­ми, лезу­щи­ми вдоль камен­ных стен, тес­но сто­я­щих вдоль про­сел­ка.

Про­ехав лишь неболь­шую часть пути, Дюарт ост­ро почув­ство­вал враж­деб­ное свое­об­ра­зие этих мест, рез­ко отли­чав­ших­ся даже от окрест­но­стей древ­не­го Арха­ма с его при­чуд­ли­вы­ми кры­ша­ми: хол­мы Дан­ви­ча пере­ме­жа­лись глу­бо­ки­ми овра­га­ми и уще­лья­ми, через кото­рые были пере­ки­ну­ты шат­кие мост­ки, вет­хие от ста­ро­сти; да и сами хол­мы были почему–то увен­ча­ны кам­ня­ми, хотя и силь­но зам­ше­лы­ми, что наво­ди­ло на мысль, что эти камен­ные коро­ны – дело рук чело­ве­че­ских, может, деся­ти­лет­ней, а может, и веко­вой дав­но­сти. Теперь, на фоне тем­не­ю­щих обла­ков, хол­мы пред­ста­ва­ли как какие–то при­чуд­ли­вые лица, злоб­но смот­ря­щие на оди­но­ко­го путе­ше­ствен­ни­ка, маши­на кото­ро­го осто­рож­но едет по коле­ям про­се­лоч­ных дорог и вет­хим мостам. Дюар­та охва­ти­ло стран­ное чув­ство, когда он заме­тил, что даже листва, каза­лось, рас­пус­ка­лась неесте­ствен­но, и, хотя он объ­яс­нял это тем, что при­ро­да отво­е­ва­ла назад зем­лю, столь явно забро­шен­ную теми, кто ею вла­дел, было все же непо­нят­но, поче­му вино­град­ни­ки здесь настоль­ко длин­нее, кустар­ни­ки настоль­ко гуще, даже когда они рос­ли на уда­лен­ных скло­нах его соб­ствен­ной зем­ли. Мало это­го, змее­по­доб­но изви­ва­ю­ща­я­ся река Мис­ка­то­ник, несмот­ря на то что Дюарт уехал в сто­ро­ну от нее, появи­лась теперь перед его взо­ром. Ее воды были здесь вдвое тем­нее обыч­но­го, с каме­ни­сты­ми луга­ми и зарос­ши­ми соч­ной рас­ти­тель­но­стью боло­та­ми, в кото­рых, несмот­ря на сезон, тру­би­ли огром­ные лягуш­ки.

Он ездил уже почти час по мест­но­сти, совер­шен­но не похо­жей на зна­ко­мый ему типич­ный восточ­но­аме­ри­кан­ский пей­заж, когда он при­был к груп­пе домов, кото­рые, соб­ствен­но, были Дан­ви­чем, хотя на это ничто не ука­зы­ва­ло, так как боль­шин­ство забро­шен­ных домов в той или иной сте­пе­ни раз­ва­ли­лись. Цер­ковь с раз­ру­шив­шей­ся коло­коль­ней после быст­ро­го осмот­ра пока­за­лась Дюар­ту един­ствен­ным год­ным стро­е­ни­ем в посел­ке. Он подъ­е­хал к ней и при­пар­ко­вал маши­ну вдоль пеше­ход­ной дорож­ки. Сме­рив оце­ни­ва­ю­щим взгля­дом двух ста­ри­ков в поно­шен­ной одеж­де, при­сло­нив­ших­ся к зда­нию, опре­де­лив их умствен­ную и физи­че­скую убо­гость и отсут­ствие над­ле­жа­ще­го вос­пи­та­ния, Дюарт все же обра­тил­ся к ним: 

– Кто из вас зна­ет об индей­цах, остав­ших­ся здесь?

Один из ста­ри­ков отде­лил­ся от зда­ния и шар­ка­ю­щей поход­кой при­бли­зил­ся к машине. У него были узкие гла­за, глу­бо­ко сидя­щие на пер­га­мент­ном лице, и руки, как заме­тил Дюарт, силь­но напо­ми­нав­шие ког­ти­стые лапы. Дюарт думал, что ста­рик подо­шел, что­бы отве­тить на его вопрос, и нетер­пе­ли­во накло­нил­ся впе­ред, так, что на его лицо боль­ше не пада­ла тень от кры­ши. Он был непри­ят­но удив­лен, когда

“источ­ник инфор­ма­ции” испу­ган­но отпря­нул назад.

– Лютер!– позвал он дро­жа­щим голо­сом ста­ри­ка, сто­яв­ше­го сза­ди.– Лютер! Иди сюда!

Вто­рой силил­ся рас­смот­реть Дюар­та через его пле­чо. Пер­вый пока­зал на маши­ну:

– Ты пом­нишь кар­тин­ку, кото­рую нам тогда пока­зал мистер Джай­лз? – про­дол­жал он воз­буж­ден­но. – Это он, вот те крест! Он очень похож, да? Пора, Лютер, при­шло вре­мя, о кото­ром гово­рят: когда он вер­нет­ся, вто­рой вер­нет­ся тоже.

Вто­рой ста­рик дер­нул его за пиджак:

– Погоди–ка, Сет. Не спе­ши осо­бен­но. Спро­си у него про услов­ный знак.

– Знак! – вос­клик­нул Сет. – У тебя есть услов­ный знак, незна­ко­мец?

Дюар­ту, кото­рый нико­гда в жиз­ни не встре­чал­ся с подоб­ны­ми созда­ни­я­ми, ста­ло не по себе. Потре­бо­ва­лось нема­лое уси­лие, что­бы не пока­зать отвра­ще­ния, но он не мог скрыть над­мен­но­сти, про­зву­чав­шей в его голо­се. – Я ищу сле­ды ста­рых индей­ских семей, – крат­ко ска­зал он.

– Здесь ни одно­го индей­ца не оста­лось, – отве­тил тот, кого зва­ли

Лютер. Дюарт решил вкрат­це объ­яс­нить ситу­а­цию. Он не ожи­дал най­ти здесь индей­цев. Но он думал обна­ру­жить одну–две семьи от сме­шан­но­го бра­ка. Он объ­яс­нил это, ища самые про­стые сло­ва, чув­ствуя себя очень неуют­но под при­сталь­ным взгля­дом Сета. – Как, гово­ришь, его зва­ли, Лютер? – вдруг спро­сил он.

– Бил­линг­тон, вот как!

– Твое имя Бил­линг­тон? – дерз­ко спро­сил Сет.

– Мой пра­пра­дед звал­ся Илия Бил­линг­тон,– отве­тил Дюарт.– Так, а что каса­ет­ся этих семей…

Не успел он про­из­не­сти имя, как пове­де­ние обо­их ста­ри­ков совер­шен­но изме­ни­лось. Из про­стых любо­пыт­ству­ю­щих обы­ва­те­лей они пре­вра­ти­лись чуть ли не в рабо­леп­но заис­ки­ва­ю­щих слуг.

– Езжай­те по доро­ге к Лощине и оста­но­ви­тесь у пер­во­го дома на этой сто­роне Род­ни­ко­вой Лощи­ны. В нем живут Бишо­пы. В них индей­ская кровь, а может быть, обна­ру­жи­те и что–нибудь еще, о чем не спра­ши­ва­ли. И уез­жай­те отту­да до того, как закри­чит козо­дой или заква­ка­ют лягуш­ки, а то непре­мен­но заплу­та­е­те и нач­не­те слы­шать стран­ные шоро­хи и раз­го­во­ры. Конеч­но, в вас кровь Бил­линг­то­нов и вам это, может, все рав­но, но я обя­зан пре­ду­пре­дить, хотя вы и не спра­ши­ва­ли об этом.

– А где доро­га к Род­ни­ко­вой Лощине? – спро­сил Дюарт.

– Вто­рой пово­рот. И сле­ди­те, куда идет доро­га, дале­ко не заез­жай­те. Это будет пер­вый дом на этой сто­роне Род­ни­ко­вой Лощи­ны. Если мис­сис Бишоп дома, она навер­ня­ка рас­ска­жет вам то, что вы хоти­те знать. 

Дюар­ту хоте­лось уехать тот­час же. Его воро­ти­ло при виде этих ста­ри­ков, кото­рые не толь­ко были неопрят­ны, но и нес­ли на себе клей­мо урод­ли­во­сти с рож­де­ния, с их без­об­раз­ной фор­мой ушей и глаз­ных впа­дин; одна­ко его раз­би­ра­ло любо­пыт­ство: отку­да им извест­но имя Бил­линг­то­на? 

– Вы упо­мя­ну­ли Илию Бил­линг­то­на, – ска­зал он. – Что о нем гово­рят люди? – Изви­ни­те, если что не так, мы ниче­го пло­хо­го не гово­ри­ли, поспеш­но ска­зал Лютер. – Вы езжай­те по доро­ге к Лощине, езжай­те.

На лице Дюар­та появи­лось нетер­пе­ли­вое выра­же­ние. 

Сет чуть вышел впе­ред и изви­ня­ю­щим­ся тоном объ­яс­нил:

– Види­те ли, ваше­го пра­пра­де­да очень ува­жа­ли в наших кра­ях, а у мис­сис Джай­лз был его порт­рет, нари­со­ван­ный каким–то ее зна­ко­мым, и вы выгля­ди­те, как он, точь–в–точь. Они все гово­ри­ли, что Бил­линг­тон вер­нет­ся в тот дом в лесу.

Дюар­ту при­шлось доволь­ство­вать­ся этим; он чув­ство­вал, что ста­ри­ки ему не дове­ря­ют, но не испы­ты­вал опа­се­ний насчет доро­ги, кото­рую они ему ука­за­ли. Он лег­ко нашел пово­рот, веду­щий к Род­ни­ко­вой Лощине, и, про­ехав меж­ду хол­ма­ми под тем­не­ю­щим небом, в кон­це кон­цов добрал­ся до род­ни­ка, кото­рый дал имя лощине, и повер­нул туда, где нахо­дил­ся дом Бишо­пов. Через неко­то­рое вре­мя он уви­дел при­зе­ми­стое стро­е­ние с выцвет­шей побел­кой, как ему пока­за­лось вна­ча­ле, в сти­ле гре­че­ско­го Воз­рож­де­ния, но затем, когда подо­шел бли­же, он понял, что дом был гораз­до стар­ше. На то, что дом при­над­ле­жал Бишо­пам, ука­зы­ва­ла гру­бо наца­ра­пан­ная над­пись на одном из стол­бов калит­ки, настоль­ко потре­пан­ная вет­ра­ми и дождя­ми, что ее с тру­дом мож­но было про­чи­тать. Он про­шел по зарос­шей тро­пин­ке, осто­рож­но под­нял­ся на ста­рое крыль­цо и посту­чал в дверь. Душу его напол­ни­ли дур­ные пред­чув­ствия, так как место выгля­де­ло настоль­ко забро­шен­ным, что каза­лось нежи­лым.

Но он услы­шал голос – стар­че­ский жен­ский голос, – пред­ло­жив­ший ему вой­ти и рас­ска­зать о сво­ем деле.

– Он открыл дверь, и в нос ему уда­рил тош­но­твор­ный, зло­вон­ный запах. В ком­на­те царил мрак: став­ни закры­ты, ника­ко­го осве­ще­ния не было. Толь­ко бла­го­да­ря при­от­кры­той две­ри ему уда­лось раз­ли­чить фигу­ру ста­рой жен­щи­ны, сгор­бив­шей­ся в кресле–качалке; ее седые воло­сы чуть ли не све­ти­лись в тем­но­те ком­на­ты. – Сядь, незна­ко­мец,– ска­за­ла она.

– Мис­сис Бишоп?– спро­сил он.

Она кив­ну­ла, и он, с несколь­ко излиш­ней горяч­но­стью, начал свой рас­сказ о том, что ищет потом­ков ста­рых индей­ских родов. Ему ска­за­ли, что она, воз­мож­но, та, кто ему нужен.

– Вы не ошиб­лись, сэр. В моих жилах течет кровь нар­ра­ган­се­тов. а до это­го вам­па­на­у­гов, кото­рые были боль­ше чем индей­цы. – Она засме­я­лась ста­ру­ше­чьим сме­хом. – Ты похож на Бил­линг­то­на, похож! – Гово­рят, что да, – сухо ска­зал он. – Я из рода Бил­линг­то­нов.

– Род­ня Бил­линг­то­на ходит, ищет, выве­ды­ва­ет про индей­скую кровь.

Зна­чит, вы ище­те Ква­ми­са?

– Ква­ми­са! – вырва­лось у Дюар­та. Он сра­зу сооб­ра­зил, что каким–то обра­зом судь­ба Бил­линг­то­на и его слу­ги Ква­ми­са извест­на мис­сис Бишоп.

– Да, незна­ко­мец, ты вздра­ги­ва­ешь и вска­ки­ва­ешь! Но тебе неза­чем искать Ква­ми­са. Он не воз­вра­щал­ся и не вер­нет­ся нико­гда. Он ушел отсю­да и нико­гда не захо­чет сюда вер­нуть­ся.

– Что вы зна­е­те об Илии Бил­линг­тоне? – спро­сил он рез­ко. – Спра­ши­вай, спра­ши­вай. Я ниче­го не знаю, кро­ме того, что у нас пере­да­ет­ся из поко­ле­ния в поко­ле­ние. Илия знал боль­ше, чем про­стой смерт­ный.– Она вновь рас­сме­я­лась ворч­ли­вым стар­че­ским сме­хом. – Он знал боль­ше, чем поло­же­но чело­ве­ку. Магию и ста­рое пись­мо. Муд­рым чело­ве­ком был Илия Бил­линг­тон; у вас хоро­шая кровь, спо­соб­но­сти к неко­то­рым вещам. Кста­ти, ты не бывал еще у вдо­вы ста­ро­го Джай­л­за?

У нее есть порт­рет – потому–то я и узна­ла тебя… Но тебе не сде­лать того, что делал Илия, и помни: не трожь камень и дер­жи дверь запер­той, что­бы те, сна­ру­жи, не вошли.

По мере того как ста­ру­ха гово­ри­ла, стран­ное чув­ство опас­но­сти нача­ло запол­зать в душу Амбро­за Дюар­та. Дело, за кото­рое он взял­ся с таким энту­зи­аз­мом, вый­дя из цар­ства выцвет­ших ста­рых книг и газет в зем­ной, реаль­ный мир (если эту ста­рую дере­вуш­ку поз­во­ли­тель­но счи­тать тако­вой) нача­ло обре­тать чер­ты не толь­ко зло­ве­щей, но и безы­мян­ной беды. В ста­рой ведь­ме, оку­тан­ной тем­но­той, кото­рая успеш­но скры­ва­ла ее чер­ты от Дюар­та, но поз­во­ля­ла ей видеть его и, подоб­но двум ста­ри­кам в деревне, обна­ру­жить его сход­ство с Или­ей Бил­линг­то­ном, ему ста­ло мере­щить­ся нечто демо­ни­че­ское; ее стар­че­ский смех был почти непри­сто­ен: тон­кий звук, подоб­ный тем, что изда­ют лету­чие мыши; ее сло­ва, выго­ва­ри­ва­е­мые так небреж­но, каза­лись Дюар­ту, кото­рый вообще–то не был мни­тель­ным, напол­нен­ны­ми стран­ным и ужас­ным смыс­лом, и он не мог отре­шить­ся от новых пуга­ю­щих ощу­ще­ний, хотя по нату­ре не был лег­ко­вер­ным. Слу­шая ее, он гово­рил себе, мол, где же еще быто­вать столь стран­ным кон­цеп­ци­ям и суе­ве­ри­ям, как не в такой глу­ши, как мас­са­чу­сетс­ские хол­мы. Одна­ко дело было явно не в суе­ве­ри­ях: от мис­сис Бишоп исхо­ди­ла убеж­ден­ность в скры­том зна­нии и вдо­ба­вок очень бес­по­ко­ив­шее его чув­ство тай­но­го, чуть ли не пре­зри­тель­но­го пре­вос­ход­ства. – В чем они подо­зре­ва­ли мое­го пра­пра­де­да?

– Вы не зна­е­те?

– Кол­дов­ство?

– Потвор­ство дья­во­лу? – она опять захи­хи­ка­ла. – Хуже! Что–то такое, чего никто не может объ­яс­нить. Но Это не тро­га­ло Илию, когда бро­ди­ло по хол­мам, и вопи­ло, и устра­и­ва­ло всю эту адскую музы­ку. Илия звал Его, и Оно при­хо­ди­ло; Илия отсы­лал Его, и Оно ухо­ди­ло.

Оно ушло туда, где ждет, таит­ся, выжи­да­ет сво­е­го часа уже сто лет, что­бы откры­лась дверь и Оно мог­ло вый­ти и опять гулять сре­ди хол­мов.

Туман­ные объ­яс­не­ния ста­ру­хи зву­ча­ли зна­ко­мо: Дюарт­з­нал кое–что о кол­дов­стве и демо­нах. И все же в ее сло­вах было что–то дале­кое даже от это­го.

– Мис­сис Бишоп, вы когда–нибудь слы­ша­ли о Мис­ква­ма­ку­се?

– Он был вели­кий муд­рец из пле­ме­ни вам­па­на­у­гов. Я слы­ха­ла о нем от дедуш­ки.

– И этот муд­рец, мис­сис Бишоп…

– О, може­те не спра­ши­вать. Он знал. Бил­линг­то­ны были и в его вре­мя, вы пре­крас­но зна­е­те. Мне неза­чем вам рас­ска­зы­вать. Я ста­рая жен­щи­на. Ско­ро уже меня не будет на зем­ле. Мне не страш­но гово­рить. Но вы все най­де­те в кни­гах.

– Каких кни­гах?

– В кни­гах ваше­го пра­пра­де­душ­ки; вы все най­де­те там. Если вы уме­е­те их читать, они ска­жут вам, как Это отве­ча­ло с хол­ма и как Оно вышло из воз­ду­ха, как бы при­ле­те­ло со звезд. Но у вас не полу­чит­ся, как у него. А если полу­чит­ся, поми­лу­ет ли вас Тот, чье имя нель­зя назы­вать? Он ждет сна­ру­жи и полон сил, как буд­то Его посла­ли обрат­но толь­ко вче­ра. Для этих вещей нет тако­го поня­тия, как вре­мя. И тако­го, как про­стран­ство, тоже нет. Я бед­ная жен­щи­на, я ста­рая жен­щи­на, я недол­го про­бу­ду на зем­ле, но я вам гово­рю: я вижу Их тени вокруг вас, где вы сиди­те. Они пор­ха­ют и парят вокруг. И ждут. Не взду­май­те выхо­дить и кри­чать сре­ди хол­мов. Дюарт слу­шал с воз­рас­та­ю­щим бес­по­кой­ством. У него по спине пополз­ли мураш­ки. Сама ста­ру­ха, обста­нов­ка, звук ее голо­са – все было жут­ким. Несмот­ря на то, что он нахо­дил­ся в сте­нах это­го ста­ро­го дома, Дюарт почув­ство­вал давя­щее и зло­ве­щее втор­же­ние тьмы и нави­са­ю­щей над ним ужас­ной тай­ны хол­мов, увен­чан­ных кам­ня­ми. У него появи­лась жут­кая и непо­нят­ная уве­рен­ность в том, что нечто смот­рит на него, как если бы ста­ри­ки из Дан­ви­ча сле­до­ва­ли за ним вме­сте с огром­ной мол­ча­ли­вой ком­па­ни­ей за их спи­на­ми, под­слу­ши­вая раз­го­вор. Вдруг ком­на­та пока­за­лась ему напол­нен­ной живы­ми суще­ства­ми, и в мгно­ве­ние, когда Дюарт попал в ловуш­ку сво­е­го вооб­ра­же­ния, голос ста­ру­хи вновь сме­нил­ся ужас­ным стар­че­ским хихи­ка­ньем. 

Он рез­ко встал.

Чув­ство отвра­ще­ния, кото­рое он испы­ты­вал, види­мо, пере­да­лось ста­рой кар­ге. Ее хихи­ка­нье сра­зу обо­рва­лось, а голос зазву­чал подо­бо­страст­но и жалоб­но:

– Не делай­те мне вре­да, хозя­ин. Я ста­рая жен­щи­на, и мне недол­го оста­лось жить на этой зем­ле.

Столь явное сви­де­тель­ство того, что его боят­ся, стран­но поза­ба­ви­ло и одно­вре­мен­но встре­во­жи­ло Дюар­та; он не при­вык к рабо­ле­пию, и это подо­бо­страст­ное отно­ше­ние нес­ло в себе что–то тошнотворно–пугающее, чуж­дое его нату­ре. Он знал, что при­чи­ной тому не страх перед ним, а леген­ды о ста­ром Илии, и это было вдвойне отвра­ти­тель­но.

– Где я могу най­ти мис­сис Джай­лз? – корот­ко спро­сил он.

– На дру­гом кон­це Дан­ви­ча. Она живет одна с сыном. Гово­рят, что он немнож­ко тро­ну­тый.

Не успел он сту­пить на крыль­цо, как опять услы­шал за спи­ной мерз­кое хихи­ка­нье мис­сис Бишоп. Пре­одо­ле­вая отвра­ще­ние, он оста­но­вил­ся и при­слу­шал­ся. Хихи­ка­нье посте­пен­но усту­пи­ло место бор­мо­та­нию, но, к вели­чай­ше­му удив­ле­нию Дюар­та, ста­рая кар­га гово­ри­ла не на англий­ском, а на каком–то гор­тан­ном язы­ке, зву­чав­шем без­мер­но пуга­ю­ще в зарос­шей долине сре­ди хол­мов. Он слу­шал, несколь­ко оро­бев, но с воз­рас­та­ю­щим любо­пыт­ством, ста­ра­ясь запом­нить то, что бор­мо­та­ла ста­ру­ха. Он при­мер­но опре­де­лил, что эти зву­ки явля­лись соче­та­ни­ем хрю­ка­ю­щих сло­гов и при­ды­ха­тель­ных соглас­ных, – это было ни на что не похо­же. Он даже попы­тал­ся запи­сать их на обрат­ной сто­роне кон­вер­та, извле­чен­но­го из кар­ма­на, но, пере­чи­тав напи­сан­ное, он осо­знал, что пере­ве­сти эту гали­ма­тью невоз­мож­но. “Н’гей, н’гэ’ гаа, шоггог, й’аа, Ньярла–то, Ньярла–тотеп, Йог–Сотот, н–йа, н–йа”. Бор­мо­та­ние про­дол­жа­лось еще неко­то­рое вре­мя, но он бро­сил запи­сы­вать, так как это было про­стое повто­ре­ние и пере­ста­нов­ка при­ми­тив­ных сло­гов. Смот­ря на свои запи­си, Дюарт был совер­шен­но сбит с тол­ку. Жен­щи­на явно была почти негра­мот­ной, суе­вер­ной и довер­чи­вой, но эти стран­ные образ­чи­ки фоне­ти­ки пред­по­ла­га­ли зна­ние како­го­то ино­стран­но­го язы­ка, и, исхо­дя из опы­та сво­ей уче­бы в кол­ле­дже, Дюарт был почти уве­рен, что они име­ли не индей­ское про­ис­хож­де­ние. Он с неко­то­рым сожа­ле­ни­ем поду­мал о том, что, вме­сто того что­бы боль­ше узнать о сво­ем пред­ке, он, похо­же, все глуб­же погру­жал­ся в водо­во­рот тай­ны или, вер­нее, тайн. Отры­воч­ные речи мис­сис Бишоп зада­ва­ли новые загад­ки, кото­рые каза­лись никак не свя­зан­ны­ми с дру­ги­ми веща­ми, за исклю­че­ни­ем туман­но­го наме­ка на Илию Бил­линг­то­на или по край­ней мере на само имя “Бил­линг­тон”, как если бы это был хими­че­ский ката­ли­за­тор, застав­ля­ю­щий выпа­дать в оса­док ливень вос­по­ми­на­ний, зна­че­ние и смысл кото­рых нель­зя было уло­вить из–за отсут­ствия общей кон­струк­ции. 

Он акку­рат­но сло­жил кон­верт, что­бы не помять свои запи­си, сунул его опять в кар­ман. Теперь, когда в доме насту­пи­ла тиши­на, срав­ни­мая с утих­шим вет­ром в кро­нах дере­вьев, рос­ших у дома, он напра­вил­ся к машине и поехал обрат­но по доро­ге, по кото­рой при­е­хал, через дерев­ню, где тем­ные, мол­ча­ли­вые фигу­ры скрыт­но и при­сталь­но наблю­да­ли за ним из окон и двер­ных про­емов, туда, где, как он пола­гал, нахо­дил­ся дом мис­сис Джай­лз. “На дру­гом кон­це Дан­ви­ча”, как туман­но выра­зи­лась мис­сис Бишоп, сто­я­ли три дома, под­хо­дя­щих под это опре­де­ле­ние. 

Он попы­тал сча­стья в сред­нем, но на стук никто не отве­тил. Тогда он отпра­вил­ся к послед­не­му из трех в длин­ном ряду, соот­вет­ство­вав­шем трем квар­та­лам Арха­ма. Его при­бли­же­ние не про­шло неза­ме­чен­ным. Едва он повер­нул к тре­тье­му дому, как боль­шая сгорб­лен­ная муж­ская фигу­ра выско­чи­ла из кустов, рос­ших вдоль доро­ги, и побе­жа­ла к дому, гром­ко кри­ча: 

– Ма! Ма! Он идет!

Дверь откры­лась и погло­ти­ла его. Дюарт, раз­мыш­ляя о рас­ту­щих сви­де­тель­ствах упад­ка и вырож­де­ния в этой Богом забы­той дере­вуш­ке, реши­тель­но после­до­вал за ним. Крыль­ца не было; дверь нахо­ди­лась точ­но в сере­дине уны­лой, некра­ше­ной сте­ны. Дом выгля­дел хуже сарая, почти оттал­ки­ва­ю­ще сво­ей нище­той и убо­го­стью. Дюарт посту­чал.

Дверь откры­лась, и он уви­дел жен­щи­ну.

– Мис­сис Джай­лз? – он при­под­нял шля­пу. Она поблед­не­ла. Он почув­ство­вал ее рез­кую доса­ду, но решил не отсту­пать. Любо­пыт­ство было силь­нее.

– Я не хотел напу­гать вас, – про­дол­жал он. – Прав­да, я не мог не заме­тить, что мое появ­ле­ние пуга­ет жите­лей Дан­ви­ча. Мис­сис Бишоп оно тоже напу­га­ло. Но она ока­за­лась настоль­ко любез­ной, что ска­за­ла мне, кого я ей напо­ми­наю. Мое­го пра­пра­де­да. Она ска­за­ла так­же, что у вас есть порт­рет, кото­рый я могу посмот­реть.

Мис­сис Джай­лз отсту­пи­ла назад, ее длин­ное узкое лицо было уже не таким мертвенно–бледным. Угол­ком гла­за Дюарт заме­тил, что рука, кото­рую она дер­жа­ла под сво­им фар­ту­ком, сжи­ма­ла кро­шеч­ную фигур­ку.

Он видел ее толь­ко одно мгно­ве­ние, когда сквоз­няк при­под­нял фар­тук, но и это­го было доста­точ­но, что­бы узнать в ней что–то род­ствен­ное кол­дов­ским аму­ле­там, най­ден­ным в гер­ман­ском Шварц­валь­де, неко­то­рых частях Вен­грии и на Бал­ка­нах: аму­лет, охра­ня­ю­щий от духов.

– Не взду­май впу­стить его, ма!

– Мой сын не при­вык к чужим людям, – ска­за­ла мис­сис Джай­лз. – Если вы немнож­ко поси­ди­те, я доста­ну кар­тин­ку. Она была нари­со­ва­на мно­го лет назад и пере­шла ко мне от мое­го отца. Дюарт побла­го­да­рил и сел.

Она исчез­ла в дру­гой ком­на­те, где, как он слы­шал, она пыта­лась успо­ко­ить сво­е­го сына, чей испуг был еще одним под­твер­жде­ни­ем обще­го отно­ше­ния к нему в Дан­ви­че. Но, воз­мож­но, так отно­си­лись вооб­ще ко всем чужа­кам, забре­дав­шим в дав­но все­ми бро­шен­ную и забы­тую стра­ну хол­мов. Мис­сис Джай­лз вер­ну­лась и суну­ла рису­нок ему в руки.

Он был гру­бым, но выра­зи­тель­ным. Даже Дюарт был пора­жен, ведь, учи­ты­вая, что худож­ник, выпол­нив­ший порт­рет более века назад, не был про­фес­си­о­на­лом, чув­ство­ва­лось явное сход­ство меж­ду Дюар­том и его пра­пра­де­дом. На гру­бом гра­фи­че­ском наброс­ке узна­ва­лись та же квад­рат­ная челюсть, те же вни­ма­тель­ные гла­за, тот же рим­ский нос, хотя у носа Илии Бил­линг­то­на на левой сто­роне была боро­дав­ка, а его бро­ви были более кусти­сты­ми. “Но ведь он, – поду­мал зача­ро­ван­ный Дюарт, – был намно­го стар­ше”.

– Вы мог­ли бы быть его сыном, – ска­за­ла мис­сис Джай­лз. 

– У нас дома нет его изоб­ра­же­ний, – объ­яс­нил Дюарт. – Мне очень хоте­лось уви­деть, какой он. – Може­те взять, если хоти­те.

Пер­вым поры­вом Дюар­та было при­нять этот дар, но он созна­вал, что, как мало он ни зна­чил для нее, порт­рет имел сам по себе цен­ность тем впе­чат­ле­ни­ем, кото­рое про­из­во­дил на дру­гих. Дер­жать его у себя Дюар­ту было неза­чем. Он пока­чал голо­вой, не отры­вая взгля­да от рисун­ка, впи­ты­вая в себя каж­дую чер­точ­ку внеш­но­сти сво­ею пра­пра­де­да, затем вер­нул ей и с серьез­ным видом побла­го­да­рил. 

Осто­рож­но, явно колеб­лясь, мальчик–переросток пpoкрал­ся в ком­на­ту и теперь сто­ял на поро­ге, гото­вый сра­зу сбе­жать при малей­шем про­яв­ле­нии непри­яз­ни со сто­ро­ны Дюар­та. Дюарт скольз­нул по нему взгля­дом и уви­дел, что это был не маль­чик, а муж­чи­на лет трид­ца­ти; его нече­са­ные воло­сы обрам­ля­ли безум­ное лицо; гла­за испу­ган­но и зача­ро­ван­но смот­ре­ли на Дюар­та. 

Мис­сис Джай­лз тихо сто­я­ла, ожи­дая, что он будет делать даль­ше; она явно хоте­ла, что­бы он ушел. Он сра­зу встал – при этом дви­же­нии сын хозяй­ки убе­жал внутрь дома, – побла­го­да­рил ее вновь и вышел, отме­тив про себя, что все вре­мя, пока он был в поме­ще­нии, жен­щи­на так и не выпу­сти­ла из рук аму­ле­та, защи­ща­ю­ще­го от злых чар, или каку­ю­то дру­гую вещь, кото­рую она сжи­ма­ла под фар­ту­ком с такой реши­тель­но­стью. 

Теперь ему ниче­го не оста­ва­лось, как оста­вить дан­вич­скую окру­гу.

Он делал это без сожа­ле­ния, несмот­ря на разо­ча­ро­ва­ния, кото­рые его постиг­ли, хотя порт­рет его пред­ка, нари­со­ван­ный с нату­ры, был по край­ней мере частич­ной ком­пен­са­ци­ей за потра­чен­ное вре­мя и уси­лия. И все же его вылаз­ка в эти места посе­ли­ла в нем необъ­яс­ни­мое чув­ство бес­по­кой­ства в соче­та­нии с каким–то физи­че­ским отвра­ще­ни­ем, кото­рое, види­мо, коре­ни­лось не толь­ко в про­тив­ном при­вку­се, остав­шем­ся от бро­са­ю­ще­го­ся в гла­за запу­сте­ния и вырож­де­ния реги­о­на. Он не мог себе это­го объ­яс­нить. Сами по себе жите­ли Дан­ви­ча были оттал­ки­ва­ю­щи­ми; это была явно какая–то осо­бая раса, со все­ми при­зна­ка­ми врож­ден­ных уродств и физио­ло­ги­че­ских ано­ма­лий,– взять хотя бы пора­зи­тель­но плос­кие уши, так тес­но при­жа­тые к голо­ве, высту­па­ю­щие и рас­ши­ря­ю­щи­е­ся кни­зу, как у лету­чих мышей; бес­цвет­ные выпу­чен­ные гла­за, почти рыбьи; широ­кие дряб­лые рты, напо­ми­на­ю­щие лягу­ша­чьи. Но не толь­ко люди и мест­ность про­из­ве­ли на него такое тягост­ное впе­чат­ле­ние. Было еще что–то, нечто при­су­щее самой атмо­сфе­ре этих мест, неве­ро­ят­но древ­нее и зло­ве­щее, пред­по­ла­га­ю­щее кош­мар­ные бого­про­тив­ные и неве­ро­ят­ные вещи. Страх и ужас, сме­шан­ные с отвра­ще­ни­ем, каза­лось, ста­ли ося­за­е­мы­ми, оли­це­тво­ри­лись в скры­той от глаз долине; похоть, жесто­кость и отча­я­ние пре­вра­ти­лись в неотъ­ем­ле­мую часть суще­ство­во­ва­ния; наси­лие, зло­ба, извра­ще­ние ста­ли обра­зом жиз­ни; и над всем этим цари­ло про­кля­тие безу­мия, пора­жав­ше­го всех без исклю­че­ния, безу­мия окру­жа­ю­щей сре­ды, кото­рое было тем более пуга­ю­щим, что с само­го момен­та рож­де­ния подав­ля­ло чело­ве­че­скую волю. Отвра­ще­ние Дюар­та име­ло и дру­гую при­чи­ну: он был непри­ят­но пора­жен явным стра­хом жите­лей Дан­ви­ча перед его пер­со­ной. Как ни пытал­ся он убе­дить себя, что это был их обыч­ный страх перед все­ми при­шелъ­ца­ми, он знал: они боя­лись его, пото­му что он был похож на Илию Бил­линг­то­на. И потом, это непо­нят­ное пред­по­ло­же­ние того ста­ро­го без­дель­ни­ка, Сета, кото­рый крик­нул сво­е­му това­ри­щу, Люте­ру, что “он” “при­шел”, с такой оче­вид­ной серьез­но­стью, что было ясно – оба дей­стви­тель­но вери­ли: Илия Бил­линг­тон может вер­нуть­ся и вер­нет­ся в места, кото­рые он поки­нул, что­бы уме­реть есте­ствен­ной сме­рью в Англии более века назад. 

Дюарт ехал домой, почти не заме­чая навис­шей тем­но­ты бес­ко­неч­ных хол­мов, сумрач­ных долин и хму­ря­щих­ся обла­ков, сла­бо­го мер­ца­ния Мис­ка­то­ни­ка, отра­жав­ше­го узкий про­свет неба. Он пере­би­рал в уме тыся­чи воз­мож­но­стей, сот­ни путей рас­сле­до­ва­ния; и вдо­ба­вок, как ни стран­но, чув­ство­вал что–то скры­тое за его сию­ми­нут­ны­ми забо­та­ми – рас­ту­щее убеж­де­ние в том, что он дол­жен оста­вить вся­кие даль­ней­шие попыт­ки узнать, поче­му Илия Бил­линг­тон вну­шал такой страх не толь­ко неве­же­ствен­но­му деге­не­ра­ту, потом­ку жите­лей Дан­ви­ча сво­е­го вре­ме­ни, но и белым людям, обра­зо­ван­ным и не очень, сре­ди кото­рых он когда–то жил. 

На сле­ду­ю­щий день Дюарт был вызван в Бостон сво­им кузе­ном, Сти­ве­ном Бейт­сом, кото­ро­му была достав­ле­на послед­няя пар­тия его вещей из Англии; поэто­му он про­вел два дня в этом горо­де, зани­ма­ясь пере­воз­кой скар­ба в дом неда­ле­ко от Эйл­с­бер­ской доро­ги за Арха­мом. На тре­тий день он был в основ­ном занят тем, что откры­вал упа­ко­воч­ные ящи­ки и кон­тей­не­ры и рас­став­лял содер­жи­мое по все­му дому. С послед­ней пар­ти­ей при­шел и набор инструк­ций, дан­ных ему мате­рью, к кото­рой они пере­шли от Илии Бил­линг­то­на. После сво­их недав­них рас­сле­до­ва­ний Дюар­ту осо­бен­но не тер­пе­лось посмот­реть вновь этот доку­мент, поэто­му, разо­брав­шись нако­нец со все­ми более круп­ны­ми пред­ме­та­ми, он взял­ся искать его, пом­ня, что, когда его мать пере­да­ла ему инструк­ции, они были запе­ча­та­ны в боль­шом кон­вер­те из маниль­ской бума­ги, на кото­ром рукой ее отца было про­став­ле­но ее имя. 

Он истра­тил почти час, роясь в раз­лич­ных доку­мен­тах и какой–то под­бор­ке писем, пока не нашел необ­хо­ди­мый корич­не­ва­тый кон­верт, и сра­зу сорвал печать, кото­рую его мать поста­ви­ла, про­чи­тав ему инструк­ции за две неде­ли до сво­ей смер­ти, слу­чив­шей­ся несколь­ко лет назад. Он решил, что это не был ори­ги­наль­ный доку­мент, соб­ствен­но­руч­но напи­сан­ный Или­ей, а копия, сде­лан­ная, воз­мож­но, Лаа­ном уже в ста­ро­сти. Если так, то инструк­ци­ям, кото­рые он дер­жал в руках, было зна­чи­тель­но мень­ше ста лет. Одна­ко там сто­я­ла под­пись Илии, и было сомни­тель­но; что­бы Лаан взял­ся что–то изме­нить. 

Дюарт пере­нес кофей­ник в каби­нет и, потя­ги­вая кофе, раз­ло­жил перед собой инструк­ции и начал читать. Доку­мент не был дати­ро­ван, но текст, напи­сан­ный ясным, раз­бор­чи­вым почер­ком, читал­ся без тру­да. “Что каса­ет­ся аме­ри­кан­ской соб­ствен­но­сти в шта­те Мас­са­чу­сетс, то я закли­наю всех, кто будет после меня, что упо­мя­ну­тую соб­ствен­ность целе­со­об­раз­нее все­го хра­нить в семье по при­чи­нам, кото­рые луч­ше не знать. Хотя я счи­таю мало­ве­ро­ят­ным, что кто–то опять отпра­вит­ся к бере­гам Аме­ри­ки, но, если такое все же слу­чит­ся, я закли­наю того, кто всту­пит в эту соб­ствен­ность, соблю­дать опре­де­лен­ные пра­ви­ла, смысл кото­рых обна­ру­жит­ся в кни­гах, остав­лен­ных в доме, извест­ном как дом Бил­линг­то­на в лесу, извест­ном под име­нем Бил­линг­то­но­вой рощи, а имен­но: 

– Он не дол­жен оста­нав­ли­вать тече­ние воды вокруг ост­ро­ва, где нахо­дит­ся баш­ня, не дол­жен тро­гать баш­ню, не дол­жен про­сить кам­ни. 

– Не дол­жен откры­вать дверь, веду­щую в незна­ко­мое ему вре­мя и место, не дол­жен ни при­гла­шать Того, Кто Таит­ся у Поро­га, ни взы­вать к  хол­мам. 

– Не дол­жен бес­по­ко­ить лягу­шек, в осо­бен­но­сти жаб, в боло­те меж­ду баш­ней и домом, ни лета­ю­щих свет­ля­ков, ни козо­до­ев, что­бы не  остав­лять свои зам­ки и запо­ры. 

– Не дол­жен пытать­ся изме­нить или пере­де­лать окно каким–либо обра­зом. 

– Не дол­жен про­да­вать или дру­гим каким–либо обра­зом рас­по­ря­жать­ся соб­ствен­но­стью без вне­се­ния спе­ци­аль­ной ста­тьи, ого­ва­ри­ва­ю­щей, что ни ост­ров, ни баш­ня, ни окно не долж­ны под­вер­гать­ся каким–либо изме­не­ни­ям, за исклю­че­ни­ем того, что выше­ука­зан­ное может быть  раз­ру­ше­но”.

Под­пись была пол­но­стью ско­пи­ро­ва­на: “Илия Фине­ас Бил­линг­тон”. В све­те уже имев­шей­ся у него инфор­ма­ции, как ни отры­воч­на она была, этот срав­ни­тель­но крат­кий доку­мент был дале­ко не пустяч­ным. Дюар­ту доволь­но труд­но было объ­яс­нить себе бес­по­кой­ство пра­пра­де­да за баш­ню, кото­рая, несо­мнен­но, была той самой баш­ней, кото­рую он обсле­до­вал, за уча­сток боло­та и окно, кото­рое тоже навер­ня­ка было тем окном в каби­не­те. Дюарт с инте­ре­сом посмот­рел на окно, пыта­ясь опре­де­лить, поче­му оно тре­бо­ва­ло тако­го осто­рож­но­го обра­ще­ния. Узор был инте­рес­ным: он состо­ял из кон­цен­три­че­ских кру­гов с луча­ми, рас­хо­дя­щи­ми­ся из цен­тра, а раз­но­цвет­ное стек­ло, обрам­ляв­шее цен­траль­ную часть, дела­ло ее осо­бен­но яркой сей­час, когда на него пер­пен­ди­ку­ляр­но пада­ли лучи после­по­лу­ден­но­го солн­ца. Гля­дя на него, он заме­тил чрез­вы­чай­но инте­рес­ную вещь: каза­лось, что кру­ги дви­га­лись, вра­ща­лись; линии лучей дро­жа­ли и изви­ва­лись; на окне начи­на­ло обра­зо­вы­вать­ся нечто вро­де порт­ре­та или какой–то сце­ны. Дюарт зажму­рил гла­за и потряс голо­вой, пыта­ясь стрях­нуть нава­жде­ние, затем сно­ва под­нял взгляд. Ниче­го стран­но­го не было. Окно было на месте. Одна­ко мгно­вен­ное впе­чат­ле­ние было таким ярким, что Дюарт не мог не почув­ство­вать, что он либо пере­уто­мил­ся, либо выпил слиш­ком мно­го кофе, а может быть, и то и дру­гое, ибо он при­над­ле­жал к той поро­де людей, кото­рые могут посте­пен­но выпить весь кофей­ник, пред­по­чти­тель­но без моло­ка, но с обиль­ным коли­че­ством саха­ра.

Он отло­жил доку­мен­ты и отнес кофей­ник в кух­ню. Воз­вра­тив­шись, он опять посмот­рел на вит­раж. Теперь в каби­не­те ста­ло суме­реч­но. Солн­це за чере­дой дере­вьев ухо­ди­ло к запа­ду, и окно было осве­ще­но пла­ме­не­ю­щим бронзово–золотистым све­том. “Воз­мож­но, – думал про себя Дюарт, – что в этот час сол­неч­ный свет мог сыг­рать со мной такую шут­ку, вызвав игру вооб­ра­же­ния”. Он ото­рвал взгляд от окна и спо­кой­но про­дол­жил свою рабо­ту: поло­жил инструк­ции в маниль­ский кон­верт, убрал его на место в стоп­ке доку­мен­тов и стал даль­ше при­во­дить в поря­док ящи­ки и короб­ки с пись­ма­ми и дру­ги­ми бума­га­ми.

За этим заня­ти­ем он про­вел суме­реч­ный час.

Закон­чив эту весь­ма уто­ми­тель­ную рабо­ту, он поту­шил лам­пу и зажег неболь­шое бра в кухне. Он наме­ре­вал­ся вый­ти на корот­кую про­гул­ку, так как вечер был хоро­ший и мяг­кий. От тра­вы или кустов, горев­ших где–то око­ло Арха­ма, под­ни­мал­ся лег­кий дымок; на запа­де низ­ко висе­ла при­бы­вав­шая луна, но, когда он шел через весь дом к выхо­ду и про­хо­дил через каби­нет, ему опять бро­сил­ся в гла­за вит­раж окна. Он оста­но­вил­ся как вко­пан­ный. Бла­го­да­ря какой–то игре све­та на стек­лах в окне обра­зо­ва­лось изоб­ра­же­ние урод­ли­вой голо­вы. Дюарт сто­ял как зача­ро­ван­ный. Он мог раз­ли­чить гла­за или глаз­ные ямы и то, что опре­де­лен­но было чем–то вро­де рта, а так­же огром­ный купо­ло­по­доб­ный лоб; одна­ко на этом сход­ство с чело­ве­ком кон­ча­лось, и туман­ные очер­та­ния фор­ми­ро­ва­ли изоб­ра­же­ние, напо­ми­нав­шее отвра­ти­тель­ные щупаль­ца. На этот раз, сколь­ко Дюарт ни зажму­ри­вал и ни про­ти­рал гла­за, ужас­ное урод­ли­вое суще­ство не исче­за­ло. “Сна­ча­ла солн­це, теперь луна”, – поду­мал Дюарт, рас­су­див, что его пра­пра­дед спе­ци­аль­но зака­зал окно с подоб­ной кон­струк­ци­ей.

Одна­ко это оче­вид­ное объ­яс­не­ние его не удо­вле­тво­ри­ло. Он подви­нул стул к пол­кам книж­но­го шка­фа, нахо­див­ше­го­ся под окном, со сту­ла взо­брал­ся на самый верх доб­рот­но­го шка­фа и встал перед окном, наме­ре­ва­ясь осмот­реть каж­дое, стек­ло. Но едва он сде­лал это, как все окно, каза­лось, ожи­ло, как если бы лун­ный свет пре­вра­тил­ся в кол­дов­ской огонь, а при­зрач­ные очер­та­ния вдруг напол­ни­лись злоб­ной жиз­нью. 

Иллю­зия исчез­ла так же быст­ро, как и появи­лась. Он испы­тал неко­то­рое потря­се­ние, но не более. К сча­стью, цен­траль­ный круг окна, напро­тив кото­ро­го он сто­ял, был из обыч­но­го про­зрач­но­го стек­ла, и отту­да на него гля­де­ла луна. А меж­ду окном и луной, стран­но белая, воз­вы­ша­лась баш­ня, сто­яв­шая в уще­лье, окру­жен­ная высо­ки­ми и тем­ны­ми дере­вья­ми и раз­ли­чи­мая толь­ко через этот про­зрач­ный уча­сток стек­ла, туман­но мер­цая в туск­лом све­те луны. Он напряг зре­ние. То ли у него дей­стви­тель­но что–то было не в поряд­ке с гла­за­ми, то ли он все же уви­дел нечто тем­ное и неопре­де­лен­ное вокруг баш­ни; не у осно­ва­ния, кото­ро­го он не мог видеть, а у кони­че­ской кры­ши. Дюарт попы­тал­ся стрях­нуть с себя нава­жде­ние: конеч­но, лун­ный свет и, воз­мож­но, пары, под­ни­мав­ши­е­ся из боло­та за домом, мог­ли фор­ми­ро­вать самые необыч­ные соче­та­ния обра­зов. 

Одна­ко он был встре­во­жен. Он слез с книж­но­го шка­фа и, подой­дя к поро­гу каби­не­та, огля­нул­ся. Окно сла­бо све­ти­лось – и боль­ше ниче­го. По мере того как он смот­рел на него, све­че­ние осла­бе­ва­ло. Это соот­вет­ство­ва­ло уда­ля­ю­ще­му­ся све­ту луны, и Дюарт почув­ство­вал неко­то­рое облег­че­ние. Разу­ме­ет­ся, вал впе­чат­ле­ний, обру­шив­ших­ся на него этим вече­ром, вполне мог поко­ле­бать его душев­ное рав­но­ве­сие, но он убеж­дал себя в том, что необъ­яс­ни­мые инструк­ции пра­пра­де­да так­же послу­жи­ли тому, что­бы при­ве­сти его в такое состо­я­ние. 

Он вышел на про­гул­ку, как и пла­ни­ро­вал, но из–за тем­но­ты, насту­пав­шей по мере того, как исче­за­ла луна, он пошел не в лес, а вдоль доро­ги, веду­щей к Эйл­с­бер­ско­му боль­ша­ку. Одна­ко Дюар­ту посто­ян­но каза­лось, что он не один, что за ним сле­дят, и он вре­мя от вре­ме­ни посмат­ри­вал украд­кой на дере­вья, за кото­ры­ми мог­ло быть какое–то живот­ное или све­тя­щи­е­ся гла­за, выда­ю­щие его при­сут­ствие. Теперь, после захо­да луны, над голо­вой Дюар­та все ярче све­ти­ли звез­ды. 

Он вышел на Эйл­с­бер­ский боль­шак. Вид и шум про­но­сив­ших­ся машин дей­ство­вал на него успо­ка­и­ва­ю­ще. Он думал о том, что нель­зя быть все вре­мя одно­му и надо как–нибудь побыст­рее при­гла­сить сво­е­го кузе­на Сти­ве­на Бейт­са при­е­хать и про­ве­сти с ним пару недель. Стоя у доро­ги, он уви­дел сла­бое оран­же­вое све­че­ние на гори­зон­те, под­ни­мав­ше­е­ся в направ­ле­нии Дан­ви­ча, и ему пока­за­лось, что он слы­шит зву­ки пере­пу­ган­ных голо­сов. Он решил, что там заго­ре­лось какое–нибудь ста­рое вет­хое зда­ние, и наблю­дал за све­че­ни­ем, пока оно не ослаб­ло. Затем он повер­нул­ся и пошел тем же путем обрат­но.

Ночью он проснул­ся, охва­чен­ный созна­ни­ем того, что за ним кто–то сле­дит, но чув­ствуя, что этот кто–то не жела­ет ему зла. Он спал бес­по­кой­но и, проснув­шись, не чув­ство­вал себя отдох­нув­шим, как если бы он вооб­ще не спал, а боль­шую часть ночи про­вел на ногах. Одеж­да, акку­рат­но сло­жен­ная им на сту­ле перед тем, как лечь спать, была в бес­по­ряд­ке, хотя он не пом­нил, что­бы вста­вал сре­ди ночи и брал ее.

В доме не было элек­три­че­ства, и Дюарт имел малень­кий радио­при­ем­ник на бата­рей­ках, кото­рым он поль­зо­вал­ся очень эко­ном­но, изред­ка, что­бы послу­шать музы­ку, но доволь­но регу­ляр­но слу­шал про­грам­мы ново­стей, осо­бен­но утрен­нее повто­ре­ние пере­да­чи из Бри­тан­ской импе­рии, про­буж­дав­шей его зата­ен­ную носталь­гию уда­ра­ми коло­ко­ла Бит Бена, воз­вра­щав­шей его в Лон­дон с его жел­ты­ми тума­на­ми, древни­ми стро­е­ни­я­ми, при­чуд­ли­вы­ми пере­ул­ка­ми и живо­пис­ны­ми про­ез­да­ми. Пере­да­че пред­ше­ство­ва­ли крат­кие ново­сти о теку­щих собы­ти­ях в стране и шта­те, пере­да­вав­ши­е­ся из Босто­на, и этим утром, когда Дюарт. вклю­чил при­ем­ник, что­бы услы­шать ново­сти из Лон­до­на, в эфи­ре все еще шла пере­да­ча ново­стей шта­та. Сооб­ща­лось о каком–то пре­ступ­ле­нии. Дюарт слу­шал невни­ма­тель­но и несколь­ко нетер­пе­ли­во. 

“…Тело обна­ру­же­но час назад. Ко вре­ме­ни нача­ла нашей пере­да­чи труп еще не был опо­знан, но похо­же, что это житель сель­ской мест­но­сти. Вскры­тия еще не про­во­ди­лось, но тело силь­но иска­ле­че­но, как буд­то вол­ны били его дол­гое вре­мя о ска­лы. Одна­ко, посколь­ку тело было обна­ру­же­но на бере­гу, вне дося­га­е­мо­сти волн, и было сухим, пре­ступ­ле­ние, по–видимому, про­изо­шло на суше. Тело выгля­дит так, как буд­то оно было сбро­ше­но с про­ле­та­ю­ще­го само­ле­та. Один из участ­ни­ков меди­цин­ской экс­пер­ти­зы ука­зал на опре­де­лен­ное сход­ство это­го убий­ства с почер­ком ряда пре­ступ­ле­ний, совер­шен­ных в этом реги­оне более ста лет назад”. 

Види­мо, это было послед­нее сооб­ще­ние из свод­ки мест­ных ново­стей, так как дик­тор сра­зу же объ­явил пере­да­чу из Лон­до­на, кото­рая, разу­ме­ет­ся, долж­на была вестись в запи­си из Нью–Йорка. Но сооб­ще­ние об этом пре­ступ­ле­нии, совер­шен­ном в здеш­них местах, чрез­вы­чай­но подей­ство­ва­ло на Дюар­та. Обыч­но, в силу осо­бен­но­стей его нату­ры, такие вещи его мало впе­чат­ля­ли, хотя он и питал неко­то­рый инте­рес к кри­ми­на­ли­сти­ке, но тут у него появи­лось пуга­ю­щее пред­чув­ствие, почти уве­рен­ность, что за этим пре­ступ­ле­ни­ем после­ду­ет цепь ана­ло­гич­ных пре­ступ­ле­ний в сти­ле Дже­ка Потро­ши­те­ля в Лон­доне или убийств Тро­п­ма­на. Он почти не слу­шал пере­да­чу из Лон­до­на; он раз­мыш­лял о том, что стал более чув­стви­тель­ным к настро­е­ни­ям, атмо­сфе­ре, собы­ти­ям с тех пор, как пере­се­лил­ся в Аме­ри­ку; ему хоте­лось знать, как это он поте­рял свое преж­нее неиз­мен­ное хлад­но­кро­вие. 

Этим утром он наме­ре­вал­ся еще раз посмот­реть инструк­ции сво­е­го пра­пра­де­да. Позав­тра­кав, он вновь достал кон­верт из маниль­ской бума­ги и при­нял­ся за рабо­ту, пыта­ясь извлечь из напи­сан­но­го какой–то смысл. Он начал обду­мы­вать эти то ли “пра­ви­ла”, то ли “ука­за­ния”. Он не мог “оста­но­вить тече­ние воды”, пото­му что вода уже дав­но не тек­ла вокруг ост­ро­ва с баш­ней, а насчет того, что­бы “не тро­гать баш­ню”, так он уже “тро­нул” ее, вынув встав­лен­ный туда камень. Но что, черт возь­ми, имел в виду Илия, закли­ная его “не про­сить кам­ни”? Какие кам­ни? Дюар­ту ниче­го не при­хо­ди­ло на ум, раз­ве что те оскол­ки, напо­ми­нав­шие ему о Сто­ун­хен­дже. Если Бил­линг­тон писал об этих кам­нях, то как же он пред­став­лял себе, что кто–то может их “про­сить”, как буд­то они мыс­ля­щие суще­ства? Он не мог это­го понять; может быть, кузен Сти­вен Бейтс объ­яс­нит, когда при­е­дет, если

Дюарт не забу­дет ему это пока­зать?

Он про­дол­жил чте­ние.

О какой две­ри гово­рит пра­пра­дед? В сущ­но­сти, все заве­ща­ние было голо­во­лом­кой. Он не дол­жен откры­вать дверь, веду­щую в незна­ко­мое ему вре­мя и место; при­гла­шать “Того, Кто Таит­ся у Поро­га”; взы­вать к хол­мам. Что мог­ло быть более необъ­яс­ни­мым? Напра­ши­ва­ет­ся вывод, что нынеш­нее вре­мя, насто­я­щее, было незна­ко­мо Илии, думал Дюарт. Может быть, Илия имел в виду, что Дюарт, живу­щий в насто­я­щем, не дол­жен был пытать­ся что– либо узнать о вре­ме­ни, в кото­ром жил

Илия?

Это каза­лось оче­вид­ным, но если так, то нуж­но учи­ты­вать, что Илия под­ра­зу­ме­вал нечто совер­шен­но дру­гое под “незна­ко­мым местом”.

“Тот, Кто Таит­ся у Поро­га” зву­ча­ло зло­ве­ще, и Дюарт без вся­ких шуток пред­став­лял себе, что появ­ле­ние “тая­ще­го­ся у поро­га” долж­но сопро­вож­дать­ся боем цим­бал и гор­ла­сты­ми рас­ка­та­ми гро­ма. Какой порог? Кто таит­ся? И, нако­нец, что, черт возь­ми, имел в виду Илия, закли­ная сво­е­го наслед­ни­ка не взы­вать к хол­мам? Дюарт пред­ста­вил себе, как он или еще кто–то сто­ит в лесу и взы­ва­ет к хол­мам. Это труд­но вооб­ра­зить даже в шут­ку, в этом есть что–то нелепо–абсурдное. Это тоже надо пока­зать кузе­ну Сти­ве­ну.

Он пере­шел к тре­тье­му закли­на­нию. У него не было ника­ко­го жела­ния или склон­но­сти тре­во­жить лягу­шек, свет­ля­ков или козо­до­ев, так что в этом отно­ше­нии он вряд ли нару­шит инструк­цию, но “что­бы не остав­лять свои зам­ки и запо­ры”! О небо! Суще­ство­ва­ло ли когда–нибудь что–либо более бес­тол­ко­вое, неяс­ное и дву­смыс­лен­ное? Какие зам­ки? Какие запо­ры? Поис­ти­не пра­пра­де­душ­ка гово­рил загад­ка­ми. Да и хотел ли он, что­бы его наслед­ник искал объ­яс­не­ния этим загад­кам?

И если да, то как? Не под­чи­нить­ся его просьбам–заклинаниям и ждать, что что–то про­изой­дет? Это не каза­лось Дюар­ту ни муд­рым, ни эффек­тив­ным. 

Он опять отло­жил доку­мент. В нем рос­ло него­до­ва­ние – куда ни кинь, всю­ду клин: чем боль­ше он узна­вал, тем боль­ше захо­дил в тупик. Было совер­шен­но невоз­мож­но сде­лать какие–либо выво­ды из собран­ной инфор­ма­ции, раз­ве что дога­дать­ся, что ста­рый свар­ли­вый Илия явно зани­мал­ся дея­тель­но­стью, кото­рую не одоб­ря­ли мест­ные жите­ли. У Дюар­та даже появи­лась мысль, что дело может быть в кон­тра­бан­де, пере­плав­ля­е­мой, допу­стим, вверх по тече­нию Мис­ка­то­ни­ка и его при­то­кам к башне. 

Боль­шую часть остав­ше­го­ся дня Дюарт зани­мал­ся гру­зом, кото­рый он рас­па­ко­вы­вал днем рань­ше. Нуж­но было запол­нить блан­ки, запла­тить по сче­там и все про­ве­рить. Про­гля­ды­вая спи­сок, напи­сан­ный почер­ком его мате­ри, – спи­сок ее вещей, кото­рый он рань­ше нико­гда не видел, он дошел до пунк­та, поме­чен­но­го “Пакет с пись­ма­ми Бишо­па к

И.Ф.Б.”. Имя “Бишоп” вновь напом­ни­ло ему о ста­рой ведь­ме из Дан­ви­ча. Пакет ока­зал­ся под рукой. На нем была над­пись “Пись­ма Бишо­па”, сде­лан­ная незна­ко­мы­ми ему нераз­бор­чи­вы­ми кара­ку­ля­ми, но абсо­лют­но недву­смыс­лен­ная. 

Он открыл пакет, в кото­ром лежа­ли четы­ре пись­ма без кон­вер­тов, как было при­ня­то мно­го деся­ти­ле­тий назад. На них не было марок, зато сто­ял штамп об упла­те поч­то­во­го сбо­ра и остат­ки сло­ман­ных печа­тей. Пись­ма были про­ну­ме­ро­ва­ны тем же почер­ком и лежа­ли соглас­но поряд­ко­вым номе­рам. Дюарт осто­рож­но открыл пер­вое пись­мо; все пись­ма были на доб­рот­ной бума­ге и напи­са­ны очень мел­ким почер­ком, к кото­ро­му нелег­ко было при­вык­нуть. Он про­смот­рел пись­ма по оче­ре­ди в поис­ках года напи­са­ния, но ниче­го не нашел. Он отки­нул­ся в крес­ле и начал их читать по поряд­ку: “Нью–Даннич, 27 апре­ля. 

Досто­чти­мый друг!

Что каса­ет­ся дел, о кото­рых у нас был извест­ный раз­го­вор, то я вче­ра ночью видел Суще­ство, имев­шее внеш­ность такую, как мы иска­ли, с кры­лья­ми из тем­но­го веще­ства и как бы зме­я­ми, выпол­за­ю­щи­ми из Его тела, но при­креп­лен­ны­ми к Нему. Я зазвал Его к Хол­му и заклю­чил Его в Кру­ге, но с боль­шим тру­дом и муче­ни­ем, так что мог­ло пока­зать­ся, что Круг недо­ста­точ­но могу­ще­ствен, что­бы удер­жать подоб­ных Тва­рей доста­точ­но дол­го. Я пытал­ся раз­го­ва­ри­вать с Ним, но не очень успеш­но, хотя из того, что Оно лопо­та­ло, сле­ду­ет, что Оно из Када­та в Холод­ной Пусто­ши, что рядом с пла­то Ленг, упо­мя­ну­тым в Вашей Кни­ге. Раз­ные люди виде­ли огонь на Хол­ме и гово­ри­ли об этом, и один из них, по име­ни Вил­бур Коури, может наде­лать бед, он мно­го о себе мнит и по нату­ре очень любо­пыт­ный. Горе ему, если он при­дет к Хол­му, когда я там, но я не сомне­ва­юсь, что он не при­дет. Я очень хочу и желаю боль­ше узнать об этих делах, в кото­рых Масте­ром был Ваш бла­го­род­ный пре­док, Ричард Б., чье имя оста­нет­ся навсе­гда высе­чен­ным на кам­нях для Йогг–Сотота и всех Вели­ких Древ­них. Душа моя раду­ет­ся, что Вы опять в наших местах, и я наде­юсь наве­стить Вас, как толь­ко я воз­вра­щу себе мое­го Ска­ку­на, ибо я не хотел бы ездить на ком–либо дру­гом. Я слы­шал ров­но неде­лю назад ночью силь­ный крик и вопль из леса и поду­мал: навер­ное, Вы вер­ну­лись в свой дом. Я ско­ро наве­щу Вас, если Вам удоб­но, и оста­юсь, сэр,

Ваш вер­ный слу­га Джо­на­тан Б.”

Про­чи­тав пер­вое пись­мо, Дюарт немед­лен­но при­нял­ся за вто­рое. 

“Нью–Даннич, 17 мая.

Мой бла­го­род­ный друг!

Я полу­чил Вашу запис­ку. Я опе­ча­лен, что мои скром­ные уси­лия созда­ли труд­но­сти для Вас, и для нас, и всех тех, кто слу­жит Тому, чье имя нель­зя назы­вать, или всем Вели­ким вме­сте, но так уж про­изо­шло, что назой­ли­вый дурак Вил­бур Коури все же захва­тил меня врас­плох у Кам­ней во вре­мя моих заня­тий и закри­чал, что я кол­дун и мне при­дет­ся худо, если он обо мне рас­ска­жет. Тогда я, будучи весь­ма воз­му­щен, напу­стил на него То, с чем я бесе­до­вал, и он был разо­рван, и окро­вав­лен, и взят с моих глаз туда, отку­да Это при­шло, и куда его унес­ло, не ведаю, но знаю лишь, что его боль­ше не уви­дят в этих кра­ях и он не смо­жет рас­ска­зать, что видел и слы­шал. При­зна­юсь, что я был весь­ма напу­ган этой сце­ной, и тем более, что не знаю, как Те сна­ру­жи смот­рят на нас. Думаю, что Они бла­го­дар­ны нам за то, что мы предо­став­ля­ем им этот про­ход, ибол­ге­то­го, весь­ма стра­шусь, что Дру­гие могут таить­ся и ждать там, ибо имею при­чи­ну верить это­му, так как недав­но вече­ром изме­нил сло­ва, что в Вашей Кни­ге, и ско­ро уви­дел нечто поис­ти­не ужас­ное в при­выч­ном месте – огром­ную Тварь, фор­мы кото­рой все вре­мя меня­лись так, что видеть это было невы­но­си­мо, и эту Тварь сопро­вож­да­ли мень­шие суще­ства, играв­шие на инстру­мен­тах, схо­жих с флей­та­ми, музы­ку весь­ма стран­ную и непо­хо­жую на то, что я преж­де слы­шал. Видя и слы­ша это, я оста­но­вил­ся в сму­ще­нии и тем заста­вил назван­ное при­ви­де­ние исчез­нуть. Что это мог­ло быть, я не знаю, и в Кни­ге ниче­го об этом не гово­рит­ся, если это не был какой–то Демон из Ира или из–за пре­де­лов Н’н­гра, что лежит на даль­ней сто­роне Када­та в Холод­ной Пусто­ши, и я про­шу Ваше­го мне­ния и Ваше­го сове­та, ибо не хочу уйти, не завер­шив этот поиск. Наде­юсь, что смо­гу вско­ре уви­деть Вас.

Оста­юсь, сэр, Ваш вер­ный слу­га по зна­ку Киша

Джо­на­тан Б.”

Оче­вид­но, меж­ду этим пись­мом и тре­тьим был доста­точ­но боль­шой про­ме­жу­ток вре­ме­ни, так как, хотя послед­нее не име­ло даты, ука­за­ние на пого­ду гово­ри­ло о раз­ры­ве по мень­шей мере в пол­го­да.

“Нью–Даннич. Бла­го­род­ный брат!

Я весь­ма спе­шу объ­яс­нить, на что я наткнул­ся вче­ра ночью в сне­гу.

Это были боль­шие сле­ды ног, вер­нее, мне не сле­ду­ет гово­рить “ног”, ибо они были более похо­жи на сле­ды лап с ког­тя­ми чудо­вищ­но­го раз­ме­ра – диа­мет­ром зна­чи­тель­но боль­ше фута и дли­ны еще боль­шей, может быть, фута два. Они име­ли пере­пон­ча­тый вид, по край­ней мере частич­но, и все в целом в выс­шей сте­пе­ни таин­ствен­но и стран­но. Об одном таком отпе­чат­ке сооб­щил Олни Бау­эн, кото­рый был в лесу, охо­тясь на куро­па­ток, и, вер­нув­шись, рас­ска­зал об этом, но никто ему не верил, кро­ме меня. Не при­вле­кая вни­ма­ния к себе, я слу­шал и узнал, где он видел сле­ды, а затем пошел туда сам, что­бы удо­сто­ве­рить­ся; уви­дев пер­вый же след, я вдруг почув­ство­вал, что дру­гие подоб­ные мож­но най­ти глуб­же в лесу, в чем вско­ре и убе­дил­ся. Я набрел на вели­кое их мно­же­ство у кам­ней, но не видел каких–либо живых существ; осмот­рев же сле­ды, рас­су­дил, что они, судя по все­му, остав­ле­ны кры­ла­ты­ми тва­ря­ми. Я обо­шел кру­гом кам­ней, потом опять, по более широ­ко­му кру­гу, пока не наткнул­ся на сле­ды чело­ве­ка и пошел по ним; я уви­дел, что рас­сто­я­ние меж­ду ними ста­ло шире, как если бы тот бежал, что меня рас­стро­и­ло и встре­во­жи­ло, и не зря, ибо сле­ды кон­ча­лись на краю леса, вни­зу по даль­ней сто­роне хол­ма, и в сне­гу лежа­ло ружье, несколь­ко перьев куро­пат­ки и шап­ка, по кото­рой я узнал Дже­де­дию Тин­да­ла, под­рост­ка четыр­на­дца­ти лет. Рас­спро­сив о нем этим утром, я выяс­нил, что он про­пал, как я и боял­ся. После чего я рас­су­дил, что какой–то про­ход был остав­лен и Нечто про­шло через него, но не знаю, что это мог­ло быть, и про­шу Вас, если зна­е­те, ука­зать, где в Кни­ге я могу най­ти закли­на­ние, что­бы ото­слать Его обрат­но, хотя из коли­че­ства сле­дов может пока­зать­ся, что Их было несколь­ко, и все нема­ло­го раз­ме­ра; не знаю, види­мы Они или неви­ди­мы, ибо никто Их не видел, вклю­чая меня, и я осо­бен­но хотел бы знать, явля­ют­ся ли они слу­га­ми Н., или Йогге–Сототе, или кого дру­го­го, и не слу­ча­лось ли Вам встре­чать­ся с чем­ли­бо подоб­ным. Я про­шу Вас поспе­шить с этим делом, а то как бы эти суще­ства не вер­ши­ли разор даль­ше, ибо Они явно пита­ют­ся кро­вью, как и Дру­гие, и никто не зна­ет, когда Они опять при­дут с той сто­ро­ны опу­сто­шать нас и охо­тить­ся на людей, что­бы про­кор­мить­ся. 

Йогг–Сотот Неблод Цин!

Джо­на­тан Б.”

Чет­вер­тое пись­мо было в неко­то­рых отно­ше­ни­ях самым страш­ным из всех. Уже пер­вые три пись­ма как бы оку­та­ли Дюар­та сме­сью изум­ле­ния, омер­зе­ния и стра­ха; но в чет­вер­том чув­ство­вал­ся уже неве­ро­ят­ный, леде­ня­щий ужас, кото­рый, одна­ко, был даже не в том, что гово­ри­лось, а в том, что под­ра­зу­ме­ва­лось. “Нью–Даннич, 7 апре­ля.

Мой доро­гой досто­чти­мый друг!

Гото­вясь ко сну про­шлой ночью, я услы­шал Это, под­ле­тев­шее к мое­му окну и звав­шее меня по име­ни. Оно обе­ща­ло прий­ти ко мне; но я сме­ло подо­шел в тем­но­те к это­му окну и выгля­нул; не уви­дев ниче­го, открыл окно, и сра­зу почув­ство­вал труп­ный смрад, кото­рый был почти непе­ре­но­си­мым, и отпря­нул. Нечто, прой­дя бес­пре­пят­ствен­но через окно, кос­ну­лось мое­го лица, и Оно было как желе, частич­но покры­тое чешу­ей, и тошнотворно–отвратительное настоль­ко, что я, кажет­ся, поте­рял созна­ние и лежал там, не знаю сколь­ко вре­ме­ни. Не успел я закрыть окно и лечь в кро­вать, как дом начал тря­стись, буд­то было зем­ле­тря­се­ние и Нечто ходи­ло по зем­ле в окрест­но­стях, рядом с домом, и опять я слы­шал, как Оно зовет мое имя и дает такой же обет, на что я не дал­ни­ка­ко­го отве­та, но думал толь­ко: что я тако­го сде­лал, что сна­ча­ла кры­ла­тые тва­ри, слу­ги Н., про­шли через про­ход, остав­лен­ный из–за непра­виль­но­го упо­треб­ле­ния араб­ских слов, а теперь это Суще­ство, о кото­ром я ниче­го не знаю, кро­ме того, что это Ходя­щий по Вет­рам, извест­ный под несколь­ки­ми име­на­ми, а имен­но Вен­ди­го, Ита­ка или Лоэ­гар, кото­ро­го я нико­гда не видел и, может быть, не уви­жу? У меня на душе очень неспо­кой­но, как бы не слу­чи­лось такое, что, когда я пой­ду про­сить кам­ни и взы­вать к хол­мам, то вый­дет не Н. и не С., а этот дру­гой, кото­рый звал мое имя с акцен­том, неиз­вест­ным на этой Зем­ле; и если это слу­чит­ся, умо­ляю Вас прий­ти ночью и закрыть этот вход, что­бы не при­шли Дру­гие, кото­рым нель­зя ходить сре­ди людей, ибо зло, вер­ши­мое Вели­ки­ми Древни­ми слиш­ком вели­ко для таких, как мы, и пусть хотя бы Стар­шие Боги если не уни­что­жат их, но заклю­чат в этих про­стран­ствах и глу­би­нах, куда дости­га­ют кам­ни, в те часы, когда све­тят звез­ды и луна. Я у верен, что я в смер­тель­ной опас­но­сти, и я бы воз­ра­до­вал­ся, если бы это было не так, но я не слы­шал, что­бы какая–то Тварь на Зем­ле зва­ла мое имя ночью, и я очень стра­шусъ, что мое вре­мя при­шло. Я не про­чел Ваше пись­мо доста­точ­но вни­ма­тель­но, и я непра­виль­но понял Ваши сло­ва, ибо невер­но истол­ко­вал то, что Вы напи­са­ли: “Не вызы­вай То, с чем не можешь совла­дать”, что под­ра­зу­ме­ва­ет: То, что, в свою оче­редь, может вызвать что–то такое про­тив тебя, что самые могу­чие сред­ства ока­жут­ся бес­по­лез­ны­ми. Про­си все­гда мало­го, что­бы Вели­кий не отве­тил на твой зов и не имел вла­сти боль­ше, чем ты. Но если я сде­лал не то, умо­ляю Вас испра­вить это как мож­но ско­рее.

Ваш покор­ный слу­га в услу­же­нии Н. Джо­на­тан Б.” 

Дюарт дол­го сидел, обду­мы­вая эти пись­ма. Теперь ста­ло ясно, что пра­пра­дед зани­мал­ся какими–то дья­воль­ски­ми дела­ми, в кото­рые он посвя­тил Джо­на­та­на Бишо­па из Дан­ви­ча, недо­ста­точ­но инфор­ми­ро­вав сво­е­го про­те­же. Дюарт пока не мог понять сущ­но­сти все­го это­го дела, но, по–видимому, оно было свя­за­но с кол­дов­ством и обще­ни­ем с духа­ми умер­ших. Одна­ко то, что под­ра­зу­ме­ва­ли эти пись­ма, было одно­вре­мен­но кош­мар­но и неве­ро­ят­но, и он уже скло­нен был думать, что они могут быть частью хоро­шо про­ду­ман­но­го розыг­ры­ша. Был толь­ко один, хотя и уто­ми­тель­ный спо­соб выяс­нить это. Биб­лио­те­ка Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та в Арха­ме, навер­ное, еще откры­та, и мож­но про­смот­реть под­шив­ки архам­ских еже­не­дель­ни­ков, что­бы по воз­мож­но­сти узнать име­на всех тех, кто исчез или погиб при стран­ных обсто­я­тель­ствах в пери­од меж­ду 1790–м и 1815 года­ми. Ему не хоте­лось идти: с одной сто­ро­ны, нуж­но было еще про­ве­рить вещи по спис­ку; с дру­гой – его не радо­ва­ла мысль о том, что при­дет­ся опять рыть­ся в кипах доку­мен­тов, хотя газе­ты были неболь­шо­го раз­ме­ра, с малым коли­че­ством стра­ниц и про­смотр не тре­бо­вал мно­го вре­ме­ни. Вско­ре он отпра­вил­ся в путь, наде­ясь про­ра­бо­тать все вре­мя до само­го вече­ра, если, конеч­но, полу­чит­ся.

Когда он закон­чил, был уже позд­ний час. Он обна­ру­жил то, что искал, в газе­тах за 1807 год, но он нашел мно­го боль­ше того, что искал. Сжи­мая губы, Что­бы сдер­жать охва­тив­ший его ужас, он соста­вил акку­рат­ный спи­сок сво­их нахо­док и, едва при­дя домой, сел за стол и попы­тал­ся систе­ма­ти­зи­ро­вать и про­ана­ли­зи­ро­вать обна­ру­жен­ные фак­ты.

Пер­вым было исчез­но­ве­ние Вил­бу­ра Коури, за кото­рым после­до­ва­ла про­па­жа маль­чи­ка, Дже­де­дии Тин­да­ла. Затем четы­ре или пять дру­гих исчез­но­ве­ний, про­ис­шед­ших несколь­ко позд­нее, и, нако­нед, про­пал сам Джо­на­тан Бишоп! Но откры­тия Дюар­та на этом не закон­чи­лись. Еще до того, как Бишоп исчез, вновь обна­ру­жи­лись Коури и Тин­дал, один –в окрест­но­стях Нью–Плимута, дру­гой –в Кинг­спор­те. Тело Коури было силь­но изо­рва­но и пока­ле­че­но, а у Тин­да­ла не было ника­ких сле­дов наси­лия; но оба были най­де­ны толь­ко через несколь­ко меся­цев после исчез­но­ве­ния. Эти ужас­ные наход­ки при­да­ва­ли вес пись­мам Бишо­па. Но, несмот­ря на всю эту доба­воч­ную инфор­ма­цию, общая кан­ва собы­тий была еще дале­ко не ясной, а их зна­че­ние таким же неопре­де­лен­ным, как и рань­ше.

Дюарт все боль­ше думал о сво­ем кузене, Сти­вене Бейт­се. Бейтс был уче­ным, авто­ри­те­том по ран­ней исто­рии шта­та Мас­са­чу­сетс. Более того, он имел доступ к самым закры­тым архи­вам, и мог помочь Дюар­ту. В то же вре­мя Дюарт почув­ство­вал, что сле­ду­ет быть осто­рож­ным; надо про­дви­гать­ся не спе­ша и вести рас­сле­до­ва­ние, по воз­мож­но­сти не при­вле­кая дру­гих, что­бы не воз­бу­дить чье–либо любо­пыт­ство. Как к нему при­шло это убеж­де­ние, он не мог понять: как буд­то бы не было при­чин для такой скрыт­но­сти, и все же, как толь­ко он начи­нал думать об этом, он опять упря­мо воз­вра­щал­ся к мыс­ли, что нуж­но дер­жать это дело в тайне и иметь все­гда наго­то­ве какое– нибудь прав­до­по­доб­ное объ­яс­не­ние того, поче­му он инте­ре­су­ет­ся про­шлым. Таким пред­ло­гом лег­ко мог­ло стать его увле­че­ние ста­рин­ной архи­тек­ту­рой. Он убрал свои газет­ные наход­ки и пакет с пись­ма­ми Бишо­па и отпра­вил­ся спать, глу­бо­ко погру­жен­ный в свои мыс­ли, пыта­ясь раз­ре­шить голо­во­лом­ки, ища объ­яс­не­ния обна­ру­жен­ным фак­там, хотя свя­зи меж­ду ними не про­сле­жи­ва­лось. Воз­мож­но, его бес­по­кой­ный инте­рес к собы­ти­ям веко­вой дав­но­сти был при­чи­ной того, что этой ночью он уви­дел сон. Таких снов у него нико­гда не было. Ему сни­лись огром­ные пти­цы, кото­рые дра­лись и рва­ли свои жерт­вы, пти­цы с ужас­но дефор­ми­ро­ван­ны­ми чело­ве­ко­по­доб­ны­ми лица­ми; ему сни­лись чудо­ви­ща; и он видел себя в необыч­ных ролях; в каче­стве слу­жи­те­ля или жре­ца. Он носил стран­ную одеж­ду и шагал из дома в лес, вокруг боло­та жаб и свет­ля­ков к камен­ной башне. В башне и в окне каби­не­та мига­ли огни, как бы пода­вая сиг­на­лы.

Он вошел в круг дру­и­ди­че­ских кам­ней, в тень баш­ни, и смот­рел через отвер­стие, кото­рое он сде­лал; затем он возвал к небе­сам на ужас­но иска­жен­ной, лома­ной латы­ни. Он три­жды повто­рил закли­на­ние и нари­со­вал узо­ры на пес­ке, и вдруг, как стре­ми­тель­ный порыв вет­ра, какое–то суще­ство ужас­но­го, оттал­ки­ва­ю­ще­го вида, каза­лось, поплы­ло через отвер­стие в баш­ню и, напол­нив ее собой, про­плы­ло нару­жу через дверь, оттолк­нув Дюар­та в сто­ро­ну и гово­ря с ним на без­об­раз­но лома­ном язы­ке, тре­буя от него жерт­вы, после чего Дюарт побе­жал к кру­гу кам­ней и напра­вил жут­ко­го гостя в Дан­вич, в коем направ­ле­нии тот и отпра­вил­ся – бесформенно–жидкий и ужас­ный видом, напо­до­бие спру­та или ось­ми­но­га, как воз­дух про­но­сясь меж­ду дере­вья­ми и как вода по скло­ну, наде­лен­ный могу­чи­ми и чудес­ны­ми свой­ства­ми, поз­во­ляв­ши­ми ему казать­ся частич­но или пол­но­стью неви­ди­мым, в зави­си­мо­сти от его жела­ния. Ему сни­лось, что он сто­ит и при­слу­ши­ва­ет­ся там, в тени баш­ни, и вско­ре под­нял­ся такой слад­кий для его слу­ха звук воплей и кри­ков в ночи. Послу­шав его, он еще подо­ждал, пока Тварь вер­ну­лась, неся в сво­их щупаль­цах жерт­ву, и ушла туда, отку­да при­шла, через баш­ню. Насту­пи­ла тиши­на, и он тоже вер­нул­ся той же доро­гой, какой при­шел, и залез в свою постель. 

Так Дюарт про­вел ночь; и, как бы изму­чен­ный сна­ми, он про­спал доль­ше обыч­но­го, что он и обна­ру­жил, когда нако­нец проснул­ся. Он встал с кро­ва­ти, но сра­зу же упал назад на кро­вать, под­жав ноги, пото­му что они боле­ли. Посколь­ку болей в ниж­них конеч­но­стях у него рань­ше не было, он стал их осмат­ри­вать и обна­ру­жил, что подош­вы стоп име­ли мно­го кро­во­под­те­ков и несколь­ко рас­пух­ли, а лодыж­ки были в сса­ди­нах и поре­зах, как буд­то он про­ди­рал­ся через колю­чие кусты кума­ни­ки и шипов­ни­ка. Он был пора­жен, но почему–то чув­ство­вал, что это в поряд­ке вещей. Одна­ко, он был удив­лен тем, что, когда попы­тал­ся встать опять, это ока­за­лось зна­чи­тель­но менее болез­нен­ным теперь, когда он ожи­дал острой боли, пото­му что пер­во­на­чаль­ный шок объ­яс­нял­ся не сте­пе­нью боли, а ско­рее, ее неожи­дан­но­стью. 

С неко­то­рым тру­дом он сумел надеть нос­ки и туфли и убе­дил­ся, что теперь может ходить, хотя ноги чуть–чуть поба­ли­ва­ли. Но как эта слу­чи­лось? Он сра­зу решил, что он ходил во сне. Это само по себе было сюр­при­зом, пото­му что он рань­ше не счи­тал себя луна­ти­ком. Более того, он, види­мо, ходил из дома в лес, ина­че как объ­яс­нить все эти синя­ки и цара­пи­ны? Он мед­лен­но начал вспо­ми­нать свой сон; он не мог вспом­нить все ясно, но, по край­ней мере, он пом­нил, что был в башне. Он одел­ся и вышел из дома, наде­ясь, если воз­мож­но, най­ти сле­ды сво­ей про­гул­ки в лес. Сна­ча­ла он не нашел ниче­го. Толь­ко когда он подо­шел к башне, он уви­дел на пес­ке рядом с кру­гом раз­би­тых кам­ней отпе­ча­ток разу­той чело­ве­че­ской ноги, кото­рый навер­ня­ка при­над­ле­жал ему. Он пошел по сла­бо раз­ли­чи­мо­му сле­ду в баш­ню и зажег спич­ку, что­бы луч­ше видеть. При сла­бом све­те спич­ки он уви­дел кое– что еще. Он зажег вто­рую спич­ку и посмот­рел опять. Его мыс­ли сме­ша­лись от вне­зап­но­го наплы­ва тре­во­ги и про­ти­во­ре­чи­вых чувств. Он уви­дел у осно­ва­ния камен­ных сту­пе­ней, частью на лест­ни­це и на пес­ча­ном полу, рас­плыв­ше­е­ся пят­но, крас­ное, горя­щее пят­но, и, еще до того, как он осто­рож­но пощу­пал его паль­цем, он знал, что это была кровь! 

Дюарт сто­ял, не отры­вая взгля­да от пят­на, не чув­ствуя спич­ки, кото­рая, дого­рев, обо­жгла его паль­цы. Он хотел зажечь дру­гую, но не мог заста­вить себя сде­лать это. Кача­ясь, он вышел из баш­ни и сто­ял, при­сло­нив­шись к стене, в теп­лых лучах утрен­не­го солн­ца. Он попы­тал­ся при­ве­сти мыс­ли в поря­док; ясно, что он слиш­ком мно­го рыл­ся в про­шлом, и это болез­нен­но сти­му­ли­ро­ва­ло его вооб­ра­же­ние. В кон­це кон­цов, баш­ня была все вре­мя откры­та; в ней мог укрыть­ся кро­лик или какое–то дру­гое живот­ное; на него мог­ла напасть лас­ка, и баш­ня мог­ла стать аре­ной смер­тель­ной схват­ки; а может быть, сова вле­те­ла через отвер­стие в кры­ше и. сца­па­ла кры­су или дру­гую тварь подоб­ных раз­ме­ров, хотя сле­до­ва­ло при­знать, что кро­ва­вое пят­но было слиш­ком вели­ко, и потом, не было дока­за­тельств, как, напри­мер, клоч­ки шер­сти или перья, кото­рые бы неопро­вер­жи­мо под­твер­жда­ли такую вер­сию. Немно­го подо­ждав, он реши­тель­но вер­нул­ся в баш­ню и зажег еще одну спич­ку. Он искал что–нибудь, могу­щее под­твер­дить его тео­рию, но тщет­но. Не было ника­ких сви­де­тельств борь­бы, кото­рые мож­но было бы объ­яс­нить как одну из обыч­ных тра­ге­дий при­ро­ды. Не было и ника­ких дока­за­тельств ино­го рода. Было про­сто пят­но чего–то, что похо­же на кровь, в месте, где тако­го быть не долж­но.

Дюарт пытал­ся оце­нить все спо­кой­но, не свя­зы­вая это сра­зу с тем отвра­ти­тель­ным сном; а эта связь вспых­ну­ла в созна­нии, как вне­зап­но рас­пу­стив­ший­ся бутон цвет­ка, в то мгно­ве­ние, когда он убе­дил­ся, что в башне была кровь. Нель­зя было отри­цать, что такое пят­но мог­ло обра­зо­вать­ся, толь­ко если кровь про­ли­лась с неболь­шой высо­ты, с како­го– то про­ле­тав­ше­го объ­ек­та.

Дюар­ту при­шлось сми­рить­ся с этим скре­пя серд­це, пото­му что, при­знав это, ему ниче­го не оста­ва­лось, как при­знать, что он не может объ­яс­нить ни этот факт, ни свой сон; он не мог объ­яс­нить рас­ту­щее чис­ло вро­де бы мел­ких, но чрез­вы­чай­но стран­ных про­ис­ше­ствий, ста­но­вив­ших­ся все более регу­ляр­ны­ми. Он вышел из баш­ни и заша­гал обрат­но вдоль боло­та, мимо леса, к дому. Осмот­рев про­сты­ни, он уви­дел бурые пят­на кро­ви от сво­их изра­нен­ных ног. Он чуть ли не жалел о том, что его поре­зы были недо­ста­точ­но глу­бо­ки, что­бы объ­яс­нить ими пят­но кро­ви в башне, но, как он ни напря­гал свое вооб­ра­же­ние, это было невоз­мож­но.

Он сме­нил постель и при­сту­пил к еже­днев­ной про­за­и­че­ской про­це­ду­ре вар­ки кофе. Он про­дол­жал раз­ду­мы­вать и впер­вые при­знал­ся себе, что все вре­мя бро­сал­ся из одной край­но­сти в дру­гую, в диа­мет­раль­но про­ти­во­по­лож­ных направ­ле­ни­ях, как буд­то у него насту­пи­ло раз­дво­е­ние лич­но­сти. Он поду­мал, что пора кузе­ну Сти­ве­ну Бейт­су или кому­ни­будь еще при­е­хать к нему, что­бы хотя бы вре­мен­но изба­вить его от оди­но­че­ства. Но едва он при­шел к это­му выво­ду, как обна­ру­жил, что душа его воз­ра­жа­ет про­тив это­го с жаром, не свой­ствен­ным его нату­ре.

В кон­це кон­цов он убе­дил себя вновь занять­ся про­вер­кой вещей, при­быв­ших из Англии, воз­дер­жи­ва­ясь от даль­ней­ше­го чте­ния доку­мен­тов или писем, что­бы не воз­буж­дать опять свое вооб­ра­же­ние и не пере­жи­вать ноч­ные кош­ма­ры; к полу­дню он вновь обрел, как фран­цу­зы гово­рят, “радость жиз­ни” до такой сте­пе­ни, что мог сле­до­вать обыч­но­му рас­по­ряд­ку дня. Отло­жив рабо­ту, он вклю­чил радио, что­бы послу­шать музы­каль­ную про­грам­му, но в эфи­ре шла пере­да­ча ново­стей. Он слу­шал без инте­ре­са. Какой–то пред­ста­ви­тель Фран­ции изло­жил свою кон­цеп­цию дей­ствий в отно­ше­нии Саар­ской обла­сти; какой–то бри­тан­ский госу­дар­ствен­ный дея­тель высту­пил с пора­зи­тель­но дву­смыс­лен­ным опро­вер­же­ни­ем. Слу­хи о голо­де в Рос­сии и Китае. Все­гда одно и то же, поду­мал он.

Болезнь губер­на­то­ра шта­та Мас­са­чу­сетс.

“Сооб­ще­ние, полу­чен­ное по теле­фо­ну из Арха­ма”, – про­из­нес дик­тор.

Дюарт напряг­ся.

“По не про­ве­рен­ным пока дан­ным, в Арха­ме исчез чело­век. Один из жите­лей Дан­ви­ча сооб­щил, что ночью про­пал Джей­сон Осборн, фер­мер сред­них лет, про­жи­ва­ю­щий в окру­ге. По слу­хам, сосе­ди слы­ша­ли силь­ный шум, но объ­яс­нить его пока не могут. Мистер Осборн не был богат, жил оди­но­ко, поэто­му счи­та­ют, что это не было похи­ще­ни­ем с целью выку­па”.

В каком–то угол­ке созна­ния Амбро­за Дюар­та еще жила надеж­да, что это про­стое сов­па­де­ние. Но он был так встре­во­жен, что бук­валь­но сорвал­ся с кушет­ки, на кото­рой лежал, и лихо­ра­доч­но выклю­чил при­ем­ник. Затем, почти инстинк­тив­но, он сел писать отча­ян­ное пись­мо Сти­ве­ну Бейт­су, объ­яс­няя, что ему нуж­но его обще­ство, и умо­ляя его при­е­хать во что бы то ни ста­ло. Напи­сав, он сра­зу отпра­вил­ся на почту, что­бы ото­слать его, но посто­ян­но чув­ство­вал силь­ное жела­ние при­дер­жать его, поду­мать, пере­смот­реть свое поло­же­ние еще раз. Пре­одо­ле­вая себя огром­ным уси­ли­ем воли, он поехал в Архам и реши­тель­но сдал пись­мо в поч­то­вое отде­ле­ние горо­да, дву­скат­ные кры­ши и глу­хие став­ни кото­ро­го, каза­лось, смот­ре­ли на про­ез­жав­ше­го Дюар­та заис­ки­ва­ю­щим, злобно–хитроватым взгля­дом, как ста­рые това­ри­щи, посвя­щен­ные в общую жут­кую тай­ну. 

Часть II.
РУКОПИСЬ СТИВЕНА БЕЙТСА  

Под­чи­ня­ясь сроч­но­му вызо­ву сво­е­го кузе­на Амбро­за Дюар­та, я при­был в ста­рый дом Бил­линг­то­на через неде­лю по полу­че­нии от него пись­ма.

После мое­го при­ез­да про­изо­шел ряд собы­тий, кото­рые, начав­шись с само­го про­за­и­че­ско­го, при­ве­ли к обсто­я­тель­ствам, заста­вив­шим меня при­со­во­ку­пить свое необыч­ное повест­во­ва­ние к раз­роз­нен­ным сооб­ще­ни­ям и раз­лич­ным запис­кам, сде­лан­ным рукой Амбро­за. 

Я ска­зал, что все нача­лось весь­ма про­за­и­че­ски, но рискую быть неточ­ным. Впо­след­ствии мне ста­ло ясно, что, каки­ми бы фраг­мен­тар­ны­ми, эпи­зо­ди­че­ски­ми, не свя­зан­ны­ми одно с дру­гим ни каза­лись зве­нья про­ис­хо­дя­щих собы­тий, фак­ти­че­ски они обра­зо­вы­ва­ли проч­ную цепь, объ­еди­ня­ю­щую место дей­ствия, а имен­но поме­стье Бил­линг­то­на с при­мы­ка­ю­щей к нему рощей. К сожа­ле­нию, с само­го нача­ла я не отда­вал себе в этом отче­та. В это вре­мя я обна­ру­жил у кузе­на пер­вые при­зна­ки пси­хи­че­ско­го рас­строй­ства или того, что счи­тал рас­строй­ством, но поз­же я со стра­хом осо­знал, что речь идет о чем–то совер­шен­но ином и гораз­до более страш­ном. 

Раз­дво­е­ние лич­но­сти Дюар­та ослож­ня­ло мои наблю­де­ния, так как мне, с одной сто­ро­ны, при­хо­ди­лось про­яв­лять дру­же­ское уча­стие, а с дру­гой – извест­ную насто­ро­жен­ность. Все это было замет­но с само­го нача­ла: Амброз, напи­сав­ший ту неисто­вую запис­ку, искренне нуж­дал­ся в помо­щи, про­сил меня ока­зать ее; но чело­век, полу­чив­ший теле­граф­ное уве­дом­ле­ние о моем при­ез­де и встре­тив­ший меня на стан­ции в Арха­ме, был холод­ным, осто­рож­ным и очень сдер­жан­ным. Изло­жив свою прось­бу, он с само­го нача­ла заявил, что мой визит дол­жен про­длить­ся не более двух недель, а если воз­мож­но, то и мень­ше Он был веж­лив и даже любе­зен, но уди­ви­тель­но мол­ча­лив и под­черк­ну­то отстра­нен, что никак не вяза­лось с той напи­сан­нои стре­ми­тель­ным, раз­ма­ши­стым почер­ком запис­кой.

– Полу­чив твою теле­грам­му, я понял, что до тебя не дошло мое вто­рое пись­мо.

– Нет, я его не полу­чал.

Пожав пле­ча­ми, он заме­тил, что напи­сал его, толь­ко что­бы я не вол­но­вал­ся зря из–за пер­вой запис­ки. Он выра­зил надеж­ду, что ему само­му удаст­ся спра­вить­ся с воз­ник­ши­ми труд­но­стя­ми, хотя очень рад мое­му при­ез­ду, несмот­ря на то что сроч­ность, о кото­рой он гово­рил в пись­ме, отпа­ла. Инстинк­тив­но, всем сво­им суще­ством я чув­ство­вал, что он не гово­рит до кон­ца прав­ду. Я, в свою оче­редь, пора­до­вал­ся тому, что неот­лож­ная про­бле­ма, о кото­рой он писал, уже не явля­ет­ся столь акту­аль­ной. Мое заме­ча­ние, кажет­ся, его удо­вле­тво­ри­ло; он почув­ство­вал себя спо­кой­нее, стал более доступ­ным и сде­лал мимо­хо­дом несколь­ко наблю­де­ний о мест­но­сти по пути в Эйл­с­бе­ри, уди­вив­ших меня, так как его непро­дол­жи­тель­но­го пре­бы­ва­ния в Мас­са­чу­сет­се было явно недо­ста­точ­но, что­бы столь­ко узнать о насто­я­щем и про­шлом это­го шта­та, доволь­но свое­обыч­но­го и само­го ста­рин­но­го из всех древ­них оби­та­е­мых рай­о­нов Новой Англии. В него вхо­дил часто посе­ща­е­мый гостя­ми Архам – насто­я­щая мек­ка для уче­ных, зани­ма­ю­щих­ся изу­че­ни­ем архи­тек­ту­ры, так как его ста­рин­ные дома с дву­скат­ны­ми кры­ша­ми и вее­ро­об­раз­ным набо­ром лам­по­чек над крыль­цом по воз­рас­ту пред­вос­хи­ща­ли менее ста­рые, но тем не менее при­вле­ка­тель­ные, воз­рож­ден­ные на его тени­стых, тем­ных улоч­ках гру­зин­ские и гре­че­ские дома. С дру­гой сто­ро­ны, этот рай­он сла­вил­ся таки­ми забы­ты­ми доли­на­ми, напо­ми­нав­ши­ми об отча­я­нии, вырож­де­нии и упад­ке, как Дан­вич, а так­же рас­по­ло­жен­ным чуть подаль­ше, про­кли­на­е­мым все­ми мор­ским пор­том Иннс­му­том – отту­да раз­но­си­лось мно­же­ство пере­да­ва­е­мых полу­ше­по­том слу­хов об убий­ствах, стран­ных исчез­но­ве­ни­ях людей, о воз­рож­де­нии дико­вин­ных куль­тов, о мно­же­стве пре­ступ­ле­ний и настоль­ко ужа­са­ю­щих при­зна­ках чело­ве­че­ской дегра­да­ции, что и язык не пово­ра­чи­вал­ся их пере­ска­зы­вать. Их, конеч­но, луч­ше все­го было забыть, так как суще­ство­ва­ли опа­се­ния, что при рас­сле­до­ва­нии может всплыть такое, что пред­по­чти­тель­но скрыть от глаз навсе­гда. 

Так, за раз­го­во­ром, мы нако­нец добра­лись до дома. Я заме­тил, что он пре­крас­но сохра­нил­ся, хотя я видел его в послед­ний раз два­дцать лет назад; по сути дела, он был настоль­ко хорош, как и все­гда, каким я пом­нил его, каким его сохра­ни­ла в памя­ти моя матуш­ка; дом в гораз­до мень­шей сте­пе­ни под­верг­ся воз­дей­ствию вре­ме­ни и запу­сте­нию, чем сот­ни сосед­них домов, кото­рые выгля­де­ли гораз­до более ста­ры­ми и забро­шен­ны­ми. Кро­ме того, Амброз отре­мон­ти­ро­вал его и сме­нил почти всю мебель, хотя он осо­бен­но ниче­го не изме­нил, покра­сив лишь зано­во фасад, кото­рый по– преж­не­му сохра­нял в себе досто­ин­ство про­шло­го века – с высо­ки­ми четырь­мя квад­рат­ны­ми колон­на­ми, выне­сен­ны­ми впе­ред, и рас­по­ло­жен­ной точ­но по цен­тру две­рью, кото­рая вно­си­ла свой тон в совер­шен­ство архи­тек­тур­ной фор­мы. Инте­рьер лишь допол­нял внеш­ний вид. Свой­ствен­ный Амбро­зу вкус не поз­во­лял вво­дить нов­ше­ства, не вязав­ши­е­ся с харак­те­ром само­го дома, и резуль­тат, как я и ожи­дал, ока­зал­ся бла­го­при­ят­ным. 

Повсю­ду в доме были замет­ны при­зна­ки его рабо­ты, того, чем он зани­мал­ся и о чем едва упо­мя­нул при нашем раз­го­во­ре в Бостоне несколь­ко лет назад. Это были в основ­ном гене­а­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния, о чем сви­де­тель­ство­ва­ли пожел­тев­шие бума­ги в его каби­не­те и ста­рин­ные тома, кото­рые он сни­мал с застав­лен­ных кни­га­ми полок для наве­де­ния спра­вок. Когда мы вошли в каби­нет, я заме­тил вто­рой любо­пыт­ный факт, кото­ро­му поз­же было суж­де­но сыг­рать важ­ную роль в моих откры­ти­ях. Я заме­тил, как Амброз неохот­но, со сме­шан­ным выра­же­ни­ем дур­но­го пред­чув­ствия и насто­ро­жен­но­го ожи­да­ния, бро­сил взгляд на боль­шое, необыч­ной кон­струк­ции окно–витраж. Когда он посмот­рел в сто­ро­ну, я сно­ва заме­тил на его лице сме­шан­ное выра­же­ние облег­че­ния и разо­ча­ро­ва­ния. Это было настоль­ко необыч­но, что ста­но­ви­лось даже жут­ко­ва­то. Я, одна­ко, ниче­го не ска­зал, рас­суж­дая про себя, что, каким бы ни был отре­зок вре­ме­ни – два­дцать четы­ре часа, неде­ля или боль­ше, Амброз вновь дой­дет до той чер­ты, когда он был вынуж­ден при­звать меня на помощь. Но это вре­мя насту­пи­ло гораз­до рань­ше, чем я пред­по­ла­гал.

В тот вечер мы о чем–то бол­та­ли, и я уви­дел, насколь­ко он устал: у него сли­па­лись гла­за. Под пред­ло­гом соб­ствен­ной уста­ло­сти я осво­бо­дил его от сво­ей ком­па­нии, отпра­вив­шись в ком­на­ту, кото­рую он опре­де­лил мне сра­зу по при­ез­де. Одна­ко я совсем не устал. Я не лег немед­лен­но в кро­вать, а решил немно­го поси­деть за кни­гой. Утра­тив инте­рес к выбран­но­му мной рома­ну, я пога­сил лам­пу, и cде­дал это рань­ше, чем ожи­дал, так как меня ужас­но раз­дра­жал вошед­ший в при­выч­ку мое­го кузе­на спо­соб осве­ще­ния, к кото­ро­му я никак не мог при­вык­нуть. Теперь, когда я вспо­ми­наю об этом, мне кажет­ся, что было око­ло полу­но­чи. Я раз­де­вал­ся в тем­но­те; хотя в ком­на­те не сто­я­ла кро­меш­ная тьма. Луна сия­ла в угло­вом окне, и ее блед­ное све­че­ние поз­во­ля­ло ори­ен­ти­ро­вать­ся. 

Я напо­ло­ви­ну раз­дел­ся, когда вдруг вздрог­нул от кри­ка. Я знал, что, кро­ме нас с кузе­ном, в доме нико­го не было. я так­же знал, что он не ожи­дал гостей. Боль­шой сооб­ра­зи­тель­но­сти не потре­бо­ва­лось, что­бы понять: раз кри­чал не я, то, ста­ло быть, кузен. Ну а если кузен мол­чал, зна­чит, вопль при­над­ле­жал какому–то непро­ше­но­му гостю. Без коле­ба­ний я выбе­жал в холл. Уви­дев спус­кав­шу­ю­ся с лест­ни­цы чью–то фигу­ру в белом, я поспе­шил за ней. 

В это мгно­ве­ние крик повто­рил­ся, и сей­час я его отчет­ли­во слы­шал, – это был стран­ный вопль, смысл кото­ро­го нель­зя было раз­ли­чить:

“Иа! Шаб– Ниг­г­ротт. Йа! Нар­ла­то­теп!” Тут я узнал и голос, и того, кто кри­чал. Это был имен­но кузен Амброз, и было совер­шен­но ясно, что он стра­да­ет суме­реч­ным рас­строй­ством созна­ния. Я хотел было взять его твер­до за руку и отве­сти в кро­вать, но он ока­зал мне неожи­дан­но ярост­ное сопро­тив­ле­ние. Оста­вив его в покое, я поти­хонь­ку пошел вслед за ним. 

Когда я осо­знал, что он идет к выхо­ду, наме­ре­ва­ясь вый­ти из дома, я вновь пред­при­нял попыт­ку оста­но­вить его. Он сно­ва начал сопро­тив­лять­ся, про­яв­ляя при этом недю­жин­ную силу; я был удив­лен, поче­му же Амброз никак не проснет­ся. Но я упор­ство­вал и, нако­нец, затра­тив нема­ло вре­ме­ни и изряд­но устав, сумел все же его повер­нуть и напра­вить вверх по лест­ни­це в спаль­ню, где он доволь­но без­ро­пот­но лег в постель.

Удив­лен­ный и рас­тре­во­жен­ный, я поси­дел немно­го воз­ле его кро­ва­ти, сто­яв­шей в ком­на­те, кото­рую зани­мал наш нена­вист­ный пра­пра­дед Илия, опа­са­ясь, как бы кузен не проснул­ся. Так как я ока­зал­ся на одной линии с окном, то вре­мя от вре­ме­ни мог бро­сать через стек­ло взгляд нару­жу и был про­сто пора­жен чем–то вро­де све­че­ния или скры­то­го све­та, появ­ляв­ше­го­ся на кони­че­ской фор­мы кры­ше ста­рой камен­ной баш­ни. Я так и не сумел убе­дить себя в том, что это таин­ствен­ное явле­ние свя­за­но с каким–то свой­ством обли­тых лун­ным све­том кам­ней, хотя и наблю­дал за ним доста­точ­но дол­го.

Нако­нец я вышел из ком­на­ты. Я не испы­ты­вал ни малей­ше­го жела­ния заснуть, и кажет­ся, это неболь­шое при­клю­че­ние с Амбро­зом при­го­то­ви­ло для меня бес­сон­ную ночь. Я оста­вил дверь сво­ей ком­на­ты при­от­кры­той, что­бы быть гото­вым ко все­му, что мог вновь пред­при­нять кузен. Он боль­ше не вста­вал. Одна­ко вдруг начал что–то бор­мо­тать в тре­вож­ном сне, а я ста­рал­ся разо­брать­ся в этих бес­связ­ных зву­ках. Я не мог понять, что он гово­рит. Тогда я решил запи­сать его сло­ва и подо­шел с бума­гой и каран­да­шом побли­же к осве­щен­но­му лун­ным све­том окну, что­бы не зажи­гать лам­пу. Боль­шая часть про­из­не­сен­но­го им была абсо­лют­но бес­смыс­лен­ной – нель­зя было раз­ли­чить ни сло­ва в этой гали­ма­тье, но попа­да­лись и ясные фра­зы, имен­но ясные, в том смыс­ле, что они были похо­жи на закон­чен­ные пред­ло­же­ния, хотя голос Амбро­за во сне казал­ся стран­ным и неесте­ствен­ным. Коро­че гово­ря, я насчи­тал семь таких фраз, и каж­дая про­из­но­си­лась с пяти­ми­нут­ным интер­ва­лом, во вре­мя кото­ро­го он бор­мо­тал, вор­чал, каш­лял и воро­чал­ся. Я запи­сал их, как смог, что­бы вне­сти поз­же кор­рек­ти­вы и при­ве­сти в удо­бо­чи­та­е­мый вид. В конеч­ном ито­ге я разо­брал сле­ду­ю­щие фра­зы, кото­рые, как я уже ска­зал, пере­ме­жа­лись невнят­ны­ми бор­мо­та­ни­я­ми.

“Для при­зва­ния Йогг–Сотота ты дол­жен ждать вос­хо­да солн­ца в пятом доме, когда Сатурн зай­мет бла­го­при­ят­ное поло­же­ние; затем нари­суй огнен­ную пен­та­грам­му, три­жды повто­рив девя­тый стих в ночь на Бел­тайн или в канун Дня Всех Свя­тых: заставь Тварь вына­ши­вать себя в кос­ми­че­ском про­стран­стве за Воро­та­ми, хра­ни­те­лем кото­рых явля­ет­ся Йогг–Сотот”. 

“Он обла­да­ет все­ми зна­ни­я­ми; ему извест­но, куда дева­лись Древ­ние в ушед­шей веч­но­сти; Ему извест­но, через что они про­рвут­ся и явят­ся сно­ва”. “Про­шлое, насто­я­щее, буду­щее – все это в Нем”. “Обви­ня­е­мый Бил­линг­тон не при­знал, что вызы­вал шумы, после чего послы­ша­лось хихи­ка­нье и взры­вы сме­ха, кото­рые, к сча­стью, были слыш­ны толь­ко ему”.

“0–о! Какая вонь! Вонь! Йа! Йа! Нар­ла­то­теп!”

“Не с мерт­вы­ми нахо­дит­ся веч­ное, а со стран­ной веч­но­стью даже смерть может уме­реть”.

“В сво­ем доме в Р’ли­ех, в сво­ем боль­шом доме в Р’ли­ех, лежит он не мерт­вый, но спя­щий…”

За эти­ми выкри­ка­ми после­до­ва­ло глу­бо­кое мол­ча­ние, затем послы­ша­лось ров­ное дыха­ние кузе­на, сви­де­тель­ству­ю­щее о том, что нако­нец он погру­зил­ся в тихий и есте­ствен­ный сон.

Да, мои пер­вые часы в доме Бил­линг­то­на были отме­че­ны раз­но­об­раз­ны­ми про­ти­во­ре­чи­вы­ми впе­чат­ле­ни­я­ми. Но на этом при­клю­че­ния не закан­чи­ва­лись. Едва я убрал свои запи­си, лег в постель и попы­тал­ся оку­нуть­ся в сон, по– преж­не­му неплот­но при­крыв дверь, как, вздрог­нув, под­ско­чил от тороп­ли­во­го, ярост­но­го сту­ка. Открыв гла­за, я уви­дел, что Амброз мая­чит перед кро­ва­тью; его рука про­тя­ну­лась ко мне. – Амброз, – вос­клик­нул я, – что стряс­лось? Он весь дро­жал, а голос от вол­не­ния сры­вал­ся. – Ты слы­шал? – заи­ка­ясь, спро­сил он.

– Что имен­но?

– Послу­шай! Я напряг слух.

– Ну, что слы­шишь?

– Ветер в кро­нах дере­вьев. Он горь­ко усмех­нул­ся.

– Это ветер невнят­но гово­рит Их голо­са­ми, а зем­ля бор­мо­чет, под­чи­ня­ясь Их созна­нию. Тоже при­ду­мал, – ветер! Раз­ве это толь­ко ветер? – Толь­ко ветер, – твер­до повто­рил я. – Тебя сего дня ночью не мучил кош­мар, Амброз? – Нет, нет! – заве­рил он над­трес­ну­тым голо­сом. – Нет, не сего­дня.

Что–то тре­во­жи­ло меня, но затем все пре­кра­ти­лось, сла­ва Богу.

Я знал, кто в этом “пови­нен”, и был вполне удо­вле­тво­рен, но ниче­го ему не ска­зал.

Он сел на кро­ва­ти и с чув­ством поло­жил руку мне на пле­чо:

– Сти­вен, я так рад, что ты при­е­хал. Но если я нач­ну гово­рить тебе что– либо про­ти­во­ре­чи­вое или нев­по­пад, не обра­щай вни­ма­ния. Ино­гда мне кажет­ся, что я не в себе. – Ты слиш­ком мно­го рабо­та­ешь.

– Может; не знаю. – Он под­нял голо­ву, и теперь, при лун­ном све­те, я уви­дел, как сосре­до­то­чен­но его лицо. Он сно­ва при­слу­шал­ся. – Нет, нет, – ска­зал он. – Это не ветер, гуля­ю­щий в кро­нах дере­вьев, это даже не ветер, нося­щий­ся сре­ди звезд, это что–то очень дале­кое, запре­дель­ное, Сти­вен, раз­ве ты не слы­шишь? – Ниче­го не слы­шу, – мяг­ко отве­тил я. – Может, если ты заснешь, то и ты ниче­го не услы­шишь. 

– Сон здесь ни при чем, – зага­доч­но пере­шел он на шепот, слов­но опа­са­ясь, что­бы нас не под­слу­шал тре­тий. – От сна толь­ко хуже. Я выбрал­ся из посте­ли, подо­шел к окну и, рас­пах­нув его, ска­зал: – Подой­ди, при­слу­шай­ся! 

Он подо­шел и обло­ко­тил­ся на под­окон­ник.

– Толь­ко ветер в кро­нах дере­вьев, боль­ше ниче­го. Он вздох­нул.

– Я рас­ска­жу тебе обо всем зав­тра, если толь­ко смо­гу. – Рас­ска­жешь, когда смо­жешь. Но поче­му бы не сей­час, если тебя что–то бес­по­ко­ит?

– Сей­час? – огля­нул­ся он через пле­чо, и на лице у него отра­зил­ся непод­дель­ный страх. – Сей­час? – хрип­ло повто­рил он и доба­вил: – Чем зани­мал­ся Илия на башне? Как он умо­лял кам­ни? Чего он тре­бо­вал от хол­мов или, может, от небес? Пра­во, не знаю. И что при­та­и­лось, и у како­го поро­га? В заклю­че­ние это­го необыч­но­го пото­ка обес­ку­ра­жи­ва­ю­щих вопро­сов он испы­ту­ю­ще загля­нул в мои гла­за и, пока­чав голо­вой, ска­зал: – Ты не зна­ешь. И я не знаю. Но что–то здесь про­ис­хо­дит, вот кля­нусь перед Богом: боюсь, что я стал при­чи­ной это­го, но с чьей помо­щью – ума не при­ло­жу!

С эти­ми сло­ва­ми он рез­ко повер­нул­ся и, бро­сив корот­ко: “Спо­кой­ной ночи, Сти­вен”, вер­нул­ся в ком­на­ту и закрыл за собой дверь. Я немно­го посто­ял у откры­то­го окна, холо­дея от изум­ле­ния. Был ли это ветер, шум кото­ро­го доно­сил­ся из леса? Или это было что–то иное? Чьи–то голо­са? Стран­ное пове­де­ние кузе­на потряс­ло меня, заста­ви­ло усо­мнить­ся в адек­ват­но­сти соб­ствен­ных вос­при­я­тий. И вдруг, когда я сто­ял, ощу­щая всем телом све­жесть дую­ще­го вет­ра, я почув­ство­вал, как мгно­вен­но меня охва­ты­ва­ют подав­лен­ность, щемя­щее отча­я­ние; ощу­тил всю глу­бо­кую пол­но­ту тем­но­го, взрыв­но­го зла, сгу­ща­ю­ще­го­ся вокруг; испы­тал пре­сы­щен­ное, все­про­ни­ка­ю­щее отвра­ще­ние перед самы­ми под­но­гот­ны­ми тай­на­ми чело­ве­че­ской души.

Это не было игрой вооб­ра­же­ния – то была ося­за­е­мая реаль­ность, ибо я чув­ство­вал кон­траст попа­да­ю­ще­го в ком­на­ту через откры­тое окно воз­ду­ха с той, слов­но обла­ко навис­шей атмо­сфе­рой зла, ужа­са, отвра­ще­ния. Я ощу­щал ее жму­щей­ся к сте­нам спаль­ни, обво­ла­ки­ва­ю­щей их неви­ди­мым тума­ном. Я ото­шел от окна и напра­вил­ся в холл. Это новое чув­ство не остав­ля­ло меня в покое и там; в тем­но­те я сошел вниз. Ниче­го не изме­ни­лось: повсю­ду в этом ста­ром доме таи­лись поги­бель и страш­ное зло, и все это, несо­мнен­но, отра­жа­лось на само­чув­ствии мое­го кузе­на. Мне потре­бо­ва­лись все силы, что­бы стрях­нуть с себя подав­лен­ность и отча­я­ние; потре­бо­ва­лось пред­при­нять созна­тель­ные уси­лия, что­бы отсечь сгу­сток ужа­са, обсту­пав­ше­го меня со всех сто­рон, исто­ча­е­мо­го сте­на­ми, это была борь­ба с неви­дим­кой, обла­дав­шим вдвое боль­ши­ми сила­ми, чем его физи­че­ский про­тив­ник. Воз­вра­тив­шись к себе, я понял, что колеб­люсь, не хочу ложить­ся в кро­вать, что­бы во сне не стать жерт­вой это­го ковар­но­го все­про­ник­но­ве­ния, кото­рое стре­ми­лось завла­деть и мною, как уже завла­де­ло этим домом и моим кузе­ном Амбро­зом.

Поэто­му я пре­бы­вал в состо­я­нии полубодрствования–полудремы, ста­ра­ясь получ­ше отдох­нуть. При­мер­но через час ощу­ще­ние навис­ше­го зла, отвра­ти­тель­но­го ужа­са, беды посте­пен­но ослаб­ло, а затем уле­ту­чи­лось столь же вне­зап­но, как и воз­ник­ло, и к это­му вре­ме­ни я уже чув­ство­вал себя доста­точ­но снос­но, поэто­му не стал пред­при­ни­мать попы­ток покреп­че заснуть.

Я встал на рас­све­те, одел­ся и спу­стил­ся вниз. Амбро­за там еще не было, и это поз­во­ли­ло мне изу­чить неко­то­рые бума­ги у него в каби­не­те. Они были самые раз­но­об­раз­ные, хотя ни один доку­мент не носил лич­но­го харак­те­ра, как, ска­жем, пись­ма Амбро­за. Там нахо­ди­лись копии газет­ных ста­тей о раз­лич­ных любо­пыт­ных про­ис­ше­стви­ях, в осо­бен­но­сти о неко­то­рых обсто­я­тель­ствах, свя­зан­ных с Или­ей Бил­линг­то­ном; лежал густо испещ­рен­ный заме­ча­ни­я­ми рас­сказ о том, что про­ис­хо­ди­ло, когда Аме­ри­ка была еще совсем юной стра­ной, когда глав­ным дей­ству­ю­щим лицом был “Ричард Бел­лин­х­эм или Бол­лин­х­эм”, кото­рый в напи­са­нии кузе­на зна­чил­ся как “Р. Бил­линг­тон”; были там и вырез­ки из газет недав­не­го вре­ме­ни, касав­ши­е­ся исчез­но­ве­ний двух людей в окрест­но­стях Дан­ви­ча, о чем я уже бег­ло читал в бостон­ских газе­тах до сво­е­го при­ез­да сюда, в Архам. Толь­ко я взгля­нул на эту уди­ви­тель­ную кол­лек­цию, как услы­шал шаги кузе­на и, тут же оста­вив свое заня­тие, стал ждать его появ­ле­ния. 

Направ­ля­ясь к нему в каби­нет, я пре­сле­до­вал одну тай­ную цель: я хотел про­ве­рить реак­цию Дюар­та на то боль­шое окно с вит­ра­жом. Как я и ожи­дал, он, вой­дя в ком­на­ту, бро­сил на него неволь­ный взгляд через пле­чо. Я был не в состо­я­нии опре­де­лить, одна­ко, был ли сего­дня утром Амброз тем чело­ве­ком, кото­рый встре­тил меня нака­нуне в Арха­ме, или же это дру­гой, более близ­кий мне кузен, с кото­рым мы раз­го­ва­ри­ва­ли в моей ком­на­те ночью. 

– Ты уже встал, Сти­вен! Сей­час я при­го­тов­лю кофе и тосты. Где–то здесь лежит све­жая газе­та. Я дол­жен доволь­ство­вать­ся услу­га­ми сель­ской почты из Арха­ма: теперь я не езжу часто в город, а пла­тить раз­нос­чи­ку газет – маль­чиш­ке, что­бы он ездил на вело­си­пе­де в такую даль, слиш­ком наклад­но, даже если бы речь шла о… – он осек­ся. 

– Если бы даже речь шла о чем? – пря­мо спро­сил я. – О репу­та­ции дома и близ­ле­жа­щей рощи.

– Гм…

– Тебе что–нибудь извест­но? 

– Да, кое–что слы­шал.

Он посто­ял несколь­ко секунд, раз­гля­ды­вая меня в упор, и я понял, что его мучит дилем­ма: у него было что–то на душе, чем он хотел поде­лить­ся со мной, но опа­сал­ся по неиз­вест­ным мне при­чи­нам пря­мо­го раз­го­во­ра. Повер­нув­шись, он вышел из каби­не­та.

Я не про­явил пока инте­ре­са ни к све­жей газе­те, кото­рая на самом деле ока­за­лась поза­вче­раш­ней, ни к дру­гим доку­мен­там и бума­гам, но немед­лен­но повер­нул­ся к так зани­мав­ше­му меня окну. Амброз опре­де­лен­но боял­ся это­го окна, но и полу­чал от него какое–то удо­воль­ствие, или, ско­рее, заме­тил я, одна часть его суще­ства боя­лась, а дру­гая насла­жда­лась.

Я вни­ма­тель­но изу­чил окно с раз­ных углов. Его дизайн был несо­мнен­но уни­ка­лен – он пред­став­лял собой пере­се­чен­ные луча­ми кон­цен­три­че­ские кру­ги с цвет­ны­ми стек­ла­ми, выдер­жан­ны­ми в пастель­ных тонах, за исклю­че­ни­ем несколь­ких, бли­же к цен­тру, в кото­рых было встав­ле­но обыч­ное стек­ло. Насколь­ко мне было извест­но, ниче­го подоб­но­го не суще­ство­ва­ло в вит­ра­жах евро­пей­ских хра­мов или аме­ри­кан­ской готи­ке – ни в том, что каса­ет­ся само­го образ­ца, ни в крас­ках, ибо крас­ки здесь не были похо­жи на цвет сте­кол ни в Евро­пе, ни в Аме­ри­ке. Они отли­ча­лись уди­ви­тель­ной гар­мо­ни­ей, каза­лось, один цвет пере­ли­вал­ся в дру­гой, спа­и­вал­ся с ним, сохра­няя при этом раз­лич­ные оттен­ки – голу­бо­го, жел­то­го, зеле­но­го и лаван­до­во­го, – очень свет­лые во внеш­них кру­гах и очень тем­ные, почти чер­ные, воз­ле цен­траль­но­го “гла­за” бес­цвет­но­го стек­ла. Каза­лось, что цвет вымы­вал­ся от цен­траль­но­го чер­но­го кру­га к пери­фе­рии или же намы­вал­ся с внеш­них кру­гов к более тем­ной части, и при вни­ма­тель­ном рас­смот­ре­нии мере­щи­лось, что в самих этих крас­ках ощу­ща­ет­ся дви­же­ние, что они, набе­гая друг на дру­га, про­дол­жа­ют вме­сте плыть. 

Но явно не это бес­по­ко­и­ло кузе­на. Амброз, несо­мнен­но, при­шел бы к тако­му же выво­ду и столь же быст­ро, как я; его бы не рас­тре­во­жи­ло и подо­бие дви­же­ния в боль­ших кру­гах, хотя это­го впе­чат­ле­ния никак нель­зя было избе­жать, если смот­реть на окно доста­точ­но дол­го; его дизайн тре­бо­вал исклю­чи­тель­ных тех­ни­че­ских спо­соб­но­стей и извест­ной игры вооб­ра­же­ния от безы­мян­но­го масте­ра. Я вско­ре понял суть этих явле­ний, кото­рые вполне под­да­ва­лись науч­но­му объ­яс­не­нию, но, чем боль­ше я впи­вал­ся взгля­дом в это необыч­ное окно, тем силь­нее было воз­ни­кав­шее во мне какое–то смут­ное, будо­ра­жа­щее чув­ство, кото­рое не так про­сто под­да­ва­лось логи­че­ско­му осмыс­ле­нию. Мне чуди­лось, что вре­мя от вре­ме­ни в окне вне­зап­но про­яв­ля­ет­ся какой–то пей­заж или чей–то порт­рет, и они не каза­лись нало­жен­ным на стек­ло изоб­ра­же­ни­ем – они буд­то появ­ля­лись откуда–то изнут­ри. 

Я мгно­вен­но понял, что нель­зя объ­яс­нить эти све­то­вые эффек­ты воз­дей­стви­ем лучей, так как окно выхо­ди­ло на запад и в этот час нахо­ди­лось в тени, а побли­зо­сти не было ниче­го, что мог­ло бы бро­сить на стек­ло свой отблеск, в чем я смог убе­дить­ся, взо­брав­шись на книж­ный шкаф и выгля­нув в кру­жок из обыч­но­го стек­ла. Я смот­рел, не отры­ва­ясь, на окно, вни­ма­тель­но изу­чал его, но все по–прежнему оста­ва­лось неяс­ным; тай­на окна не отпус­ка­ла меня.

Кузен оклик­нул меня из кух­ни, сооб­щив, что зав­трак готов. Я ото­рвал­ся от окна, убе­див себя в том, что у меня будет доста­точ­но вре­ме­ни, что­бы завер­шить свои иссле­до­ва­ния, так как решил не воз­вра­щать­ся в Бостон, не выяс­нив перед этим, что так вол­но­ва­ло Амбро­за и поче­му он, когда я при­е­хал по его же вызо­ву, либо не жела­ет, либо не может решить­ся на при­зна­ние. – Вижу, ты рас­ко­пал кое–какие исто­рии об Илии Бил­линг­тоне, – ска­зал я, садясь за стол.

Он кив­нул:

– Ты же зна­ешь мой инте­рес к анти­ква­ри­а­ту и гене­а­ло­гии. Не жела­ешь ли и ты вне­сти свой вклад?

– В твои иссле­до­ва­ния?

– Да.

Я пока­чал голо­вой.

– Думаю, что нет. Но эти газе­ты могут мне кое–что под­ска­зать. Я хотел бы про­смот­реть их, если ты не про­тив.

Он коле­бал­ся. Было вид­но, что ему не хоте­лось, толь­ко вот поче­му?

– Конеч­но, я не про­тив, можешь посмот­реть, – ска­зал он с без­раз­лич­ным видом. – Я ниче­го осо­бен­но­го в них не нашел. – Он сде­лал несколь­ко глот­ков кофе, задум­чи­во наблю­дая за мной. – Видишь ли, Сти­вен, я настоль­ко запу­тал­ся в этом деле, что ни чер­та не могу выяс­нить, и все же меня не поки­да­ет острое чув­ство, сам не знаю чем вызван­ное, что здесь тво­рят­ся какие–то стран­ные вещи, но их мож­но предот­вра­тить, если толь­ко знать, как это сде­лать. – Какие вещи?

– Не знаю.

– Ты гово­ришь загад­ка­ми, Амброз.

– Да! – почти закри­чал он. – Это и есть загад­ка. Это целый набор зага­док, и я не могу най­ти ни нача­ла, ни кон­ца. Я думал, что все нача­лось с Илии, но теперь я при­дер­жи­ва­юсь ино­го мне­ния. И когда это пре­кра­тит­ся – неве­до­мо.

– Поэто­му ты обра­тил­ся ко мне? – Я был рад видеть перед собой того кузе­на, кото­рый сидел ночью у меня в ком­на­те. Он кив­нул. 

– В таком слу­чае мне нуж­но знать, что ты пред­при­нял.

Поза­быв о зав­тра­ке, он начал тороп­ли­во рас­ска­зы­вать обо всем, что здесь про­изо­шло со вре­ме­ни его при­ез­да. Он ниче­го не ска­зал мне о сво­их подо­зре­ни­ях, пояс­нив, что они не име­ют ника­ко­го отно­ше­ния к глав­но­му рас­ска­зу. Он при­вел крат­кий пере­чень тех доку­мен­тов, кото­рые ему уда­лось най­ти, – днев­ник Лаа­на, ста­тью в газе­те о столк­но­ве­ни­ях, про­ис­хо­див­ших у Илии с жите­ля­ми Арха­ма более ста лет назад, запис­ки пре­по­доб­но­го Вар­да Филип­са и т. д.; но со всем этим мне сле­ду­ет озна­ко­мить­ся, – под­черк­нул он, – преж­де, чем прий­ти к тем же выво­дам, что сде­лал он.

Зага­доч­но­го там дей­стви­тель­но было в избыт­ке, но у меня сло­жи­лось впе­чат­ле­ние, что ему уда­лось набре­сти на отдель­ные состав­ля­ю­щие какой–то гигант­ской голо­во­лом­ки, каки­ми бы раз­роз­нен­ны­ми они с пер­во­го взгля­да ни каза­лись. И с каж­дым новым при­во­ди­мым им фак­том я все с боль­шей опре­де­лен­но­стью начи­нал пони­мать, в какую ловуш­ку уго­дил мой кузен Амброз. Я попы­тал­ся его успо­ко­ить, убеж­дал его закон­чить зав­трак и пре­кра­тить думать об этом дни и ночи, если он жела­ет сохра­нить рас­су­док. Сра­зу после зав­тра­ка я при­нял­ся за вни­ма­тель­ное изу­че­ние всех мате­ри­а­лов, обна­ру­жен­ных Амбро­зом или запи­сан­ных им, в том поряд­ке, в кото­ром он их соста­вил. На чте­ние раз­лич­ных бумаг, кото­рые он выло­жил пере­до мной, у меня ушло чуть более часа. Это на самом деле был “набор зага­док”, как выра­зил­ся Амброз, но все же мне пока­за­лось воз­мож­ным сде­лать кое–какие выво­ды из любо­пыт­ных, явно раз­бро­сан­ных фак­тов, пред­став­лен­ных в раз­лич­ных сочи­не­ни­ях и запис­ках.

Пер­во­на­чаль­ный факт, пре­не­бре­гать кото­рым явно не сле­до­ва­ло, заклю­чал­ся в том, что Илия Бил­линг­тон (и Ричард Бил­линг­тон до него? Или, луч­ше ска­зать – Ричард Бил­линг­тон, а после него Илия?) зани­мал­ся каким–то сек­рет­ным делом, при­ро­ду кото­ро­го нель­зя было опре­де­лить из доступ­ных источ­ни­ков. По всей веро­ят­но­сти, это было что­то, порож­да­ю­щее зло, но, при­зна­вая это, нуж­но было учи­ты­вать суе­ве­рие мест­ных сви­де­те­лей, откро­вен­ные сплет­ни, а так­же соче­та­ние мол­вы и леген­ды, что раз­ду­ва­ло до самых неве­ро­ят­ных раз­ме­ров любое три­ви­аль­ное собы­тие. Пока ясным было одно: Илию Бил­линг­то­на здесь не люби­ли и опа­са­лись, при­чем глав­ным обра­зом из–за каких–то зву­ков, яко­бы раз­да­вав­ших­ся по ночам в Бил­линг­то­но­вой роще. С дру­гой сто­ро­ны, пре­по­доб­ный Вард Филипс, репор­тер Джон Друвен и, веро­ят­но, еще один из той тро­и­цы, кото­рая нанес­ла визит Илии Бил­линг­то­ну, – Дели­ве­ранс Вестрипп отнюдь не были глу­хи­ми про­вин­ци­а­ла­ми. По край­ней мере двое из этих джентль­ме­нов вери­ли, что дело, с кото­рым свя­зан Бил­линг­тон, носит явно зло­дей­ский харак­тер. Но каки­ми дока­за­тель­ства­ми рас­по­ла­га­ли они? Все они были крайне рас­плыв­ча­ты­ми.

В лесу воз­ле дома Бил­линг­то­на раз­да­ва­лись какие–то необъ­яс­ни­мые зву­ки, напо­ми­на­ю­щие “кри­ки” или “сто­ны” живо­го суще­ства. Основ­ной кри­тик Бил­линг­то­на – Джон Друвен – про­пал при таких же обсто­я­тель­ствах, кото­рые сопут­ство­ва­ли дру­гим исчез­но­ве­ни­ям людей в окру­ге, и его тело было обна­ру­же­но точ­но так же. Зна­чи­тель­но поз­же это­го про­дол­жа­ли исче­зать люди, тела кото­рых потом обна­ру­жи­ва­ли, и в резуль­та­те про­ве­ден­ных осви­де­тель­ство­ва­ний выяс­ня­лось, что смерть насту­па­ла неза­дол­го до того, как нахо­ди­ли труп. Ника­ких при­чин тако­го раз­ры­ва во вре­ме­ни – от несколь­ких недель до несколь­ких меся­цев меж­ду исчез­но­ве­ни­ем чело­ве­ка и обна­ру­же­ни­ем его тела – не при­во­ди­лось. Друвен оста­вил изоб­ли­ча­ю­щее заяв­ле­ние, в кото­ром выска­зы­вал пред­по­ло­же­ние, что Илия под­ме­шал что–то, воз­дей­ству­ю­щее на свой­ства памя­ти, в пищу, кото­рую пред­ло­жил трем посе­тив­шим его джентль­ме­нам. Это, само собой разу­ме­ет­ся, пред­по­ла­га­ло, что тро­и­ца что–то виде­ла. Но это никак нель­зя было счесть дока­за­тель­ством, при­ни­ма­е­мым на закон­ном осно­ва­нии. И это все о зна­ме­ни­том нашу­мев­шем деле, воз­буж­ден­ном про­тив Илии Бил­линг­то­на во вре­мя его жиз­ни. Одна­ко соот­не­се­ние фак­тов, пред­по­ло­же­ний и наме­ков как в про­шлом, так и в насто­я­щем рисо­ва­ло совер­шен­но иной порт­рет Илии Бил­линг­то­на, кото­рый выра­жал гром­кие про­те­сты и бро­сал дерз­кий вызов Друве­ну и дру­гим людям, обви­няв­шим его, заяв­ляя о сво­ей неви­нов­но­сти. Пер­вым из этих фак­тов ста­ли сло­ва само­го Илии Бил­линг­то­на, когда он под­верг кри­ти­ке напи­сан­ную Джо­ном Друве­ном рецен­зию на кни­гу пре­по­доб­но­го Вар­да Филип­са “Необъ­яс­ни­мые про­ис­ше­ствия, имев­шие место в ново­ан­глий­ской Хана­а­нее”: “…суще­ству­ют в мире такие вещи, кото­рые луч­ше оста­вить в покое и не упо­ми­нать в повсе­днев­ной речи”. Веро­ят­но, Илия Бил­линг­тон знал, о чем писал, так как пре­по­доб­ный Вард Филипс высту­пил с рез­ким отве­том в его адрес. Если это так, то бес­по­ря­доч­ные запи­си, сде­лан­ные под­рост­ком Лаа­ном в днев­ни­ке, при­об­ре­та­ют осо­бое зна­че­ние. Из них сле­ду­ет, что на самом деле в лесу кое–что про­ис­хо­ди­ло, и не без уча­стия Илии Бил­линг­то­на. Вряд ли это была кон­тра­бан­да, как преж­де счи­тал мой кузен Амброз; было бы совер­шен­ной неле­пи­цей пред­по­ла­гать, что пере­дви­же­ние кон­тра­бан­ды мог­ли сопро­вож­дать те зву­ки, о кото­рых сооб­ща­лось в архам­ских газе­тах и в днев­ни­ке пар­ниш­ки. Нет, тут речь шла о чем­то гораз­до более неве­ро­ят­ном, и к тому же суще­ство­ва­ла пуга­ю­щая, застав­ля­ю­щая заду­мать­ся парал­лель меж­ду одной запи­сью в днев­ни­ке и тем опы­том, кото­рый мне при­шлось пере­жить за послед­ние два­дцать четы­ре часа. Юный Лаан писал, что он уви­дел сто­яв­ше­го на коле­нях сво­е­го при­я­те­ля – индей­ца Ква­ми­са, кото­рый гром­ко про­из­но­сил непо­нят­ные сло­ва на сво­ем язы­ке, но в них ясно раз­ли­ча­лись зву­ко­со­че­та­ния вро­де “Нар­ла­то” или “Нар­ло­теп”. Сего­дня ночью меня раз­бу­дил сом­нам­бу­ли­че­ский голос кузе­на, кото­рый кри­чал: “Йа! Нар­ла­то­теп”. Когда я читал днев­ник, у меня в голо­ве мельк­ну­ла еще одна мысль. Мне пока­за­лось, что недо­ста­ю­щие в нем стра­ни­цы при­бли­зи­тель­но соот­вет­ству­ют тому пери­о­ду вре­ме­ни, когда про­во­див­шая рас­сле­до­ва­ние тро­и­ца захо­ди­ла к Илии Бил­линг­то­ну. А если это так, запи­сал ли маль­чик то, что видел и что мог­ло бы высве­тить исти­ну? Может, поз­же его отец обна­ру­жил напи­сан­ное и частич­но уни­что­жил стра­ни­цы? Но ведь Илия мог уни­что­жить и весь днев­ник. Если он на самом деле был вовле­чен в гнус­ные дела, то все запи­си Лаа­на пре­вра­ща­лись в изоб­ли­ча­ю­щий его доку­мент. Одна­ко самые важ­ные стра­ни­цы сле­до­ва­ли после тех, кото­рые были уни­что­же­ны. Может, Илия вырвал обви­ня­ю­щие его стра­ни­цы, посчи­тав, что все напи­сан­ное преж­де никак не мог­ло слу­жить сви­де­тель­ским дока­за­тель­ством, и вер­нул сыну днев­ник, взяв с него клят­ву боль­ше нико­гда не писать о таких вещах. Допу­стим, Лаан не сдер­жал сло­ва, – это каза­лось мне наи­бо­лее при­ем­ле­мым объ­яс­не­ни­ем, в пол­ной мере оправ­ды­вав­шим тот факт, поче­му днев­ник сохра­нил­ся и был обна­ру­жен кузе­ном Амбро­зом.

Одна­ко наи­бо­лее тре­вож­ным из этих соот­не­сен­ных фак­тов яви­лась цита­та из одно­го любо­пыт­но­го доку­мен­та под назва­ни­ем “О демо­ни­че­ских дея­ни­ях и о демо­нах Новой Англии”: “…некий Ричард Бил­линг­тон, научен­ный кни­га­ми Зла, а так­же одним древним чудо­твор­цем сре­ди индейцев–дикарей, Мис­ква­ма­ку­сом, выло­жил в лесу боль­шой камен­ный круг, в кото­ром воз­но­сил молит­вы Диа­во­лу и испол­нял с пес­но­пе­ни­я­ми неко­то­рые маги­че­ские обря­ды, осуж­да­е­мые с пре­зре­ни­ем Свя­щен­ным Писа­ни­ем. В част­ном поряд­ке он рас­ска­зы­вал о вели­ком стра­хе перед Суще­ством, кото­рое он при­зы­вал ночью с неба. В тот год про­изо­шло семь убийств в лесах в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти от кам­ней Ричар­да Бил­линг­то­на…” 

Этот отры­вок наво­дил на ужас­ную мысль по двум неиз­беж­ным при­чи­нам.

Ричард Бил­линг­тон жил почти два сто­ле­тия назад. Но несмот­ря на про­шед­шее с тех пор вре­мя, суще­ству­ет парал­лель меж­ду теми собы­ти­я­ми и собы­ти­я­ми в жиз­ни Илии Бил­линг­то­на, а так­же меж­ду Или­ей Бил­линг­то­ном и ныне про­ис­хо­дя­щим. При жиз­ни Илии суще­ство­вал “камен­ный круг” и про­ис­хо­ди­ли таин­ствен­ные убий­ства До наше­го вре­ме­ни сохра­ни­лись остат­ки камен­но­го кру­га, и вновь, судя по все­му, нача­лась цепь убийств. Я не счи­тал, даже если сде­лать скид­ку на слу­чай или раз­лич­ные обсто­я­тель­ства, что эти парал­ле­ли могут быть про­стым сов­па­де­ни­ем.

Но если отка­зать­ся от воз­мож­но­го сов­па­де­ния, что оста­ет­ся? Оста­вал­ся ряд инструк­ций Илии Бил­линг­то­на, кото­рый закли­нал Амбро­за Дюар­та и любо­го дру­го­го наслед­ни­ка не взы­вать к хол­мам. Вспом­ним о парал­ле­ли, о фра­зе “Суще­ство, кото­рое он при­зы­вал с неба по ночам” и кото­ро­го так боял­ся Ричард Бил­линг­тон. Если исклю­чить сов­па­де­ние, оста­ва­лась эта парал­лель. Но она была еще более неве­ро­ят­ной, чем сов­па­де­ние. Суще­ство­вал, одна­ко, ключ; каки­ми бы невнят­ны­ми ни были ука­за­ния, остав­лен­ные Или­ей, он под­чер­ки­вал, что смысл этих тре­бо­ва­ний будет най­ден “в кни­гах, остав­лен­ных в доме, извест­ном как дом Бил­линг­то­на в лесу”, – коро­че гово­ря, здесь, в этих сте­нах, ско­рее все­го в этом каби­не­те.

Эта про­бле­ма ста­ви­ла под боль­шое сомне­ние мое лег­ко­ве­рие. Если при­нять во вни­ма­ние тот факт, что Илия Бил­линг­тон зани­мал­ся чем­то, о чем не желал нико­му сооб­щать, кро­ме индей­ца Ква­ми­са, то мож­но пред­по­ло­жить, что он каким–то обра­зом устра­нил Джо­на Друве­на. Зна­чит, в таком слу­чае, его прак­ти­ка носи­ла неза­кон­ный харак­тер; более того, спо­соб умерщ­вле­ния Друве­на вызвал опре­де­лен­ные догад­ки не толь­ко о самом Илии, но и в отно­ше­нии исполь­зу­е­мых им мето­дов рас­пра­вы, кото­рые во мно­гом напо­ми­на­ли убий­ства, совер­шен­ные в Дан­ви­че. Выстра­и­ва­лась логи­че­ская цепоч­ка – от при­ня­тия основ­но­го пред­по­ло­же­ния, что Илии уда­лось покон­чить с Друве­ном до вто­рой пред­по­сыл­ки, что он заме­шан и в осталь­ных убий­ствах. Стиль оста­вал­ся тем же.

На этом пути при­хо­ди­лось стал­ки­вать­ся с мас­сой пред­по­ло­же­ний и дога­док, кото­рые тре­бо­ва­ли нема­ло усту­пок, но если пой­ти на них, то в конеч­ном ито­ге мож­но вооб­ще ока­зать­ся без ори­ен­ти­ров, в потем­ках. Нет, нуж­но было отка­зать­ся от все­го, чему преж­де вери­ли, и начать все зано­во. Если Ричард Бил­линг­тон на самом деле по ночам при­зы­вал что–то с неба, то что это было? Это “Суще­ство” неиз­вест­но нау­ке, и оста­ва­лось толь­ко попы­тать­ся себе его пред­ста­вить в виде дав­но вымер­ше­го пте­ро­дак­ти­ля, кото­рый ухит­рил­ся жить два сто­ле­тия назад. Но такое пред­по­ло­же­ние каза­лось еще менее веро­ят­ным, чем дру­гие объ­яс­не­ния; нау­ка окон­ча­тель­но вынес­ла свой при­го­вор пте­ро­дак­ти­лям и ей ниче­го не было извест­но о каком–то лета­ю­щем “Суще­стве”. Кро­ме того, никто нигде не писал, что это “Суще­ство” лета­ет. Но как же оно мог­ло явить­ся с неба, если не уме­ло летать? Я качал голо­вой, мое недо­уме­ние рос­ло. В эту мину­ту вошел кузен, – на его лице блуж­да­ла натя­ну­тая улыб­ка. – Все слиш­ком слож­но и для тебя, Сти­вен?

– Да, если слиш­ком дол­го обо всем раз­мыш­лять. В остав­лен­ных Или­ей инструк­ци­ях гово­рит­ся, что ключ нахо­дит­ся в этих кни­гах. Ты читал их? – О каких кни­гах идет речь, Сти­вен? В этих нет ни одно­го клю­ча.

– Нет, здесь я с тобой не согла­сен. Напро­тив, у нас их несколь­ко:

Нар­ла­то­теп или Нар­ла­топ, в дру­гом напи­са­нии. Йог–Сотот или Йогг–

Сото­те – в иной тран­скрип­ции. Все эти сло­ва встре­ча­ют­ся в днев­ни­ке Лаа­на, в хао­тич­ном рас­ска­зе мис­сис Бишоп и в пись­мах Джо­на­та­на Бишо­па, кро­ме того, суще­ству­ет нема­ло дру­гих ссы­лок в его пись­мах, кото­рые мы можем отыс­кать в этих ста­рин­ных кни­гах.

Я сно­ва обра­тил­ся к пись­мам Бишо­па, с кото­ры­ми Амброз сопо­став­лял полу­чен­ные им из досье архам­ских газет све­де­ния о гибе­ли людей, упо­ми­на­е­мых в кор­ре­спон­ден­ции Бишо­па. В них я обна­ру­жил тоже тре­вож­ную парал­лель, о кото­рой я не решал­ся рас­ска­зать Амбро­зу, так как у него был нездо­ро­вый вид, что, веро­ят­но, объ­яс­ня­лось пло­хим сном; но нель­зя было не заме­тить, что все назой­ли­вые люди, шпи­о­нив­шие за Джо­на­та­ном Бишо­пом, исчез­ли, а поз­же были обна­ру­же­ны их тела. То же слу­чи­лось с Джо­ном Друве­ном, кото­рый посто­ян­но совал свой нос в дела Илии Бил­линг­то­на. Более того, что бы мы ни дума­ли о неве­ро­ят­но­сти всех про­ис­шед­ших собы­тий, нель­зя отри­цать, что те люди, о кото­рых писал Джо­на­тан Бишоп, дей­стви­тель­но исчез­ли и сооб­ще­ния об их смер­ти были напе­ча­та­ны во всех газе­тах – их мог про­чи­тать вся­кий кому не лень. 

– Даже если это так, – ска­зал Амброз, когда я под­нял на него гла­за, – я не знаю, с чего начать. Все собран­ные здесь кни­ги – ста­рин­ные, и мно­гие из них не так про­сто читать. Неко­то­рые тома – про­сто пере­пле­тен­ные руко­пи­си. 

– Не беда. У нас куча вре­ме­ни. Мы ведь ниче­го не сде­ла­ем за один день! Каза­лось, мои сло­ва при­нес­ли ему облег­че­ние, и он, веро­ят­но, хотел про­дол­жить бесе­ду. Но в этот момент послы­шал­ся стук в боль­шую вход­ную дверь, и он встал со сво­е­го места, что­бы открыть гостю. При­слу­шав­шись, я понял, что он при­гла­сил кого–то в дом, и тороп­ли­во убрал со сто­ла газе­ты и доку­мен­ты. Но он не при­вел сво­их посе­ти­те­лей – их ока­за­лось двое – в каби­нет, и через пол­ча­са, про­во­див их до две­ри, вер­нул­ся в ком­на­ту. 

– Это были мест­ные долж­ност­ные лица, – ска­зал он. – Они зани­ма­ют­ся рас­сле­до­ва­ни­ем слу­ча­ев убийств, совер­шен­ных в рай­оне Дан­ви­ча, – ско­рее, слу­ча­ев исчез­но­ве­ния людей. Как это ужас­но, могу их понять; если их всех обна­ру­жат, как и первую жерт­ву, то здесь об этом дол­го не забу­дут. 

Я под­черк­нул, что рай­он Дан­ви­ча поль­зу­ет­ся дур­ной репу­та­ци­ей.

– Но что они хоте­ли от тебя, Амброз?

– Кажет­ся, они полу­чи­ли от мест­ных жите­лей заяв­ле­ния по пово­ду зву­ков, я имею в виду кри­ки, вопли, кото­рые они слы­ша­ли, и так как мой дом нахо­дит­ся побли­зо­сти от того места, где про­пал Осборн, они хоте­ли выяс­нить, не слы­шал ли и я чего–нибудь.

– Ты, само собой разу­ме­ет­ся, не слы­шал?

– Конеч­но, нет.

Зло­ве­щие сов­па­де­ния мето­да рас­прав как в про­шлом, так и в насто­я­щем, кажет­ся, не при­хо­ди­ли ему в голо­ву, и, даже если он отда­вал себе в этом отчет, он ничем себя не выдал. Я решил не при­вле­кать его вни­ма­ние к это­му и пере­ме­нил тему раз­го­во­ра.

Я сооб­щил ему, что убрал газе­ты, и пред­ло­жил совер­шить про­гул­ку перед обе­дом, счи­тая, что све­жий воз­дух пой­дет ему на поль­зу. Он с радо­стью согла­сил­ся.

Мы вышли из дома. В лицо нам уда­рил тугой ветер, кото­рый давал понять, что зима не за гора­ми; листья уже опа­да­ли с дере­вьев, и, раз­гля­ды­вая их, я с неяс­ной тре­во­гой вспом­нил, каким почте­ни­ем поль­зо­ва­лись они у древ­них дру­и­дов. Но это было мгно­вен­ное впе­чат­ле­ние, вызван­ное, веро­ят­но, мои­ми посто­ян­ны­ми мыс­ля­ми о камен­ном кру­ге непо­да­ле­ку от круг­лой баш­ни, да и мое пред­ло­же­ние о “про­гул­ке” было лишь заву­а­ли­ро­ван­ным жела­ни­ем осмот­реть баш­ню в сопро­вож­де­нии кузе­на. Мне не хоте­лось, что­бы ему ста­ло извест­но о моем жела­нии посе­тить ее, хотя я непре­мен­но совер­шил бы такой визит один, если бы пред­ста­вил­ся слу­чай. Я выбрал путь в обход, что­бы обо­гнуть боло­ти­стую мест­ность меж­ду баш­ней и домом. Сде­лав крюк, мы подо­шли к ней с южной сто­ро­ны по высох­ше­му рус­лу при­то­ка реки Мис­ка­то­ник. Вре­мя от вре­ме­ни кузен обра­щал мое вни­ма­ние на древ­ний воз­раст дере­вьев и посто­ян­но под­чер­ки­вал при этом, что на них нигде не встре­тишь ника­ких отме­тин, остав­лен­ных топо­ром или пилой. Я не мог опре­де­лить, что зву­ча­ло в его голо­се – гор­дость или сомне­ние. Я заме­тил, что ста­рые дубы похо­жи на дере­вья дру­и­дов, и он бро­сил на меня ост­рый взгляд. 

– А что тебе извест­но о дру­и­дах? – поин­те­ре­со­вал­ся он.

Я отве­тил, что мне о них извест­но срав­ни­тель­но немно­го. Мне нико­гда не при­хо­ди­лось раз­мыш­лять над тем, что суще­ству­ет осно­во­по­ла­га­ю­щая связь меж­ду раз­лич­ны­ми древни­ми рели­ги­я­ми или рели­ги­оз­ны­ми веро­ва­ни­я­ми, таки­ми, как дру­и­ди­че­ские. Мне это и в голо­ву нико­гда не при­хо­ди­ло, и я откро­вен­но в этом при­знал­ся. Мето­ды созда­ния мифов, конеч­но, были в сво­ей осно­ве близ­ки­ми; все они явля­лись след­стви­ем стра­ха, кото­рый мы испы­ты­ва­ем перед неве­до­мым, или же про­сто­го любо­пыт­ства; одна­ко нуж­но уметь про­во­дить раз­ли­чие меж­ду мифа­ми и рели­ги­оз­ны­ми веро­ва­ни­я­ми, точ­но так же, как меж­ду суе­ве­ри­ем и леген­да­ми, с одной сто­ро­ны, и рели­ги­оз­ны­ми убеж­де­ни­я­ми и прин­ци­па­ми эти­ки и нрав­ствен­но­сти, с дру­гой. Слу­шая меня, Амброз хра­нил мол­ча­ние.

Мы про­дол­жа­ли мол­ча идти впе­ред, и вдруг про­изо­шел весь­ма любо­пыт­ный инци­дент. Это слу­чи­лось, когда мы подо­шли к высох­ше­му рус­лу быв­ше­го при­то­ка.

– А, – ска­зал он доволь­но хрип­лым, непо­хо­жим на обыч­ный голо­сом. –

Вот мы и при­шли к Мис­ква­ма­ку­су.

– Что? – пере­спро­сил я, с удив­ле­ни­ем погля­дев на него.

Он посмот­рел на меня, и я заме­тил, как в его гла­зах про­ис­хо­дит рефо­ку­си­ров­ка. Заи­ка­ясь, он про­го­во­рил: – Ч–ч–то? Ч–то ты с–к–каз–зал, Сти–вен?

– Как ты назвал этот руче­ек?

– Поня­тия не имею, – пока­чал он голо­вой. – Нет, это­го не может быть. Мне неиз­вест­но, было ли у него вооб­ще когда–то назва­ние. Он был искренне удив­лен и даже немно­го рас­сер­дил­ся. Уви­дев, в каком он состо­я­нии, я не стал наста­и­вать. Я ска­зал, что, веро­ят­но, ослы­шал­ся или мое вооб­ра­же­ние начи­на­ет меня под­во­дить, но он на самом деле толь­ко что про­из­нес назва­ние это­го при­то­ка, кото­рый когда–то бежал по высох­ше­му рус­лу. И назва­ние его зву­ча­ло доволь­но стран­но – похо­же на имя “древ­не­го чудо­твор­ца” пле­ме­ни вам­па­на­у­гов, того ста­ро­го “кол­ду­на”, кото­рый, по леген­де, заклю­чил в кру­ге кам­ней “Суще­ство”, не давав­шее покоя Ричар­ду Бил­линг­то­ну!

Этот слу­чай про­из­вел на меня непри­ят­ное впе­чат­ле­ние. Я начал подо­зре­вать, что состо­я­ние мое­го кузе­на гораз­до серьез­нее, чем каза­лось на пер­вый взгляд. Стран­ный харак­тер мое­го ново­го откры­тия толь­ко уси­лил опа­се­ния. Но вско­ре после­до­ва­ло еще более уди­ви­тель­ное под­твер­жде­ние моих подо­зре­ний.

Мы боль­ше не раз­го­ва­ри­ва­ли, и мол­ча, без осо­бо­го тру­да шли вверх по высох­ше­му рус­лу быв­ше­го при­то­ка реки. Вско­ре мы вышли из рас­ту­ще­го вокруг под­лес­ка на то место, где сто­я­ла баш­ня на ост­ров­ке из пес­ка и гра­вия. Вокруг баш­ни из гру­бых, неоте­сан­ных булыж­ни­ков было выло­же­но коль­цо. Кузен обра­тил мое вни­ма­ние на эти кам­ни, объ­яс­нив, что их при­нес­ли сюда “дру­и­ды”, но было доста­точ­но бег­ло­го взгля­да, что­бы убе­дить­ся, что это не так. У этих кам­ней, напри­мер, не было того узо­ра, кото­рым отли­ча­ют­ся клад­ки камен­но­го века. Этот камен­ный круг, раз­би­тый во мно­гих местах, обло­жен­ный при­чуд­ли­вы­ми нано­са­ми высох­шей, потрес­кав­шей­ся поч­вы, носил на себе явные при­зна­ки тру­да чело­ве­ка. 

Смут­но уга­ды­вал­ся какой–то узор, но я ско­рее дога­дал­ся, чем понял, что роль ему пред­на­зна­ча­лась иная – может, ограж­де­ния перед баш­ней, осмотр кото­рой и под­твер­дил все то, что я ожи­дал от нее в све­те про­чи­тан­ных мной нака­нуне запи­сей. Я часто в про­шлом посе­щал баш­ню, но сей­час, когда я вошел в круг из раз­би­тых кам­ней, мне пока­за­лось, что это – мой пер­вый визит сюда. Такое воз­ник­шее во мне ощу­ще­ние я частич­но объ­яс­нял про­све­ти­тель­ским эффек­том от чте­ния доку­мен­тов, предо­став­лен­ных мне Амбро­зом, но, с дру­гой сто­ро­ны, оно объ­яс­ня­лось и сме­ной обста­нов­ки. Я сра­зу это понял. Преж­де баш­ня про­из­во­ди­ла на меня впе­чат­ле­ние забро­шен­ной ста­рой релик­вии ушед­ше­го в неяс­ное про­шлое века, а теперь, быть может под вли­я­ни­ем мину­ты, она пред­ста­ла пере­до мной как гроз­ное, вну­ша­ю­щее страх стро­е­ние, вокруг кото­ро­го вита­ла аура отда­ю­щей злом непро­ни­ца­е­мо­сти, недо­ступ­но­сти для вре­ме­ни со сла­бым, раз­дра­жа­ю­щим клад­би­щен­ским запа­хом. 

Тем не менее я начал при­бли­жать­ся к ней, слов­но она была для меня чем–то преж­де не видан­ным. Это был новый для меня опыт. Я хоро­шо знал внеш­ний вид кам­ней, но мне хоте­лось посто­ять внут­ри, изу­чить резь­бу на камен­ной лест­ни­це, а так­же фигу­ру или узор на более круп­ном и менее ста­ром камне, кото­рый кузен извлек из кры­ши. Я тут же уви­дел, что узор, выре­зан­ный на кам­нях по ходу лест­ни­цы, был точ­ной мини­а­тю­рой зага­доч­но­го окна в каби­не­те мое­го кузе­на. С дру­гой сто­ро­ны, рису­нок, высе­чен­ный на выво­ро­чен­ном с кры­ши камне, ока­зал­ся, как это ни стран­но, анти­по­дом – не круг, а звез­да, и не пря­мые линии, а ромб и столб огня или что–то в этом роде. 

Когда кузен появил­ся в две­рях, я хотел обра­тить его вни­ма­ние на сход­ство повто­ря­ю­ще­го­ся на кам­нях рисун­ка с кон­фи­гу­ра­ци­ей окна, но его тон заста­вил меня про­мол­чать. – Тебе уда­лось что–нибудь обна­ру­жить? 

В его голо­се чув­ство­ва­лось не рав­но­ду­шие – враж­деб­ность. Я тут же дога­дал­ся, что кузен теперь был тем чело­ве­ком, кото­рый встре­тил меня на стан­ции в Арха­ме и явно стре­мил­ся поско­рее отпра­вить обрат­но в Бостон. У меня не мог не воз­ник­нуть вопрос: в какой мере при­бли­же­ние к башне повли­я­ло на его настро­е­ние? Но я про­мол­чал, не ска­зав ни о том, что меня вол­ну­ет, ни о том, что я обна­ру­жил. Я толь­ко заме­тил, что баш­ня – доволь­но ста­рое соору­же­ние, а резь­ба на кам­нях отли­ча­ет­ся при­ми­тив­но­стью. Он несколь­ко секунд не спус­кал с меня подо­зри­тель­ных, тем­ных и печаль­ных глаз, но, каза­лось, был удо­вле­тво­рен. Повер­нув­шись на поро­ге, он гру­бо­ва­тым тоном ска­зал, что пора воз­вра­щать­ся домой, ско­ро насту­пит вре­мя обе­да, а он не жела­ет тра­тить слиш­ком мно­го вре­ме­ни на его при­го­тов­ле­ние.

Под­чи­ня­ясь его настро­е­нию, я послуш­но вышел из баш­ни и по доро­ге начал весе­ло бол­тать с ним по пово­ду его несрав­нен­ных кули­нар­ных талан­тов, пред­ло­жив ему вос­поль­зо­вать­ся услу­га­ми опыт­но­го пова­ра и тем осво­бо­дить себя от необ­хо­ди­мо­сти гото­вить пищу, что, хотя и может быть вре­мя от вре­ме­ни при­ят­ным раз­вле­че­ни­ем, неиз­беж­но в конеч­ном ито­ге ста­но­вит­ся надо­ед­ли­вой, неиз­беж­ной, уны­лой обя­зан­но­стью. Мне при­шло в голо­ву пред­ло­жить ему отка­зать­ся от при­го­тов­ле­ния обе­да и вме­сто это­го отпра­вить­ся в Архам, где мож­но было отлич­но пообе­дать в одном из ресто­ра­нов. Он с радо­стью согла­сил­ся, и через несколь­ко минут мы уже еха­ли по направ­ле­нию к древ­не­му, не часто посе­ща­е­мо­му гостя­ми горо­ду, где я наме­ре­вал­ся оста­вить кузе­на одно­го на доста­точ­но про­дол­жи­тель­ное вре­мя, что­бы посе­тить биб­лио­те­ку Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та и убе­дить­ся сво­и­ми гла­за­ми, насколь­ко точ­но запи­си мое­го кузе­на отра­жа­ли дея­тель­ность Илии Бил­линг­то­на. 

Такая воз­мож­ность появи­лась у меня гораз­до рань­ше, чем я рас­счи­ты­вал. Едва закон­чив обед, Амброз вспом­нил о ряде досад­ных мело­чей, кото­рым, раз уж он выбрал­ся в город, необ­хо­ди­мо уде­лить неко­то­рое вре­мя. Я в свою оче­редь сооб­щил о наме­ре­нии загля­нуть в уни­вер­си­тет­скую биб­лио­те­ку и засви­де­тель­ство­вать почте­ние док­то­ру Арми­ти­джу Хар­пе­ру, с кото­рым позна­ко­мил­ся год назад на науч­ной кон­фе­рен­ции в Бостоне. Усло­вив­шись встре­тить­ся через час воз­ле скве­ра на Колледж–стрит, мы рас­ста­лись. Док­тор Хар­пер уже несколь­ко меся­цев как отстра­нил­ся от актив­ной дея­тель­но­сти. Его каби­нет рас­по­ла­гал­ся на вто­ром эта­же зда­ния рядом с уни­вер­си­тет­ской биб­лио­те­кой и был все­гда открыт для биб­лио­фи­лов и кол­лег, изу­ча­ю­щих исто­рию шта­та Мас­са­чу­сетс. Это был впе­чат­ля­ю­ще­го вида ста­рый джентль­мен, кото­рый явно ста­рал­ся скрыть свои какие–то семь­де­сят лет за акку­рат­ной стриж­кой усов сталь­но­го цве­та, отлич­ным, по фигу­ре, костю­мом и озор­ной живо­стью тем­ных глаз. Хотя он раз­го­ва­ри­вал со мной лишь пару раз, при­чем наша послед­няя встре­ча состо­я­лась год назад, он после секунд­ной неуве­рен­но­сти узнал меня, что, веро­ят­но, его обра­до­ва­ло. Он рас­ска­зал, что зна­ко­мит­ся в дан­ный момент с кни­гой одно­го авто­ра со Сред­не­го Запа­да, кото­рую ему поре­ко­мен­до­ва­ли про­честь. Он счи­тал, что кни­га мно­го­слов­на, рас­тя­ну­та, в ней нет ника­ко­го оча­ро­ва­ния. “Очень мно­гое почерп­ну­то из Биб­лии”, – про­ком­мен­ти­ро­вал он с доб­рой улыб­кой, про­тя­ги­вая мне лежа­щую рядом с ним кни­гу. Это был томик Шерву­да Андер­со­на “Вайнс­бург, Огайо”. 

– Что при­ве­ло вас в Архам, мистер Бейтс? – спро­сил он, отки­нув­шись на спин­ку сту­ла.

Я отве­тил, что в дан­ный момент нахо­жусь в гостях у сво­е­го кузе­на Амбро­за Дюар­та, но, заме­тив, что это имя ему ниче­го не гово­рит, я доба­вил, что мой кузен – наслед­ник недви­жи­мо­сти Бил­линг­то­нов и что, вос­поль­зо­вав­шись­слу­ча­ем, я взял на себя сме­лость обра­тить­ся к нему, Арми­ти­джу Хар­пе­ру, за кон­суль­та­ци­ей.

– Бил­линг­тон – это ста­рин­ная фами­лия в шта­те Мас­са­чу­сетс, – сухо ска­зал док­тор Хар­пер.

Я отве­тил, что рас­по­ла­гаю таки­ми же све­де­ни­я­ми, но никто, судя по все­му, не зна­ет, что это за фами­лия, и, насколь­ко мне извест­но, она не при­над­ле­жит к чис­лу таких, кото­рые поль­зу­ют­ся пра­вом на осо­бые поче­сти. – По–моему, она име­ет пра­во на ноше­ние гер­ба, – при­пом­нил он. – Где–то здесь в досье у меня хра­нит­ся герб. Да, мне это было извест­но. Но какие фак­ты мог бы сооб­щить мне док­тор Хар­пер о Ричар­де Бил­линг­тоне или об Илии?

Ста­рик улыб­нул­ся, сощу­рив гла­за.

– Мы рас­по­ла­га­ем кое–какими ссыл­ка­ми на Ричар­да в неко­то­рых кни­гах, прав­да, боюсь, не слиш­ком похваль­но­го харак­те­ра. Что каса­ет­ся Илии, то все све­де­ния о нем мож­но най­ти в отде­ле хро­ни­ки мест­ных еже­не­дель­ных газет пери­о­да его жиз­ни.

Это меня не удо­вле­тво­ри­ло, что он сра­зу же понял по выра­же­нию мое­го лица.

– Но ведь вам все извест­но об этом, – про­дол­жал он.

Я под­твер­дил, что знаю о газе­тах. Я под­черк­нул, что был пора­жен сход­ством меж­ду ста­тья­ми, отно­сив­ши­ми­ся к Ричар­ду Бил­линг­то­ну, и теми, в кото­рых писа­ли об Илии. Оба они, как явству­ет из отче­тов, зани­ма­лись прак­ти­кой, неза­кон­ность кото­рой хотя и не была дока­за­на, вызы­ва­ла тем не менее силь­ные подо­зре­ния.

Док­тор Хар­пер помрач­нел. Он помол­чал несколь­ко секунд, и мол­ча­ние выда­ва­ло в нем внут­рен­нюю борь­бу. Он коле­бал­ся, сто­ит ли ему гово­рить или нет. Но все же заго­во­рил, ста­ра­тель­но взве­ши­вая все сло­ва. Да, ему дав­но извест­но о леген­дах, свя­зан­ных с име­ни­ем Бил­линг­то­нов и при­над­ле­жа­щей им рощей; они, по суще­ству, состав­ля­ли зна­чи­тель­ную часть мас­са­чу­сет­ср­ко­го фольк­ло­ра, они были как бы про­дол­же­ни­ем вре­ме­ни пого­лов­но­го увле­че­ния кол­дов­ством, хотя с хро­но­ло­ги­че­ской точ­ки зре­ния неко­то­рые из них пред­ше­ство­ва­ли эпо­хе охо­ты на ведьм. Одно вре­мя Ричард Бил­линг­тон счи­тал­ся кол­ду­ном или магом, а Илия снис­кал себе репу­та­цию чело­ве­ка, зани­ма­ю­ще­го­ся тем­ны­ми делиш­ка­ми в лес­ной чаще по ночам. Нель­зя вос­пре­пят­ство­вать накоп­ле­нию подоб­ных исто­рий; они быст­ро воз­ни­ка­ли и, имея мас­со­вое хож­де­ние, при­об­ре­та­ли все новые оттен­ки, кото­рые вско­ре вытес­ни­ли пер­во­на­чаль­ные рас­ска­зы из обла­сти стран­ных, вну­ша­ю­щих страх при­клю­че­ний в область фан­та­сти­че­ско­го и неве­ро­ят­но­го. Таким обра­зом пер­во­на­чаль­но содер­жав­ший­ся в леген­дах гран исти­ны был утра­чен. Одна­ко не вызы­ва­ло сомне­ния, при­знал­ся он, что оба Бил­линг­то­на что–то зате­ва­ли. Теперь, огля­ды­ва­ясь на про­шед­шее сто­ле­тие и даже боль­ше назад, при­хо­дишь к выво­ду, что прак­ти­ка, к кото­рой при­бе­га­ли Бил­линг­то­ны, мог­ла быть и не свя­зан­ной с кол­дов­ством; может, она и не отно­си­лась к опре­де­лен­ным риту­аль­ным обря­дам, в отно­ше­нии кото­рых у него, Хар­пе­ра, вре­мя от вре­ме­ни появ­ля­лись подо­зре­ния. Эти риту­а­лы полу­чи­ли рас­про­стра­не­ние в мало­куль­тур­ной, отста­лой мест­но­сти – в рай­о­нах Дан­вич и Иннс­мут, напри­мер; здесь мож­но гово­рить о каких–то дру­и­ди­че­ских обря­дах, в кото­рых покло­не­ние неви­ди­мым суще­ствам на дере­вьях и нечто подоб­ное было широ­ко рас­про­стра­нен­ным явле­ни­ем.

Имел ли он в виду, что Бил­линг­то­ны покло­ня­лись дри­а­дам, лес­ным ним­фам, или дру­гим подоб­ным мифо­ло­ги­че­ским фигу­рам, поин­те­ре­со­вал­ся я.

Нет, он не имел в виду дри­ад. Суще­ство­ва­ли доволь­но стран­ные, ужа­са­ю­щие остат­ки древ­них рели­гий и куль­тов – гораз­до более древ­них по срав­не­нию с теми, кото­рые извест­ны чело­ве­ку. Они были настоль­ко незна­чи­тель­ны, что обыч­но круп­ные уче­ные и иссле­до­ва­те­ли не обра­ща­ли на них вни­ма­ния, и в резуль­та­те ими заня­лись уче­ные более мел­ко­го мас­шта­ба, что­бы доку­мен­таль­но отра­зить как мож­но боль­ше из того, что сохра­ни­лось от этих древ­них рели­гий и веро­ва­ний у при­ми­тив­ных наро­дов. Зна­чит, по его мне­нию, мои пред­ки испо­ве­до­ва­ли какую–то стран­ную, при­ми­тив­ную фор­му рели­гии?

В какой–то мере да. Он доба­вил, что суще­ству­ет вполне веро­ят­ная воз­мож­ность – если я вни­ма­тель­но читал все све­де­ния, – что риту­а­лы, прак­ти­ко­вав­ши­е­ся Ричар­дом и Или­ей Бил­линг­то­на­ми, вклю­ча­ли при­не­се­ние чело­ве­че­ских жертв, одна­ко ниче­го в этом отно­ше­нии дока­за­но не было. Но оба они – и Ричард и Илия – исчез­ли: Ричард в неиз­вест­ном направ­ле­нии, а Илия отпра­вил­ся в Англию, где и умер. Все леген­ды, рас­ска­зы досу­жих куму­шек о том, что Ричард остал­ся в живых, конеч­но, пол­ный вздор, – твер­до ска­зал он. Ричард с Или­ей выжи­ли в том смыс­ле, что их род про­дол­жа­ет­ся в Амбро­зе Дюар­те и, сле­до­ва­тель­но, во мне самом, про­ти­во­ре­чи­вые сооб­ще­ния появ­ля­лись у таких авто­ров, кото­рые хоте­ли шоки­ро­вать широ­кую чита­ю­щую пуб­ли­ку, и они рас­кра­ши­ва­ли три­ви­аль­ные слу­чаи все­ми крас­ка­ми сво­е­го вооб­ра­же­ния. Одна­ко, ска­зал он, суще­ству­ет и иной вид выжи­ва­ния, извест­ный под назва­ни­ем пара­пси­хо­ло­ги­че­ско­го остат­ка: зло про­дол­жа­ет суще­ство­вать в том месте, где неко­гда про­цве­та­ло. – Это каса­ет­ся и добра?

– Ска­жем, про­яв­ле­ния “силы”, – отве­тил он, сно­ва улыб­нув­шись.

Вполне воз­мож­но, что в доме Бил­линг­то­нов таит­ся какая–то сила, какое–то наси­лие. Послу­шай­те, мистер Бейтс, да вы навер­ня­ка это сами ощу­ти­ли. – Да, это так. 

Док­тор Хар­пер очень уди­вил­ся: вид­но было, что это обсто­я­тель­ство ему не по нут­ру. Он вздрог­нул и вновь попы­тал­ся улыб­нуть­ся.

– В таком слу­чае, мне нече­го боль­ше вам ска­зать.

– Напро­тив, про­дол­жай­те, и поз­воль­те мне по край­ней мере выслу­шать ваши объ­яс­не­ния. Я чув­ство­вал при­сут­ствие в этом ста­ром доме все­объ­ем­лю­ще­го зла, и я не знаю, что с этим делать. 

– Тогда, ско­рее все­го, зло было совер­ше­но в доме, может, оно и послу­жи­ло пер­во­на­чаль­ной основ­ной для воз­ник­но­ве­ния поз­же исто­рий о

Ричар­де и Илии Бил­линг­то­нах. Како­ва его при­ро­да, мистер Бейтс? Я не мог ему спо­кой­но объ­яс­нить. Как толь­ко я начи­нал обле­кать свой опыт в сло­ва, из них мгно­вен­но уле­ту­чи­ва­лись непе­ре­да­ва­е­мые страх и ужас. Я мучил­ся в поис­ках слов, казав­ших­ся сей­час таки­ми прес­ны­ми, но док­тор Хар­пер с серьез­ным видом слу­шал меня, и, когда я кое–как закон­чил свой корот­кий рас­сказ, он несколь­ко секунд сидел мол­ча, мрач­но над чем–то раз­мыш­ляя. 

– Ну, а како­ва реак­ция мисте­ра Дюар­та на это? – нако­нец спро­сил он.

– Док­тор, вы попа­ли в точ­ку! Имен­но это при­ве­ло меня сюда, к вам. И я рас­ска­зал, доволь­но осто­рож­но под­би­рая сло­ва, о веро­ят­ном раз­дво­е­нии лич­но­сти кузе­на, опус­кая мел­кие дета­ли, что­бы не застав­лять Амбро­за дол­го меня ждать.

Док­тор Хар­пер вни­ма­тель­но слу­шал и, когда я закон­чил, про­дол­жал сидеть в созер­ца­тель­ной позе. Через несколь­ко секунд он выска­зал свое мне­ние. Дом и роща ока­зы­ва­ют на мое­го кузе­на “дур­ной эффект”. Непло­хо было бы его изо­ли­ро­вать на какое–то вре­мя, “ска­жем, на зиму”. Тогда мы суме­ем оце­нить резуль­та­ты пере­ме­ны обста­нов­ки.

Куда бы он мог отпра­вить­ся?

Я отве­тил, что он может пере­ехать в мой дом в Бостоне, но при­знал­ся, что хотел бы вос­поль­зо­вать­ся пред­ста­вив­шей­ся мне воз­мож­но­стью, что­бы изу­чить кни­ги Бил­линг­то­на, собран­ные в биб­лио­те­ке кузе­на. С его поз­во­ле­ния мож­но было бы захва­тить их с собой. Но я силь­но сомне­вал­ся, что Амброз согла­сит­ся про­ве­сти зиму в Бостоне, если мне не удаст­ся выбрать для тако­го раз­го­во­ра соот­вет­ству­ю­щий его настро­е­нию момент, о чем я и ска­зал док­то­ру Хар­пе­ру. Он немед­лен­но начал наста­и­вать, что­бы я поста­рал­ся пере­убе­дить Дюар­та, мол, ему пой­дет толь­ко на поль­зу сме­на места житель­ства на корот­кое вре­мя, осо­бен­но в све­те послед­них собы­тий в Дан­ви­че, свя­зан­ных с начав­шим­ся рас­сле­до­ва­ни­ем.

Попро­щав­шись с док­то­ром Хар­пе­ром, я вышел на ули­цу и посто­ял на осен­нем солн­це в ожи­да­нии Амбро­за, кото­рый опоз­дал на несколь­ко минут. Он был в мрач­ном настро­е­нии, что было сра­зу замет­но, и не раз­го­ва­ри­вал со мной, пока мы не выеха­ли из горо­да. Толь­ко тогда он рез­ко спро­сил, видел­ся ли я с док­то­ром Хар­пе­ром. Он удо­вле­тво­рил­ся самим при­зна­ни­ем фак­та, так как для него была бы оскор­би­тель­ной даже мысль о том, что мы с док­то­ром мог­ли обсуж­дать его, Амбро­за, дела. Веро­ят­но, в эту мину­ту его обу­ре­ва­ли гораз­до более силь­ные чув­ства. Поэто­му мы про­еха­ли всю доро­гу до дома в пол­ном мол­ча­нии.

Насту­пил вечер, и кузен отпра­вил­ся на кух­ню, что­бы при­го­то­вить ужин. Я в это вре­мя был занят дела­ми в биб­лио­те­ке. Я не знал, с чего начать, пыта­ясь выбрать кни­ги, кото­рые он мог бы захва­тить с собой в Бостон. Я наде­ял­ся, что мне все же удаст­ся его уго­во­рить. Я про­смат­ри­вал том за томом в поис­ках хоть какого–нибудь упо­ми­на­ния о тех клю­че­вых сло­вах: если бы их уда­лось обна­ру­жить, это, воз­мож­но, реши­ло про­бле­му, мучив­шую кузе­на. Мно­гие кни­ги, сто­яв­шие на пол­ках, ока­за­лись хро­ни­ка­ми, имев­ши­ми опре­де­лен­ную исто­ри­че­скую и гене­а­ло­ги­че­скую цен­ность. В них рас­ска­зы­ва­лось об этих кра­ях и про­жи­вав­ших здесь знат­ных семьях. Но в основ­ном это были орто­док­саль­ные повест­во­ва­ния, изда­ния кото­рых, несо­мнен­но, суб­си­ди­ро­ва­лись состо­я­тель­ны­ми людь­ми либо какими–то орга­ни­за­ци­я­ми и не пред­став­ля­ли абсо­лют­но ника­ко­го инте­ре­са ни для кого, за исклю­че­ни­ем, может, сту­ден­та, изу­ча­ю­ще­го гене­а­ло­гию, так как в них было поме­ще­но нема­ло стран­ных иллю­стра­ций семей­но­го дре­ва. Несколь­ко книг были напи­са­ны на неиз­вест­ных мне язы­ках, несколь­ко по–латыни, ряд из них был напе­ча­тан англий­ским готи­че­ским шриф­том, а четы­ре пред­став­ля­ли собой руко­пи­си, веро­ят­но непол­ных пере­во­дов, хотя они и были пере­пле­те­ны. В этой послед­ней груп­пе я и наде­ял­ся отыс­кать то, что нуж­но.

Вна­ча­ле я поду­мал, что пере­во­ды были ста­ра­тель­но сде­ла­ны Ричар­дом или Или­ей Бил­линг­то­на­ми, но даже бег­ло­го про­смот­ра было доста­точ­но, что­бы я понял, что заблуж­да­юсь, так как бук­вы были выве­де­ны чьей–то слиш­ком гру­бой рукой и этот без­об­раз­ный почерк не мог при­над­ле­жать таким обра­зо­ван­ным людям, каки­ми, насколь­ко мне извест­но, были оба Бил­линг­то­на. Одна­ко в них поз­же были вне­се­ны заме­ча­ния, несо­мнен­но при­над­ле­жав­шие руке Илии Бил­линг­то­на. Нель­зя было с уве­рен­но­стью ска­зать, что хотя бы одна из руко­пи­сей при­над­ле­жа­ла Ричар­ду Бил­линг­то­ну, но они мог­ли быть его соб­ствен­но­стью, так как почти все они были доволь­но ста­ры­ми. Даты нигде не были про­став­ле­ны, но вполне веро­ят­но, что боль­шая их часть появи­лась здесь до

Илии Бил­линг­то­на.

Я взял один из руко­пис­ных томов, что полег­че, и усел­ся в крес­ле, что­бы повни­ма­тель­нее его изу­чить. Облож­ка, без назва­ния, была сде­ла­на из уди­ви­тель­но эла­стич­ной кожи, ее тек­сту­ра напо­ми­на­ла кожу чело­ве­ка. На одном из листов, пред­ше­ство­вав­ших тек­сту пере­во­да, кото­рый начи­нал­ся без вся­кой пре­ам­бу­лы, сто­я­ла леген­да: “Аль–Азиф – Кни­га Ара­ба”. Быст­ро пере­ли­став ее, я понял, что в ней были собра­ны фраг­мен­тар­ные пере­во­ды какого–то тек­ста или ряда тек­стов, из кото­рых по край­ней мере один был напи­сан на латин­ском, а дру­гой на гре­че­ском язы­ках. Кро­ме того, на мно­гих стра­ни­цах были замет­ны сле­ды заги­бов, а при­ме­ча­ния носи­ли ссы­лоч­ный харак­тер: “Бр.музей”, “Биб. Наци­о­на­ле”, “Вайднер”. “Ун. Буэнос–Айреса”.. . Уде­лив им несколь­ко минут, я убе­дил­ся, что это ссыл­ки на зна­ме­ни­тые музеи, биб­лио­те­ки и уни­вер­си­те­ты в Лон­доне, Пари­же, Кем­бри­дже, Буэнос–Айресе и Лиме; в тек­сте я уви­дел бро­са­ю­щи­е­ся в гла­за раз­но­чте­ния, что сви­де­тель­ство­ва­ло об уча­стии в ком­пи­ля­ции несколь­ких лиц. Все это, без тени сомне­ния, ука­зы­ва­ло на чье–то страст­ное жела­ние – может, само­го Илии – запо­лу­чить в свои руки основ­ные части этой кни­ги, и он, веро­ят­но, делал зака­зы на пере­пис­ку мно­гим людям, и ско­рее все­го за нема­лые день­ги. Сра­зу бро­са­лось в гла­за, что кни­га была дале­ко не завер­ше­на и в ней царил бес­по­ря­док, хотя мар­ги­на­лии ука­зы­ва­ли, что чело­век, зани­мав­ший­ся ее пере­пле­том, отча­ян­но ста­рал­ся вна­ча­ле разо­брать­ся в ее отдель­ных частях, кото­рые, оче­вид­но, при­сы­ла­лись ему со все­го мира.

Про­смат­ри­вая стра­ни­цы во вто­рой раз, уже более мед­лен­но, я впер­вые заме­тил одно из имен, как–то свя­зан­ных, мне пока­за­лось, с непри­ят­но­стя­ми, про­ис­хо­дя­щи­ми в роще. Я дер­жал в руке очень тон­кий листок с чьим–то едва раз­ли­чи­мым пау­чьим почер­ком. Под­не­ся его побли­же к све­ту, начал читать:

“Нико­гда не допус­кай­те мыс­ли, что чело­век – самый древ­ний и послед­ний Хозя­ин Зем­ли; нет, боль­шая часть жиз­ни и веще­ства не оди­но­ки. Древ­ние были, Древ­ние есть, Древ­ние все­гда будут. Но они обре­та­ют не в зна­ко­мых нам про­стран­ствах, а где–то меж­ду ними, на гра­ни. Они ходят, спо­кой­ные в сво­ем есте­стве, для них нет обыч­ных изме­ре­ний, и они неви­ди­мы нам. Йогг– Сотот зна­ет Воро­та, ибо Йогг­Со­тот – это сами Воро­та. Йогг–Сотот – ключ к Воро­там, он их хра­ни­тель. В про­шлом, насто­я­щем, буду­щем – то, чем мы были, то, чем явля­ем­ся сей­час, то, чем будем, – все объ­еди­ня­ет­ся в одном Йогг–Сототе. Ему извест­но, где Древним уда­лось про­рвать­ся через ста­рость и куда Они явят­ся после завер­ше­ния Цик­ла. Ему извест­но, поче­му никто не может лице­зреть Их, когда Они ходят. Ино­гда люди могут почу­ять Их по запа­ху, непри­выч­но­му чело­ве­че­ско­му обо­ня­нию, – подоб­но запа­ху, исхо­дя­ще­му от тва­ри, кото­рой очень мно­го лет; чело­век ниче­го не зна­ет о том, как Они выгля­дят, за исклю­че­ни­ем черт тех, кото­рых Они созда­ли для чело­ве­че­ства; Их лик ужа­сен, но три­жды ужас­ней Те, кто про­из­ве­ли их; в таком Потом­стве суще­ству­ют раз­лич­ные виды, и их облик силь­но отли­ча­ет­ся от само­го истин­но­го обра­за чело­ве­ка, от само­го при­зрач­но­го при­ви­де­ния, ибо Их фор­мы не обла­да­ют ни све­том, ни веще­ством. Они бро­дят, но никто Их не заме­ча­ет; Они бро­дят со сквер­ным запа­хом в забро­шен­ных местах, где про­из­но­сят Сло­ва и совер­ша­ют риту­а­лы в Свой Празд­ник, кото­рый отме­ча­ет­ся в кро­ви и отли­ча­ет­ся от празд­ни­ков чело­ве­ка. Ветер напол­ня­ет­ся Их голо­са­ми, Зем­ля глу­хо бор­мо­чет, под­чи­ня­ясь Их созна­нию. Они при­ги­ба­ют дере­вья в лесу. Они взды­ма­ют вол­ны. Они раз­ру­ша­ют горо­да; и ни один лес, ни один оке­ан, ни один город не в силах сдер­жать кара­ю­щую руку. Кадат в Холод­ной Пусто­ши зна­ет Их, а какой чело­век зна­ет Када­та? Ледо­вое про­стран­ство Юга и погру­зив­ши­е­ся в воды Оке­а­на ост­ро­ва удер­жи­ва­ют кам­ни, на кото­рых выгра­ви­ро­ва­на Их печать, но кто видел окон­ча­тель­но замо­ро­жен­ный город из запе­ча­тан­ной высо­кой баш­ни, укра­шен­ной гир­лян­да­ми мор­ских водо­рос­лей и ракуш­ка­ми? Вели­кий Кту­лу – их дво­ю­род­ный брат, но даже он спо­со­бен лишь при­зрач­но высле­дить Их. Лишь как сквер­на Они будут извест­ны роду чело­ве­че­ско­му. Они удер­жи­ва­ют свои руки веч­но у глот­ки людей, от нача­ла вре­ме­ни и до кон­ца его, и все же никто Их не видит; место Их оби­та­ния – на одном уровне с Поро­гом тво­е­го бди­тель­но хра­ни­мо­го дома. Йогг–Сотот – это ключ к Воро­там, где соеди­ня­ют­ся сфе­ры. Чело­век ныне пра­вит там, где преж­де пра­ви­ли Они; вско­ре будут пра­вить Они там, где ныне пра­вит чело­век. После лета насту­па­ет зима, и после зимы воз­вра­ща­ет­ся лето. Они ждут, обла­дая могу­ще­ством и тер­пе­ни­ем, ибо Они будут пра­вить сно­ва, и, когда Они при­дут, никто не ста­нет Им пере­чить и все под­чи­нят­ся Им. Те, кому извест­но о Воро­тах, будут вынуж­де­ны открыть для Них путь и ста­нут слу­жить Им, как Они того поже­ла­ют, но те, кто откро­ют Воро­та невзна­чай, позна­ют лишь корот­кое вре­мя после это­го”. Затем сле­до­вал про­бел в руко­пи­си, и начи­на­лась дру­гая стра­ни­ца. Она была напи­са­на уже дру­гим почер­ком и, веро­ят­но, взя­та из дру­го­го источ­ни­ка: судя по все­му, она была зна­чи­тель­но древ­нее той, что я толь­ко что про­чи­тал, так как и бума­га пожел­те­ла силь­нее, да и напи­са­ние букв было доволь­но арха­ич­ным. 

“Все было сде­ла­но, как и было обе­ща­но перед этим, когда Он был взят Теми, Кому бро­сил вызов, и опу­щен в самые даль­ние мор­ские глу­би­ны и поме­щен в покры­тую ракуш­ка­ми Баш­ню, кото­рая, как гово­рят, воз­вы­ша­ет­ся сре­ди гро­мад­ных раз­ва­лин у Затоп­лен­но­го Горо­да Р’ли­ех и кото­рая запе­ча­та­на изнут­ри Выс­шим зна­ком, и Он неистов­ство­вал на Тех, Кто бро­си­ли Его в тюрь­му. Он сно­ва навлек на Себя Их гнев, и Они навлек­ли на Него подо­бие Смер­ти, но оста­ви­ли Его спать в этом месте под боль­ши­ми вода­ми и воз­вра­ти­лись туда, отку­да при­шли. А имен­но, Глю–Во, кото­рый сре­ди звезд и смот­рит на зем­лю, когда насту­па­ет вре­мя и опа­да­ют листья, до того вре­ме­ни, когда пахарь вновь воз­вра­ща­ет­ся на свое поле. И оста­нет­ся Он там спать навеч­но в Сво­ем Доме в Р’ли­ех, куда тот­час же роя­ми устре­мят­ся Его Сто­рон­ни­ки, пре­одо­ле­вая на пути все пре­пят­ствия; и устро­ят­ся там, ожи­дая Его про­буж­де­ния, будучи не в силах при­кос­нуть­ся к Выс­ше­му зна­ку и опа­са­ясь его вели­кой силы, зная, что Цикл завер­ша­ет­ся, и Он будет осво­бож­ден, и смо­жет обнять сно­ва Зем­лю и пре­вра­тить ее в

Свое Цар­ствие, и вновь бро­сить вызов Выс­шим Боже­ствам. То же про­изо­шло и с Его бра­тья­ми, они были взя­ты Теми, Кому бро­си­ли вызов, и отправ­ле­ны в изгна­ние; Тот, Кото­ро­го Нель­зя Назвать, отправ­лен в самое дале­кое про­стран­ство за Звез­ды вме­сте с дру­ги­ми, поку­да Зем­ля не будет осво­бож­де­на от Них; и Тех, кото­рые при­шли в обра­зе Огнен­ных Башен, воз­вра­ти­ли туда, отку­да Они при­шли, и никто боль­ше их не видел, и на Зем­ле насту­пив­ший мир был нару­шен, когда Их Сто­рон­ни­ки собра­лись и нача­ли искать сред­ства, что­бы осво­бо­дить Древ­них, и жда­ли, когда чело­век при­дет, что­бы постиг­нуть сек­рет запрет­но­го места и открыть Воро­та…” 

Я реши­тель­но пере­вер­нул стра­ни­цу и задер­жал­ся на сле­ду­ю­щей, кото­рая ока­за­лась мень­ше по раз­ме­ру, была напи­са­на на тон­кой про­зрач­ной бума­ге и остав­ля­ла впе­чат­ле­ние, что кто–то писал украд­кой, веро­ят­но, пыта­ясь избе­жать посто­рон­них глаз. Автор делал сокра­ще­ния, поэто­му при­хо­ди­лось вре­мя от вре­ме­ни задер­жи­вать­ся, что­бы разо­брать, что име­ет­ся в виду, а это, конеч­но, лишь созда­ва­ло допол­ни­тель­ные труд­но­сти.

Тре­тий отры­вок, судя по все­му, более точ­но соот­вет­ство­вал вто­ро­му, чем вто­рой – пер­во­му.

“…Древ­ние все вре­мя ждут у Ворот, и Воро­та рас­по­ло­же­ны повсю­ду во все вре­ме­на, ибо Им неве­до­мо ниче­го о вре­ме­ни и про­стран­стве, но Они одно­вре­мен­но нахо­дят­ся повсю­ду, хотя это­го и не вид­но, и сре­ди Них есть такие, кото­рые при­ни­ма­ют раз­лич­ную фор­му и чер­ты, любую мыс­ли­мую фор­му и любое мыс­ли­мое лицо, и Воро­та для Них повсю­ду… В Ире­ме, в Горо­де Стол­бов, горо­де, рас­по­ло­жен­ном под пусты­ней, где люди уста­нав­ли­ва­ют Кам­ни и три­жды про­из­но­сят запрет­ные Сло­ва, воз­ник­нут Воро­та и будут ждать Тех, кто прой­дет через них точ­но так, как Доле, и ужас­ный Ми–Го, и народ Тчо–Тчо, и Глу­бин­ные дхо­ли, и Гуги, и Ноч­ные При­зра­ки, и Шогго­ты, и Вор­ми­сы, и Шан­так­сы, кото­рые охра­ня­ют Када­та в Холод­ной Пусто­ши и на рав­нине Ленг. Все они в рав­ной сте­пе­ни чада Выс­ших Божеств, но Вели­кая раса Йита и Вели­кие Древ­ние не при­шли к согла­сию друг с дру­гом и раз­де­ли­лись… Потом Они вер­нут­ся в сво­ем вели­ком Воз­вра­ще­нии; и Вели­кий Кту­лу будет осво­бож­ден из Р’ли­ех, из глу­бин Моря; и Тот, Кото­ро­го

Нель­зя Назвать, вер­нет­ся из Кар­ко­сы воз­ле озе­ра Хали; и Шаб–Ниггрот вый­дет, что­бы рас­пло­дить­ся в сво­ем без­об­ра­зии; и Нар–латотеп поне­сет Сло­во всем Вели­ким Древним и Их Сто­рон­ни­кам; и Йогг–Сотот, кото­рый есть Всё–в–Одном и Одно–во–Всём, рас­сып­лет шары… и из чер­ных пещер на Зем­ле вый­дет Цат­то­гва и воз­об­ла­да­ет над всем… когда Гос­по­дин Вели­кой Без­дны узна­ет об Их воз­вра­ще­нии и вый­дет со

Сво­и­ми Бра­тья­ми, что­бы рас­се­ять Зло”.

Я отло­жил в сто­ро­ну кни­гу, совер­шен­но оза­да­чен­ный эти­ми зло­ве­щи­ми ссыл­ка­ми на что–то, что явно было выше мое­го пони­ма­ния, но уве­рен­ный, что ключ ко всем тай­нам – имен­но в этих вет­хих стра­ни­цах. Теперь я окон­ча­тель­но убе­дил­ся, что ком­пи­ля­ция этих отрыв­ков нача­лась по ини­ци­а­ти­ве Ричар­да Бил­линг­то­на, кото­рый был “уни­что­жен Тем, что он при­зы­вал с неба”, и про­дол­жа­лась под руко­вод­ством Илии, неиз­вест­но с какой целью. Послед­ствия того, что Бил­линг­то­нам было извест­но, как пра­виль­но интер­пре­ти­ро­вать про­чи­тан­ное, как исполь­зо­вать такие зна­ния, веро­ят­но, были ужас­ны­ми, тем более в све­те собы­тий, кото­рые про­изо­шли при их жиз­ни.

Когда я повер­нул­ся, что­бы отпра­вить­ся на кух­ню, мой взгляд неволь­но оста­но­вил­ся на окне с вит­ра­жом и я испы­тал глу­бо­кое потря­се­ние, близ­кое к стрес­су. Послед­ние крас­ные лучи захо­дя­ще­го солн­ца высве­чи­ва­ли на цвет­ном стек­ле абсо­лют­но отвра­ти­тель­ную кари­ка­ту­ру на нече­ло­ве­че­ское лицо какого–то гро­мад­но­го фан­та­сти­че­ско­го суще­ства. Оно было ужас­но иска­же­но: гла­за, если они у него были, глу­бо­ко запа­ли; у него не было ниче­го похо­же­го на нос, хотя были замет­ны нозд­ри; ниж­няя челюсть лысой сия­ю­щей голо­вы завер­ша­лась мас­сой худо­соч­ных щупа­лец… В ужа­се взи­рая на это при­ви­де­ние, я вдруг с новой силой ощу­тил царя­щую в каби­не­те все­по­гло­ща­ю­щую поги­бель, сно­ва ужас­ное ощу­ще­ние зла нава­ли­ва­лось на меня со всех сто­рон, дави­ло, слов­но ося­за­е­мый поток, устре­мив­ший­ся со стен и окон, буд­то он хотел уни­что­жить все живое на сво­ем пути. Тут же мне в нос уда­ри­ла омер­зи­тель­ная вонь – клад­би­щен­ский дух, вопло­ще­ние все­го тош­но­твор­но­го и оттал­ки­ва­ю­ще­го. 

Потря­сен­ный, я все же пода­вил в себе импульс закрыть гла­за и отвер­нуть­ся – нет, я про­дол­жал гла­зеть на окно, будучи уве­рен­ным в том, что стал жерт­вой гал­лю­ци­на­ции: несо­мнен­но, мое вооб­ра­же­ние вер­ну­ло мне толь­ко что про­чи­тан­ное. В это мгно­ве­ние отвра­ти­тель­ная обра­зи­на сокра­ти­лась в раз­ме­рах, рас­та­я­ла, окно вновь при­ня­ло преж­ний вид, и нос мой не чув­ство­вал боль­ше чудо­вищ­но­го запа­ха. Но то, что про­изо­шло потом, было в каком–то роде еще более ужас­ным, и я сам ока­зал­ся в этом вино­ват. 

Не доволь­ству­ясь выво­дом, что я стал жерт­вой опти­че­ско­го обма­на, на удоч­ку кото­ро­го недав­но попал­ся и Амброз, я сно­ва взгро­моз­дил­ся на шкаф, сто­яв­ший под окном, и выгля­нул нару­жу через цен­траль­ное окош­ко из обыч­но­го стек­ла в направ­ле­нии камен­ной баш­ни, кото­рую наме­ре­вал­ся уви­деть, как и преж­де, на фоне окайм­ляв­ших ее дере­вьев в све­те ухо­дя­ще­го за гори­зонт солн­ца. Но, к мое­му невы­ра­зи­мо­му ужа­су, перед мои­ми гла­за­ми раз­вер­нул­ся совер­шен­но незна­ко­мый пей­заж. Я чуть было не сва­лил­ся со шка­фа, на кото­ром сто­ял на коле­нях, но по–прежнему не отры­вал взгля­да от ланд­шаф­та, усе­ян­но­го какими–то ворон­ка­ми и, каза­лось, раз­ры­то­го; небо над голо­вой мер­ца­ло стран­ны­ми, зага­доч­ны­ми созвез­ди­я­ми, совер­шен­но мне неиз­вест­ны­ми, за исклю­че­ни­ем одно­го, напо­ми­нав­ше­го мне Гиа­ды, как буд­то эта груп­па при­бли­зи­лась к Зем­ле на тыся­чу тысяч све­то­вых лет. В том, что я уви­дел, было дви­же­ние – дви­же­ние в этих чуж­дых небе­сах, дви­же­ние на этом разо­рван­ном пей­за­же каких–то гро­мад­ных аморф­ных существ, кото­рые быст­ро при­бли­жа­лись ко мне явно со злым умыс­лом… Долее нер­вы мои не мог­ли под­вер­гать­ся это­му испы­та­нию; я закрыл гла­за и, уже не пом­ню как, очу­тил­ся на твер­дом полу. Затем я выбе­жал из дома, гло­тая мороз­ный воз­дух и посте­пен­но при­хо­дя в себя, воочию убе­див­шись, что, сла­ва Богу, всё по–прежнему на сво­их местах. В тот день я ниче­го не ска­зал Амбро­зу…

Спа­лось мне пло­хо. Я укрыл­ся оде­я­лом с голо­вой, ста­ра­ясь не при­слу­ши­вать­ся к ноч­ным зву­кам, что­бы не мучить себя вновь нераз­ре­ши­мым вопро­сом: где в этом Богом про­кля­том месте про­хо­дит гра­ни­ца реаль­но­го и ирре­аль­но­го. Я проснул­ся, когда едва брез­жил рас­свет, и понял, что уже не засну В доме было тихо; свет­ле­ло на гла­зах от выпав­ше­го за ночь сне­га Я решил совер­шить неболь­шую про­гул­ку – мне было о чем поду­мать; но едва я отво­рил вход­ную дверь, как с изум­ле­ни­ем обна­ру­жил чет­кую цепоч­ку сле­дов у само­го поро­га. При­сталь­но раз­гля­дев их, я осто­рож­но про­из­вел неслож­ный экс­пе­ри­мент: достал боти­нок Амбро­за и срав­нил со сле­дом. Сомне­ний не было. Оче­вид­но, ночью у него опять был при­ступ сно­хож­де­ния, а све­же­вы­пав­ший снег поз­во­лял мне в точ­но­сти повто­рить путь кузе­на. Убе­див­шись, что он все еще спит, я, не без коле­ба­ний, отпра­вил­ся по сле­дам шаг за шагом.

Сле­ды, как я и пред­по­ла­гал, вели к башне, более того, из–за сне­га, попав­ше­го внутрь через про­де­лан­ный Амбро­зом про­лом в кры­ше, мож­но было заме­тить, что они вели даль­ше, по сту­пень­кам воз­ле сте­ны, к пло­щад­ке пря­мо под ним… Вско­ре я очу­тил­ся на месте, где ночью сто­ял Амброз, и посмот­рел в сто­ро­ну дома. Бро­сив взгляд вниз, что­бы опре­де­лить, чем зани­мал­ся кузен в башне, я вдруг уви­дел на сне­гу поодаль от баш­ни какие– то тре­во­жа­щие душу отпе­чат­ки. Я несколь­ко секунд их вни­ма­тель­но изу­чал, пыта­ясь выяс­нить, что это такое, и, зара­нее испы­ты­вая ужас перед тем, что меня там ожи­да­ло, спу­стил­ся с лест­ни­цы и напра­вил­ся к ним.

То были три раз­лич­ных отпе­чат­ка на сне­гу, при­чем каж­дый из них наво­дил на меня без­от­чет­ный ужас Пер­вый, доволь­но боль­шой, раз­ме­ром при­бли­зи­тель­но две­на­дцать на два­дцать пять футов, застав­лял пред­по­ло­жить, что на этом месте оста­нав­ли­ва­лась какая–то тварь, похо­жая на сло­на. Я тща­тель­но обсле­до­вал внеш­ние края это­го вдав­лен­но­го в снег отпе­чат­ка и смог убе­дить­ся, что, какая бы тварь здесь ни сиде­ла, у нее была глад­кая кожа. Вто­рой отпе­ча­ток был похож на коготь раз­ме­ром око­ло трех футов, при­чем каза­лось, он был опле­тен пау­ти­ной; тре­тий пред­став­лял собой зло­ве­щее меси­во: снег был рас­ки­дан ког­тя­ми. Созда­ва­лось впе­чат­ле­ние, что кто–то здесь хло­пал кры­лья­ми, но точ­нее ниче­го нель­зя было опре­де­лить. Я сто­ял и не отры­ва­ясь раз­гля­ды­вал эти отпе­чат­ки. Насмот­рев­шись, я почти в шоко­вом состо­я­нии повер­нул назад, к дому, и решил доби­рать­ся до него круж­ным путем, дер­жась как мож­но даль­ше от про­ло­жен­ной моим кузе­ном троп­ки, что­бы не вызвать у него подо­зре­ний в свя­зи с моим отсут­стви­ем. 

Амброз, как я пред­по­ла­гал, уже встал, и, к сво­е­му облег­че­нию, я заме­тил, что пере­до мной – преж­ний кузен. У него был уста­лый вид, он вор­чал, так как успел соску­чить­ся без меня. Он не мог объ­яс­нить при­чи­ну сво­ей уста­ло­сти, ведь он креп­ко спал всю ночь, но его что­то угне­та­ло, дави­ло на него. Более того, так как ему было оди­но­ко, он отпра­вил­ся меня искать и обна­ру­жил, что к нам при­хо­дил ноч­ной гость, кото­рый под­хо­дил к две­ри и повер­нул обрат­но, веро­ят­но, так и не сумев нас раз­бу­дить. Я сра­зу понял, что он уви­дел соб­ствен­ные сле­ды, но не узнал их. Из его слов мне ста­ло ясно, что во вре­мя ноч­но­го посе­ще­ния баш­ни он про­дол­жал спать. 

Я ска­зал, что выхо­дил про­гу­лять­ся. У меня в горо­де выра­бо­та­лась такая при­выч­ка, и мне не хоте­лось менять сво­е­го обык­но­ве­ния. – Не знаю, что со мной про­ис­хо­дит, – пожа­ло­вал­ся он. – Мне совсем не хочет­ся гото­вить зав­трак. 

– Давай я зай­мусь этим, – пред­ло­жил я и немед­лен­но при­нял­ся за рабо­ту. Он с радо­стью согла­сил­ся и, сев на стул, при­нял­ся рас­ти­рать ладо­нью лоб. – Кажет­ся, я все забыл. Мы ведь стро­и­ли какие–то пла­ны на сего­дня?

– Нет, ника­ких. Про­сто ты устал, вот и все.

Я поду­мал, что насту­пил бла­го­при­ят­ный момент, что­бы пред­ло­жить ему про­ве­сти зиму у меня в Бостоне, тем более что мне само­му хоте­лось побыст­рее поки­нуть этот дом, так как теперь я себе отда­вал пол­ный отчет о тая­щем­ся здесь зле и явной опас­но­сти.

– Тебе, Амброз, нико­гда не при­хо­ди­ла в голо­ву мысль сме­нить обста­нов­ку? – Нет, не при­хо­ди­ла, – отве­тил он.

– Я имею в виду вре­мен­ную пере­ме­ну. Поче­му бы тебе не про­ве­сти эту зиму в Бостоне? Потом мы вме­сте вер­нем­ся сюда вес­ной. Ты, если захо­чешь, можешь про­дол­жить свои заня­тия в Вайдне­ре – там часто чита­ют лек­ции, дают кон­цер­ты. Более того, там ты можешь встре­чать­ся с людь­ми, бесе­до­вать с ними, а это тебе про­сто необ­хо­ди­мо.

Он зако­ле­бал­ся, но не про­явил враж­деб­но­го непри­я­тия. Я знал: потре­бу­ет­ся вре­мя, что­бы он согла­сил­ся. Уже ликуя в душе, я, конеч­но, соблю­дал осто­рож­ность Нуж­но было посто­ян­но ока­зы­вать на него дав­ле­ние, что­бы добить­ся согла­сия до того, как к нему вер­нет­ся его агрес­сив­ное настро­е­ние. Оно непре­мен­но заста­вит его вос­про­ти­вить­ся идее, и тогда уж ниче­го не поде­ла­ешь. Поэто­му я не отста­вал от него все утро, не забыв пред­ло­жить взять с собой несколь­ко книг из биб­лио­те­ки Бил­линг­то­нов для его Зим­них заня­тий, и, нако­нец, после обе­да согла­ше­ние было достиг­ну­то. Мы про­ве­дем зиму в Бостоне вме­сте. При­няв реше­ние, он захо­тел поско­рее уехать отсю­да – слов­но его под­тал­ки­ва­ло глу­бо­ко запря­тан­ное чув­ство само­со­хра­не­ния, – так что к вече­ру мы уже были гото­вы к отъ­ез­ду.

В кон­це мар­та мы воз­вра­ти­лись из Босто­на, – Амброз с нетер­пе­ни­ем, рас­ту­щим любо­пыт­ством, а я – с дур­ным пред­чув­стви­ем, хотя нуж­но при­знать, что, кро­ме пер­вых бес­по­кой­ных ночей, когда он раз­гу­ли­вал во сне с отре­шен­ным видом, Амброз все зим­ние меся­цы оста­вал­ся преж­ним моим кузе­ном. Каза­лось, он пол­но­стью опра­вил­ся от глу­бо­кой депрес­сии, заста­вив­шей его обра­тить­ся ко мне. Амброз поль­зо­вал­ся боль­шой попу­ляр­но­стью сре­ди бостон­ско­го обще­ства, и я зна­чи­тель­но отста­вал от него в этом, так как ушел с голо­вой в стран­ные ста­рые кни­ги Илии Бил­линг­то­на. Всю зиму я тща­тель­но их изу­чал. Я обна­ру­жил в них нема­ло стра­ниц, очень похо­жих на те, кото­рые я про­чи­тал с само­го нача­ла; в них было нема­ло ссы­лок на клю­че­вые назва­ния и име­на, о кото­рых мне ста­ло извест­но; были в них и про­ти­во­ре­чи­вые отрыв­ки, но нигде мне так и не уда­лось отыс­кать точ­ную фор­му­ли­ров­ку основ­но­го веро­уче­ния в доста­точ­но ясной фор­ме, не было в них и чет­кой схе­мы, образ­ца, кото­ро­му соот­вет­ство­ва­ли бы все ссыл­ки и умо­за­клю­че­ния. 

С при­бли­же­ни­ем вес­ны, одна­ко, кузен стал чуть более бес­по­кой­ным и начал все чаще заго­ва­ри­вать о сво­ем жела­нии вер­нуть­ся в дом Бил­линг­то­нов в роще, кото­рый, как он под­чер­ки­вал, был все же “его домом”, где ему “все было зна­ко­мо”. Все это рез­ко кон­тра­сти­ро­ва­ло с его пол­ным без­раз­ли­чи­ем к неко­то­рым аспек­там руко­пис­ных томов, кото­рые я пытал­ся вре­мя от вре­ме­ни обсу­дить с ним в зим­ние меся­цы в Бостоне. 

За это вре­мя про­изо­шло толь­ко два собы­тия в окрест­но­стях Арха­ма, и о них сра­зу же сооб­щи­ли бостон­ские газе­ты. Речь шла об обна­ру­же­нии в раз­ное вре­мя двух тру­пов в Дан­ви­че после жут­ко­го исчез­но­ве­ния людей, став­ших, жерт­ва­ми убий­ства. Один из них нашли в эту зиму в пери­од меж­ду Рож­де­ством и Новым годом, а вто­рой, вслед за ним, после пер­во­го фев­ра­ля. Как это быва­ло и рань­ше, обе жерт­вы умер­ли совсем недав­но и обе, судя по все­му, были сбро­ше­ны с раз­ной высо­ты. Тела, изуро­до­ван­ные мно­же­ствен­ны­ми пере­ло­ма­ми и раз­ры­ва­ми тка­ней, при­во­ди­ли в тре­пет самых хлад­но­кров­ных, но все же их мож­но было опо­знать. 

И в том и в дру­гом слу­чае про­шло несколь­ко меся­цев меж­ду вре­ме­нем их исчез­но­ве­ния и обна­ру­же­ния тру­пов. Газе­ты осо­бен­но под­чер­ки­ва­ли, что каких бы то ни было запи­сок с тре­бо­ва­ни­я­ми выку­па за жерт­вы не посту­па­ло, и обра­ща­ли осо­бое вни­ма­ние на тот факт, что у покой­ных не было при­чин поки­дать свои дома. Меж­ду тем ника­ких сле­дов со вре­ме­ни их исчез­но­ве­ния и до обна­ру­же­ния тел – одно на ост­ров­ке реки Мис­ка­то­ник, а дру­гое – в ее устье – не было най­де­но, несмот­ря на все уси­лия, пред­при­ни­ма­е­мые дотош­ны­ми, осве­ща­ю­щи­ми это дело жур­на­ли­ста­ми. Я заме­тил с леде­ня­щим душу вос­тор­гом, что кузен про­яв­ля­ет про­сто беше­ный инте­рес в этим газет­ным отче­там; он все вре­мя их пере­чи­ты­вал и делал это с видом чело­ве­ка, чув­ству­ю­ще­го, что ему изве­стен скры­тый смысл про­чи­тан­но­го, но он никак не может про­бить­ся к нему через пеле­ну забве­ния. 

Я с тре­во­гой наблю­дал за ним. Я уже гово­рил, что при­бли­же­ние вес­ны уси­ли­ва­ло бес­по­кой­ство кузе­на, порож­да­ло в нем все более острое жела­ние воз­вра­тить­ся в род­ной дом, кото­рый он поки­нул ради Босто­на, и это напол­ня­ло мою душу опа­се­ни­я­ми, неяс­ны­ми и дур­ны­ми пред­чув­стви­я­ми, кото­рые, нуж­но пря­мо ска­зать, вполне оправ­да­лись. Сра­зу же после наше­го воз­вра­ще­ния кузен начал вести себя совер­шен­но ина­че, неже­ли когда зимой был гостем в моем город­ском доме. Мы подъ­е­ха­ли к поме­стью Бил­линг­то­нов вече­ром, после захо­да солн­ца в кон­це мар­та – это был лас­ко­вый, мяг­кий вечер, воз­дух был про­пи­тан бла­го­уха­ни­ем бро­див­ше­го сока рас­пус­ка­ю­щих­ся дере­вьев, рас­цве­тав­ших трав, что при­да­ва­ло лег­ко­му запад­но­му ветер­ку слад­ко­ва­тую горечь дыма. Едва мы рас­па­ко­ва­ли вещи, как кузен вышел из сво­ей ком­на­ты. Он был чем–то силь­но взвол­но­ван. Он, веро­ят­но, про­шел бы мимо, не заме­тив меня, если б я не схва­тил его за руку. 

– Что слу­чи­лось, Амброз?

Бро­сив на меня быст­рый враж­деб­ный взгляд, он, сдер­жав­шись; доволь­но веж­ли­во отве­тил:

– Лягуш­ки, раз­ве ты не слы­шишь? Послушай–ка иххор. – Он выдер­нул руку. – Я хочу вый­ти, что­бы послу­шать их. Это они при­вет­ству­ют мое воз­вра­ще­ние. Пони­мая, что моя ком­па­ния неже­ла­тель­на, я не пошел сле­дом за кузе­ном; я напра­вил­ся пря­мо в его ком­на­ту через холл и усел­ся воз­ле одно­го, из откры­тых окон, вдруг вспом­нив, что как раз у это­го окна сидел Лаан сто лет назад и раз­мыш­лял о сво­ем отце и индей­це Ква­ми­се. Лягуш­ки на самом деле под­ня­ли оглу­ши­тель­ный гвалт, их ква­ка­нье зву­ча­ло у меня в ушах, им напол­ни­лась вся ком­на­та; пуль­си­ру­ю­щие зву­ки доно­си­лись от стран­но­го боло­ти­сто­го луга, рас­по­ло­жен­но­го в глу­бине рощи меж­ду камен­ной баш­ней и домом. Слу­шая эту гром­кую како­фо­нию, я раз­мыш­лял о чем–то более стран­ном, чем оглу­ша­ю­щий шум.

В боль­шин­стве зон с уме­рен­ным кли­ма­том толь­ко пред­ста­ви­те­ли клас­са “hylidae” – квак­ши, лягушки–сверчки и, глав­ным обра­зом, дре­вес­ные лягуш­ки, а вре­мя от вре­ме­ни и лес­ные, начи­на­ют кри­чать до наступ­ле­ния апре­ля, за исклю­че­ни­ем пери­о­дов необы­чай­но теп­лой пого­ды, кото­рых обыч­но не быва­ет в первую неде­лю вес­ны. Вслед за ними про­буж­да­ют­ся лягуш­ки обык­но­вен­ные и, нако­нец, лягушки–быки. Но в меша­нине зву­ков, доно­сив­ших­ся с боло­та, я сво­бод­но раз­ли­чал голо­са квакш, лягу­шек– сверч­ков, дре­вес­ных лягу­шек, корич­не­вых лягу­шек, пру­до­вых, жаб, молод­ня­ка, пят­ни­стых лягу­шек и даже лягушек–быков. Свое пер­во­на­чаль­ное удив­ле­ние я объ­яс­нил уве­рен­но­стью в том, что из–за тако­го оглу­ша­ю­ще­го шума меня под­вел слух. Мне при­хо­ди­лось часто оши­боч­но при­ни­мать прон­зи­тель­ные, высо­кие зву­ки весен­них квакш в кон­це апре­ля за кри­ки дале­ко­го жалоб­но­го козо­доя, и я отно­сил свою ошиб­ку на счет слу­хо­вой иллю­зии. Но вско­ре я обна­ру­жил, что у меня со слу­хом все в поряд­ке, и я запро­сто раз­ли­чал раз­лич­ные голо­са, типич­ные ноты и тре­ли!

Ошиб­ка исклю­ча­лась, и это меня бес­по­ко­и­ло боль­ше все­го. Это явле­ние тре­во­жи­ло меня не толь­ко пото­му, что про­ти­во­ре­чи­ло зако­нам при­ро­ды, кото­рые я осно­ва­тель­но изу­чил, но и в силу невнят­ных ссы­лок на такое пове­де­ние зем­но­вод­ных оби­та­те­лей в при­сут­ствии или непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти тва­рей, дико­вин­но назван­ных в про­чи­тан­ных мной руко­пи­сях “суще­ства­ми”. Ины­ми сло­ва­ми, пове­де­ние зем­но­вод­ных сви­де­тель­ство­ва­ло об их осо­бой чув­стви­тель­но­сти к при­сут­ствию того, кого автор ману­скрип­та назвал “безум­ным ара­бом”, так как зем­но­вод­ные нахо­ди­лись с ним в таких же пер­во­здан­ных отно­ше­ни­ях, как и при­спеш­ни­ки Мор­ско­го Боже­ства, и были извест­ны под назва­ни­ем “Глу­бин­ных дхо­лей”. Коро­че гово­ря, автор пред­по­ла­гал, что зем­но­вод­ные ста­но­ви­лись необы­чай­но актив­ны­ми и голо­си­сты­ми в при­сут­ствии сво­их пер­во­здан­ных роди­чей, “будь они види­мые или неви­ди­мые, для них это было без­раз­лич­но, ибо они их чув­ству­ют и пода­ют голос”. Поэто­му я слу­шал этот чудо­вищ­ный хор со сме­шан­ны­ми, тяже­лы­ми чув­ства­ми: всю зиму у меня была опре­де­лен­ная уве­рен­ность в необ­ра­ти­мом улуч­ше­нии пси­хи­че­ско­го здо­ро­вья кузе­на; теперь мне каза­лось, что его воз­вра­ще­ние в преж­нее состо­я­ние про­изо­шло очень быст­ро, при­чем без вся­ко­го сопро­тив­ле­ния с его сто­ро­ны. В самом деле, Амброз, каза­лось, с боль­шим удо­воль­стви­ем слу­шал лягу­ша­чий кон­церт, и это обсто­я­тель­ство мне сра­зу напом­ни­ло тре­вож­ный пере­звон коло­коль­чи­ков, свя­зан­ный у меня в памя­ти с закли­на­ни­ем в любо­пыт­ных инструк­ци­ях Илии Бил­линг­то­на: “Он не дол­жен бес­по­ко­ить лягу­шек, в осо­бен­но­сти жаб, в боло­те меж­ду баш­ней, и домом, ни лета­ю­щих свет­ля­ков, ни козо­до­ев, что­бы не остав­лять свои зам­ки и запо­ры”.

Скры­тый смысл тако­го закли­на­ния не был очень при­ят­ным, что бы ни озна­чал весь этот сум­бур. Пре­ду­пре­ждал ли он Амбро­за, что “что–то” неви­ди­мое сто­я­ло рядом или что какой–то чужак, непро­ше­ный гость, нахо­дил­ся непо­да­ле­ку? Но таким непро­ше­ным гостем, нару­ши­те­лем спо­кой­ствия, мог быть толь­ко я!

Я ото­шел от окна, реши­тель­ным шагом вышел из ком­на­ты, спу­стил­ся по лест­ни­це и напра­вил­ся к тому месту, где сто­ял кузен со скре­щен­ны­ми на гру­ди рука­ми, отки­нув немно­го голо­ву назад, выпя­тив впе­ред под­бо­ро­док; в его гла­зах появил­ся стран­ный блеск. Я подо­шел к нему с твер­дым наме­ре­ни­ем пре­рвать его насла­жде­ние, но рядом с ним моя реши­мость уле­ту­чи­лась. Я мол­ча сто­ял до тех пор, пока мол­ча­ние не ста­ло дей­ство­вать мне на нер­вы, и я спро­сил его, нра­вит­ся ли ему хор лягу­ша­чьих голо­сов, раз­да­вав­ших­ся в раз­га­ре вече­ра.

Не пово­ра­чи­ва­ясь ко мне, он зага­доч­но отве­тил:

– Ско­ро запо­ют жалоб­ные козо­дои и заси­я­ют жуки–светляки – и насту­пит вре­мя.

– Чего?

Он не отве­тил, и я пошел обрат­но к дому. По доро­ге я заме­тил какое–то дви­же­ние в сгу­ща­ю­щих­ся сумер­ках с той сто­ро­ны дома, кото­рая была обра­ще­на к доро­ге, и, под­чи­ня­ясь инстинк­ту, побе­жал в этом направ­ле­нии. В шко­ле я был непло­хим сприн­те­ром и с тех пор утра­тил лишь незна­чи­тель­ную часть сво­ей спор­тив­ной фор­мы. Когда я обе­жал вокруг дома, то заме­тил какого–то страш­но обо­рван­но­го типа, кото­рый, вый­дя из леса, пытал­ся скрыть­ся в рас­ту­щих вдоль доро­ги кустах. Я бро­сил­ся вдо­гон­ку и вско­ре настиг его. Я схва­тил его за руку в тот момент, когда он пере­шел на бег. Пере­до мной был моло­дой чело­век, не стар­ше два­дца­ти, он отча­ян­но сопро­тив­лял­ся, пыта­ясь осво­бо­дить­ся от моей хват­ки.

– Оставь­те меня в покое! – чуть не рыдая, умо­лял он. – Я не сде­лал ниче­го дур­но­го.

– Чем вы здесь зани­ма­лись? – суро­во спро­сил я.

– Про­сто хотел узнать, вер­нул­ся ли Он. Хотел взгля­нуть. Мне сооб­щи­ли, что Он вер­нул­ся. – Кто сооб­щил?

– Раз­ве не слы­ши­те? Лягуш­ки – вот кто!

Я был потря­сен и неволь­но сжал силь­нее его руку. Он вскрик­нул от боли. Осла­бив немно­го хват­ку, я потре­бо­вал, что­бы он назвал свое имя. Толь­ко тогда я его отпу­щу. – Толь­ко Ему не гово­ри­те! – умо­лял он.

– Не ска­жу.

– Я – Лим Уэйт­ли, вот кто я такой!

Я выпу­стил его руку, и он тут же кинул­ся прочь, види­мо, не веря, что я не бро­шусь за ним в пого­ню. Но, убе­див­шись, что я не наме­рен это­го делать, он оста­но­вил­ся, нере­ши­тель­но повер­нул­ся и тороп­ли­во подо­шел ко мне без вся­ких кри­ков. Он схва­тил меня за рукав и заго­во­рил тихим голо­сом: – Вы не посту­па­е­те так, как один из Них, нет, не посту­па­е­те. Луч­ше вам убрать­ся отсю­да преж­де, чем что–нибудь про­изой­дет.

Потом он сно­ва бро­сил­ся в сто­ро­ну, но на сей раз уже не воз­вра­щал­ся – про­пал, лег­ко рас­тво­рил­ся в густе­ю­щей тем­но­те, оку­тав­шей уже весь лес. За моей спи­ной лягу­ша­чий кон­церт достиг безум­но­го неистов­ства, и я с радо­стью поду­мал о том, что окна моей ком­на­ты в восточ­ном кры­ле дома не выхо­дят на боло­то; но и в этом слу­чае их хор был доста­точ­но слы­шен. В ушах по–прежнему зве­не­ли сло­ва Лима Уэйт­ли, воз­бу­див­шие во мне без­от­чет­ный страх, страх, кото­рый все­гда под­сте­ре­га­ет любо­го, ока­зав­ше­го­ся перед лицом Необъ­яс­ни­мо­го, Неве­до­мо­го, чело­ве­ка, испы­ты­ва­ю­ще­го вполне есте­ствен­ное жела­ние как мож­но ско­рее дать деру. Через несколь­ко секунд мне уда­лось пода­вить в себе страх и импуль­сив­ное побуж­де­ние немед­лен­но после­до­вать сове­ту Лима Уэйт­ли. По доро­ге к дому я все вре­мя думал о про­бле­ме, сто­я­щей перед насе­ле­ни­ем Дан­ви­ча, – это новое про­ис­ше­ствие вку­пе со всем осталь­ным убе­ди­ло меня, что кое–какие отгад­ки про­ис­хо­дя­щих здесь таин­ствен­ных собы­тий сле­ду­ет искать сре­ди мест­ных жите­лей, и, если мне удаст­ся запо­лу­чить авто­мо­биль кузе­на, мож­но было бы про­ве­сти даль­ней­шее рас­сле­до­ва­ние. Амброз нахо­дил­ся там, где я оста­вил его: каза­лось, он не заме­тил мое­го отсут­ствия. Решив не мешать ему, я напра­вил­ся к дому и был удив­лен, когда он оклик­нул меня и, порав­няв­шись, мол­ча заша­гал рядом. 

– Стран­но, что лягуш­ки так рано рас­кри­ча­лись в этом году, – пред­при­нял я роб­кую попыт­ку отвлечь кузе­на от мрач­ных раз­ду­мий. – Не вижу в этом ниче­го стран­но­го, – корот­ко бро­сил он, обры­вая бесе­ду. У меня про­па­ло вся­кое жела­ние про­дол­жать, ибо я почти физи­че­ски ощу­щал, как воз­рас­та­ет его необъ­яс­ни­мая враж­деб­ность. Настой­чи­вость мог­ла бы толь­ко повре­дить мне: еще несколь­ко попы­ток под­дер­жать раз­го­вор, и раз­дра­жен­ный кузен в конеч­ном ито­ге ука­зал бы мне на дверь. Чест­но гово­ря, я бы и сам с радо­стью уехал, одна­ко долг побуж­дал меня оста­вать­ся здесь как мож­но доль­ше. 

Вечер про­шел в напря­жен­ном мол­ча­нии, и я с облег­че­ни­ем вос­поль­зо­вал­ся пер­вой же воз­мож­но­стью, что­бы под­нять­ся в свою ком­на­ту. Про­смат­ри­вать ста­рин­ные фоли­ан­ты, загро­моз­див­шие пол­ки в биб­лио­те­ке, не было ни малей­шей охо­ты, и я решил огра­ни­чить­ся мест­ной газе­той, куп­лен­ной нака­нуне в Архам–сити. Увы, мне при­шлось рас­ка­ять­ся в соб­ствен­ном выбо­ре: почти поло­ви­ну пер­вой поло­сы зани­ма­ла редак­ци­он­ная ста­тья, посвя­щен­ная рас­ска­зу некой ста­ру­хи из Дан­ви­ча, кото­рой по ночам не давал спать голос Джей­со­на Осбор­на. Труп несчаст­но­го был обна­ру­жен вско­ре после того, как ста­ял снег воз­ле опуш­ки Бил­линг­то­но­вой рощи. Посмерт­ное вскры­тие пока­за­ло, что перед гибе­лью Осборн под­вер­гал­ся силь­ным пере­па­дам тем­пе­ра­тур; его тело было искром­са­но, слов­но нож­ни­ца­ми, одна­ко не нашлось ниче­го, что мог­ло бы про­лить свет на при­чи­ну смер­ти. Автор ста­тьи про­стран­но опи­сы­вал про­буж­де­ние ста­ру­хи, ее удив­ле­ние и бес­плод­ные попыт­ки най­ти источ­ник голо­са, кото­рый, по ее сло­вам, исхо­дил откуда–то извне, “слов­но из без­дон­ной чер­но­ты неба”. В заклю­че­ние выска­зы­ва­лось пред­по­ло­же­ние, что “кое–кто очень бы желал скрыть вме­сте с пер­во­при­чи­ной всех про­ис­ше­ствий и рас­сказ потре­во­жен­ной леди”. При­зна­юсь, это сооб­ще­ние зача­ро­ва­ло меня. Во–первых, оно почти сло­во в сло­во повто­ря­ло преж­ние заклю­че­ния о том, что тела жертв, обна­ру­жен­ных в Бил­линг­то­но­вой роще, судя по все­му, “были сбро­ше­ны с боль­шой высо­ты”. Во–вторых, неиз­вест­ный автор вновь пере­би­рал все подроб­но­сти, каса­ю­щи­е­ся древ­ней загад­ки и так взбу­до­ра­жив­шие тихий Дан­вич, – от мало­вра­зу­ми­тель­ных при­зы­вов Или­ей Бил­линг­то­ном какого–то суще­ства с “тем­ных небес” до послед­них собы­тий. Быть может, в мои руки попал кон­чик путе­вод­ной нити, спо­соб­ной выз­во­лить меня из лаби­рин­та, в кото­ром блуж­дал мой дух. Тяжесть про­пи­тан­ной злоб­ным ожи­да­ни­ем атмо­сфе­ры угне­та­ла меня; угрю­мые сте­ны сле­ди­ли за каж­дым моим дви­же­ни­ем, и сам дом, каза­лось, ожи­дал толь­ко одно­го невер­но­го шага, что­бы обру­шить­ся и раз­да­вить меня. Воз­буж­ден­ный про­чи­тан­ным, я еще дол­го лежал в кро­ва­ти, не в силах сомкнуть глаз, при­слу­ши­ва­ясь к болот­ной како­фо­нии и хрип­ло­му покаш­ли­ва­нию кузе­на вни­зу в гости­ной. Было ли это сном или бодр­ство­ва­ни­ем, но я отчет­ли­во раз­ли­чал чьи–то тяже­лые шаги, сотря­сав­шие осно­ва­ние дома и гул­ким гро­мом отда­вав­ши­е­ся в тем­ной глу­бине неба. Лягуш­ки над­ры­ва­лись до само­го рас­све­та, так и не дав мне спо­кой­но выспать­ся. Под­няв­шись с оту­ма­нен­ной уста­ло­стью голо­вой, я дол­го плес­кал­ся под руко­мой­ни­ком с ледя­ной водой, все более утвер­жда­ясь в мыс­ли, что посе­ще­ние окрест­но­стей Дан­ви­ча неиз­беж­но, если я хочу про­ник­нуть в тай­ну.

Когда я спу­стил­ся в гости­ную, зав­трак уже сто­ял на сто­ле. Кузен хму­ро при­вет­ство­вал меня, одна­ко замет­но ожи­вил­ся, сто­и­ло мне попро­сить на пол­дня его маши­ну. С готов­но­стью и, как мне пока­за­лось, с облег­че­ни­ем он уве­рил меня, что я могу рас­по­ла­гать ею весь день; сам про­во­дил меня до маши­ны и, напут­ствуя, еще раз повто­рил, что я могу оста­вать­ся в горо­де, сколь­ко поже­лаю. Думаю, он обе­зу­мел бы от радо­сти, ска­жи я ему, что уез­жаю насо­всем.

Несмот­ря на то, что я при­нял реше­ние под вли­я­ни­ем мину­ты, моей глав­ной целью оста­ва­лась встре­ча с мис­сис Бишоп, о кото­рой мне рас­ска­зы­вал кузен во вре­мя одно­го из наших пер­вых с ним раз­го­во­ров. Этой жен­щине были зна­ко­мы древ­ние име­на Нар­ла­то­те­па и Йогг­Со­то­та. Из све­де­ний, почерп­ну­тых в бума­гах Амбро­за, я пола­гал, что без тру­да разы­щу ее жили­ще, тем более что в моем рас­по­ря­же­нии была без­дна вре­ме­ни. Если ста­ру­ха ста­нет лука­вить, у меня все­гда най­дет­ся сред­ство раз­го­во­рить ее: не помо­гут день­ги – при­го­дит­ся хит­рость. С этой уве­рен­но­стью я отпра­вил­ся в путь.

Как я и пред­по­ла­гал, най­ти скром­ное жили­ще мис­сис Бишоп ока­за­лось совсем нетруд­но. При­зе­ми­стый домик, окру­жен­ный поко­сив­шим­ся плет­нем, сто­ял воз­ле самой доро­ги. Воз­мож­ные сомне­ния рас­се­и­ва­ла при­би­тая к воро­там таб­лич­ка с коря­во наца­ра­пан­ны­ми бук­ва­ми: “Бишоп”. Выбрав­шись из маши­ны, я уве­рен­но про­шел по тро­пин­ке, под­нял­ся на крыль­цо и посту­чал в дверь.

– Вой­ди­те, – послы­шал­ся чей–то скри­пу­чий голос.

Я пере­сту­пил порог и очу­тил­ся в полу­мра­ке посре­дине про­коп­чен­ной дымом сто­ле­тий ком­на­ты. Скуд­ный свет, стру­ив­ший­ся из един­ствен­но­го окна, осве­щал угло­ва­тую фигу­ру ста­ру­хи, устро­ив­шу­ю­ся в пле­те­ном крес­ле и вни­ма­тель­но смот­рев­шую на меня. На коле­нях у нее дре­ма­ла огром­ная чер­ная кош­ка. – Садись, незна­ко­мец.

Огля­дев­шись вокруг, я заме­тил потем­нев­шую от ста­ро­сти дубо­вую ска­мью и осто­рож­но опу­стил­ся на кра­е­шек.

– Доб­рый день, мис­сис Бишоп…

– Я знаю, зачем ты при­шел. – Ее тем­ные гла­за не отры­ва­ясь смот­ре­ли мне в лицо. – Твой путь лежит через рощу Бил­линг­то­на, через про­кля­тое боло­то…

– Меня зовут Сти­вен Бейтс, – я с удив­ле­ни­ем услы­шал, как глу­хо зву­чит мой голос. – Я при­е­хал к вам, что­бы спро­сить…

Каза­лось, она не слы­ша­ла моих слов.

– Ты был воз­ле баш­ни… Пят­ни­стые лягуш­ки пре­ду­пре­жда­ют о тво­ем появ­ле­нии. Они при­зы­ва­ют Существ из Запре­дель­ных Миров.

– Про­сти­те, я не совсем пони­маю вас, мис­сис Бишоп.

– Тебе извест­но, что Тот, Кого Жда­ли, при­шел. Я узна­ла о Его воз­вра­ще­нии, когда рас­кры­лись две­ри его дома. Лягуш­ки сно­ва кри­чат, и все гото­во к тому, что­бы сле­дом за ним вер­ну­лись и Они. Я не боюсь смер­ти, одна­ко послед­ние дни я чув­ствую ее при­бли­же­ние. Кто ты, назвав­ший­ся Сти­ве­ном Бейт­сом, и по како­му пра­ву ты при­хо­дишь сюда?

Ты один из Них? 

– Раз­ве по мое­му обли­ку не вид­но, что я чело­век? – воз­ра­зил я. – Нет, и это ниче­го не зна­чит – Ее скри­пу­чий голос стал тише, почти умолк. – Они могут являть­ся в любом обли­чье, какое Им будет угод­но. Мно­гие из людей были бы рады слу­жить Им на зем­ле. Ты при­был по Их воле. – Нет–нет, вы оши­ба­е­тесь!

Мой поспеш­ный ответ сослу­жил мне плохую служ­бу. Ста­ру­хой завла­де­ли сомне­ния. Слов­но оправ­ды­ва­ясь, она про­дол­жа­ла:

– Кля­нусь, я не хоте­ла ниче­го дур­но­го и не рас­ска­зы­ва­ла нико­му о том, что слы­ша­ла. Пись­мо напи­сал Лим Уэйт­ли, хотя никто и не про­сил его об этом.

– Вы гово­ри­те о голо­се Джей­со­на Осбор­на?

– Я нико­му не рас­ска­зы­ва­ла о нем!

– Когда вы слы­ша­ли его?

– Десять ночей спу­стя, как его забра­ли, почти две неде­ли до того само­го момен­та, как его нашли. Я слы­ша­ла его столь отчет­ли­во, как буд­то он нахо­дил­ся в этой ком­на­те. До это­го я не встре­ча­ла его, зна­ла толь­ко, что он живет по дру­гую сто­ро­ну доли­ны.

– Что он гово­рил? – Какие–то закли­на­ния, стран­ные име­на, о кото­рых я нико­гда преж­де не слы­ша­ла. Это был язык людей, и я пони­ма­ла, что он гово­рит, но послед­ние ночи он постиг Их язык, кото­рый недо­сту­пен пони­ма­нию про­стых смерт­ных. – Отку­да же он обра­щал­ся к вам?

– Из Запре­дель­ных Миров Они унес­ли его с собой и уста­но­ви­ли срок его пре­бы­ва­ния там, перед тем как пожрать его.

– Его никто не пожрал, мис­сис Бишоп. Тело нашли в роще.

– Я знаю, – ста­ру­ха само­до­воль­но усмех­ну­лась. – Им не все­гда нуж­на чело­ве­че­ская плоть: Их голод ино­го свой­ства, и, что­бы уто­лить его, необ­хо­дим дух чело­ве­ка – то, что побуж­да­ет его раз­мыш­лять, чув­ство­вать…

– Жиз­нен­ная сила?

– Назы­вай это, как тебе хочет­ся, незна­ко­мец. Когда Джей­со­на отыс­ка­ли в этой про­кля­той роще, он был мерт­вее мерт­во­го. Они рас­тер­за­ли, изуро­до­ва­ли его, уто­ли­ли им свой голод и дол­го вла­чи­ли за собой, куда бы ни направ­ля­лись.

– Вы виде­ли Их?

– И да и нет, незна­ко­мец. Они посто­ян­но пре­бы­ва­ют здесь, рядом с нами, но мы не в состо­я­нии уви­деть Их. Они при­слу­ши­ва­ют­ся к нашим речам, таят­ся воз­ле поро­га и ждут – ждут при­зы­ва, что­бы явить­ся в наш мир. Ста­рый сквайр вызы­вал Их, одна­ко перед тем как уйти, он запер Их. Почти два века Они томи­лись в зато­че­нии, и он при­шел, что­бы осво­бо­дить Их. Они сно­ва сво­бод­ны, лета­ют, пол­за­ют, быть может, сто­ят рядом с Две­рью – Им ведо­мы силы, кото­рые откры­ва­ют Ее. Голос сквай­ра при­зы­ва­ет Их, но даже он не может счи­тать себя в без­опас­но­сти, если он не окру­жит себя запрет­ны­ми зна­ка­ми. Пока Они не в силах рас­тер­зать его, и он пове­ле­ва­ет Ими.

– Илия Бил­линг­тон?

– Илия? – тихий смех зазве­нел в ком­на­те. – Он знал о том, что неве­до­мо про­стым смерт­ным. Его закли­на­ния при­зы­ва­ли Поту­сто­рон­нюю Тварь и застав­ля­ли слу­жить ему. Преж­де чем уйти, он запер Ее, назна­чив вре­мя, что­бы вер­нуть­ся. Никто не знал точ­но­го часа, кро­ме его бли­жай­ших слуг, и Мис­ква­ма­кус был одним из них. Сквайр ходил по зем­ле, но никто не мог рас­по­знать его, так мно­го он при­ни­мал обли­чий. О, он при­ни­мал облик Уэйт­ли или Доте­на, он сидел сре­ди чле­нов семейств Джай­л­зов или Коури, но никто не узна­вал его, каж­дый видел лишь внеш­ний его облик. Его мощь была столь вели­ка и необъ­ят­на, что толь­ко немно­гие выдер­жи­ва­ли ношу: все его слу­ги сла­бе­ли и уми­ра­ли, не в силах вме­стить его. Из всех толь­ко Илия сумел выне­сти груз запре­дель­но­сти, и он един­ствен­ный явил­ся через две­сти лет, что­бы ото­мкнуть Дверь. 

Сно­ва послы­шал­ся тихий смех: сумрач­ная тиши­на в ком­на­те сгу­сти­лась, когда он смолк.

– Я знаю, незна­ко­мец, знаю. Им ни к чему мое ста­рое тело, но я слы­шу, как Они раз­го­ва­ри­ва­ют Там. Я слы­шу, что Они гово­рят, хотя и не пони­маю смыс­ла их слов. В мину­ту мое­го рож­де­ния про­зву­чал при­зыв, и с тех пор я наде­ле­на этим зна­ни­ем…

Теперь я по досто­ин­ству мог оце­нить све­де­ния, полу­чен­ные от кузе­на. Ста­ру­ха излу­ча­ла почти пре­зри­тель­ное пре­вос­ход­ство, о кото­ром упо­ми­нал и Амброз. Меня не поки­да­ло ощу­ще­ние соб­ствен­ной бес­по­мощ­но­сти перед без­дной запрет­ных зна­ний, что при­от­кры­ва­лись пере­до мною. Не было и наме­ка на ключ к раз­гад­ке все­го, что таи­лось в сло­вах ста­ру­хи. – Они ждут часа, что­бы вер­нуть­ся и власт­во­вать на зем­ле. Убе­жи­ща Их рас­по­ло­же­ны на небе и под зем­лею…

– Вы виде­ли Их? – не удер­жал­ся я от вопро­са.

– Не самих, но обли­чья, кото­рые Они при­ни­ма­ли. В окру­ге каж­до­му ведо­мо, что ско­ро Они долж­ны вер­нуть­ся. Они уже при­хо­ди­ли и забра­ли Джей­со­на Осбор­на. Потом был Лью Вотер­бе­ри… И Они сно­ва вер­нут­ся, – угрю­мо про­из­нес­ла она. – Сто лет назад точ­но так же про­пал один из ваших род­ствен­ни­ков, Джо­на­тан Бишоп.

Ста­ру­ха неве­се­ло усмех­ну­лась, ее гла­за блес­ну­ли в полу­мра­ке. – Я зна­ла, что ты задашь этот вопрос. Это был мой пра­дед. Он про­ник в нача­ло тай­ны, но думал, что познал все и при­нял­ся исполь­зо­вать свои зна­ния. Он при­зы­вал Тварь и при­ка­зы­вал Ей, но его сил не хва­ти­ло, что­бы спра­вить­ся с Ней. Кол­дов­ство завла­де­ло им и погу­би­ло его. Никто не при­шел на помощь; гово­рят, что сла­бый не име­ет пра­ва пове­ле­вать Камен­ным Коль­цом и при­зы­вать адских Тва­рей с той сто­ро­ны гор. После гибе­ли Джо­на­та­на наш род нахо­дил­ся в посто­ян­ной враж­де с семей­ства­ми Коури и Тин­да­лов, ведь вме­сте с моим пра­де­дом с лица зем­ли исчез­ли несколь­ко чело­век из этих семейств. Сло­ва ста­ру­хи были напол­не­ны зло­ве­щим смыс­лом: все ска­зан­ное под­твер­жда­лось реаль­ны­ми фак­та­ми – пись­ма­ми ста­ри­ка Бишо­па, неза­дол­го до смер­ти отправ­лен­ны­ми Илии Бил­линг­то­ну; вырез­ка­ми из вет­хих газет, посвя­щен­ны­ми опи­са­нию зага­доч­ных про­ис­ше­ствий. Почти сто­ле­тие назад весь Архам был взбу­до­ра­жен необъ­яс­ни­мым исчез­но­ве­ни­ем Вил­бу­ра Коури и Дже­де­дии Тин­да­ла. В несколь­ких ста­тьях подроб­но гово­ри­лось о жут­ком состо­я­нии их тру­пов, обна­ру­жен­ных на опуш­ке рощи две неде­ли спу­стя, одна­ко в газе­тах не было и сло­ва о при­част­но­сти к этим собы­ти­ям Джо­на­та­на Бишо­па. Тем не менее в пись­мах само­го Бишо­па, кото­рые Илия, по–видимому, сохра­нял в сек­ре­те, не дела­лось и попыт­ки сохра­нить в тайне эту связь. Теперь же ста­ру­ха откры­то при­зна­ет­ся, что имен­но исчез­но­ве­ние чле­нов семейств послу­жи­ло при­чи­ной нена­ви­сти Коури и Тин­да­лов к роду Бишо­пов.

– Вы помни­те, как выгля­дел ваш пра­де­душ­ка?

– Нет, его не ста­ло задол­го до того, как я появи­лась на свет. По рас­ска­зам тех, кто знал его, он был непло­хим чело­ве­ком, одна­ко доста­точ­но само­уве­рен­ным и неосто­рож­ным, ибо сво­ей смер­тью дока­зал ста­рую исти­ну о том, как опас­ны поверх­ност­ные зна­ния. Он выстро­ил

Камен­ное Коль­цо и при­звал Поту­сто­рон­нюю Тварь, кото­рая пожра­ла его. Если бы толь­ко он один вла­дел сек­ре­та­ми Древ­них, мы были бы обре­че­ны. К сча­стью, нашлись более могу­ще­ствен­ные, чем он, и Тварь замкну­ли в Коль­це воз­ле под­но­жия баш­ни. – Она пыт­ли­во загля­ну­ла мне в гла­за. – Ты слы­шал о Тех, кто живет за хреб­та­ми гор?

Я уже открыл рот, что­бы науда­чу назвать какое–нибудь из имен, кото­ры­ми пест­ре­ли ста­рин­ные руко­пи­си в биб­лио­те­ке Бил­линг­то­на, когда ста­ру­ха рез­ким взма­хом руки оста­но­ви­ла меня. В ее скри­пу­чем голо­се зву­ча­ла тре­во­га. 

– Не назы­вай их имен, незна­ко­мец. Если Они слу­ша­ют, то могут вой­ти и пре­сле­до­вать нас. Ведь никто из Нас не вла­де­ет Охран­ным Зна­ком. Я вспом­нил рас­сказ кузе­на о двух дере­вен­ских уваль­нях, кото­рые обра­ти­лись к нему во вре­мя про­гул­ки по Дан­ви­чу, желая уви­деть какой­то знак. Было ли это тем, что име­ла в виду ста­ру­ха? Я спро­сил ее. 

– Все они глуп­цы, – пре­зри­тель­но ото­зва­лась она, – никто не пом­нит даже, как он дол­жен выгля­деть. Как толь­ко кто–то узна­ет о Зна­ке, он не помыш­ля­ет ни о чем ином, как овла­деть им и с его помо­щью обре­сти вли­я­ние и богат­ство. Глуп­цы! Тва­ри, кото­рые при­нес­ли его из Запре­дель­но­го Мира, с рав­но­ду­ши­ем взи­ра­ют на все эти попыт­ки. Их замыс­лы схо­дят­ся в одном – вер­нуть­ся, что­бы обра­тить нас в раб­ство. Жить сре­ди нас, питать­ся нашей пло­тью, уби­вать нас. А пока им необ­хо­ди­мы вла­де­ю­щие Их Зна­ком, кото­рые долж­ны помочь им. Ты один из Них. Я это знаю. Быть может, Они еще не дога­да­лись, но я поня­ла это в ночь, когда Поту­сто­рон­ние Тва­ри похи­ти­ли Джей­со­на Осбор­на. Его сест­ра Сал­ли Сой­ер слы­ша­ла гро­хот раз­ла­мы­ва­е­мых досок, когда его волок­ли… То же самое слу­чи­лось и с Лью Вотер­бе­ри. Ста­рая Фрей виде­ла сле­ды и гово­рит, что они были боль­ше сло­но­вьих, ни на что не похо­жие. Ног у них боль­ше, чем четы­ре, и еще она слы­ша­ла хло­па­нье кры­льев, но все лишь поте­ша­лись над ней, когда она пыта­лась рас­ска­зать. Когда же насту­пи­ло утро и все отпра­ви­лись смот­реть раз­ва­ли­ны, там уже ниче­го не было: все сле­ды, слов­но по вол­шеб­ству, исчез­ли за ночь. При­зна­юсь, мне ста­ло не по себе от той увле­чен­но­сти, с кото­рой пере­да­ва­ла подроб­но­сти про­ис­ше­ствий ста­ру­ха. Каза­лось, она совер­шен­но забы­ла о моем при­сут­ствии; мрач­ные мыс­ли, так дол­го роив­ши­е­ся в ее голо­ве, нако­нец нашли выход… 

– Самое жут­кое, – про­дол­жа­ла рас­ска­зы­вать мис­сис Бишоп, – что Тва­рей этих невоз­мож­но уви­деть. Лишь запах под­ска­зы­ва­ет Их при­бли­же­ние – отвра­ти­тель­ное зло­во­ние, кото­рое труд­но с чем–либо спу­тать…

Я уже не при­слу­ши­вал­ся к ее сло­вам; холод­ный пот стру­ил­ся у меня по спине при одной толь­ко мыс­ли, что все услы­шан­ное в этой хижине может ока­зать­ся прав­дой. Ста­ру­ха с бла­го­го­ве­ни­ем вспо­ми­на­ла преж­не­го сквай­ра, опре­де­ляя его воз­раст дале­ко за две сот­ни лет. Таким обра­зом, Илия Бил­линг­тон никак не мог быть пред­ме­том ее почи­та­ния, но кто же тогда пре­тен­до­вал на эту роль? Ричард Бил­линг­тон? Или же полу­ми­фи­че­ская, усколь­за­ю­щая лич­ность, кото­рую пре­по­доб­ный Вард Филипс назы­вал в пись­ме “неким Ричар­дом Бол­лин­х­эмом”? 

– Как зва­ли ваше­го сквай­ра? – отва­жил­ся спро­сить я. Ста­ру­ха насто­ро­жен­но замол­ча­ла; за все вре­мя бесе­ды она так и не рас­по­ло­жи­лась ко мне – это было замет­но.

– Никто не зна­ет его име­ни, незна­ко­мец. Можешь звать его Или­ей, Ричар­дом – назы­вай как хочешь, ибо на зем­ле он живет лишь крат­кий миг. Веч­ность – его посто­ян­ное оби­та­ли­ще, куда он ухо­дит, что­бы воз­ро­дить­ся. Все эти годы я жда­ла его воз­вра­ще­ния, и Зна­ки пока­зы­ва­ют, что оно близ­ко. У него нет ни име­ни, ни места, где его мож­но най­ти. Его дом – по ту сто­ро­ну наше­го мира, вне зем­ли и вне вре­ме­ни.  – Навер­ное, он очень стар? 

– Стар? – Ее иссох­шая, похо­жая на хищ­ную лап­ку рука скольз­ну­ла вдоль под­ло­кот­ни­ка крес­ла. – Он стар­ше самых ста­рых из нас, ста­рее мира! Год для него – один лишь выдох, сто лет – един­ствен­ный удар часов!

Мой мозг отка­зы­вал­ся рас­шиф­ро­вы­вать загад­ки, кото­ры­ми гово­ри­ла ста­ру­ха. Было оче­вид­но, что тро­пин­ка к Илии Бил­линг­то­ну ухо­дит гораз­до даль­ше в глубь вре­мен, чем я пред­по­ла­гал рань­ше. Что заста­ви­ло его поки­нуть род­ные бере­га и воз­вра­тить­ся в стра­ну пред­ков? Какая при­чи­на мог­ла бы объ­яс­нить это поспеш­ное бег­ство? Кол­дов­ство Ква­ми­са и пре­сле­до­ва­ния вла­стей – увы, эти пред­по­ло­же­ния выгля­де­ли неубе­ди­тель­но, если при­нять во вни­ма­ние неза­ви­си­мый харак­тер, кото­рым сла­вил­ся Бил­линг­тон. 

Ста­ру­ха мол­ча­ла. Где–то в глу­бине дома мер­но посту­ки­ва­ли часы.

Кош­ка, лежав­шая на коле­нях, под­ня­лась, выгну­ла спи­ну и прыг­ну­ла на пол. Ста­ру­ха вски­ну­ла ост­рый под­бо­ро­док, вновь послы­шал­ся ее скри­пу­чий голос:

– Кто ука­зал тебе путь, незна­ко­мец? 

– Я при­шел сюда сам.

– Может быть, тебя послал шериф? Я заве­рил ее, что не имею ника­ко­го отно­ше­ния к зако­ну. – И у тебя нет Охран­но­го Зна­ка?

Я сно­ва отри­ца­тель­но пока­чал голо­вой.

– Будь осто­ро­жен, незна­ко­мец, или сво­и­ми сло­ва­ми ты накли­чешь беду на себя. Они не любят, когда люди пыта­ют­ся при­ник­нуть в их тай­ны. Ноч­ная Тварь, слов­но страж, появ­ля­ет­ся с неба и уно­сит неосто­рож­но­го. При­слу­ши­вай­ся к сво­им сло­вам… – Голос ста­ру­хи затих, рас­тво­ря­ясь в сумра­ке.

Стран­ное чув­ство, воз­ник­шее в нача­ле бесе­ды, не поки­да­ло меня.

Ста­ру­ха вери­ла все­му, о чем рас­ска­зы­ва­ла мне, и тем уди­ви­тель­нее было ее при­зна­ние, что ей не чуж­да вера в Бога. Дикар­ские суе­ве­рия столь рази­тель­но ужи­ва­лись в ней с начат­ка­ми циви­ли­за­ции, при­не­сен­ной хри­сти­ан­ством, что было невоз­мож­но отде­лить одно от дру­го­го. Оста­ва­лось толь­ко верить ее рас­ска­зу.

Про­ща­ясь с ней, я думал о том, что тем­ные воды, в кото­рых мы барах­та­лись с кузе­ном, не име­ли бере­гов ни для него, ни для меня. Его неже­ла­ние помо­гать мне в поис­ках отве­та толь­ко услож­ня­ло наше и без того нелег­кое поло­же­ние. Поки­дая поко­сив­шу­ю­ся хижи­ну ста­ру­хи, я был готов пове­рить в суще­ство­ва­ние злых демо­нов и тва­рей, свив­ших себе убе­жи­ще в мест­ных горах.

По доро­ге домой я пере­жи­вал сонм мыс­лей, из кото­рых ни одна не уте­ша­ла меня – каж­дая откры­ва­ла новый лаби­ринт, таив­ший гибель. Кузе­на я застал в гости­ной. При виде меня он с поспеш­но­стью смах­нул со сто­ла какие–то пыль­ные бума­ги; я успел лишь заме­тить, что там была какая–то кар­та и сви­ток, испещ­рен­ный выцвет­ши­ми пись­ме­на­ми. Его неже­ла­ние раз­го­ва­ри­вать со мной было настоль­ко оче­вид­ным, что я решил ниче­го не сооб­щать о сво­ей недав­ней встре­че. Весь вечер кузен даже и не пытал­ся скрыть, что его тяго­тит мое обще­ство, поэто­му я исполь­зо­вал пер­вый же пред­лог, что­бы оста­вить его одно­го. Сослав­шись на голов­ную боль, после ужи­на я под­нял­ся в свою ком­на­ту.

Мыс­ли мои нахо­ди­лись в непре­стан­ном, хао­ти­че­ском дви­же­нии; тре­вож­ное пред­чув­ствие чего–то недоб­ро­го пере­шло посте­пен­но в уве­рен­ность. Обхва­тив голо­ву рука­ми, я сидел на кро­ва­ти и ждал. Насту­пил вечер, похо­жий на преды­ду­щий: лягуш­ки про­дол­жа­ли над­ры­вать­ся, огла­шая буль­ка­ньем и урча­ни­ем тем­ный лес меж­ду домом и баш­ней. Здесь все каза­лось стран­ным; даже ква­ка­нье лягу­шек, обыч­ное каж­дой вес­ной, воз­ле поме­стья Бил­линг­то­на обре­та­ло зло­ве­щий отте­нок. Неумолч­ный гам, про­из­во­ди­мый неви­ди­мым народ­цем, про­ни­кал сквозь самые тол­стые сте­ны; Амброз делал вид, что ниче­го не слы­шит, я же вос­при­ни­мал все как долж­ное – что тол­ку спо­рить с судь­бой?

Тем не менее, желая унять разыг­рав­ше­е­ся вооб­ра­же­ние, я извлек из дорож­но­го сак­во­я­жа захва­чен­ную кни­гу – это был “Ветер в ивах” Кен­не­та Грэ­ма – и попы­тал­ся углу­бить­ся в чте­ние. В пер­вый раз за мно­гие дни, про­шед­шие с того момен­та, как я отве­тил на отча­ян­ный при­зыв кузе­на, я погру­зил­ся в ста­рин­ный англий­ский пей­заж и уют­ный мирок геро­ев Грэ­ма. Я читал доволь­но про­дол­жи­тель­ное вре­мя и почти пере­стал обра­щать вни­ма­ние на неумолч­ный гомон лягу­шек за окном. Была пол­ночь, когда я отло­жил кни­гу. Ущерб­ная луна мед­лен­но вос­хо­ди­ла к зени­ту, сереб­ря­ной пау­ти­ной про­ни­зы­вая сумрак, ничуть не сгу­стив­ший­ся даже после того, как я пога­сил лам­пу. Сидя на посте­ли, я отре­шен­но раз­мыш­лял над загад­кой, окру­жив­шей поме­стье Бил­линг­то­на. Про­шел, навер­ное, час, когда я услы­шал, как в про­ти­во­по­лож­ном кон­це кори­до­ра хлоп­ну­ла дверь. Раз­да­лись при­глу­шен­ные ков­ром шаги – кузен подо­шел к лест­ни­це, спус­кав­шей­ся в гости­ную. Заскри­пе­ли сту­пе­ни. Не знаю поче­му, но я сра­зу же дога­дал­ся о его цели. Ста­рая баш­ня на краю боло­та. Оста­но­вить его, оклик­нуть? Но зачем? Как я ста­ну объ­яс­нять ему при­чи­ны, побу­див­шие меня сде­лать это? 

В окно было хоро­шо вид­но, как Амброз тороп­ли­во пере­се­ка­ет газон, направ­ля­ет­ся к близ­кой опуш­ке. Его дви­же­ния были собран­ны и уве­рен­ны; пред­по­ла­гать в нем луна­ти­ка было бы смеш­ным. О пре­сле­до­ва­нии нече­го было и думать: вне вся­ко­го сомне­ния, он бы заме­тил меня и это едва ли понра­ви­лось бы ему.

Я сто­ял в нере­ши­тель­но­сти воз­ле откры­то­го окна, когда меня осе­ни­ла бле­стя­щая мысль. Весь путь от дома до баш­ни про­смат­ри­вал­ся из каби­не­та Амбро­за, где нахо­ди­лось сло­жен­ное из цвет­ных сте­кол окно. В цен­тре его, слов­но фокус, наце­лен­ный на баш­ню, рас­по­ла­гал­ся кру­жок из про­сто­го стек­ла, в кото­рый было хоро­шо вид­но зали­тые лун­ным сия­ни­ем окрест­но­сти. Про­гнав сомне­ния, я в тем­но­те спу­стил­ся по лест­ни­це, пере­сек гости­ную и под­нял­ся в рабо­чий каби­нет. В столь позд­ний час я ока­зал­ся здесь впер­вые и уди­вил­ся оби­лию све­та, отра­жав­ше­го­ся от цвет­ных вит­ра­жей. В ком­на­те было свет­ло, как ясным днем.

При­дви­нув стул к окну, я при­ник к глаз­ку в цен­тре вит­ра­жа. Внеш­ний мир пред­стал пере­до мной, слов­но раз­мы­тый мираж, раз­бро­сан­ные в воз­ду­хе оскол­ки какой–то фата–морганы. Ощу­ще­ние иллю­зор­но­сти уви­ден­но­го не про­па­да­ло, и пей­заж, рас­сти­лав­ший­ся перед моим взо­ром, мало напо­ми­нал днев­ной. Лун­ный свет, слов­но вином, окра­сил мест­ность, видо­из­ме­нив кон­ту­ры пред­ме­тов и, каза­лось, их раз­ме­ры. При­выч­ное окру­же­ние неожи­дан­но ста­ло стран­ным и незна­ко­мым. Посре­ди туман­но­го ланд­шаф­та воз­вы­ша­лась баш­ня, толь­ко теперь мне, пока­за­лось, что она нахо­дит­ся гораз­до бли­же, чем рань­ше. Может быть, не даль­ше опуш­ки, хотя ее про­пор­ции и высо­та оста­ва­лись неис­ка­жен­ны­ми и отчет­ли­вы­ми. Меня не поки­да­ло ощу­ще­ние, что я рас­смат­ри­ваю мест­ность через гро­мад­ное уве­ли­чи­тель­ное стек­ло.

Пер­спек­ти­ва теря­лась в ярких лучах ущерб­ной луны, замер­шей над лесом, и я не отры­ва­ясь смот­рел на баш­ню. Амброз уже успел взо­брать­ся на верх­нюю пло­щад­ку и сто­ял там, воз­дев руки к запад­ной, более тем­ной поло­вине неба. Сре­ди зна­ко­мых созвез­дий, све­тив­ших над мрач­ны­ми вер­ши­на­ми хол­мов, я раз­ли­чил цепоч­ку Аль­де­ба­ра­на, часть Ори­о­на, чуть выше – сия­ю­щие точ­ки Сири­у­са, Капел­лы, Касто­ра и Пол­лук­са; еще бли­же – слег­ка зате­нен­ную бли­зо­стью луны окруж­ность Сатур­на. Фигу­ра Амбро­за отчет­ли­во сто­я­ла у меня перед гла­за­ми, бро­сая вызов всем зако­нам опти­ки и чело­ве­че­ско­му опы­ту. Одна­ко не это зре­ли­ще при­ко­ва­ло меня к сту­лу, с кото­ро­го я был не в силах сой­ти. Жут­кие кар­ти­ны, их чере­до­ва­ние лиши­ли мое тело спо­соб­но­сти дви­гать­ся: я мог лишь смот­реть и смот­реть, не будучи в состо­я­нии издать хотя бы звук.

Ибо Амброз был не один.

От его туло­ви­ща отхо­дил какой–то отро­сток – по–другому я не могу опи­сать уви­ден­ное, – кото­рый пре­бы­вал в посто­ян­ном дви­же­нии, изви­ва­ясь и коль­ца­ми отпле­тая кузе­на. Из зме­я­ще­го­ся тела с шумом выпла­сты­ва­лись подер­ну­тые сли­зью кры­лья, слов­но у лету­чей мыши. Над кры­шей баш­ни носи­лись, тре­пы­ха­лись дру­гие суще­ства, внеш­ний вид кото­рых невоз­мож­но пере­дать сло­ва­ми. По бокам, у под­но­жия замер­ли две похо­жие на гигант­ских жаб тва­ри, кото­рые, каза­лось, все вре­мя изме­ня­ли свою фор­му. Их скре­же­щу­щие тре­ли или свист сли­ва­лись с гро­хо­том лягу­ша­чье­го хора, достиг­ше­го к это­му момен­ту мощи рабо­та­ю­щей паро­вой тур­би­ны. Над голо­вой Амбро­за про­плы­ва­ли длин­ные, змее­по­доб­ные тва­ри с зуба­сты­ми пастя­ми и ког­ти­сты­ми лапа­ми. Чер­ные, отли­ва­ю­щие блес­ком кры­лья неслыш­но раз­ре­за­ли воз­дух. Один их вид вну­шал мне неве­ро­ят­ную сла­бость: я бы с радо­стью ухва­тил­ся за мысль, что весь шабаш лишь видит­ся мне, одна­ко все про­ис­хо­дя­щее опро­вер­га­ло мои умо­по­стро­е­ния. После­ду­ю­щие собы­тия уже никак нель­зя было при­пи­сать мое­му разыг­рав­ше­му­ся вооб­ра­же­нию. 

В воз­ду­хе чув­ство­ва­лось нарас­та­ю­щее напря­же­ние: тем­ное про­стран­ство клу­би­лось, гото­вое вски­петь в любую мину­ту. Тва­ри с пере­пон­ча­ты­ми кры­лья­ми мед­лен­но кру­жи­ли над баш­ней, то при­бли­жа­ясь, то уда­ля­ясь от нее. Аморф­ные чудо­ви­ща у под­но­жия баш­ни неожи­дан­но умень­ши­лись в раз­ме­рах, пре­вра­тив­шись в урод­ли­вых, чер­ных гно­мов. Ампли­ту­да дви­же­ний змее­по­доб­но­го отрост­ка, исхо­див­ше­го из туло­ви­ща

Амбро­за, уве­ли­чи­ва­лась, при­ко­вы­вая мой взгляд. Слов­но зача­ро­ван­ный, я смот­рел и ждал, что в любой момент эта неве­ро­ят­ная кар­ти­на исчез­нет, оста­вив пере­до мной тихий, осве­щен­ный лун­ным сия­ни­ем лес. 

Гово­ря, что змее­по­доб­ный отро­сток пре­бы­вал в посто­ян­ном дви­же­нии, я отдаю себе отчет, что не могу доста­точ­но пол­но опи­сать все про­ис­хо­див­шее перед мои­ми гла­за­ми. Суще­ство, слов­но червь, исхо­див­ший из туло­ви­ща кузе­на, посте­пен­но пре­вра­щал­ся в гигант­скую аморф­ную мас­су пере­ли­ва­ю­щей­ся, посто­ян­но изме­ня­ю­щей­ся сли­зи с налип­ши­ми чешуй­ка­ми. Из тем­но­го утол­ще­ния, где долж­на была бы нахо­дить­ся голо­ва, вытя­ги­ва­лись и втя­ги­ва­лись щупаль­ца, воору­жен­ные шипа­ми и при­сос­ка­ми. По всей длине тела выгля­ды­ва­ли крас­но­ва­тые, глу­бо­ко запав­шие гла­за. Все это адское урод­ство вдруг пре­вра­ти­лось в некое подо­бие живой тва­ри. Щупаль­ца про­тя­ну­лись вверх, спле­та­ясь кон­ца­ми в чер­ной выси, тело же, налив­шись баг­ро­вым све­че­ни­ем, навис­ло над кузе­ном. Из тем­но­ты взи­рал гро­мад­ный глаз, под кото­рым раз­верз­ся про­вал рта, и над лесом завиб­ри­ро­вал про­тяж­ный, нече­ло­ве­че­ский вой. Ему немед­лен­но отве­ти­ли скре­же­щу­щие тва­ри у под­но­жия баш­ни, а болот­ные кри­ку­ны зали­лись гром­че преж­не­го. Амброз тоже вто­рил все­об­ще­му кри­ку, и это было дей­стви­тель­но жут­ко слы­шать. Не голос, но пер­во­быт­ный рев, порож­да­ю­щий пер­во­здан­ный ужас, про­нес­ся над при­тих­шей лист­вой. Древ­нее имя, про­из­не­сен­ное на дав­но исчез­нув­шем с лица зем­ли язы­ке, достиг­ло моих ушей: “Йа! Нар­ла­то­теп, Йа! Йогг­Со­тот!” Страх, охва­тив­ший меня, был непе­ре­но­сим; я отпря­нул от окна, нелов­ко упал и мед­лен­но под­нял­ся на ноги воз­ле опро­ки­ну­то­го сту­ла. Шум, ква­ка­нье лягу­шек утих­ли, довер­шив мое сму­ще­ние. Недо­уме­вая, я под­нял стул и сно­ва при­ник к окну, желая узнать при­чи­ну насту­пив­шей тиши­ны. Мыс­ли мои нахо­ди­лись в хао­ти­че­ском сме­ше­нии; мозг слов­но осво­бо­дил­ся от неот­вяз­ной гал­лю­ци­на­ции. Стул зыб­ко пока­чи­вал­ся под мои­ми дро­жа­щи­ми ступ­ня­ми, но я вновь смот­рел на камен­ную баш­ню.

В запад­ной части неба, воз­ле одной из звезд я раз­ли­чил раз­ре­жен­ную полос­ку тума­на, кото­рая про­тя­ну­лась к тем­но­му лесу, помед­ли­ла мгно­ве­ние у камен­но­го кру­га и сно­ва исчез­ла. Одна­ко боль­ше не было и сле­да той фан­тас­ма­го­рии, что пред­ста­ла мне за мину­ту до это­го! Баш­ня сто­я­ла на преж­нем месте, но ни существ, ни Амбро­за не было вид­но побли­зо­сти. Лягуш­ки поутих­ли, теперь их урча­ние вяло раз­но­си­лось сре­ди угрю­мых дере­вьев. Я посто­ял немно­го, при­жав­шись лбом к стек­лу и бес­смыс­лен­но ози­рая окрест­но­сти, когда вне­зап­но поду­мал, что в этот момент кузен уже может под­хо­дить к дому. Было бы непри­ят­но, если бы он застал меня в сво­ем каби­не­те, а за все­ми наблю­де­ни­я­ми я почти напрочь утра­тил ощу­ще­ние вре­ме­ни. Бро­сив послед­ний взгляд на зали­тый лун­ным све­том лес, я спрыг­нул на пол и поспе­шил вый­ти из каби­не­та. Сто­и­ло мне закрыть дверь, как вни­зу заскри­пе­ли пет­ли, послы­ша­лись тяже­лые шаги на крыль­це. Амброз был не один, и это под­твер­жда­ло нерит­мич­ное поскри­пы­ва­ние поло­виц, чье–то шум­ное дыха­ние и шепот. 

– …Так дав­но! – стран­но пере­ме­нив­ший­ся голос, несо­мнен­но, при­над­ле­жал Амбро­зу. – Да, Гос­по­дин.

– Тебе кажет­ся, что я силь­но изме­нил­ся за это вре­мя? – Нет. Толь­ко лицо и одеж­да… 

– Ты побы­вал в горо­дах, кото­рые хотел уви­деть?

– Я про­жил века в Мна­ре и Кар­ко­се. А где был ты?

– В раз­ных местах, в про­шлом и гря­ду­щем. Мно­го людей было на моем пути… – Амброз рез­ко замол­чал и после секунд­но­го ожи­да­ния доба­вил: – Нам сле­ду­ет гово­рить тише. В этих сте­нах нас под­сте­ре­га­ет опас­ность и исхо­дит она от чело­ве­ка, пола­га­ю­ще­го себя род­ствен­ни­ком мне по кро­ви. – Я дол­жен идти спать?

– Раз­ве в этом есть необ­хо­ди­мость?

– Абсо­лют­но ника­кой, Гос­по­дин.

– Иди к себе в ком­на­ту и жди. Утром, когда все будет гото­во, я позо­ву тебя. – Слу­ша­юсь, Гос­по­дин.

– Постой. Ска­жи мне, сколь­ко я отсут­ство­вал. Год? Два? Десять лет?

В тем­но­те послы­шал­ся тихий смех, от кото­ро­го у меня мураш­ки про­бе­жа­ли по коже.

– Истек все­го лишь один–единственный вдох вре­ме­ни. Два­дцать раз по десять про­шло с момен­та тво­е­го послед­не­го про­буж­де­ния. Мир потряс­ли все пере­ме­ны, о кото­рых гово­ри­ли Древ­ние. Ты ско­ро уви­дишь их…

– Да, лег­ко ска­зать… Сколь­ко вре­ме­ни мину­ло с тех пор, как мы раз­го­ва­ри­ва­ли здесь в послед­ний раз. Отдох­ни, силы пона­до­бят­ся нам, когда при­дет час открыть Дверь и под­го­то­вить эту стра­ну к Их при­хо­ду. Бесе­да пре­рва­лась, и насту­пи­ла тиши­на, нару­ша­е­мая лишь зву­ком шагов под­ни­мав­ше­го­ся по лест­ни­це Амбро­за. Я вслу­ши­вал­ся в поскри­пы­ва­ние сту­пе­ней, содро­га­ясь при мыс­ли, что он при­бли­жа­ет­ся ко мне. После шаба­ша, уви­ден­но­го из окна его каби­не­та, чув­ства отка­зы­ва­лись слу­жить мне. Тяже­лая поступь на секун­ду замед­ли­лась в кори­до­ре у моей две­ри, затем воз­об­но­ви­лась. Послы­шал­ся шум откры­ва­е­мой две­ри, жалоб­ный скрип кро­ва­ти, когда на нее опу­стил­ся кузен, и насту­пи­ла пол­ная тиши­на. Един­ствен­ная мысль, метав­ша­я­ся в моем моз­гу, была мысль о бег­стве. Одна­ко такое реше­ние было бы рав­но­силь­но пре­да­тель­ству, и при­нять его я был не впра­ве. Что бы ни слу­чи­лось за остав­ши­е­ся часы, я твер­до уве­рил­ся в необ­хо­ди­мо­сти новой встре­чи с док­то­ром Хар­пе­ром. Толь­ко он может помочь в раз­гад­ке тай­ны; мне оста­ет­ся . лишь точ­но пере­дать ход собы­тий и рас­ска­зать обо всех наход­ках, сде­лан­ных в биб­лио­те­ке. Тем­но­та за окном не вызы­ва­ла у меня охо­ты немед­лен­но при­нять­ся за дела, и я еще дол­го лежал, пере­би­рая в голо­ве собы­тия, о кото­рых было бы инте­рес­но узнать док­то­ру Хар­пе­ру. Веро­ят­но, я дол­жен буду соста­вить подроб­ное опи­са­ние все­го, что про­изо­шло и о чем я узнал, нахо­дясь в ста­рин­ном поме­стье. Мои запи­си помо­гут рас­крыть при­чи­ны тра­ги­че­ских собы­тий в Дан­ви­че, пусть даже мне не суж­де­но уже про­жить на этом све­те и несколь­ких часов… 

В эту ночь я не сомкнул глаз.

Утром я дождал­ся, когда Амброз пер­вым спу­стит­ся в гости­ную, и толь­ко потом отва­жил­ся поки­нуть свою спаль­ню. Стра­хи мои, одна­ко, не оправ­да­лись. Амбро­за я застал за при­го­тов­ле­ни­ем зав­тра­ка. Он выгля­дел бод­рым, посве­жев­шим, и его внеш­ний вид совер­шен­но меня успо­ко­ил, хотя, конеч­но же, и не рас­се­ял горе­чи ноч­ных раз­мыш­ле­ний. На сей раз кузен был необы­чай­но мно­го­сло­вен, даже поин­те­ре­со­вал­ся, не буди­ли ли меня ночью кри­ки лягу­шек.

Я уве­рил его, что еще нико­гда в жиз­ни не спал луч­ше, чем сего­дня. Тем не менее он с сомне­ни­ем пока­чал голо­вой, сетуя на оби­лие гром­ко­го­ло­сых амфи­бий вбли­зи поме­стья, и при­ба­вил, что, веро­ят­но, сле­ду­ет при­ду­мать какой–нибудь спо­соб при­умень­шить их ряды. Стран­но, но его забот­ли­вость толь­ко встре­во­жи­ла меня. Я напом­нил о при­вя­зан­но­сти к боло­ту и его оби­та­те­лям преж­них вла­дель­цев поме­стья, на что он рав­но­душ­но улыб­нул­ся и про­дол­жал гото­вить зав­трак. Столь необыч­ная реак­ция еще более насто­ро­жи­ла меня, хотя я и поста­рал­ся не выда­вать сво­их чувств.

За едой он сооб­щил мне, что боль­шую часть дня про­ве­дет в лесу, вос­ста­нав­ли­вая баш­ню. С при­ят­ней­шей улыб­кой он выска­зал надеж­ду, что я най­ду чем занять­ся во вре­мя его отсут­ствия.

Я с вос­тор­гом при­нял это изве­стие, пола­гая, что полу­чил воз­мож­ность без помех иссле­до­вать ворох бумаг на сто­ле в каби­не­те, одна­ко, сохра­няя серьез­ность, все же поин­те­ре­со­вал­ся, не буду ли чем­ни­будь поле­зен в тече­ние дня. Амброз пони­ма­ю­ще улыб­нул­ся.

– Очень любез­но с тво­ей сто­ро­ны, Сти­вен. К сожа­ле­нию, я забыл ска­зать тебе, что уже рас­по­ла­гаю помощ­ни­ком. Пока ты был в горо­де, я нанял дом­ра­бот­ни­ка. Не удив­ляй­ся, если что–то в его мане­ре гово­рить или одеж­де пока­жет­ся стран­ным. Этот чело­век – инде­ец. Я не смог сдер­жать воз­гла­са изум­ле­ния.

– Что–нибудь не так?

– Я пора­жен, – кое–как про­бор­мо­тал я. – Когда я был в горо­де, я не встре­чал там ни одно­го индей­ца. Мне каза­лось…

– В наших горах живет кто угод­но, так что ниче­му не сле­ду­ет удив­лять­ся, – быст­ро отве­тил Амброз. – Наш моло­дец пре­спо­кой­но жил в сосед­нем лесу. Он встал из–за сто­ла и при­нял­ся соби­рать посу­ду. Я наме­рен­но мед­лил, желая услы­шать даль­ней­шие объ­яс­не­ния. Заме­тив это, Амброз повер­нул­ся и уже без улыб­ки доба­вил: – Навер­ное, ты еще боль­ше уди­вишь­ся, если я ска­жу тебе об одном сов­па­де­нии… Дело в том, что это­го индей­ца зовут Ква­мис. 

Часть III.
РАССКАЗ ВИНФИЛДА ФИЛИПСА  

Сти­вен Бейтс при­шел в офис док­то­ра Сене­ки Лэп­хе­ма, нахо­див­ший­ся на тер­ри­то­рии Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та, неза­дол­го до полу­дня 7 апре­ля 1924 года, по направ­ле­нию док­то­ра Арми­ти­джа Хар­пе­ра, рабо­тав­ше­го в биб­лио­те­ке. Бейтс хоро­шо сохра­нил­ся для сво­их соро­ка семи лет, хотя начи­нал уже чуть–чуть седеть. Он явно ста­рал­ся дер­жать себя в руках, но казал­ся глу­бо­ко встре­во­жен­ным и воз­буж­ден­ным, и я при­нял его за нев­ро­ти­ка и потен­ци­аль­но­го исте­ри­ка. Он при­нес с собой объ­е­ми­стую руко­пись, содер­жав­шую соб­ствен­но­руч­ный отчет о собы­ти­ях, кото­рые ему дове­лось пере­жить, и ряд свя­зан­ных с этим доку­мен­тов и писем, ско­пи­ро­ван­ных им Посколь­ку док­тор Хар­пер зара­нее сооб­щил о пред­сто­я­щем визи­те по теле­фо­ну, Бейт­са сра­зу про­во­ди­ли к док­то­ру Лэп­хе­му, кото­рый, каза­лось, весь­ма им заин­те­ре­со­вал­ся, из чего я заклю­чил, что руко­пись каса­лась неко­то­рых аспек­тов антро­по­ло­ги­че­ских иссле­до­ва­ний, столь доро­гих его серд­цу. Бейтс пред­ста­вил­ся, и ему было пред­ло­же­но немед­лен­но, без пре­ди­сло­вий, рас­ска­зать обо всем, к чему он и при­сту­пил без даль­ней­ших пону­ка­ний. Это был горя­чий и отча­сти бес­связ­ный рас­сказ, кото­рый, насколь­ко я мог понять, при всей напы­щен­но­сти сло­га имел отно­ше­ние к куль­то­вым пере­жит­кам. Одна­ко я быст­ро понял, что моя реак­ция на рас­сказ Бейт­са была неадек­ват­ной, ибо суро­вое выра­же­ние лица док­то­ра Лэп­хе­ма: до боли сжа­тые губы, сузив­ши­е­ся задум­чи­вые гла­за, намор­щен­ный лоб, и, преж­де все­го, то глу­бо­чай­шее вни­ма­ние, с кото­рым он слу­шал, забыв про зав­трак, пока­зы­ва­ло, что он, по край­ней мере, при­да­вал важ­ное зна­че­ние рас­ска­зу, кото­рый, начав­шись, лил­ся теперь нескон­ча­е­мым пото­ком, пока Бейтс не вспом­нил о руко­пи­си. Он вдруг пре­рвал себя на полу­сло­ве, про­тя­нул руко­пись док­то­ру, Лэп­хе­му, про­ся сей­час же ее про­чи­тать.

К мое­му удив­ле­нию, хозя­ин согла­сил­ся и на это. Он открыл пакет даже с неко­то­рым нетер­пе­ни­ем, пере­да­вая мне лист­ки по мере того, как он их про­чи­ты­вал, не спра­ши­вая, что я об этом думаю. Я мол­ча читал эти в выс­шей сте­пе­ни необыч­ные запи­си и все более пора­жал­ся, осо­бен­но видя, как у док­то­ра Лэп­хе­ма вре­мя от вре­ме­ни начи­на­ют дро­жать руки. Он закон­чил рань­ше меня, через час с лиш­ним после того, как начал читать акку­рат­ные, плав­ные строч­ки; затем, при­сталь­но гля­дя на посе­ти­те­ля, попро­сил его закон­чить рас­сказ. Это все, отве­тил Бейтс. Он все рас­ска­зал. И собран­ные им доку­мен­ты – это тоже, как ему кажет­ся, все, что име­ло или мог­ло иметь отно­ше­ние к делу. – Вам никто не мешал?

– Ни разу. Толь­ко когда я закон­чил, вер­нул­ся мой кузен. Я уви­дел индей­ца. Он был одет точь–в–точь как, по моим пред­став­ле­ни­ям, долж­ны были оде­вать­ся нар­ран­га­се­ты. Кузе­ну нуж­на была моя помощь.

– Вот как? О чем же он вас попро­сил?

– Види­те ли, ни он, ни инде­ец, ни оба вме­сте яко­бы не мог­ли спра­вить­ся с тем кам­нем, кото­рый мой кузен вынул из кры­ши баш­ни. Я лич­но не счи­тал, что под­нять его не под силу нор­маль­но­му муж­чине, я им так и ска­зал. Тогда кузен пред­ло­жил пари, что я его не под­ни­му. Он объ­яс­нил, что камень нуж­но куда–нибудь пере­не­сти и зако­пать подаль­ше от баш­ни. Я лег­ко выпол­нил его прось­бу без какой–либо помо­щи с его сто­ро­ны. – Ваш кузен не помо­гал вам?

– Нет. Инде­ец тоже не помо­гал.

– Док­тор Лэп­хем пере­дал посе­ти­те­лю каран­даш и бума­гу:

– Пожа­луй­ста, нари­суй­те схе­му окрест­но­стей баш­ни и при­бли­зи­тель­но пометь­те место, где вы зако­па­ли камень.

Несколь­ко сби­тый с тол­ку, Бейтс выпол­нил его прось­бу. Док­тор Лэп­хем взял схе­му и акку­рат­но убрал ее вме­сте с послед­ни­ми листа­ми руко­пи­си, кото­рые я ему пере­дал. Затем, отки­нув­шись назад и сце­пив паль­цы, спро­сил:

– Вам не пока­за­лось стран­ным, что кузен не пред­ло­жил вам помощь? – Нет, не пока­за­лось. Мы же заклю­чи­ли пари. Я выиг­рал. Есте­ствен­но, я не мог ждать, что он будет помо­гать мне выиг­рать, будучи заин­те­ре­со­ван в моем про­иг­ры­ше. – И это все, что ему было нуж­но?

– Да.

– Вы не заме­ти­ли ниче­го, что пока­зы­ва­ло бы, чем он зани­мал­ся до это­го? 

– Заме­тил. Похо­же, что они с индей­цем про­ве­ли убор­ку. Сле­ды ког­тей и кры­льев, кото­рые я видел рань­ше, были затер­ты и уни­что­же­ны. Я спро­сил насчет сле­дов, но кузен толь­ко небреж­но ска­зал, что мне все это поме­ре­щи­лось. 

– Зна­чит, ваш кузен по–прежнему пом­нит о том, что вы инте­ре­су­е­тесь тай­ной поме­стья Бйл­линг­то­нов?

– Да, разу­ме­ет­ся.

– Вы не оста­ви­те пока эту руко­пись у меня, мистер Бейтс? 

После неко­то­рых коле­ба­ний Бейтс в кон­це кон­цов согла­сил­ся, “если вам от нее будет какая–нибудь поль­за”. Хозя­ин уве­рил его, что будет. Все же он, каза­лось, не хотел с ней рас­ста­вать­ся и очень бес­по­ко­ил­ся, как бы ее не пока­за­ли посто­рон­ним. Док­тор Лэп­хем обе­щал не пока­зы­вать. 

– Может быть, я дол­жен сде­лать что–нибудь, мистер Лэп­хем? – спро­сил он. – Да. Есть кое–что, что вам сле­ду­ет сде­лать преж­де все­го. – Мне хочет­ся разо­брать­ся до кон­ца с этим делом, и, есте­ствен­но, я готов сде­лать все, что смо­гу. 

– Тогда отправ­ляй­тесь домой.

– В Бостон?

– И немед­лен­но!

– Я же не могу оста­вить его на милость этой тва­ри там, в лесу, – запро­те­сто­вал Бейтс. – И потом, у него появят­ся подо­зре­ния. 

– Вы сами себе про­ти­во­ре­чи­те, мистер Бейтс. Какая раз­ни­ца, будет он что– то подо­зре­вать или не будет? Из того, что вы мне рас­ска­за­ли, вид­но: ваш кузен смо­жет спра­вить­ся со всем, что бы ему ни угро­жа­ло.

Бейтс по–мальчишески улыб­нул­ся, сунул руку во внут­рен­ний кар­ман, вынул пись­мо и поло­жил его перед хозя­и­ном. 

– Почи­тай­те! Раз­ве похо­же, что он может спра­вить­ся с этим в оди­ноч­ку? Док­тор Лэп­хем мед­лен­но про­чи­тал пись­мо, сло­жил его и сунул обрат­но в кон­верт.

– Из того, что вы мне рас­ска­за­ли, вид­но, что он уже не тот сла­бак, кото­рый писал вам пись­мо, умо­ляя при­е­хать. 

Про­тив это­го посе­ти­те­лю воз­ра­зить было нече­го. Но ему все же не хоте­лось менять свои пла­ны: он пред­по­чел бы вер­нуть­ся в дом кузе­на и оста­вать­ся там до момен­та, когда мож­но будет уехать не столь поспеш­но.

– Я счи­таю в выс­шей сте­пе­ни целе­со­об­раз­ным, что­бы вы вер­ну­лись в Бостон немед­лен­но. Но если вы наста­и­ва­е­те на том, что­бы оста­вать­ся с ним, сове­тую по воз­мож­но­сти сокра­тить ваше пре­бы­ва­ние, ска­жем, до трех дней или око­ло того. А по доро­ге на вок­зал загля­ни­те, пожа­луй­ста, ко мне. Посе­ти­тель согла­сил­ся на это усло­вие и под­нял­ся, соби­ра­ясь ухо­дить. 

– Секун­доч­ку, мистер Бейтс, – ска­зал док­тор Лэп­хем.

Он подо­шел к сталь­но­му сей­фу, отпер его и, вынув отту­да какой–то пред­мет, вер­нул­ся и поло­жил его на стол перед Бейт­сом:

– Вам это что–нибудь напо­ми­на­ет, мистер Бейтс?

Бейтс уви­дел неболь­шой баре­льеф высо­той при­мер­но в семь дюй­мов, изоб­ра­жа­ю­щий голо­во­но­гое чудо­ви­ще, спру­та с ужас­ны­ми щупаль­ца­ми, дву­мя кры­лья­ми на спине и огром­ны­ми зло­ве­щи­ми ког­тя­ми, рас­ту­щи­ми из ниж­них конеч­но­стей.

С ужа­сом и отвра­ще­ни­ем Бейтс смот­рел на чудо­ви­ще и не мог ото­рвать глаз. Док­тор Лэп­хем тер­пе­ли­во ждал.

– Это похо­же, но не в точ­но­сти, на суще­ства, кото­рые я видел – или мне каза­лось, что видел, – из окна каби­не­та в одну из ночей, – нако­нец ска­зал Бейтс.

– Но вы, нико­гда не виде­ли рань­ше подоб­но­го баре­лье­фа? – наста­и­вал док­тор Лэп­хем. 

– Нет, нико­гда.

– А рисун­ка?

Бейтс пока­чал голо­вой:

– Это похо­же на тех, кото­рые лета­ли око­ло баш­ни; тех, кото­рые оста­ви­ли сле­ды ког­тей; но это похо­же и на ту тварь, с кото­рой раз­го­ва­ри­вал мой кузен.

– Ах, так вы пре­рва­ли их раз­го­вор? Они раз­го­ва­ри­ва­ли?

– Я нико­гда не осо­зна­вал это­го, но, навер­ное, это было имен­но так.

– Похо­же, все ука­зы­ва­ет на то, что они каким–то обра­зом обща­лись. Бейтс все смот­рел, не отры­ва­ясь, на баре­льеф, кото­рый, насколь­ко я мог при­пом­нить, был антарк­ти­че­ско­го про­ис­хож­де­ния.

– Ужас­но, – ска­зал он нако­нец.

– Да, поис­ти­не ужас­но. Но самое ужас­ное – это мысль, что этот баре­льеф мог быть сде­лан с нату­ры! Лицо Бейт­са иска­зи­ла гри­ма­са.

Он пока­чал голо­вой:

– Я не могу в это пове­рить.

– Кто зна­ет, мистер Бейтс. Мно­гие из нас лег­ко верят самым раз­ным слу­хам и при этом отка­зы­ва­ют­ся верить опре­де­лен­но­му сви­де­тель­ству соб­ствен­ных орга­нов чувств, убеж­дая себя, что это гал­лю­ци­на­ции. – Он пожал пле­ча­ми, взял баре­льеф со сто­ла, посмот­рел на него и поло­жил обрат­но. – Кто зна­ет, мистер Бейтс? Рабо­та при­ми­тив­ная, да и замы­сел тоже. Но ведь вы, несо­мнен­но, захо­ти­те вер­нуть­ся, хотя я по–прежнему наста­и­ваю на Бостоне. Бейтс упря­мо пока­чал голо­вой, пожал руку док­то­ру Лэп­хе­му и ушел. Док­тор Лэп­хем под­нял­ся и несколь­ко раз повер­нул­ся, раз­ми­ная затек­шие муску­лы. Я ждал, что он пой­дет обе­дать, ведь вре­мя было уже дале­ко за пол­день Ниче­го подоб­но­го. Он опять усел­ся, при­дви­нул к себе руко­пись Бейт­са и начал про­ти­рать очки. Заме­тив мой удив­лен­ный взгляд, он улыб­нул­ся, как мне пока­за­лось, доволь­но мрач­но.

– Боюсь, что вы не при­ни­ма­е­те Бейт­са и его рас­сказ все­рьез, Филипс.

– Ну, по–моему, это самая бес­по­доб­ная, стран­ная, явная чушь, кото­рая когда–либо исполь­зо­ва­лась для объ­яс­не­ния этих таин­ствен­ных исчез­но­ве­ний людей.

– Не более стран­ная, чем сами обсто­я­тель­ства исчез­но­ве­ния людей и их повтор­но­го появ­ле­ния. Я не наме­рен отно­сить­ся ко все­му это­му так лег­ко. – Но неуже­ли вы хоть сколько–нибудь вери­те это­му? Он отки­нул­ся назад, дер­жа в одной руке очки, как бы успо­ка­и­вая меня взгля­дом.

– Ты молод, маль­чик мой, – и он про­чел мне корот­кую лек­цию, кото­рую я про­слу­шал с почте­ни­ем и все воз­рас­та­ю­щим изум­ле­ни­ем, так что вско­ре даже забыл о голо­де. Он ска­зал, что я, конеч­но, доста­точ­но зна­ком с его рабо­той, что­бы пред­став­лять себе огром­ный объ­ем зна­ний и легенд, каса­ю­щих­ся древ­них форм покло­не­ния боже­ствам, в осо­бен­но­сти сре­ди при­ми­тив­ных наро­дов, и куль­то­вых пере­жит­ков, кото­рые, прой­дя через опре­де­лен­ные изме­не­ния, дожи­ли до сего­дняш­не­го дня. Напри­мер, в неко­то­рых отда­лен­ных рай­о­нах Азии воз­ник­ло боль­шое коли­че­ство неве­ро­ят­ных куль­то­вых веро­ва­ний, пере­жит­ки кото­рых наблю­да­лись в самых необыч­ных местах. Он напом­нил мне, что Ким­мих давным–давно выдви­нул пред­по­ло­же­ние, что циви­ли­за­ция Шиму появи­лась в глу­би­нах Китая, хотя Китай во вре­мя ее воз­ник­но­ве­ния, веро­ят­но, еще не суще­ство­вал.

Рискуя быть баналь­ным, он при­пом­нил стран­ные скульп­ту­ры дере­вян­ных идо­лов ост­ро­ва Пас­хи и Перу. Спо­со­бы покло­не­ния богам, конеч­но, в основ­ном оста­ва­лись, ино­гда в ста­рых фор­мах, ино­гда в изме­нен­ных, но нико­гда не меня­лись по сути. У ари­ев, сви­де­тель­ства куль­ту­ры кото­рых ока­за­лись, воз­мож­но, наи­бо­лее живу­чи­ми, при­сут­ство­ва­ли, с одной сто­ро­ны, дру­и­ди­че­ские обря­ды, а с дру­гой – демо­ни­че­ские тра­ди­ции кол­дов­ства и обще­ния с духа­ми умер­ших, осо­бен­но в неко­то­рых частях Фран­ции и на Бал­ка­нах. Неуже­ли мне нико­гда не при­хо­ди­ло в голо­ву, что такие куль­ты явно име­ли общие чер­ты? Я отве­тил ему, что все куль­ты в чем–то похо­жи друг на дру­га. 

Но он гово­рил об аспек­тах, нахо­див­ших­ся вне пре­де­лов основ­ных сход­ных черт, кото­рые никто не стал бы оспа­ри­вать. Затем он пред­по­ло­жил, что кон­цеп­ция существ, кото­рые долж­ны вер­нуть­ся, не огра­ни­чи­ва­ет­ся какой–то одной груп­пой, но, напро­тив, име­ют­ся тре­вож­ные явле­ния, ука­зы­ва­ю­щие на суще­ство­ва­ние в отда­лен­ных угол­ках зем­ли рья­ных поклон­ни­ков древ­них богов или бого­по­доб­ных существ – бого­по­доб­ных в том плане, что они по сво­ей при­ро­де настоль­ко чуж­ды чело­ве­че­ству, да и вооб­ще любо­му виду жиз­ни на зем­ле, что этим и при­вле­ка­ют к себе слу­жи­те­лей. При­чем боже­ства эти – злы. 

Он взял баре­льеф и, дер­жа его, ска­зал:

– Итак, вы зна­е­те, что он най­ден в Антарк­ти­ке. Како­во, по–вашему, его пред­на­зна­че­ние?

– Это, конеч­но, из обла­сти дога­док, но я бы ска­зал, что это, воз­мож­но, гру­бое пред­став­ле­ние пер­во­быт­но­го скуль­пто­ра о том, что индей­цы зовут “Вен­ди­го”.

– Догад­ка непло­хая, толь­ко в куль­ту­ре Антарк­ти­ки мало что наво­дит на мысль о суще­стве, сход­ном с арк­ти­че­ским Вен­ди­го. Нет, это было най­де­но под участ­ком лед­ни­ка. Воз­раст наход­ки очень соли­ден. В сущ­но­сти, она, похо­же, стар­ше, чем куль­ту­ра Шиму. В этом смыс­ле она уни­каль­на, в дру­гих смыс­лах – нет. Вы, воз­мож­но, уди­ви­тесь, узнав, что подоб­ные скульп­ту­ры нахо­ди­ли в раз­ные века. Неко­то­рые из них вос­хо­дят еще ко вре­ме­нам кро­ма­ньон­ско­го чело­ве­ка и даже к более ран­ним эпо­хам, к нача­лу того, что мы любим назы­вать циви­ли­за­ци­ей. У нас есть подоб­ные наход­ки из сред­них веков, вре­мен китай­ской дина­стии Мин, из Рос­сии вре­мен цар­ство­ва­ния Пав­ла I, с Гавай­ских ост­ро­вов, из Вест–Индии, совре­мен­ной Явы и из пури­тан­ско­го Мас­са­чу­сет­са. Вы може­те сде­лать из это­го свои выво­ды. В дан­ный момент эта уни­каль­ность для меня в дру­гом: в том, что, по всей веро­ят­но­сти, такое изоб­ра­же­ние долж­но суще­ство­вать и в мини­а­тю­ре. Подоб­ное дол­жен был иметь Амброз Дюарт, когда он оста­но­вил­ся в Дан­ви­че, что­бы узнать доро­гу к дому мис­сис Бишоп, и два дере­вен­ских ста­ри­ка спро­си­ли, есть ли у него “знак”.

– Уж не наме­ка­е­те ли вы, хотя пря­мо и не гово­ри­те это­го, что баре­льеф был сде­лан “с нату­ры”, с живой моде­ли, так ска­зать? – спро­сил я.

– Я не сто­ял рядом с масте­ром, – отве­тил он с серьез­но­стью, кото­рая меня раз­дра­жи­ла, – но я и не настоль­ко высо­ко­ме­рен, что­бы отри­цать такую воз­мож­ность.

– Коро­че, вы вери­те тому, что рас­ска­зал этот Бейтс?

– Я очень боюсь, что все это прав­да, в пре­де­лах опре­де­лен­ной обла­сти.

– Тогда эта область – пси­хи­ат­рия! – не удер­жал­ся я от репли­ки.

– Вера появ­ля­ет­ся сра­зу, когда нет дока­за­тельств, и с боль­шим тру­дом – когда суще­ству­ют дока­за­тель­ства, кото­рых быть не долж­но. – Он пока­чал голо­вой. – Пола­гаю, вы заме­ти­ли часто встре­чав­ше­е­ся имя одно­го из ваших пред­ков – пре­по­доб­но­го Вар­да Филип­са?

– Заме­тил.

– Я бы не хотел, что­бы вы дума­ли, что я поль­зу­юсь слу­ча­ем, но не мог­ли бы вы загля­нуть в про­шлое сво­ей семьи и вкрат­це рас­ска­зать о судь­бе это­го джентль­ме­на, кото­рый являл­ся и духов­ным лицом, после того, как обна­ру­жи­лись его раз­но­гла­сия с Или­ей Бил­линг­то­ном? – Боюсь, что его жизнь не была при­ме­ча­тель­ной. Про­жил он после этих собы­тий недол­го, при­чем силь­но подо­рвав репу­та­цию попыт­ка­ми собрать все экзем­пля­ры сво­ей кни­ги “Необъ­яс­ни­мые про­ис­ше­ствия, имев­шие место в Новой Англии” и сжечь их.

– Это ни о чем не гово­рит вам в свя­зи с руко­пи­сью Бейт­са? – Здесь навер­ня­ка какое–то сов­па­де­ние. 

– Пола­гаю, что боль­ше, чем сов­па­де­ние. Дей­ствия ваше­го пред­ка похо­жи на дей­ствия чело­ве­ка, кото­рый видел дья­во­ла и захо­тел отречь­ся от сво­их слов.

Док­тор Лэп­хем не стра­дал лег­ко­мыс­ли­ем, и за вре­мя моей рабо­ты у него я не раз стал­ки­вал­ся со стран­ны­ми явле­ни­я­ми и веро­ва­ни­я­ми. То, что такие явле­ния в боль­шин­стве сво­ем име­ли место в отда­лен­ных, почти недо­ступ­ных угол­ках зем­ли, не исклю­ча­ло воз­мож­но­сти появ­ле­ния подоб­ных вещей в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти от нас. Вдо­ба­вок я вспом­нил о слу­ча­ях, когда док­тор Лэп­хем, каза­лось, касал­ся чудо­вищ­ных мифов–пережитков, гра­ни­чив­ших с поня­ти­я­ми голо­во­кру­жи­тель­но­го мас­шта­ба, самая мысль о кото­рых вызы­ва­ла цепе­ня­щий страх. 

– Вы хоти­те ска­зать, что Илия Бил­линг­тон был как бы дья­вол? – спро­сил я. – Я мог бы ска­зать и да, и нет. Судя по име­ю­щим­ся фак­там, он явный при­вер­же­нец дья­во­ла. Несо­мнен­но, Илия Бил­линг­тон был пере­до­вым чело­ве­ком сво­е­го вре­ме­ни, более умным, чем боль­шин­ство людей его поко­ле­ния, спо­соб­ным оце­нить раз­ме­ры опас­но­сти, с кото­рой он встре­чал­ся. Он прак­ти­ко­вал обря­ды и цере­мо­нии, беру­щие свое нача­ло на заре воз­ник­но­ве­ния чело­ве­че­ства, но он знал, как избе­жать послед­ствий. Во вся­ком слу­чае, скла­ды­ва­ет­ся такое впе­чат­ле­ние. Думаю, целе­со­об­раз­но было бы получ­ше изу­чить эти доку­мен­ты и руко­пись. Я не соби­ра­юсь терять вре­мя. 

– Мне кажет­ся, вы при­да­е­те слиш­ком боль­шое зна­че­ние всей этой, чуши. Он пока­чал голо­вой.

– При­скорб­но, что неко­то­рые уче­ные, встре­тив­шись с веща­ми, кото­рые они не могут сра­зу понять или не вме­ща­ю­щи­ми­ся в рам­ки уже уста­но­вив­ших­ся науч­ных тео­рий, начи­на­ют вешать ярлы­ки типа “сов­па­де­ние”, “гал­лю­ци­на­ция” и тому подоб­ное. Что каса­ет­ся собы­тий, про­ис­шед­ших в Бил­линг­то­но­вой роще и окрест­но­стях, осо­бен­но в Дан­ви­че, я бы ска­зал: невоз­мож­но пове­рить, что это мож­но отне­сти за счет сов­па­де­ний. Каж­дый раз, когда в поме­стье Бил­линг­то­нов наблю­да­ет­ся некая актив­ность, в Дан­ви­че и окру­ге кто–нибудь таин­ствен­но исче­за­ет. Нам вооб­ще неза­чем обра­щать вни­ма­ние на руко­пись мисте­ра Бейт­са, раз­ве лишь постоль­ку, посколь­ку там дают­ся сви­де­тель­ства того вре­ме­ни. Мы сами без тру­да можем посмот­реть ори­ги­на­лы, если реши­ли про­игно­ри­ро­вать то, что напи­сал Бейтс. Эти явле­ния повто­ря­лись по край­ней мере три­жды в поко­ле­ни­ях, раз­де­лен­ных более чем дву­мя сто­ле­ти­я­ми. Я не сомне­ва­юсь, что вна­ча­ле такие слу­чаи счи­та­ли резуль­та­том кол­дов­ства, и очень вели­ка веро­ят­ность того, что какой– нибудь несчаст­ный или несчаст­ные постра­да­ли и погиб­ли в резуль­та­те собы­тий, кото­рые были про­сто выше их пони­ма­ния. Вре­ме­на охо­ты на ведьм и сжи­га­ния на кострах тогда не каза­лись таки­ми дале­ки­ми, а исте­рия и мол­ча­ли­вое потвор­ни­че­ство все­гда свой­ствен­ны чело­ве­че­ской нату­ре. Види­мо, во вре­ме­на Илии какой–то луч прав­ды про­ник в голо­вы пре­по­доб­но­го Вар­да Филип­са и газет­чи­ка Джо­на Друве­на и им захо­те­лось посе­тить Бил­линг­то­на, после чего Друвен исчез, прой­дя обыч­ный путь, кото­рый про­хо­ди­ли все дан­вич­ские жерт­вы, а пре­по­доб­ный Вард Филипс не мог вспом­нить ниче­го о сво­ем посе­ще­нии дома Бил­линг­то­на, кро­ме того, что его каким–то обра­зом заста­ви­ли – и он впо­след­ствии попы­тал­ся – уни­что­жить свою кни­гу, кото­рая, учти­те это, содер­жит ссыл­ку на собы­тия подоб­но­го же рода, про­ис­шед­шие деся­ти­ле­тия назад. В наши дни мы обна­ру­жи­ва­ем, что мистер Бейтс стал­ки­ва­ет­ся с необъ­яс­ни­мой враж­деб­но­стью Амбро­за Дюар­та после того, как послед­ний послал ему пись­мо с неисто­вы­ми моль­ба­ми о помо­щи. Все это укла­ды­ва­ет­ся в опре­де­лен­ную схе­му.

С этим я согла­сил­ся без воз­ра­же­ний.

– Я знаю, есть люди, кото­рые ска­жут, что в самом доме есть что–то дья­воль­ское, и об этом гово­рит­ся в неко­то­рых местах руко­пи­си Бейт­са. Они выдви­нут тео­рию оста­точ­ных пси­хи­че­ских вли­я­ний, но я думаю, это нечто боль­шее, нечто неве­ро­ят­но более ужас­ное и злоб­ное, выхо­дя­щее по сво­ей зна­чи­мо­сти дале­ко за пре­де­лы собы­тий, извест­ных сего­дня. 

Глу­бо­чай­шая серьез­ность, с кото­рой док­тор Лэп­хем это гово­рил, не поз­во­ля­ла ни на мину­ту усо­мнить­ся в важ­но­сти, при­да­ва­е­мой им руко­пи­си Бейт­са. Он явно соби­рал­ся про­дол­жать поис­ки, с нею свя­зан­ные, и то, как живо он начал выби­рать тома с книж­ных полок, пока­зы­ва­ло, что он дей­стви­тель­но, как он сам выра­зил­ся, вре­ме­ни не теря­ет. Он оста­но­вил­ся на какое–то вре­мя, пред­ло­жив мне пой­ти позав­тра­кать и по доро­ге пере­дать запис­ку док­то­ру Арми­ти­джу Хар­пе­ру, кото­рую сра­зу же и при­нял­ся писать. Он выгля­дел ожив­лен­ным и энер­гич­ным, стро­ча запис­ку сво­им обыч­ным плав­ным почер­ком, быст­ро и уме­ло сло­жил ее и, запе­ча­тав в кон­верт, пере­дал мне, пре­ду­пре­див, что я дол­жен поесть как сле­ду­ет, ибо “мы, может быть, про­бу­дем здесь дол­го и при­дет­ся про­пу­стить обед”.

Вер­нув­шись через три чет­вер­ти часа, я застал док­то­ра Лэп­хе­ма в окру­же­нии книг и доку­мен­тов, сре­ди кото­рых я узнал боль­шую, с печа­тя­ми, кни­гу из биб­лио­те­ки Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та, несо­мнен­но, спе­ци­аль­но при­слан­ную по его прось­бе.

Стран­ные руко­пи­си Бейт­са лежа­ли отдель­но, на неко­то­рых вид­не­лись помет­ки. – Чем могу помочь?

– Пока толь­ко слу­шай­те и думай­те, Филипс. Сади­тесь.

Он встал и широ­ким шагом подо­шел к окну, из кото­ро­го были вид­ны часть тер­ри­то­рии Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та напро­тив биб­лио­те­ки и огром­ная соба­ка на цепи, как бы охра­няв­шая ее.

– Я часто думаю, – ска­зал он, – как повез­ло тем, кто не спо­со­бен сопо­ста­вить все име­ю­щи­е­ся у них фак­ты. Мне кажет­ся, Бейтс может слу­жить хоро­шей иллю­стра­ци­ей. Он запи­сал вро­де бы не свя­зан­ные друг с дру­гом фак­ты, он посто­ян­но балан­си­ру­ет на гра­ни ужа­са­ю­щей реаль­но­сти, но почти не дела­ет насто­я­щих попы­ток взгля­нуть ей в лицо; ему меша­ют поверх­ност­ность, оста­точ­ные пред­рас­суд­ки, за кото­ры­ми нет ниче­го, кро­ме стан­дарт­ной моде­ли пове­де­ния и убеж­де­ний сред­не­го чело­ве­ка. Если бы обыч­ный чело­век мог хотя бы подо­зре­вать о кос­ми­че­ском вели­чии Все­лен­ной, если, бы мог хоть одним глаз­ком загля­нуть в страш­ную глу­би­ну кос­ми­че­ско­го про­стран­ства, он бы, навер­ное, сошел с ума или отверг бы такое зна­ние, пред­по­чтя ему суе­ве­рие. И так вез­де. Бейтс запи­сал ряд собы­тий, охва­ты­ва­ю­щих пери­од более двух веков, и у него есть все воз­мож­но­сти раз­ре­шить загад­ку поме­стья Бил­линг­то­нов, но он не может это­го сде­лать. Он рас­став­ля­ет собы­тия, как если бы они были частя­ми голо­во­лом­ки; он дела­ет неко­то­рые началь­ные умо­за­клю­че­ния, напри­мер, что его пре­док Илия Бил­линг­тон зани­мал­ся чем–то очень стран­ным и, воз­мож­но, неза­кон­ным, что неиз­беж­но сопро­вож­да­лось таин­ствен­ным исчез­но­ве­ни­ем жив­ших в окру­ге людей; но даль­ше это­го пунк­та он не идет. Он фак­ти­че­ски видит и слы­шит опре­де­лен­ные явле­ния и сам начи­на­ет спо­рить со сво­и­ми же орга­на­ми чувств; коро­че, он чело­век сред­не­го ума: ока­зав­шись лицом к лицу с явле­ни­я­ми, кото­рых, так ска­зать, “нет в книж­ках”, он начи­на­ет опро­вер­гать свои ощу­ще­ния. Он пишет насчет “вооб­ра­же­ния” и “гал­лю­ци­на­ций”; но он доста­точ­но честен, что­бы согла­сить­ся: его реак­ции “нор­маль­ны” настоль­ко, что все его аргу­мен­ты ока­зы­ва­ют­ся лож­ны­ми. В кон­це кон­цов, хотя у него, прав­да, нет клю­ча к голо­во­лом­ке, у него про­сто не хва­та­ет муже­ства сло­жить вме­сте все име­ю­щи­е­ся у него части и полу­чить реше­ние, выхо­дя­щее дале­ко за рам­ки тех очер­та­ний, на кото­рые он едва наме­ка­ет. Он, в сущ­но­сти, дезер­ти­ру­ет, сва­ли­вая это дело на док­то­ра Хар­пе­ра, от кото­ро­го про­бле­ма пере­хо­дит ко мне.

Я спро­сил, не исхо­дит ли он из пред­по­ло­же­ния, что руко­пись Бейт­са явля­ет­ся доку­мен­том, осно­ван­ным на стро­гом фак­ти­че­ском мате­ри­а­ле. – Я думаю, аль­тер­на­ти­ва вряд ли суще­ству­ет. Либо это фак­ты, либо нет. Если мы будем отри­цать досто­вер­ность фак­тов, тогда при­дет­ся отри­цать извест­ные собы­тия, а ведь они опи­са­ны, у них есть сви­де­те­ли и они вошли в исто­рию. Если же мы при­мем толь­ко эти извест­ные фак­ты, мы, веро­ят­но, смо­жем объ­яс­нить все дру­гие собы­тия, пред­став­лен­ные в руко­пи­си как про­яв­ле­ния “слу­чай­но­сти” или “сов­па­де­ния” без уче­та того, что сред­няя мате­ма­ти­че­ская веро­ят­ность таких рядов слу­чай­но­стей и сов­па­де­ний явно не согла­су­ет­ся с нау­кой и абсо­лют­но непри­ем­ле­ма при любом мето­де науч­ной про­вер­ки. Поэто­му мне кажет­ся, что выбо­ра фак­ти­че­ски нет. Руко­пись Бейт­са сооб­ща­ет о ряде собы­тий, соот­но­ся­щих­ся с извест­ной исто­ри­ей этих мест и их жите­лей. И, нако­нец, если вы хоти­те ска­зать, что отдель­ные части руко­пи­си пред­став­ля­ют вооб­ра­жа­е­мые собы­тия, вам при­дет­ся объ­яс­нить источ­ник это­го вне­зем­но­го вооб­ра­же­ния, пото­му что запи­си ясные, почти науч­ные, и вклю­ча­ют подроб­но­сти, ука­зы­ва­ю­щие на то, что он дей­стви­тель­но видел нечто подоб­ное тому, что опи­сы­ва­ет; и ничто в извест­ной исто­рии эво­лю­ции и мута­ций чело­ве­ка не объ­яс­ня­ет неко­то­рые из этих подроб­но­стей. И даже если, как вы може­те еще ска­зать, эти так подроб­но опи­сан­ные суще­ства явля­лись про­дук­том кош­ма­ра, вам все рав­но при­дет­ся аргу­мен­ти­ро­вать при­чи­ны, по кото­рым его кош­мар­ные сны ока­за­лись насе­ле­ны таки­ми суще­ства­ми, ибо, как толь­ко вы выдви­не­те гипо­те­зу о том, что сны чело­ве­ка, кош­мар­ные или какие хоти­те, могут быть насе­ле­ны суще­ства­ми, абсо­лют­но чуж­ды­ми не толь­ко его умо­зри­тель­но­му, но и эмпи­ри­че­ско­му опы­ту, ваш посту­лат будет про­ти­во­ре­чить науч­ным фак­там, как и сами эти суще­ства. Толь­ко при­няв руко­пись в каче­стве фак­ти­че­ско­го доку­мен­та, мы достиг­нем наших целей; это долж­но быть отправ­ным пунк­том; а если мы оши­ба­ем­ся, вре­мя обя­за­тель­но рас­ста­вит все по местам. Он вер­нул­ся к сво­е­му пись­мен­но­му сто­лу и сел.

– Вы, навер­ное, помни­те, как в пер­вый год ваше­го пре­бы­ва­ния здесь вы чита­ли о неко­то­рых необыч­ных обря­дах, совер­шав­ших­ся жите­ля­ми Пона­пе, на Каро­лин­ских ост­ро­вах, в честь мор­ско­го боже­ства, Вод­но­го Суще­ства, кото­рое спер­ва счи­та­ли извест­ным богом–рыбой Даго­ном, но тузем­цы на это в один голос заяв­ля­ли, что Он боль­ше, чем Дагон, что Дагон и его Глу­бо­ко­вод­ные слу­жат Ему. Такие куль­то­вые пере­жит­ки доволь­но рас­про­стра­не­ны и ред­ко пуб­ли­ку­ют­ся, но этот слу­чай полу­чил оглас­ку из–за неко­то­рых допол­ни­тель­ных нахо­док – стран­ных мута­ций тел неко­то­рых тузем­цев, погиб­ших в резуль­та­те кораб­ле­кру­ше­ния неда­ле­ко от бере­га; было отме­че­но, что у них при­сут­ству­ют при­ми­тив­ные жаб­ры, оста­точ­ные щупаль­ца, рас­ту­щие из тор­са и, в одном слу­чае, чешуй­ча­тые глаз­ки на участ­ке кожи око­ло пуп­ка одной из жертв; при этом все они были извест­ны как при­вер­жен­цы куль­та Бога Моря. Мне живо пом­нит­ся одно утвер­жде­ние тузем­цев, что их бог при­шел со звезд. А вам извест­но, что суще­ству­ет зна­чи­тель­ное сход­ство меж­ду рели­ги­оз­ны­ми веро­ва­ни­я­ми и мифо­ло­ги­че­ски­ми моде­ля­ми жите­лей Атлан­ти­ки, пле­мен майя, дру­и­дов и дру­гих наро­дов, и мы посто­ян­но нахо­дим основ­ные сход­ные чер­ты, осо­бен­но соеди­ня­ю­щие море и небо, как, напри­мер, бог Кецаль­ко­атль, кото­ро­го мож­но срав­нить с древ­не­гре­че­ским Атла­сом, в том плане, что он тоже яко­бы вышел из Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на, что­бы дер­жать мир на сво­их пле­чах. И это не толь­ко в рели­ги­ях, но и в леген­дах, напри­мер, в попыт­ке обо­жеств­ле­ния чело­ве­че­ских гиган­тов, кото­рые, как счи­та­ют, тоже вышли из моря, точ­нее ска­зать, из запад­ных морей, – гре­че­ские тита­ны, ост­ров­ные гиган­ты испан­ских ска­зок и кор­ну­эль­ские гиган­ты с зато­нув­ше­го Лио­нес­са. Я упо­ми­наю об этом, что­бы пока­зать любо­пыт­ную связь с пре­да­ни­ем, ухо­дя­щим сво­и­ми кор­ня­ми в пер­во­быт­ные вре­ме­на, когда счи­та­лось, что в глу­би­нах моря живут огром­ные суще­ства, что, в свою оче­редь, поро­ди­ло вто­рич­ную веру в про­ис­хож­де­ние гиган­тов. Нам не сле­ду­ет удив­лять­ся суще­ство­ва­нию куль­то­вых пере­жит­ков, подоб­ных веро­ва­ни­я­ми Пона­пе, так как суще­ству­ет мно­же­ство пре­це­ден­тов, но нас удив­ля­ют физи­че­ские мута­ции, про­ис­шед­шие там, кото­рые объ­яс­ня­ют тем­ны­ми наме­ка­ми, разу­ме­ет­ся, не при­во­дя ника­ких фак­тов, на то, что про­ис­хо­ди­ло какое–то сек­су­аль­ное обще­ние неко­то­рых жите­лей моря и тузем­цев Каро­лин­ских ост­ро­вов. Если бы это было прав­дой, эта вер­сия мог­ла бы дей­стви­тель­но объ­яс­нить мута­ции. Но нау­ка, не имея фак­тов о суще­ство­ва­нии мор­ских существ тако­го рода, про­сто отри­ца­ет это; сами мута­ции отри­ца­ют­ся как “нега­тив­ное”, поэто­му непри­ем­ле­мое сви­де­тель­ство. Стря­па­ет­ся тща­тель­но подроб­ное объ­яс­не­ние, что такие явле­ния извест­ны нау­ке, на тузем­цев наве­ши­ва­ет­ся ярлык “пер­во­быт­но­сти” и “ата­виз­ма”, как на ред­кие экс­по­на­ты, и про­ис­ше­ствие, долж­ным обра­зом зафик­си­ро­ван­ное, отправ­ля­ет­ся в даль­ний ящик кар­то­те­ки. Если вы или кто– либо еще реши­те после­до­ва­тель­но рас­смот­реть эти слу­чаи, то обра­зо­вав­ша­я­ся цепь несколь­ко раз опо­я­шет зем­ной шар; мало это­го, у них будет мно­го сход­ных черт, они будут под­твер­ждать друг дру­га и под­чер­ки­вать повто­ря­е­мость каж­до­го из этих про­ис­ше­ствий. Одна­ко никто не хочет занять­ся бес­при­страст­ным изу­че­ни­ем этих изо­ли­ро­ван­ных явле­ний, пото­му что, как в слу­чае с мисте­ром Бейт­сом, дей­стви­тель­но суще­ству­ет опре­де­лен­ный чисто чело­ве­че­ский страх перед воз­мож­ным резуль­та­том. Луч­ше не тре­во­жить при­выч­ную модель суще­ство­ва­ния из стра­ха перед тем, что может ока­зать­ся за его пре­де­ла­ми, в про­тя­же­нии вре­ме­ни и про­стран­ства, перед тем, с чем нико­му из нас тягать­ся не по пле­чу! 

Я пом­нил рас­сказ жите­лей ост­ро­ва Пона­пе и ска­зал об этом Лэп­хе­му. Я, одна­ко, не пони­мал, поче­му он из это­го выво­дит какую–то связь с руко­пи­сью Бейт­са, пусть даже самую отда­лен­ную, хотя я чув­ство­вал уве­рен­ность в том, что он спе­ци­аль­но напом­нил мне об этом слу­чае. Он про­дол­жал свои деталь­ные объ­яс­не­ния: – У мно­же­ства раз­бро­сан­ных явле­ний, пред­став­лен­ных антро­по­ло­га­ми, суще­ству­ет некий общий кар­кас. Это мифи­че­ская вера в то, что пер­во­быт­ную Зем­лю насе­ля­ли суще­ства дру­гой расы, кото­рые за свои дья­воль­ские обы­чаи были изгна­ны “Стар­ши­ми Бога­ми”, изо­ли­ро­вав­ши­ми их от Зем­ли, посколь­ку они не под­чи­ня­лись зако­нам вре­ме­ни и про­стран­ства, в отли­чие от смерт­ных людей, и вдо­ба­вок мог­ли пере­дви­гать­ся в дру­гих изме­ре­ни­ях. И эти суще­ства, хотя и изгнан­ные, изо­ли­ро­ван­ные от нас страш­ны­ми и нена­вист­ны­ми им печа­тя­ми, про­дол­жа­ют жить “сна­ру­жи” и часто дела­ют явные попыт­ки вос­ста­но­вить свой кон­троль и власть на Зем­ле над “низ­ши­ми” суще­ства­ми; насе­ля­ю­щи­ми ее сей­час, низ­ши­ми, оче­вид­но, пото­му, что под­чи­не­ны малым зако­нам, кото­рые не име­ют силы для изгнан­ных существ, извест­ных под раз­лич­ны­ми име­на­ми, самым рас­про­стра­нен­ным сре­ди кото­рых явля­ют­ся Вели­кие Древ­ние, или Вели­кие Быв­шие, кото­рым при­слу­жи­ва­ли мно­гие пер­во­быт­ные наро­ды, напри­мер жите­ли ост­ро­ва Пона­пе. Более того, Вели­кие Быв­шие страш­ны в сво­ей зло­бе, и сле­ду­ет при­знать, что барье­ры меж­ду чело­ве­че­ством и пара­ли­зу­ю­щим ужа­сом, кото­рый они вопло­ща­ют, про­из­воль­ны и абсо­лют­но недо­ста­точ­ны. 

– Но ведь вы мог­ли выве­сти это из руко­пи­си Бейт­са и при­ло­жен­ных к ней доку­мен­тов! – запро­те­сто­вал я. 

– Нет. Это было извест­но еще за десят­ки лет до появ­ле­ния руко­пи­си

Бейт­са.

– Бейтс, навер­ное, обна­ру­жил соот­вет­ству­ю­щие пре­да­ния и фак­ты!

Его это не сму­ти­ло и ничуть не уба­ви­ло серьез­ной тор­же­ствен­но­сти в его голо­се: 

– Даже если и так, это не объ­яс­ня­ет тот неопро­вер­жи­мый факт, что при­мер­но в 730 году от рож­де­ства Хри­сто­ва в Дамас­ке араб­ским поэтом Абдул аль–Хазредом была напи­са­на кни­га об ужас­ных Вели­ких Быв­ших и обще­нии с ними. Аль–Хазреда все счи­та­ли сума­сшед­шим. Он назвал кни­гу “Аль–Азиф”, но она более широ­ко извест­на в опре­де­лен­ных тай­ных кру­гах под гре­че­ским назва­ни­ем “Некро­но­ми­кон” и явля­ет­ся чрез­вы­чай­ной ред­ко­стью. Я пола­гаю, что, если эти пре­да­ния и зна­ния были запи­са­ны в каче­стве фак­тов мно­го веков назад и опре­де­лен­ные нече­ло­ве­че­ские – ска­жем так! – явле­ния воз­ни­ка­ют в наши дни, по–видимому, под­твер­ждая опре­де­лен­ные аспек­ты кни­ги, напи­сан­ной этим ара­бом, было бы абсо­лют­но нена­уч­но отно­сить эти явле­ния на счет вооб­ра­же­ния или махи­на­ций чело­ве­ка, в осо­бен­но­сти тако­го, кото­рый до это­го ни о чем подоб­ном явно не знал. 

– Очень хоро­шо. Даль­ше!

– Вели­кие Быв­шие, – про­дол­жал он, – в чем–то соот­вет­ству­ют сти­хи­ям: зем­ле, воде, воз­ду­ху, огню; они тоже явля­ют­ся их сре­дой оби­та­ния, поми­мо опре­де­лен­ной вза­и­мо­за­ви­си­мо­сти и незем­ных сверхъ­есте­ствен­ных качеств, дела­ю­щих их нечув­стви­тель­ны­ми к воз­дей­ствию про­стран­ства и вре­ме­ни, и этим они пред­став­ля­ют посто­ян­ную угро­зу чело­ве­че­ству и всем зем­ным созда­ни­ям. Их непре­кра­ща­ю­щим­ся попыт­кам про­рвать­ся обрат­но на Зем­лю содей­ству­ют их пер­во­быт­ные при­вер­жен­цы, кото­рые покло­ня­ют­ся им как боже­ствам и про­ис­хо­дят, в боль­шин­стве слу­ча­ев, из физи­че­ски и умствен­но непол­но­цен­ных семей, а ино­гда, как на ост­ро­ве Пона­пе, пред­став­ля­ют собой оче­вид­ные физио­ло­ги­че­ские мута­ции. Они обес­пе­чи­ва­ют опре­де­лен­ные “отвер­стия” или “про­хо­ды”, через кото­рые могут про­ник­нуть Вели­кие Быв­шие и их вне­зем­ные слу­ги, кото­рых мож­но так­же “вызы­вать”, где бы они ни нахо­ди­лись в про­стран­стве и вре­ме­ни, с помо­щью опре­де­лен­ных риту­а­лов, по край­ней мере частич­но запи­сан­ных ара­бом Абдул аль–Хазредом и рядом дру­гих, менее зна­чи­тель­ных писа­те­лей, шед­ших по его сто­пам и оста­вив­ших парал­лель­ную инфор­ма­цию, вос­хо­дя­щую к тому же источ­ни­ку, но обо­га­щен­ную раз­лич­ны­ми дан­ны­ми, появив­ши­ми­ся после выхо­да кни­ги ара­ба. Он сде­лал пау­зу и вни­ма­тель­но посмот­рел на меня:

– Успе­ва­е­те за моей мыс­лью, Филипс? Я заве­рил его, что успе­ваю. – Очень хоро­шо. Надо ска­зать, что эти Вели­кие Быв­шие полу­чи­ли раз­лич­ные име­на. Неко­то­рые из них отно­сят­ся к низ­шей касте, таких боль­шин­ство. Они не так сво­бод­ны, как те немно­гие, отно­ся­щи­е­ся к выс­шей кате­го­рии, и мно­гие из них под­чи­ня­ют­ся боль­шо­му чис­лу зако­нов, управ­ля­ю­щих жиз­нью чело­ве­че­ства. Пер­вый сре­ди них – Кту­лу, кото­рый яко­бы лежит “мерт­вый, но видит сны” в неиз­вест­ном зато­нув­шем горо­де Р’ли­ех, соглас­но неко­то­рым источ­ни­кам, нахо­дя­щем­ся в

Атлан­ти­де, по дру­гим же источ­ни­кам – в море, неда­ле­ко от побе­ре­жья

Мас­са­чу­сет­са. Вто­рой сре­ди них – Хастур. Ино­гда его назы­ва­ют Тот, Кого Нель­зя Назы­вать, или Хастур Невы­ра­зи­мый, живу­щий яко­бы в Хали в звезд­ном скоп­ле­нии Гиад. Тре­тий – Шуб–Ниггурат, ужас­ная паро­дия на бога или боги­ню пло­до­ро­дия. Сле­ду­ю­щий – “Послан­ник Богов”, Нар­ла­то­теп, и осо­бен­но при­над­ле­жа­щий к наи­бо­лее могу­ще­ствен­ной вет­ви Вели­ких Быв­ших злоб­ный Йогг–Сотот, один из вла­сти­те­лей Аза­то­та, сле­по­го иди­от­ско­го Хао­са в цен­тре бес­ко­неч­но­сти. Я вижу по вашим гла­зам, что вы начи­на­е­те узна­вать эти име­на.

– Конеч­но, они име­лись в руко­пи­си, хоть и зву­ча­ли порой ина­че. 

– И в доку­мен­тах тоже. Я думаю, что сумею поко­ле­бать ваше неве­рие, ска­зав, что Нар­ла­то­те­па – часто его имя трас­кри­би­ру­ют как “Ньяр­ла­то­теп” – во вре­мя его ужас­ных явле­ний сопро­вож­да­ют суще­ства, назы­ва­е­мые “иди­о­ты, игра­ю­щие на флей­те”.

– То, что видел Бейтс!

– Имен­но.

– Но тогда кто же были те, дру­гие?

– Об этом мож­но толь­ко дога­ды­вать­ся. Но если Нар­ла­то­те­па все­гда сопро­вож­да­ют флейтисты–идиоты, то, оче­вид­но, одна­жды там появ­лял­ся имен­но он. Вели­кие Быв­шие име­ют до неко­то­рой сте­пе­ни спо­соб­ность являть­ся в видо­из­ме­нен­ной фор­ме, как мутан­ты, хотя у каж­до­го, веро­ят­но, име­ют­ся опре­де­лен­ное обли­чье и инди­ви­ду­аль­ность. В кни­ге Абдул аль– Хаз­ре­да гово­рит­ся, что у Ньяр­ла­то­те­па “нет лица”, в то вре­мя как Людвиг Принн в сво­их “Под­зем­ных мисте­ри­ях” назы­ва­ет его “все­ви­дя­щим оком”, а фон Юнцт в “Куль­тах неизъ­яс­ни­мо­го” утвер­жда­ет, что он, вме­сте с дру­ги­ми Вели­ки­ми Быв­ши­ми – оче­вид­но, Кту­лу, – “укра­шен щупаль­ца­ми”. Эти раз­лич­ные опи­са­ния вполне охва­ты­ва­ют все те явле­ния, кото­рые Бейт­су пока­за­лись “раз­рас­та­ни­ем” или “рас­ши­ре­ни­ем”.

Я был пора­жен объ­е­мом пре­да­ний и фак­тов по этим при­ми­тив­ным пер­во­быт­ным куль­там и рели­ги­ям. Я нико­гда рань­ше не слы­шал, что­бы док­тор Сене­ка Лэп­хем гово­рил об этих кни­гах, и уж опре­де­лен­но их у него не было! Где же он узнал о них?

– Ну, их ред­ко уви­дишь. Эта, – он посту­чал паль­цем по стран­ной кни­ге, кото­рую я уви­дел, вер­нув­шись после зав­тра­ка, – самая зна­ме­ни­тая. Мне надо вер­нуть ее сего­дня вече­ром. Это “Некро­но­ми­кон” на латы­ни в пере­во­де Олау­са Вор­ми­уса: Кни­га вышла из печа­ти в XVII веке в Испа­нии. В сущ­но­сти, это та самая “Кни­га”, о кото­рой гово­рит­ся в руко­пи­си Бейт­са и в доку­мен­тах, и имен­но из этой кни­ги выпи­сы­ва­ли абза­цы и целые стра­ни­цы люди из раз­ных угол­ков мира, пере­пи­сы­вав­ши­е­ся с Или­ей Бил­линг­то­ном Кни­га име­ет­ся пол­но­стью или частич­но толь­ко в Виде­не­ре, Бри­тан­ском музее, уни­вер­си­те­тах Буэнос–Айреса и Лимы, Наци­о­наль­ной биб­лио­те­ке в Пари­же и здесь, в Мис­ка­то­ни­ке. Неко­то­рые утвер­жда­ют, что есть еще один экзем­пляр где–то в Каи­ре и один в Вати­кан­ской биб­лио­те­ке в Риме; счи­та­ет­ся, что акку­рат­но пере­пи­сан­ные части кни­ги нахо­дят­ся у част­ных лиц. Это неко­то­рым обра­зом под­твер­жда­ет­ся и тем, что Бейтс обна­ру­жил ее копию в биб­лио­те­ке кузе­на, до это­го при­над­ле­жав­шей Илии Бил­линг­то­ну. Если уда­лось Бил­линг­то­ну, зна­чит, это мог­ли сде­лать и дру­гие. Он встал, вынул из буфе­та бутыл­ку ста­ро­го вина, налил себе рюм­ку и стал не спе­ша, с насла­жде­ни­ем зна­то­ка потя­ги­вать вино. Он опять сто­ял у окна. За окном сгу­ща­лась тем­но­та, посте­пен­но напол­няв­ша­я­ся вечер­ни­ми зву­ка­ми про­вин­ци­аль­но­го Арха­ма. Он вер­нул­ся к сто­лу. – Вот тако­ва подо­пле­ка это­го вопро­са. Этой инфор­ма­ции доста­точ­но для нача­ла, – ска­зал он.

– Вы наде­е­тесь, что я все­му это­му пове­рю? – спро­сил я.

– Разу­ме­ет­ся, нет. Но пред­по­ло­жим, что мы при­ня­ли это как рабо­чую гипо­те­зу и пере­шли к рас­сле­до­ва­нию самой тай­ны Бил­линг­то­на.

Я согла­сил­ся.

– Вот и пре­крас­но. Нач­нем с Илии Бил­линг­то­на. Похо­же, и Дюарт и

Бейтс начи­на­ли имен­но с это­го.

Я думаю, мы оба соглас­ны, что Илия Бил­линг­тон зани­мал­ся неки­ми, в общем– то, мерз­ки­ми дела­ми, кото­рые мог­ли или не мог­ли быть свя­за­ны с кол­дов­ством. Я подо­зре­ваю, что пре­по­доб­ный Вард Филипс и Джон Друвен счи­та­ли это кол­дов­ством. У нас есть фак­ты, ука­зы­ва­ю­щие на то, что дея­тель­ность Илии была свя­за­на с Бил­линг­то­но­вой рощей, в част­но­сти со свое­об­раз­ной камен­ной баш­ней, и мы зна­ем, что он тво­рил свои дела ночью, “после того, как пода­ют ужин”, по сло­вам сына Илии, Лаа­на. Неиз­вест­но, что это были за дела, но в них был так­же посвя­щен инде­ец Ква­мис, хотя, види­мо, лишь в каче­стве слу­ги. Одна­жды маль­чик слы­шал, как инде­ец с бла­го­го­вей­ным стра­хом упо­ми­нал имя “Нар­ла­то­теп”. В то же вре­мя, как сви­де­тель­ству­ют пись­ма Джо­на­та­на Бишо­па из Дан­ви­ча, он зани­мал­ся подоб­ной же дея­тель­но­стью. Эти пись­ма дают доволь­но ясную кар­ти­ну. Джо­на­тан знал доста­точ­но, что­бы вызвать некое суще­ство с небес, но недо­ста­точ­но, что­бы закрыть про­ход дру­гим суще­ствам или защи­тить себя. Ясен вывод: эти суще­ства, при­хо­див­шие на зов, нуж­да­лись в людях. Пред­по­ло­жим так­же, что люди им слу­жи­ли некой пищей. Допу­стив это пред­по­ло­же­ние, мы смо­жет таким обра­зом объ­яс­нить мно­го­чис­лен­ные исчез­но­ве­ния, тай­на ни одно­го из кото­рых так и не была рас­кры­та. 

– Но как же тогда объ­яс­нить повтор­ное появ­ле­ние тел? – пре­рвал я.

– Нико­гда не при­во­ди­лось ника­ких фак­тов о том, где они были до это­го.

– А фак­тов и не мог­ло быть, если, как я подо­зре­ваю, они были в дру­гом изме­ре­нии. Вывод ясен в сво­ей ужа­са­ю­щей про­сто­те: суще­ства, при­ле­тав­шие на зов, были раз­ны­ми – вы помни­те смысл писем и то, как сле­ду­ет вызы­вать суще­ства с раз­ны­ми име­на­ми; и они при­ле­та­ли из дру­го­го изме­ре­ния и ухо­ди­ли обрат­но в это изме­ре­ние, воз­мож­но, уно­ся низ­ших существ – людей, кото­ры­ми они пита­лись, заби­рая жиз­нен­ную силу, кровь или еще что–то, о чем мы может толь­ко дога­ды­вать­ся. Имен­но для этой цели, а так­же для того, что­бы заста­вить замол­чать, Джо­на Друве­на, вне сомне­ния, накор­ми­ли нар­ко­ти­ка­ми, завлек­ли обрат­но в дом Бил­линг­то­на и пред­ло­жи­ли в каче­стве жерт­во­при­но­ше­ния из мести, совер­шен­но так же, как сде­лал это Джо­на­тан

Бишоп в отно­ше­нии черес­чур любо­зна­тель­но­го Вил­бу­ра Коури.

– Допу­стим, что все так и есть, но тогда обна­ру­жи­ва­ют­ся опре­де­лен­ные про­ти­во­ре­чия, – ска­зал я.

– А, я ждал, что вы это заме­ти­те! Да, есть. Это нуж­но уви­деть и при­знать, и то, что Бейтс это­го не сде­лал, явля­ет­ся серьез­ным про­бе­лом в его рас­суж­де­ни­ях. Поз­воль­те мне выдви­нуть гипо­те­зу. Каким­то обра­зом Илия Бил­линг­тон наты­ка­ет­ся на инфор­ма­цию о Вели­ких Быв­ших, остав­лен­ную его пред­ка­ми. Он начи­на­ет поис­ки, при­об­ре­та­ет необ­хо­ди­мые зна­ния, в кон­це кон­цов поз­во­ля­ю­щие ему исполь­зо­вать – для целей, кото­рым они изна­чаль­но и были пред­на­зна­че­ны слу­жить, – круг кам­ней и баш­ню на ост­ро­ве в при­то­ке реки Мис­ка­то­ник, кото­рый Дюарт стран­но назы­ва­ет Мис­ква­ма­ку­сом. Одна­ко при всей сво­ей осто­рож­но­сти, Илия не может предот­вра­тить про­ис­хо­дя­щие вре­мя от вре­ме­ни напа­де­ния “тва­рей” на жите­лей Дан­ви­ча. Воз­мож­но, он успо­ка­и­ва­ет и оправ­ды­ва­ет себя тем, что это рабо­та Бишо­па, а не его. Он чита­ет, тща­тель­но срав­ни­ва­ет и усва­и­ва­ет части кни­ги “Некро­но­ми­кон” со все­го мира, но в то же вре­мя он начи­на­ет нерв­ни­чать, видя всю огром­ность и без­бреж­ность вне­зем­ной бес­ко­неч­но­сти, открыв­шей­ся перед ним. Вспыш­ка гне­ва, вызван­ная рецен­зи­ей Друве­на на кни­гу пре­по­доб­но­го Вар­да Филип­са, пока­зы­ва­ет: во–первых, Илия начал подо­зре­вать, что он не пол­но­стью руко­во­дит сво­и­ми дей­стви­я­ми и, во– вто­рых, он начал бороть­ся с жела­ни­я­ми, при­вне­сен­ны­ми какой–то чуж­дой силой. Напа­де­ние на Друве­на и его смерть яви­лись куль­ми­на­ци­ей. Бил­линг­тон про­ща­ет­ся с Ква­ми­сом и, с помо­щью зна­ний, почерп­ну­тых из “Некро­но­ми­ко­на”, запе­ча­ты­ва­ет “отвер­стие”, кото­рое он сам сде­лал, так же, как он закрыл “про­ход”, исполь­зо­вав­ший­ся Бишо­пом, после исчез­но­ве­ния послед­не­го, и отправ­ля­ет­ся в Англию, что­бы вновь жить вда­ли от зло­ве­щих сил, дей­ство­вав­ших на него в родо­вом поме­стье. – Зву­чит логич­но. 

– Теперь, в све­те этой гипо­те­зы, давай­те посмот­рим на инструк­ции Илии Бил­линг­то­на отно­си­тель­но его поме­стья в Мас­са­чу­сет­се. – Док­тор Лэп­хем выбрал из кипы бумаг листок с почер­ком Бейт­са и поста­вил его перед собой, вклю­чив лам­пу под зеле­ным аба­жу­ром. – Ну вот. Преж­де все­го он закли­на­ет “всех, кто будет после него”, что соб­ствен­ность целе­со­об­раз­но хра­нить в пре­де­лах семей­но­го кру­га, и изла­га­ет ряд пра­вил, пред­на­ме­рен­но туман­ных, хотя кос­вен­но при­зна­ет, что их “смысл обна­ру­жит­ся в кни­гах, остав­лен­ных в доме, извест­ном, как дом Бил­линг­то­на”. Он начи­на­ет с тако­го ука­за­ния: “Он не дол­жен оста­нав­ли­вать тече­ние воды вокруг ост­ро­ва, где нахо­дит­ся баш­ня, не дол­жен тро­гать баш­ню, не дол­жен про­сить кам­ни”. Вода пре­кра­ти­ла течь сама по себе, и, насколь­ко нам извест­но, ника­ких ката­стро­фи­че­ских послед­ствий это не име­ло. Под сло­ва­ми “не тро­гать баш­ню” Илия явно имел в виду, что нель­зя вновь откры­вать про­ход, закры­тый им. Оче­вид­но, что отвер­стие было в кры­ше баш­ни; он закрыл его кам­нем с изоб­ра­же­ни­ем зна­ка, кото­рый, хотя я и не видел его, мог быть толь­ко знаком–символом Стар­ших Богов, чье могу­ще­ство было абсо­лют­ным для Вели­ких Быв­ших, сим­во­лом, кото­ро­го они боя­лись и кото­рый нена­ви­де­ли. Дюарт сде­лал с баш­ней имен­но то, чего, как наде­ял­ся Илия, не про­изой­дет. И, нако­нец, “прось­бы” к кам­ням, о кото­рых гово­рит­ся в инструк­ци­ях, могут озна­чать толь­ко фор­му­лу или фор­му­лы закля­тий, про­из­но­си­мых при осу­ществ­ле­нии пер­во­го эта­па кон­так­та с сила­ми, нахо­дя­щи­ми­ся за поро­гом. Илия даль­ше пишет: “Он не дол­жен откры­вать дверь, веду­щую незна­ко­мое ему вре­мя и место, при­гла­шать Того, Кто Таит­ся у Поро­га, взы­вать к хол­мам”. Пер­вая часть все­го лишь под­чер­ки­ва­ет преды­ду­щее пре­ду­пре­жде­ние насчет баш­ни, но вто­рая впер­вые ука­зы­ва­ет на опре­де­лен­ное суще­ство, тая­ще­е­ся у поро­га. Мы пока не зна­ем, на кого имен­но. Может быть, это Нар­ла­то­теп, или Йогг–Сотот, или еще кто–то. Тре­тья часть, долж­но быть, гово­рит о вто­ром эта­пе риту­а­ла, сопро­вож­да­ю­ще­го появ­ле­ние существ с той сто­ро­ны; весь­ма веро­ят­но, о жерт­во­при­но­ше­нии. 

Тре­тий пункт зву­чит тоже как пре­ду­пре­жде­ние: “Он не дол­жен бес­по­ко­ить лягу­шек, осо­бен­но жаб, в боло­те меж­ду баш­ней и домом, лета­ю­щих свет­ля­ков, козо­до­ев, что­бы не остав­лять свои зам­ки и запо­ры”, то есть, ины­ми сло­ва­ми, “сво­их сто­ро­жей”. Прав­да, Бейтс начал дога­ды­вать­ся о смыс­ле это­го ука­за­ния, кото­рое просто–напросто озна­ча­ет, что дан­ные созда­ния обла­да­ют осо­бой чув­стви­тель­но­стью к при­сут­ствию “гостей с той сто­ро­ны” и интен­сив­ность све­та, испус­ка­е­мо­го свет­ля­ка­ми, крик козо­до­ев и ква­ка­нье лягу­шек могут слу­жить пре­ду­пре­жде­ни­ем и дать вре­мя на под­го­тов­ку к встре­че. Сле­до­ва­тель­но, любое дей­ствие про­тив них будет направ­ле­но про­тив соб­ствен­ных инте­ре­сов. 

Чет­вер­тое пра­ви­ло впер­вые упо­ми­на­ет окно. “Он не дол­жен пытать­ся изме­нить или каким–либо обра­зом пере­де­лать окно”. Поче­му не дол­жен? Из того, что напи­сал Бейтс, вид­но, что окно име­ет какую–то злую силу. Если инструк­ции наце­ле­ны на то, что­бы огра­дить от зла и избе­жать беды, поче­му бы не уни­что­жить окно, раз уж он зна­ет о его гибель­ных свой­ствах? По– мое­му, дело про­сто в том, что пере­де­лан­ное окно может ока­зать­ся еще более опас­ным, чем суще­ству­ю­щее в нынеш­нем виде. – Вот здесь я вас что–то не пони­маю, – пре­рвал я. – Неуже­ли рас­сказ Бейт­са вам ни о чем не гово­рит?

– Ну, окно стран­ное, стек­ло не такое, как в дру­гих окнах. Оче­вид­но, оно было так заду­ма­но.

– Я пола­гаю, что это вовсе не окно, а лин­за, приз­ма или зер­ка­ло, отра­жа­ю­щее изоб­ра­же­ние из дру­го­го изме­ре­ния или изме­ре­ний, коро­че, из вре­ме­ни или про­стран­ства. Воз­мож­но, оно так скон­стру­и­ро­ва­но, что­бы отра­жать тем­ные лучи, неви­ди­мые, вос­при­ни­ма­е­мые не зре­ни­ем, а оста­точ­ны­ми или забы­ты­ми ощу­ще­ни­я­ми. Воз­мож­но, оно и вовсе не явля­ет­ся созда­ни­ем чело­ве­че­ских рук. Через это окно Бейтс два­жды видел нечто за пре­де­ла­ми при­выч­но­го ланд­шаф­та.

При­няв это в каче­стве вре­мен­ной гипо­те­зы, давай­те перей­дем к послед­не­му ука­за­нию Илии. 

Оно явля­ет­ся, в сущ­но­сти, под­твер­жде­ни­ем основ­ных пра­вил, изло­жен­ных ранее, и в све­те это­го пред­став­ля­ет­ся оче­вид­ным. Он не дол­жен про­да­вать или дру­гим каким–либо обра­зом рас­по­ря­жать­ся соб­ствен­но­стью без вне­се­ния спе­ци­аль­ной ста­тьи, ого­ва­ри­ва­ю­щей, что ост­ров и баш­ня не долж­ны под­вер­гать­ся каким–либо дей­стви­ям, ни окно не долж­но под­вер­гать­ся изме­не­ни­ям, за исклю­че­ни­ем того, что оно может быть раз­ру­ше­но”. Здесь опять про­во­дит­ся мысль, что окно обла­да­ет каким–то злым свой­ством, а это, в свою оче­редь, пред­по­ла­га­ет, что в опре­де­лен­ном смыс­ле, непо­нят­ном даже Илии, это еще один про­ход, если и не для физи­че­ско­го про­ник­но­ве­ния существ с той сто­ро­ны, то для про­ник­но­ве­ния их вос­при­я­тия, их вну­ше­ния и вли­я­ния. Я думаю, что самое веро­ят­ное и самое оче­вид­ное объ­яс­не­ние тако­во: из любо­го источ­ни­ка инфор­ма­ции, име­ю­ще­го­ся в нашем рас­по­ря­же­нии, вид­но, что и в доме, и в лесу дей­ству­ет какая–то сила, вли­я­ю­щая на людей. Что–то застав­ля­ет Илию изу­чать маги­че­ские кни­ги и экс­пе­ри­мен­ти­ро­вать. Бейтс рас­ска­зы­вал нам, что, когда Дюарт посе­лил­ся в доме, его тяну­ло и тяну­ло к окну – что­бы осмат­ри­вать и смот­реть в него; а когда он вошел в баш­ню, то почув­ство­вал неудер­жи­мое жела­ние вынуть камень, встав­лен­ный в кры­шу. Сам Бейтс опи­сы­ва­ет, как на него дей­ству­ет дом после его пер­вой встре­чи с кузе­ном, стран­но­сти кото­ро­го он оши­боч­но опре­де­ля­ет как “суме­реч­ное рас­строй­ство созна­ния” или “раз­дво­е­ние лич­но­сти”. Запи­си здесь, и я вам их про­чи­таю: “И вдруг, когда я сто­ял там, под­ста­вив лицо све­же­му вет­ру, я почув­ство­вал быст­ро рас­ту­щую подав­лен­ность, сопро­вож­дав­шу­ю­ся ощу­ще­ни­ем без­мер­но­го отча­я­ния, ужас­ной, отвра­ти­тель­ной сквер­ны, чер­ной, все­со­кру­ша­ю­щей злой воли, царя­щей внут­ри и вокруг это­го опо­я­сан­но­го леса­ми дома, тошнотворно–приторную все­про­ни­ка­ю­щую мер­зость, лежа­щую на самом дне без­дны, назы­ва­е­мой чело­ве­че­ской душой… 

Пред­чув­ствие зла, ужас­ной беды и чего–то омер­зи­тель­но­го сгу­ща­лось и осе­да­ло в ком­на­те, как обла­ко; я чув­ство­вал, как оно неви­ди­мым тума­ном сте­ка­ет со стен”. Вдо­ба­вок Бейт­са тоже тянет к окну. И, нако­нец, ни разу не побы­вав в доме, он может доволь­но бес­при­страст­но наблю­дать дей­ствие этой силы на сво­е­го кузе­на. Он ста­вит пра­виль­ный диа­гноз, харак­те­ри­зуя это как некую внут­рен­нюю борь­бу, но при этом веша­ет на него ярлык шизо­фре­ни­ка, чего на самом деле нет. – А вам не кажет­ся, что вы черес­чур кате­го­рич­ны? В кон­це кон­цов, у него име­ют­ся неко­то­рые при­зна­ки раз­дво­е­ния лич­но­сти.

– Ниче­го подоб­но­го. Опас­но гово­рить о пред­ме­те, кото­рый пло­хо зна­ешь. Нет ни одно­го симп­то­ма, раз­ве что рез­кая пере­ме­на настро­е­ний. Вна­ча­ле Амброз Дюарт пред­ста­ет доволь­но при­ят­ным без­за­бот­ным джентль­ме­ном, сель­ским сквай­ром, ищу­щим, чем бы занять свое вре­мя. Затем к нему при­хо­дит ощу­ще­ние чего–то – он сам не зна­ет чего, и у него появ­ля­ет­ся бес­по­кой­ство. В кон­це кон­цов он посы­ла­ет за сво­им кузе­ном. Бейтс обна­ру­жи­ва­ет даль­ней­шую пере­ме­ну: теперь Дюар­ту нелов­ко с ним, а вско­ре он ста­но­вит­ся явно враж­деб­ным. Ино­гда, на корот­кие про­ме­жут­ки вре­ме­ни, он воз­вра­ща­ет­ся в свое преж­нее есте­ствен­ное состо­я­ние, и оно даже длит­ся доволь­но дол­го во вре­мя его пре­бы­ва­ния в Бостоне про­шлой зимой. Но в про­шлом меся­це, почти сра­зу же по воз­вра­ще­нии в поме­стье Бил­линг­то­нов, эта враж­деб­ность про­яв­ля­ет­ся опять, и вско­ре она сме­ня­ет­ся созна­тель­ной сдер­жан­но­стью, чего, похо­же, не почув­ство­вал даже сам Бейтс. Реак­ция Бейт­са про­ста и понят­на: то он чув­ству­ет, что ему рады, то, наобо­рот, что его при­сут­ствие неже­ла­тель­но. Он видит про­ти­во­ре­чи­вое пове­де­ние сво­е­го кузе­на и язы­ком пси­хи­ат­рии, в кото­рой он раз­би­ра­ет­ся не боль­ше вас, Филипс, назы­ва­ет это “раз­дво­е­ни­ем лич­но­сти”. 

– Зна­чит, вы пред­по­ла­га­е­те вли­я­ние отту­да, с той сто­ро­ны? А како­го харак­те­ра?

– По–моему, это оче­вид­но. Это вли­я­ние направ­ля­ю­ще­го интел­лек­та.

Точ­нее гово­ря, это то самое вли­я­ние, что дей­ство­ва­ло на Илию, но

Илия сумел побе­дить его.

– Зна­чит, кто–то из Вели­ких Быв­ших?

– Из фак­тов это­го не вид­но.

– Но мож­но пред­по­ло­жить…

– Нет, нет ника­ких при­зна­ков, ука­зы­ва­ю­щих на это. Оче­вид­ным пред­став­ля­ет­ся, что это вли­я­ние чело­ве­ка, явля­ю­ще­го­ся ору­ди­ем Вели­ких Быв­ших. Если вы вни­ма­тель­но изу­чи­те руко­пись Бейт­са, вы обна­ру­жи­те, что дей­ству­ю­щие вну­ше­ния и вли­я­ния име­ют под собой чело­ве­че­скую осно­ву. Я утвер­ждаю, что если бы сами Вели­кие Быв­шие осу­ществ­ля­ли вли­я­ние в доме Бил­линг­то­на, вну­ша­е­мые мыс­ли и жела­ния име­ли бы, по край­ней мере ино­гда, нече­ло­ве­че­скую при­ро­ду. Одна­ко ничто не ука­зы­ва­ет на это Если бы впе­чат­ле­ние мер­зо­сти, гря­зи и зло­бы, оку­ты­ва­ю­щих дом и лес, было вну­ше­но Бейт­су каким–нибудь чуж­дым суще­ством, воз­мож­но, его реак­ция не была бы столь явно чело­ве­че­ской. Нет, в этом слу­чае зем­ное про­ис­хож­де­ние его чувств каза­лось несо­мнен­ным и чуть ли не рас­чет­ли­во выве­рен­ным.

Я поста­рал­ся все взве­сить. Если тео­рия док­то­ра Лэп­хе­ма вер­на – а она дей­стви­тель­но каза­лась тако­вой, – то в ней был вопи­ю­щий дефект: он утвер­ждал, что “сила”, дей­ство­вав­шая на Дюар­та и Бейт­са, вли­я­ла и на Илию Бил­линг­то­на. Если это “вли­я­ние”, как он пред­по­ла­гал, име­ло чело­ве­че­скую при­ро­ду, то оно про­дол­жа­лось более века.

Тща­тель­но под­би­рая сло­ва, я ука­зал ему на это про­ти­во­ре­чие.

– Да, я при­знаю это. Но здесь нет ника­ко­го про­ти­во­ре­чия. Не забы­вай­те, что это вли­я­ние име­ет вне­зем­ное про­ис­хож­де­ние. Оно нахо­дит­ся и вне зем­ных изме­ре­ний. Поэто­му, неза­ви­си­мо от того, чело­ве­че­ское оно или нет, это вли­я­ние не под­чи­ня­ет­ся физи­че­ским зако­нам Зем­ли, как не под­чи­ня­ют­ся ему Вели­кие Быв­шие. Коро­че, если это вли­я­ние чело­ве­че­ское – а я утвер­ждаю это, – тогда оно тоже суще­ству­ет во вре­ме­ни и про­стран­стве, гра­ни­ча­щих с наши­ми, но не сход­ных с ними. Оно обла­да­ет спо­соб­но­стью суще­ство­вать в этих изме­ре­ни­ях, не под­чи­ня­ясь огра­ни­че­ни­ям, нала­га­е­мым вре­ме­нем и про­стран­ством на любо­го оби­та­те­ля дома Бил­линг­то­нов. Оно суще­ству­ет в этих изме­ре­ни­ях совер­шен­но так же, как в нем суще­ство­ва­ли эти несчаст­ные жерт­вы существ, при­зван­ных Бишо­пом, Бил­линг­то­ном и Дюар­том, до того, как они были выбро­ше­ны обрат­но в наше изме­ре­ние. – Дюар­том?!

– Да, и им тоже.

– Вы пред­по­ла­га­е­те, что его мож­но счи­тать ответ­ствен­ным за недав­ние исчез­но­ве­ния людей из Дан­ви­ча? – удив­лен­но спро­сил я.

Он пока­чал голо­вой, как бы жалея меня:

– Нет, я не пред­по­ла­гаю это; я утвер­ждаю это, как оче­вид­ный факт, если вы, конеч­но, вновь не ста­не­те дока­зы­вать, что это сов­па­де­ние.

– Ни в малей­шей сте­пе­ни.

– Вот и пре­крас­но. Суди­те сами. Бил­линг­тон отправ­ля­ет­ся к сво­е­му кру­гу кам­ней и камен­ной башне и откры­ва­ет “дверь”. Зву­ки в лесу слы­шат как люди, совер­шен­но не свя­зан­ные с Бил­линг­то­ном, так и его сын Лаан, запи­сы­ва­ю­щий это в сво­ем днев­ни­ке. За эти­ми явле­ни­я­ми все­гда сле­ду­ет: а) исчез­но­ве­ние; б) повтор­ное появ­ле­ние при стран­ных, но повто­ря­ю­щих­ся обсто­я­тель­ствах по про­ше­ствии несколь­ких недель или меся­цев. Как про­ис­хо­дит и то и дру­гое, пока оста­ет­ся загад­кой. Джо­на­тан Бишоп пишет в сво­их пись­мах, что он пошел к сво­е­му кру­гу кам­ней и “зазвал Его к хол­му, и заклю­чил Его в кру­ге, но с боль­шим тру­дом и муче­ни­ем, так что мог­ло пока­зать­ся, что круг недо­ста­точ­но могу­ще­ствен, что­бы удер­жать подоб­ных тва­рей доста­точ­но дол­го”. Затем про­изо­шли зага­доч­ные исчез­но­ве­ния и не менее зага­доч­ные повтор­ные появ­ле­ния в обсто­я­тель­ствах, срав­ни­мых с послед­стви­я­ми дея­тель­но­сти Бил­линг­то­на. Теперь, в наше вре­мя, эти вещи веко­вой и более чем веко­вой дав­но­сти повто­ря­ют­ся. Амброз Дюарт во сне идет к башне; он ощу­ща­ет нечто неве­ро­ят­но страш­ное и сверхъ­есте­ствен­ное; эта внеш­няя сила овла­де­ва­ет им, но он не отда­ет себе в этом отче­та. Без сомне­ния, в све­те этих фак­тов ни один бес­при­страст­ный наблю­да­тель не пове­рит, что, после того как Дюарт ходил к башне и обна­ру­жил там оче­вид­ное сви­де­тель­ство в виде кро­ва­во­го пят­на, после­до­вав­шие за этим исчез­но­ве­ния и повтор­ные появ­ле­ния мерт­вых тел были про­стым сов­па­де­ни­ем. Я согла­сил­ся с тем, что объ­яс­не­ние такой чере­ды парал­лель­ных собы­тий про­стым сов­па­де­ни­ем не более реаль­но, чем объ­яс­не­ние, пред­ло­жен­ное самим док­то­ром Лэп­хе­мом. Я был обес­по­ко­ен и глу­бо­ко встре­во­жен этим фак­том, так как док­тор Сене­ка Лэп­хем был уче­ным, обла­дав­шим широ­ким и уни­каль­ным объ­е­мом зна­ний, и то, что он при­нял на воору­же­ние тео­рию, столь дале­кую от чистой нау­ки, глу­бо­ко потряс­ло меня, чело­ве­ка, кото­рый его без­гра­нич­но ува­жал. Ясно, что для док­то­ра Лэп­хе­ма гипо­те­зы, выдви­ну­тые им, осно­вы­ва­лись не на про­стых догад­ках, и это озна­ча­ло, что он в них, без­услов­но, верил. Было оче­вид­но, что он, луч­ше меня зная пред­мет и все, что с ним было свя­за­но, нисколь­ко не сомне­ва­ет­ся в истин­но­сти сво­ей тео­рии.

– Я заме­чаю, что вы запу­та­лись в сво­их мыс­лях. Давай­те сего­дня вече­ром все это про­ду­ма­ем и вер­нем­ся к раз­го­во­ру зав­тра или позд­нее. Я хочу, что­бы вы про­чи­та­ли несколь­ко поме­чен­ных мною отрыв­ков из этих книг. Вам при­дет­ся вре­мя от вре­ме­ни загля­ды­вать и в “Некро­но­ми­кон”, что­бы вече­ром я мог воз­вра­тить кни­гу в биб­лио­те­ку. Я сра­зу обра­тил­ся к ста­рин­ной кни­ге, в кото­рой док­тор Лэп­хем отме­тил два любо­пыт­ных отрыв­ка, мед­лен­но пере­во­дя про себя текст. Там гово­ри­лось о жут­ких суще­ствах из дру­го­го мира, при­та­ив­ших­ся в ожи­да­нии сво­е­го часа; более того, араб­ский автор назы­вал их “Тая­щи­е­ся в Ожи­да­нии” и при­во­дил их име­на. Осо­бен­но силь­ное впе­чат­ле­ние про­из­вел на меня длин­ный абзац в сере­дине пер­во­го отрыв­ка: “Уббо–Сатла – тот неза­бы­тый источ­ник, из кото­ро­го вышли те, кто осме­лил­ся бро­сить вызов Стар­шим Богам с Бетелъ­гей­зе, Вели­кие Быв­шие, сра­жав­ши­е­ся со Стар­ши­ми Бога­ми; этих Вели­ких Быв­ших учил Аза­тот, сле­пой бог–хаос, и Йогг–Сотот, кото­рый есть Все–в–Одном и Один–во–Всем, для кото­рых нет зако­нов вре­ме­ни и про­стран­ства и чьи обли­чья на Зем­ле пред­став­ля­ют Умрат–Тавил и Древ­ние. Вели­кие Быв­шие веч­но меч­та­ют о гря­ду­щем вре­ме­ни, когда они опять будут пра­вить Зем­лей и всей Все­лен­ной, частью кото­рой явля­ет­ся Зем­ля… Вели­кий Кту­лу под­ни­ма­ет­ся из Р’ли­ех; Хастур – Тот, Кого Нель­зя Назы­вать, – при­дет опять с тем­ной звез­ды, что рядом с Аль­де­ба­ра­ном в скоп­ле­нии Гиад; Нар­ла­то­теп будет выть веч­но во тьме, где он пре­бы­ва­ет; Шуб–Ниггурат – Чер­ный Козел с Тыся­чей Дете­ны­шей – будет раз­мно­жать­ся и раз­мно­жать­ся и власт­во­вать над все­ми лес­ны­ми ним­фа­ми, злы­ми эль­фа­ми и малень­ки­ми наро­да­ми; Ллой­гор, Жар и Ита­ка осед­ла­ют про­стран­ство меж звезд и воз­ве­дут в бла­го­род­ное сво­их при­вер­жен­цев, назы­ва­е­мых Тчо–Тчо; Кту­га из Фомаль­гау­та захва­тит свои вла­де­ния; Цатогг­ва при­дет из Н’каи… Они будут неустан­но ждать у Ворот, ибо вре­мя бли­зит­ся, час насту­па­ет, пока Стар­шие Боги спят и видят сны, не зная, что есть такие, кому извест­ны маги­че­ские закли­на­ния, кото­ры­ми Стар­шие Боги ско­вы­ва­ли Вели­ких Быв­ших, и кто научит­ся раз­ры­вать их, ибо уже сей­час они, их при­вер­жен­цы, ожи­да­ют их при­ка­зов за воро­та­ми в тот мир”. 

Вто­рой отры­вок был не менее впе­чат­ля­ю­щим:

“Ору­жие про­тив ведьм и демо­нов, про­тив Глу­бин­ных дхо­лей, Вор­ми­сов,

Тчо– Тчо, отвра­ти­тель­ных Йи–го, Шогго­тов, жут­ких при­зра­ков и всех существ, что слу­жат Вели­ким Быв­шим и их исча­ди­ям, лежит в пяти­ко­неч­ной звез­де, высе­чен­ной из серо­го кам­ня, добы­то­го в древ­нем Мна­ре, кото­рая менее эффек­тив­на про­тив самых Вели­ких Быв­ших. Вла­де­лец кам­ня смо­жет пове­ле­вать все­ми суще­ства­ми: пол­за­ю­щи­ми, пла­ва­ю­щи­ми, ходя­щи­ми и лета­ю­щи­ми даже туда, отку­да нет воз­вра­та. В Ихе и в вели­ком Р’ли­ех, в И’хант­леи и в Иоте, в Югго­те и в Зоти­ке, в Н’каи и в К’н–яне, в Када­те, что в Холод­ной Пусто­ши, и на озе­ре Хали, в Кар­ко­се и в Ибе он будет иметь власть, но так же, как звез­ды блек­нут, и ста­но­вят­ся холод­ны­ми, и солн­ца гас­нут, и звез­ды раз­бе­га­ют­ся в про­стран­стве – так убы­ва­ет сила всех вещей – кам­ня с пяти­ко­неч­ной звез­дой и чар, нало­жен­ных на Вели­ких Быв­ших доб­ры­ми Стар­ши­ми Бога­ми, и при­хо­дит вре­мя, как одна­жды уже было вре­мя, когда будет

явле­но, что То не мерт­во, что веч­но ждет, таясь.

И смерть погиб­нет, с веч­но­стью борясь”.

Я взял дру­гие кни­ги и неко­то­рые фото­ко­пии доку­мен­тов, выда­ча кото­рых из Мис­ка­то­ник­ской биб­лио­те­ки на дом была запре­ще­на, и на всю ночь погру­зил­ся в чте­ние непо­нят­ных и страш­ных стра­ниц. Я читал

“Руко­пи­си Пнак­та”, “Небес­ные фраг­мен­ты”, кни­гу про­фес­со­ра Шрю­с­бе­ри “Иссле­до­ва­ние мифо­ло­ги­че­ских моде­лей позд­них пер­во­быт­ных пле­мен” с осо­бы­ми ссыл­ка­ми на “Тек­сты Р’ли­ех”, сами “Тек­сты Р’ли­ех”, “Куль­ты обо­рот­ней” гра­фа д’Эр­лет­та, “Liber Ivonis”, “Куль­ты неизъ­яс­ни­мо­го” фон Юнц­та, “Под­зем­ные таин­ства” Людви­га Прин­на, “Кни­гу дзян”,

“Дхоль­ские закли­на­ния” и “Семь сокро­вен­ных книг Хза­на”. Я читал об ужас­ных нече­сти­вых куль­тах древ­ней, дои­сто­ри­че­ской эры, кото­рые в опре­де­лен­ных, не под­да­ю­щих­ся опи­са­нию фор­мах дожи­ли до сего­дняш­не­го дня в отда­лен­ных угол­ках зем­ли; я вчи­ты­вал­ся в зага­доч­ные опи­са­ния непо­нят­ных мне дои­сто­ри­че­ских язы­ков, назы­вав­ших­ся акло, наа­кал, цато–йо и чиан; я наткнул­ся на жут­кие рас­ска­зы о страш­ных в сво­ей без­дон­ной гнус­но­сти риту­а­лах и “играх”, таких, как “мао” и “лоя­тик”; я обна­ру­жил неод­но­крат­ное упо­ми­на­ние мест неве­ро­ят­но древ­не­го про­ис­хож­де­ния: Доли­на Пнак­та, Уль­тар, Н’гай и Н’г­ра– нек, Оот–Наргай и Сар­нат Обре­чен­ный, Тгок и Инга­нок, Кыта­мил и Лему­рия, Хатег–Кла и Кора­зин, Кар­ко­са и Ядит, Ломар и Йа–хо; и я обна­ру­жил там дру­гих существ, чьи име­на появи­лись в кош­ма­ре неве­ро­ят­но­го, потря­са­ю­ще­го ужа­са; и они ста­но­ви­лись еще ужас­нее от того, что сопро­вож­да­лись рас­ска­за­ми о стран­ных и неве­ро­ят­ных зем­ных собы­ти­ях, объ­яс­ни­мых толь­ко в све­те этой сово­куп­но­сти адских пре­да­ний и доку­мен­тов. Я обна­ру­жил новые име­на и уже зна­ко­мые, жут­кие деталь­ные опи­са­ния и лег­кие наме­ки на нево­об­ра­зи­мые ужа­сы в рас­ска­зах о Йиге, отвра­ти­тель­ном боге–змее, пау­ко­об­раз­ном Атлах–Нахе, “покры­том шер­стью” Гноп–Хеке, извест­ном так­же под име­нем Ран–Тегот, Чонья­ре Фоне, вам­пи­ре, об адских псах Тин­да­ло­са, кра­ду­щих­ся по зако­ул­кам вре­ме­ни; и вновь и вновь я читал о чудо­вищ­ном Йогг–Сототе, кото­рый есть “Все–в–Одном и Одно–во–всем”, чье обман­ное обли­чье состо­ит из бес­по­ря­доч­ной меша­ни­ны радуж­ных шаров, скры­ва­ю­щих нахо­дя­щий­ся под ними пер­во­быт­ный ужас. Я читал то, что не поло­же­но знать смерт­но­му; то, что взо­рвет здра­вый рас­су­док впе­чат­ли­тель­но­го чело­ве­ка; то, что луч­ше все­го уни­что­жить, ибо такое зна­ние может пред­став­лять столь же серьез­ную опас­ность для чело­ве­че­ства, как вос­ста­нов­ле­ние зем­но­го вла­ды­че­ства Вели­ких Быв­ших, навеч­но изгнан­ных из звезд­но­го цар­ства Бетель­гей­зе Стар­ши­ми Бога­ми, вла­сти кото­рых они бро­си­ли вызов.

Я читал боль­шую часть ночи, а оста­ток про­ле­жал без сна, обду­мы­вая ту ужас­ную инфор­ма­цию, кото­рую я почерп­нул из книг. Я про­сто боял­ся заснуть, что­бы во сне не встре­тить­ся с урод­ли­вы­ми жут­ки­ми суще­ства­ми, кото­рых я уже мыс­лен­но пред­став­лял себе не толь­ко по этим кни­гам, но и по убе­ди­тель­ным лек­ци­ям док­то­ра Сене­ки Лэп­хе­ма, чье зна­ние антро­по­ло­гии было так вели­ко, что мало кто из его совре­мен­ни­ков мог с ним в этом срав­нить­ся, и еще мень­ше было тех, кто мог его в этом пре­взой­ти. Кро­ме того, я был слиш­ком воз­буж­ден, что­бы заснуть, ибо то, что мне рас­кры­лось на стра­ни­цах этих ред­ких и страш­ных томов, было слиш­ком огром­ным и все­объ­ем­лю­щим по тем непо­пра­ви­мо гибель­ным послед­стви­ям, кото­ры­ми все это гро­зи­ло чело­ве­че­ству. Един­ствен­ное, что я мог теперь сде­лать, – это созна­тель­но попы­тать­ся вновь вер­нуть себя в нор­маль­ное состо­я­ние, к раци­о­на­лиз­му и здра­во­му смыс­лу.

На сле­ду­ю­щее утро я явил­ся на рабо­ту к док­то­ру Лэп­хе­му рань­ше, чем обыч­но, но он уже был на месте. Види­мо, он дав­но уже рабо­тал, так как его пись­мен­ный стол был зава­лен листа­ми бума­ги, на кото­рых он изоб­ра­жал фор­му­лы, гра­фи­ки, схе­мы и диа­грам­мы в выс­шей сте­пе­ни при­чуд­ли­во­го харак­те­ра.

– Ах, вы их про­чи­та­ли, – ска­зал он, когда я поло­жил кни­ги на край сто­ла. – Всю ночь читал, – отве­тил я.

– Я тоже, когда их впер­вые обна­ру­жил, читал ноча­ми.

– Если во всем этом есть хоть малая толи­ка прав­ды, нам при­дет­ся пере­смот­реть все наши поня­тия о вре­ме­ни и про­стран­стве и даже, до неко­то­рой сте­пе­ни, кон­цеп­цию наше­го про­ис­хож­де­ния.

Он невоз­му­ти­мо кив­нул:

– Каж­дый уче­ный зна­ет, что боль­шая часть наших зна­ний осно­ва­на на опре­де­лен­ных фун­да­мен­таль­ных убеж­де­ни­ях, кото­рые при столк­но­ве­нии с зем­ным интел­лек­том невоз­мож­но под­твер­дить. Может быть, в кон­це кон­цов нам пона­до­бит­ся вне­сти опре­де­лен­ные изме­не­ния в наше кре­до. То, с чем мы встре­ти­лись, обыч­но назы­ва­е­мое “неиз­вест­ным”, попреж­не­му лежит в обла­сти дога­док, несмот­ря на эти и дру­гие кни­ги. Но, мне кажет­ся, мы не можем сомне­вать­ся в том, что “что–то” нахо­дит­ся за пре­де­ла­ми наше­го мира, и эта мифо­ло­ги­че­ская модель допус­ка­ет суще­ство­ва­ние как сил добра, так и сил зла, точ­но так же, как неко­то­рые дру­гие моде­ли, кото­рые мне неза­чем подроб­но объ­яс­нять, так как вы их зна­е­те: хри­сти­ан­ство, буд­дизм, маго­ме­тан­ство, кон­фу­ци­ан­ство, син­то­изм – в сущ­но­сти, все извест­ные моде­ли рели­гий. При­чи­на, по кото­рой я гово­рю, что мы долж­ны при­знать, осо­бен­но в отно­ше­нии дан­ной мифо­ло­ги­че­ской моде­ли, суще­ство­ва­ние чего–то неиз­вест­но­го за пре­де­ла­ми наше­го мира, состо­ит просто–напросто в том, что, как вы пой­ме­те, толь­ко этим при­зна­ни­ем мы смо­жем объ­яс­нить не толь­ко стран­ные, леде­ня­щие кровь рас­ска­зы, запи­сан­ные в этих кни­гах, но и огром­ную сово­куп­ность обыч­но не пуб­ли­ку­е­мых слу­ча­ев, абсо­лют­но про­ти­во­ре­ча­щих все­му науч­но­му бага­жу зна­ний чело­ве­че­ства.

Такие слу­чаи про­ис­хо­дят еже­днев­но во всех кон­цах мира, и неко­то­рые из них были собра­ны и опи­са­ны в двух заме­ча­тель­ных кни­гах срав­ни­тель­но мало извест­но­го авто­ра по име­ни Чарльз Форт – “Кни­га про­кля­тых” и “Новые зем­ли” Я реко­мен­дую их ваше­му вни­ма­нию. Рас­смот­рим несколь­ко фак­тов – я наме­рен­но гово­рю “фак­тов”, ибо нуж­но сде­лать скид­ку на извест­ную нена­деж­ность пока­за­ний оче­вид­цев В. Бушо­ве, Пил­ли­ц­фе­ре, Нерф­те и Дол­го­в­дах в пери­од 1863–1864 годов с неба пада­ли кам­ни из неиз­вест­но­го на зем­ле веще­ства, “серые, с буро–коричневыми пят­на­ми”. Я под­чер­ки­ваю, что часто упо­ми­на­е­мый камень из Мна­ра – тоже “серый камень”. Подоб­ным же обра­зом кам­ни Роули, падав­шие несколь­ко лет назад в Бир­мин­ге­ме и затем в Вул­вер­гемп­тоне, были чер­ны­ми сна­ру­жи, но серы­ми внут­ри.

Далее, “шаро­вид­ные огни”, наблю­дав­ши­е­ся с ангий­ско­го суд­на “Каро­ли­на”. По сооб­ще­ни­ям, они вид­не­лись меж­ду кораб­лем и какой–то горой у китай­ско­го побе­ре­жья. “Шаро­вид­ные огни” све­ти­лись в небе, и на высо­те горы, и дале­ко от нее; они дви­га­лись мас­сой, ино­гда выстра­и­ва­ясь в неров­ную цепоч­ку. Это дви­же­ние огней в север­ном направ­ле­нии наблю­да­лось в тече­ние при­мер­но двух часов. На сле­ду­ю­щую ночь их виде­ли опять, а затем еще две ночи, 24 и 25 фев­ра­ля, при­мер­но за час до полу­но­чи. Они отбра­сы­ва­ли отра­жен­ный свет и каза­лись розо­ва­ты­ми при наблю­де­нии в теле­скоп. Во вто­рую ночь, как и в первую, их дви­же­ние соот­вет­ство­ва­ло ско­ро­сти “Каро­ли­ны”. В эту ночь явле­ние дли­лось семь часов. О похо­жем фено­мене сооб­щил и капи­тан англий­ско­го кораб­ля “Леандр”, кото­рый, одна­ко, утвер­ждал, что огни дви­га­лись пря­мо в небо и там исчез­ли. Ров­но один­на­дцать лет спу­стя, 24 фев­ра­ля, коман­да аме­ри­кан­ско­го суд­на “Сап­плай” уви­де­ла три объ­ек­та раз­лич­ных раз­ме­ров, но все “шаро­вид­ные”, тоже дви­гав­ши­е­ся вверх “в уни­сон”, при­чем явно не под­чи­ня­ясь “силе при­тя­же­ния зем­ли и воз­душ­ным пото­кам”. Тем вре­ме­нем такой же шаро­вид­ный ого­нек наблю­да­ли пас­са­жи­ры поез­да неда­ле­ко от горо­да Трен­тон, штат Мис­су­ри, о чем некий желез­но­до­рож­ный слу­жа­щий сооб­щил редак­ции жур­на­ла “Еже­ме­сяч­ный обзор пого­ды”. В номе­ре за август 1898года гово­ри­лось, что све­че­ние появи­лось во вре­мя дождя и дви­га­лось за поез­дом в север­ном направ­ле­нии, несмот­ря на силь­ный восточ­ный ветер, меняя ско­рость и высо­ту поле­та, пока поезд не подъ­е­хал к неболь­шой дере­вуш­ке в шта­те Айо­ва, где ого­нек исчез. В 1925 году, во вре­мя необыч­но жар­ко­го авгу­ста, двое моло­дых людей, шед­ших по мосту через реку Вис­кон­син в дерев­ню в пре­ри­ях, уви­де­ли в вечер­нем небе, при­мер­но в десять часов, необыч­ную поло­су све­та, пере­се­ка­ю­щую южную часть гори­зон­та по линии, иду­щей из точ­ки на восто­ке и про­хо­дя­щей через звез­ду Анта­рес к точ­ке на запа­де, рядом с Арк­ту­ром. Поло­су пере­ре­зал вдоль “шар чер­но­го цве­та, меняв­ший свою фор­му от круг­лой к яйце­об­раз­ной и ром­бо­вид­ной”. Как толь­ко этот отда­лен­ный объ­ект закон­чил свое пере­ме­ще­ние по всей длине поло­сы све­та в направ­ле­нии с юго–востока на северо–запад, поло­са рас­тво­ри­лась и исчез­ла. Вам это ни о чем не гово­рит? 

От рас­ту­щей жут­кой уве­рен­но­сти в его право­те у меня даже пере­сох­ло в гор­ле: – Толь­ко о том, что один из Вели­ких Быв­ших внешне выгля­дел как “бес­по­ря­доч­ная меша­ни­на радуж­ных шаров”. 

– Имен­но! Я не пред­по­ла­гаю, что эти слу­чаи мож­но как–то объ­яс­нить.

Но если нель­зя, тогда мы вынуж­де­ны опять при­знать это сов­па­де­ни­ем.

Это опи­са­ние Вели­ких Быв­ших выбра­но из пери­о­да про­тя­жен­но­стью менее трид­ца­ти лет уже в наше вре­мя. И, нако­нец, поз­воль­те дать вам иллю­стра­цию, каса­ю­щу­ю­ся стран­ных исчез­но­ве­ний. Мы не рас­смат­ри­ва­ем здесь моти­ви­ро­ван­ные исчез­но­ве­ния, исчез­но­ве­ние само­ле­тов и тому подоб­ные слу­чаи. 

Возь­мем для при­ме­ра Доро­ти Арнольд. Она исчез­ла 12 декаб­ря 1910 года где–то меж­ду Пятой аве­ню и вхо­дом в Цен­траль­ный парк с Семь­де­сят девя­той ули­цы. Абсо­лют­но бес­при­чин­ное исчез­но­ве­ние. Ее боль­ше нико­гда не виде­ли; никто не тре­бо­вал выку­па, ника­ких наслед­ни­ков у нее не было.

Жур­нал “Кор­н­хилл мэг­э­зин” сооб­ща­ет об исчез­но­ве­нии неко­е­го Бен­джа­ми­на Бэтер­ста, пред­ста­ви­те­ля бри­тан­ско­го пра­ви­тель­ства при дво­ре импе­ра­то­ра Фран­цис­ка в Вене. Вме­сте со сво­им слу­гой и сек­ре­та­рем он оста­но­вил­ся, что­бы осмот­реть лоша­дей для сво­е­го выез­да в Перлбер­ге, в Гер­ма­нии. Он обо­шел лоша­дей с дру­гой сто­ро­ны и про­сто исчез. Боль­ше о нем не слы­ша­ли. 

Меж­ду 1907 и 1913 года­ми толь­ко в одном Лон­доне без сле­да зага­доч­но исчез­ли три тыся­чи две­сти шесть­де­сят чело­век. Моло­дой чело­век, рабо­тав­ший в кон­то­ре муко­моль­ни в Бэттл–Крик, штат Мичи­ган, вышел про­гу­лять­ся из кон­то­ры на муко­моль­ью. Он исчез. “Чика­го три­бюн” от 5 янва­ря 1900 года рас­ска­зы­ва­ет об этом слу­чае, назы­вая имя моло­до­го чело­ве­ка – Шер­ман Черч. Боль­ше его не виде­ли. 

Амброз Бирс. Здесь мы стал­ки­ва­ем­ся с чем–то зло­ве­щим. Бирс наме­кал на суще­ство­ва­ние Кар­ко­сы и Хали – он исчез в Мек­си­ке. Гово­ри­ли что он был застре­лен, сра­жа­ясь про­тив войск Пан­чо Вильи, но во вре­мя его исчез­но­ве­ния он был фак­ти­че­ски инва­лид, ему было за семь­де­сят. Боль­ше о Бир­се никто не слы­шал. Это было в 1913 году, а в 1920–м у Лео­нар­да Вэд­хе­ма, гуляв­ше­го в южной части Лон­до­на, слу­чил­ся про­вал памя­ти. Он очнул­ся на доро­ге неда­ле­ко от Дан­стей­б­ла, в трид­ца­ти милях от пер­во­на­чаль­но­го места, не имея ни малей­ше­го поня­тия, как он туда попал. Но давай­те вер­нем­ся домой. Архам, штат Мас­са­чу­сетс. Сен­тябрь 1915 года. Про­фес­сор Лаан Шрю­с­бе­ри, про­жи­вав­ший в доме 93 на Кэрвен–стрит, во вре­мя про­гул­ки по тро­пин­ке к запа­ду от Арха­ма исчез без сле­да. Откры­тие, кото­ро­го мож­но было ожи­дать: в бума­гах Шрю­с­бе­ри были обна­ру­же­ны ука­за­ния “не тре­во­жить” дом по край­ней мере в тече­ние трид­ца­ти лет. Ни моти­вов, ни сле­дов. Но важ­но отме­тить, что про­фес­сор Шрю­с­бе­ри был един­ствен­ным чело­ве­ком в Новой Англии, знав­шим о делах, кото­ры­ми мы сей­час зани­ма­ем­ся, а так­же о свя­зан­ных с ними зем­ных и аст­ро­но­ми­че­ских вопро­сах боль­ше меня. Этих при­ме­ров вполне доста­точ­но, хотя их коли­че­ство отно­сит­ся к извест­ным и заре­ги­стри­ро­ван­ным слу­ча­ям подоб­но­го рода, как бес­ко­неч­но малая дробь отно­сит­ся к мил­ли­о­ну. 

После доста­точ­но дол­гой пау­зы, поз­во­лив­шей мне как–то обду­мать и усво­ить столь быст­рый рас­сказ, содер­жав­ший чере­ду любо­пыт­ных фак­тов, я спро­сил: – Допус­кая, что инфор­ма­ция, содер­жа­ща­я­ся в этих ред­ких кни­гах, дей­стви­тель­но дает ключ к собы­ти­ям, имев­шим место в этом угол­ке шта­та в тече­ние послед­них двух­сот и более лет, ска­жи­те, что, по–вашему, это такое? Что за явле­ние? Кто он, тая­щий­ся у поро­га, то есть, оче­вид­но, у отвер­стия в кры­ше камен­ной баш­ни? 

– Я не знаю.

– Но вы, конеч­но, что–то подо­зре­ва­е­те?

– Да. Пред­ла­гаю вам еще раз взгля­нуть на этот стран­ный доку­мент –

“О демо­ни­че­ских дея­ни­ях и о демо­нах Новой Англии”. Здесь гово­рит­ся о “неко­ем Ричар­де Бил­линг­тоне”, кото­рый “устро­ил в лесу боль­шое коль­цо из кам­ней, внут­ри кото­ро­го он молил­ся Дья­во­лу… и рас­пе­вал маги­че­ские закли­на­ния, про­тив­ные Свя­то­му Писа­нию”. Это, оче­вид­но, круг кам­ней вокруг баш­ни в Бил­линг­то­но­вой роще. Далее, здесь гово­рит­ся, что Ричард Бил­линг­тон боял­ся и в кон­це кон­цов “был съе­ден”

“тва­рью”, кото­рую он ночью вызвал с небес; но ника­ких дока­за­тельств не при­во­дит­ся. Индей­ский муд­рец Мис­ква­ма­кус “кол­дов­ски­ми закли­на­ни­я­ми загнал демо­на” в яму в цен­тре кру­га из кам­ней, когда­то устро­ен­но­го Бил­линг­то­ном, и заклю­чил его под… – сло­во нераз­бор­чи­во, воз­мож­но, “пли­та” или “камень” или что– то такое, – “…на кото­ром выре­за­но то, что назы­ва­ют зна­ком Стар­ших Богов”.

Они назы­ва­ли его Осса­до­гва и объ­яс­ня­ли, что это “дитя Садо­гвы”.

Это сра­зу при­во­дит к одно­му из менее извест­ных существ мифо­ло­ги­че­ской моде­ли, кото­рую мы иссле­ду­ем: Цат­то­гва, ино­гда извест­ный как Жот­а­г­ва или Сода­г­ви, харак­те­ри­зу­е­мый как не име­ю­щий чело­ве­че­ских черт, чер­ный и несколь­ко пла­стич­ный бог, меня­ю­щий свою фор­му. Про­ис­хо­дит он от мор­ско­го бога Про­тея, пер­во­быт­но­го куль­та. Но опи­са­ние, дан­ное Мис­ква­ма­ку­сом, отли­ча­ет­ся от обще­при­ня­то­го; он харак­те­ри­зу­ет это суще­ство как “ино­гда малень­кое и твер­дое, как жаба, а ино­гда нечто боль­шое, как обла­ко, бес­фор­мен­ное, хотя и с лицом, из кото­ро­го вырас­та­ют змеи”. Такое опи­са­ние лица под­хо­дит к Кту­лу, но появ­ле­ние Кту­лу свя­зы­ва­ет­ся в основ­ном с вод­ны­ми бас­сей­на­ми, чаще морем и его при­то­ка­ми, зна­чи­тель­но более круп­ны­ми, чем при­то­ки реки Мис­ка­то­ник Эта харак­те­ри­сти­ка может так­же быть близ­ка к опре­де­лен­ным обли­чьям Нар­ла­то­те­па, и здесь мы бли­же к истине. Мис­ква­ма­кус явно ошиб­ся, не узнав его, и так­же ошиб­ся насчет судь­бы Ричар­да Бил­линг­то­на, посколь­ку есть дока­за­тель­ства того, что

Ричард Бил­линг­тон вышел через этот “про­ход” на ту сто­ро­ну, за порог, на кото­рый так про­зрач­но наме­ка­ет Илия в сво­их инструк­ци­ях к буду­щим наслед­ни­кам. Дока­за­тель­ства име­ют­ся в кни­ге ваше­го пред­ка, и Илия знал об этом, ибо Ричард вер­нул­ся в изме­нен­ной фор­ме и опре­де­лен­ным обра­зом общал­ся с чело­ве­че­ством. Кро­ме того, все это в фор­ме леген­ды было извест­но жите­лям Дан­ви­ча, кото­рые, оче­вид­но, так или ина­че зна­ли о риту­а­лах и мифах, исполь­зо­вав­ших­ся Ричар­дом Бил­линг­то­ном, ведь он посвя­тил в это их пред­ков и научил их кол­дов­ско­му реме­с­лу. В руко­пи­си Бейт­са при­во­дят­ся неяс­ные сло­ва мис­сис Бишоп о “Хозя­ине”. Но для мис­сис Бишоп “Хозя­и­ном” был не Илия Бил­линг­тон; это явству­ет из любо­го име­ю­ще­го­ся доку­мен­та и из самой руко­пи­си Бейт­са в частях, пред­ше­ству­ю­щих его раз­го­во­ру с мис­сис Бишоп. Вот что она гово­рит: “Илия закрыл Его, и Он закрыл про­ход перед Хозя­и­ном, кото­рый был там, на той сто­роне, когда Хозя­ин гото­вил­ся вер­нуть­ся после дол­го­го пре­бы­ва­ния “там”. Не мно­гие зна­ют это, но Мис­ква­ма­кус зна­ет. Хозя­ин ходил по зем­ле, и никто не узна­вал его, пото­му что у него было мно­го лиц. Да! Он имел лицо Уэйт­ли и лицо Доте­на, лицо Джай­л­за и лицо Коури, и он сидел сре­ди домо­чад­цев и Уэйт­ли, и Доте­на, и Джай­л­за, и Коури, и никто не мог отли­чить его от Уэйт­ли, или Доте­на, или Джай­л­за, или Коури, и он ел сре­ди них, и он спал сре­ди них, и ходил и раз­го­ва­ри­вал сре­ди них, но так велик он был в сво­ей Поту­сто­рон­но­сти, что те, кого он хотел взять, сла­бе­ли и уми­ра­ли, неспо­соб­ные содер­жать его. Толь­ко Илия пере­хит­рил Хозя­и­на. Да! Пере­хит­рил его боль­ше чем через сто лет после того, как Хозя­ин умер”. Вам это ни о чем не гово­рит? 

– Нет, это совер­шен­но непо­нят­но.

– Ну, хоро­шо. Конеч­но, так не долж­но было бы быть, но мы все свя­за­ны в какой–то мере обра­зом мыш­ле­ния, осно­ван­ным на том, что мы счи­та­ем логич­ным и раци­о­наль­ным в соот­вет­ствии с нашим запа­сом обще­при­знан­ных зна­ний. Ричард Бил­линг­тон вышел через про­ход, кото­рый он сам про­де­лал, но вер­нул­ся через дру­гой. Воз­мож­но, это был один из экс­пе­ри­мен­тов, схо­жих с экс­пе­ри­мен­та­ми Джо­на­та­на Бишо­па. Он завла­дел раз­лич­ны­ми людь­ми, то есть он вошел в них, но он уже был мутан­том вслед­ствие его пре­бы­ва­ния “на той сто­роне”, и по край­ней мере один резуль­тат его суще­ство­ва­ния здесь в его вто­рич­ной фор­ме был зафик­си­ро­ван в кни­ге ваше­го пред­ка. Там рас­ска­зы­ва­ет­ся, что мис­сис Дотен роди­ла в 1787 году суще­ство, кото­рое было “ни зве­рем, ни чело­ве­ком, а напо­ми­на­ло чудо­вищ­ную лету­чую мышь с чело­ве­че­ским лицом. Оно не изда­ва­ло зву­ков, но смот­ре­ло на всех и каж­до­го, как исча­дие ада. Неко­то­рые кля­лись, что оно до ужа­са похо­же лицом на давным–давно умер­ше­го чело­ве­ка, неко­е­го Ричар­да Бел­лин­х­э­ма или Бол­лин­х­эна” – читай Ричар­да Бил­линг­то­на, “кото­рый, как утвер­жда­ют, начи­сто исчез после того, как завел ком­па­нию с демо­на­ми в окрест­но­стях Нью–Даннича”. Вот как это было. Отсю­да вид­но, что Ричард Бил­линг­тон в какой–то физи­че­ской или пси­хи­че­ской фор­ме про­дол­жал нахо­дить­ся в Дан­вич­ской окру­ге, и этим объ­яс­ня­ют­ся рас­про­стра­нив­ши­е­ся здесь ужас­ные явле­ния – жут­кие мута­ции, кото­рые так без­дум­но сочли сви­де­тель­ством физи­че­ско­го “упад­ка” и “вырож­де­ния”, про­дол­жав­ши­е­ся в тече­ние более ста лет, пока в поме­стье Бил­линг­то­нов не въе­хал опять один из чле­нов фами­лии, после чего та сила, кото­рую пред­став­лял Ричард Бил­линг­тон, “Хозя­ин”, фигу­ри­ро­вав­ший в рас­ска­зе мис­сис Бишоп и дан­вич­ских пре­да­ни­ях, воз­об­но­ви­ла свои попыт­ки вос­ста­но­вить пер­во­на­чаль­ный “про­ход”. Весь­ма воз­мож­но, что под вли­я­ни­ем “поту­сто­рон­не­го” Ричар­да Бил­линг­то­на Илия начал изу­чать ста­рые запи­си, доку­мен­ты и кни­ги. В кон­це кон­цов он вос­ста­но­вил круг кам­ней, неко­то­рые из них, воз­мож­но, исполь­зо­вав при стро­и­тель­стве баш­ни, – это объ­яс­ня­ет более ста­рин­ное про­ис­хож­де­ние части баш­ни и, есте­ствен­но, он убрал серый камен­ный блок с высе­чен­ным на нем сим­во­лом Стар­ших Богов, совер­шен­но так же, как это сде­лал Бейтс по насто­я­нию Дюар­та и сопро­вож­дав­ше­го его индей­ца. Итак, про­ход был вновь открыт, и с это­го начал­ся любо­пыт­ный и достой­ный упо­ми­на­ния кон­фликт. Неиз­вест­но, есть ли об этом доку­мен­таль­ные запи­си, но оче­вид­но, что Ричард Бил­линг­тон, выпол­нив первую часть сво­е­го пла­на, при­сту­пил к осу­ществ­ле­нию вто­рой части: воз­об­но­вить свое пре­рван­ное суще­ство­ва­ние в соб­ствен­ном доме в обли­чье Илии. Но, к несча­стью для него, Илия, выпол­нив первую часть пла­на Ричар­да, не оста­но­вил­ся на этом; он про­дол­жал изу­чать пред­мет; он сумел достать более пол­ное собра­ние частей “Некрономико–на”, чем Ричард ожи­дал; он само­сто­я­тель­но начал при­зы­вать Тва­рей с той сто­ро­ны Поро­га и поз­во­лял им хозяй­ни­чать в окру­ге, наво­дя жуть на всех и вся. Это про­дол­жа­лось, пока он, с одной сто­ро­ны, не ввя­зал­ся в кон­фликт с Филип­сом и Друве­ном, а с дру­гой, не дога­дал­ся о наме­ре­ни­ях Ричар­да Бил­линг­то­на. Он изгнал Тварь или Тва­рей, кото­рые, по всей веро­ят­но­сти, пред­став­ля­ли собой Ричар­да, обрат­но в тот мир и про­сто наглу­хо заткнул новое отвер­стие кам­нем со зна­ком Стар­ших Богов, после чего уехал, оста­вив после себя все­го лишь ряд необъ­яс­ни­мых инструк­ций. Но кое–что от Ричар­да Бил­линг­то­на, “Хозя­и­на”, оста­лось на этой сто­роне, и это­го ока­за­лось доста­точ­но, что­бы еще раз осу­ще­ствить его план сто лет спу­стя.

– Так, зна­чит, сила, дей­ству­ю­щая в поме­стье Бил–лингтонов, это

Ричард, а не Илия?

– Несо­мнен­но. У нас есть опре­де­лен­ные сви­де­тель­ства. Ведь имен­но Ричард Бил­линг­тон исчез, в то вре­мя как Илия умер есте­ствен­ной смер­тью в Англии. Вот в чем состо­ит кон­фликт, кото­рый Бейтс оши­боч­но при­нял за при­зна­ки раз­дво­е­ния лич­но­сти, И потом, толь­ко

Ричард мог все­лить­ся в более сла­бо­го духом Дюар­та. Нако­нец, есть один малень­кий штрих, кото­рый явля­ет­ся реша­ю­щим клю­чом к этой дья­воль­щине. Ричард Бил­линг­тон так дол­го общал­ся с Тва­ря­ми на той сто­роне, что стал, как и они, под­чи­нять­ся зако­нам, суще­ству­ю­щим в их изме­ре­нии. Я имею в виду сим­вол Стар­ших Богов. Итак, вы, навер­ное, помни­те, что в день, когда перед рас­све­том появил­ся инде­ец, Дюарт попро­сил Бейт­са о помо­щи. Ему нуж­но было увез­ти и зако­пать камень, на кото­ром был знак Стар­ших Богов. Дюарт “пред­ло­жил пари”, что Бейтс не под­ни­мет камень. Бейтс все сде­лал. Но заметь­те, что ни Дюарт, ни инде­ец паль­цем не шевель­ну­ли, что­бы помочь. Коро­че, ни один из них не осме­лил­ся при­тро­нуть­ся к кам­ню, пото­му, Филипс, что Амброз Дюарт боль­ше не Амброз Дюарт – он Ричард Бил­линг­тон, а инде­ец Ква­мис – тот самый инде­ец, помо­гав­ший и слу­жив­ший Илии, а более чем за сто лет до это­го слу­жив­ший Ричар­ду, вызван­ный обрат­но из жут­ких про­странств с той сто­ро­ны Поро­га, что­бы вновь повто­ри­лись все ужа­сы, начав­ши­е­ся более двух веков назад. И если моя инту­и­ция меня не обма­ны­ва­ет, нам при­дет­ся дей­ство­вать быст­ро и без коле­ба­ний, что­бы рас­стро­ить и предот­вра­тить это. И, несо­мнен­но, Бейтс смо­жет рас­ска­зать нам кое–что еще, когда заедет сюда через три дня по доро­ге домой – если, конеч­но, ему поз­во­лят сюда заехать. 

Пона­до­би­лось зна­чи­тель­но мень­ше трех дней, что­бы пред­чув­ствие док­то­ра Лэп­хе­ма оправ­да­лось. Офи­ци­аль­но­го сооб­ще­ния об исчез­но­ве­нии Сти­ве­на Бейт­са не появи­лось, но нам в руки попал отры­вок запис­ки, подо­бран­ной дере­вен­ским поч­та­льо­ном на Эйл­с­бер­ской доро­ге и пере­дан­ной им док­то­ру Лэп­хе­му. Док­тор мол­ча про­чел запис­ку и пере­дал ее мне. 

Она была напи­са­на неак­ку­рат­ным почер­ком, види­мо, в страш­ной спеш­ке, сна­ча­ла на коле­нях, а потом, навер­ное, он писал ее, при­жав к ство­лу дере­ва, так как бума­га во мно–гих местах была про­ткну­та каран­да­шом: “Док­то­ру Лэп­хе­му. Миск. ун. от Бейт­са. Он послал Это по мое­му сле­ду. В пер­вый раз сумел улиз­нуть. Знаю, что Оно меня най­дет. Сна­ча­ла солн­ца и звез­ды. Затем эта вонь – о, Боже! эта вонь! Как буд­то что–то горе­ло. Побе­жал, уви­дев неесте­ствен­ные огни. Добрал­ся до доро­ги. Слы­шу гонит­ся за мной, как ветер, через дере­вья.

Затем этот запах. И это солн­це взо­рва­лось, и Тварь вышла из него

ЧАСТЯМИ, КОТОРЫЕ СЛОЖИЛИСЬ ВМЕСТЕ! Боже! Не могу …” 

На этом текст обры­вал­ся.

– Ясно, что Бейт­са спа­сать уже позд­но, – ска­зал док­тор Лэп­хем, – И я наде­юсь, мы не встре­тим­ся с тем, что его схва­ти­ло, – доба­вил он, – пото­му что мы поис­ти­не сла­бы про­тив него. У нас есть един­ствен­ный шанс: раз­де­лать­ся с Бил­линг­то­ном и индей­цем, пока Тварь нахо­дит­ся на той сто­роне, ибо она не вер­нет­ся, если ее не позо­вут. Гово­ря так, он открыл ящик сто­ла и вынул отту­да два брас­ле­та типа повя­зок, кото­рые име­ли вид наруч­ных часов, но ока­за­лось кожа­ны­ми полос­ка­ми с яйце­об­раз­ным серым кам­нем, на кото­ром был выре­зан стран­ный рису­нок – непра­виль­ная пяти­ко­неч­ная звез­да с ром­бом в цен­тре, обрам­ля­ю­щим нечто вро­де стол­ба пла­ме­ни. Он пере­дал мне один из них, надев дру­гой на свое запястье.

– Даль­ше что? – спро­сил я.

– Теперь мы пой­дем в тот дом и спро­сим насчет Бейт­са. Это может ока­зать­ся опас­ным.

Он ждал, что я буду про­те­сто­вать, но я ниче­го не ска­зал. Я после­до­вал его при­ме­ру, надев брас­лет, и открыл дверь, про­пус­кая его впе­ред.

В доме Бил­линг­то­на не было ника­ких при­зна­ков жиз­ни; неко­то­рые став­ни были закры­ты, и, несмот­ря на то, что пого­да была доста­точ­но про­хлад­ная, из тру­бы не шел дымок. Мы оста­ви­ли маши­ну на подъ­езд­ной аллее перед вхо­дом, про­шли по уло­жен­ной пли­та­ми дорож­ке и посту­ча­ли. Никто не откры­вал. Мы посту­ча­ли гром­че, потом еще… Неожи­дан­но откры­лась дверь, и перед нами пред­стал чело­век сред­не­го роста, с яст­ре­би­ным носом и ярко– рыжи­ми воло­са­ми. Кожа его была смуг­лой, почти корич­не­вой, взгляд ост­рым и недо­вер­чи­вым. Док­тор Лэп­хем немед­лен­но пред­ста­вил­ся.

– Мы ищем мисте­ра Сти­ве­на Бейт­са. Как я пони­маю, он живет здесь? – К сожа­ле­нию, боль­ше не живет. Он на днях отпра­вил­ся в Бостон. Он обыч­но про­жи­ва­ет там. – Вы може­те дать мне его адрес?

– Сем­на­дцать, Рэндл Плейс.

– Бла­го­да­рю вас, сэр, – ска­зал док­тор Лэп­хем и про­тя­нул руку. Несколь­ко удив­лен­ный этим неожи­дан­ным про­яв­ле­ни­ем любез­но­сти, Дюарт про­тя­нул свою; но едва его паль­цы кос­ну­лись паль­цев Лэп­хе­ма, как он издал хрип­лый крик и отпря­нул назад, одной рукой цеп­ля­ясь за дверь. На его иска­жен­ное лицо страш­но было смот­реть; подо­зри­тель­ность сме­ни­лась невы­ра­зи­мой нена­ви­стью и яро­стью; более того, по его гла­зам было вид­но, что он начи­на­ет все пони­мать. Толь­ко мгно­ве­ние он сто­ял в нере­ши­тель­но­сти, затем с силой захлоп­нул дверь. Каким–то обра­зом он узнал стран­ный брас­лет на руке Лэп­хе­ма. 

Док­тор Лэп­хем с невоз­му­ти­мым спо­кой­стви­ем пошел обрат­но к машине. Когда я усел­ся за руль, он посмот­рел на свои часы:

– Дело идет к вече­ру. У нас мало вре­ме­ни. Пола­гаю, что он вече­ром пой­дет к башне. 

– Вы ему дали что–то вро­де пре­ду­пре­жде­ния. Поче­му? Навер­ное, луч­ше было бы, если бы он ниче­го не знал.

– А поче­му он не дол­жен знать? Луч­ше, что он зна­ет.

Давай­те не тра­тить вре­мя на раз­го­во­ры. У нас мно­го дел до наступ­ле­ния ночи. Нуж­но быть на месте до захо­да солн­ца, а ведь еще при­дет­ся заехать в Архам и взять то, что нам пона­до­бит­ся сего­дня вече­ром. 

За пол­ча­са до захо­да солн­ца мы уже шли пеш­ком через Бил­линг­то­но­ву рощу, при­бли­жа­ясь с запа­да, так что из дома нас видеть было нель­зя. Уже насту­па­ли сумер­ки. Густая рас­ти­тель­ность тоже меша­ла наше­му про­дви­же­нию, тем более что мы были тяже­ло нагру­же­ны. Док­тор Лэп­хем не забыл ниче­го. Мы нес­ли с собой лопа­ты, фона­ри, це мент, боль­шой кув­шин с водой, тяже­лый лом и про­чее. Вдо­ба­вок док­тор Лэп­хем воору­жил­ся ста­ро­мод­ным писто­ле­том, стре­ляв­шим сереб­ря­ны­ми пуля­ми. Он взял с собой схе­му, остав­лен­ную нам Бейт­сом, на кото­рой было пока­за­но, где он зако­пал боль­шой серый камень с сим­во­лом Стар­ших Богов. 

Что­бы избе­жать ненуж­ных раз­го­во­ров в лесу, док­тор Лэп­хем зара­нее объ­яс­нил, чего он ждет: с наступ­ле­ни­ем ночи Дюарт, то есть Бил­линг­тон, и, воз­мож­но, инде­ец при­дут к башне, что­бы зани­мать­ся сво­и­ми адски­ми дела­ми. Наши дей­ствия были про­ду­ма­ны зара­нее. Мы долж­ны без про­мед­ле­ния отрыть камень и при­го­то­вить­ся: заме­сить цемент и так далее. Даль­ней­шее зави­се­ло от док­то­ра Лэп­хе­ма, кото­рый стро­го нака­зал мне не вме­ши­вать­ся и быть гото­вым без­услов­но под­чи­нять­ся его коман­дам. Я обе­щал ему это, хотя и мучи­мый дур­ны­ми пред­чув­стви­я­ми.

Нако­нец мы подо­шли к окрест­но­стям баш­ни, и док­тор Лэп­хем быст­ро нашел место, где Бейтс зарыл камень с печа­тью. Он без тру­да вырыл его из зем­ли, пока я сме­ши­вал цемент, и вско­ре после захо­да солн­ца мы уже были гото­вы и нача­ли наблю­дать и ждать. Сумер­ки усту­пи­ли место ноч­ной тьме; из боло­та за баш­ней донес­ся обра­щен­ный к восто­ку адский виб­ри­ру­ю­щий шум лягу­ша­чьих голо­сов, а над боло­том бес­ко­неч­ное мель­ка­ние бес­по­ря­доч­ных огонь­ков выда­ва­ло при­сут­ствие мири­ад свет­ля­ков, чье белое и блед­но– зеле­ное све­че­ние окру­жа­ло орео­лом боло­то и лес; козо­дои нача­ли петь жалоб­ны­ми голо­са­ми в каком­то стран­ном, незем­ном рит­ме и, каза­лось, в уни­сон.

– Они рядом, – пре­ду­пре­жда­ю­ще про­шеп­тал док­тор Лэп­хем.

Голо­са птиц и лягу­шек под­ня­лись до жут­кой интен­сив­но­сти, огла­сив сума­сшед­шей како­фо­ни­ей ноч­ной лес.

Зву­ки пуль­си­ро­ва­ли в таком рит­ме, что мне каза­лось невоз­мож­ным вытер­петь этот адский гул. Затем, когда хор голо­сов достиг абсо­лют­но­го пика, я почув­ство­вал при­кос­но­ве­ние руки док­то­ра Лэп­хе­ма. Без слов было ясно, что Амброз Дюарт и Ква­мис при­бли­жа­ют­ся.

Я вряд ли могу заста­вить себя быть объ­ек­тив­ным, опи­сы­вая оста­ток ночи и собы­тия, кото­рые про­изо­шли, хотя это дело дале­ко­го про­шло­го, и жите­ли Арха­ма и близ­ле­жа­щих селе­ний насла­жда­ют­ся ощу­ще­ни­ем мира и покоя, кото­ро­го они не име­ли на про­тя­же­нии более двух сто­ле­тий. Итак, Дюарт, или ско­рее Бил­линг­тон в обли­чье Дюар­та, появил­ся в отвер­стии кры­ши баш­ни. Док­тор Лэп­хем удач­но выбрал место для наше­го укры­тия: отсю­да мы мог­ли видеть сквозь лист­ву все дей­ствие цели­ком, и вот в этом отвер­стии, обрам­лен­ном лист­вой, вско­ре появи­лась фигу­ра Амбро­за Дюар­та, и почти одно­вре­мен­но его голос, под­няв­ший­ся до жут­ких, отвра­ти­тель­но высо­ких нот, начал про­из­но­сить пер­во­быт­ные сло­ва и зву­ки. Голо­ва его была под­ня­та к звез­дам, а взгляд и сло­ва направ­ле­ны в кос­мос. Голос его зву­чал ясно, пере­кры­вая сума­сшед­ший гам лягу­шек и козо­до­ев:

– Йа! Йа! Н’гаа, н’н’гаи–гаи! Иа! Иа! Н’гаи, н–яа, н–яа, шоггог, фтагн! Иа! Иа! Н’гаи, и–ньяа, и–ньяа! Н’гаа, н’н’­гаи, ваф’л фтагн

– Йогг–Сотот! Йогг–Сотот!..

В дере­вьях забу­ше­вал ветер, спус­кав­ший­ся откуда–то свер­ху, воз­дух стал про­хлад­ным, а голо­са лягу­шек и козо­до­ев, как и мер­ца­ние свет­ля­ков, ста­ли еще ярост­нее. Я встре­во­жен­но повер­нул­ся к док­то­ру Лэп­хе­му как раз вовре­мя, что­бы уви­деть, как он тща­тель­но при­це­лил­ся и выстре­лил!

Я повер­нул голо­ву. Пуля попа­ла в Дюар­та; он откач­нул­ся назад, уда­рив­шись о раму про­ема, и упал вниз голо­вой на зем­лю. В то же мгно­ве­ние в отвер­стии появил­ся инде­ец Ква­мис и разъ­ярен­ным голо­сом про­дол­жил риту­аль­ное закли­на­ние, нача­тое Бил­линг­то­ном: – Иа! Иа! Йогг–Сотот! Осса­до­гва!… Вто­рая пуля док­то­ра Лэп­хе­ма попа­ла в индей­ца, кото­рый не упал, а, каза­лось, про­сто пере­ло­мил­ся попо­лам. – Ну, а теперь, – ска­зал док­тор холод­ным, суро­вым голо­сом, – ставь­те этот камен­ный блок на место!

Я схва­тил камень, он – цемент, и мы побе­жа­ли сре­ди дья­воль­ской, жут­кой како­фо­нии лягу­шек и козо­до­ев, про­ди­ра­ясь через кусты, не заме­чая боли, к башне. Ветер креп­чал, воз­дух ста­но­вил­ся все холод­нее. Но перед нами мая­чи­ла баш­ня, а в башне – отвер­стие, в кото­ром были вид­ны звез­ды, и – о, ужас! – что–то еще!

Я не знаю, как мы пере­жи­ли ту неза­бы­ва­е­мую ночь, тот кош­мар, кото­рый до сих пор не отпу­стил меня. Я толь­ко смут­но пом­ню, что мы наглу­хо закры­ли отвер­стие и пре­да­ли зем­ле остан­ки Амбро­за Дюар­та, сво­бод­но­го, нако­нец, от злоб­ной кол­дов­ской вла­сти Ричар­да Бил­линг­то­на. Док­тор Лэп­хем уве­рил меня, что исчез­но­ве­ние Дюар­та не при­пи­шут каким–то неиз­вест­ным, зага­доч­ным при­чи­нам, а те, кто ждет, что оно вновь появит­ся, как это слу­ча­лось с дру­ги­ми, ждут напрас­но. Я пом­ню, как док­тор Лэп­хем ска­зал, что от Ква­ми­са оста­лась толь­ко веко­вая пыль: он был уже два сто­ле­тия мертв и ходил толь­ко бла­го­да­ря зло­му кол­дов­ству Ричар­да Бил­линг­то­на. Мы разо­рва­ли этот круг кам­ней; раз­ру­ши­ли и зако­па­ли саму баш­ню сни­зу довер­ху, так, что­бы гроз­ный серый камень с сим­во­лом Стар­ших Богов не был потре­во­жен, погру­жа­ясь в зем­лю. Там же, в зем­ле, мы при све­те фона­ря нашли стран­ные кости, про­ле­жав­шие мно­го деся­ти­ле­тий, со вре­мен древ­не­го вол­шеб­ни­ка Мис­ква­ма­ку­са, гла­вы пле­ме­ни вам­па­на­у­гов.

Я смут­но пом­ню, как мы пол­но­стью раз­ру­ши­ли это вели­ко­леп­ное окно в каби­не­те, при­го­то­ви­ли к транс­пор­ти­ров­ке цен­ные кни­ги и доку­мен­ты, что­бы пере­дать их биб­лио­те­ке Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та; как мы соби­ра­ли свои при­над­леж­но­сти; как мы езди­ли опять за кни­га­ми и доку­мен­та­ми из дома Бил­линг­то­на; как мы уеха­ли перед рас­све­том. Повто­ряю, у меня об этом очень смут­ные вос­по­ми­на­ния; я знаю толь­ко, что это было сде­ла­но, ибо я заста­вил себя посе­тить этот быв­ший ост­ров в при­то­ке, назван­ном Мис­ква­ма­кус во вре­ме­на Ричар­да Бил­линг­то­на, гово­рив­ше­го язы­ком одер­жи­мо­го Амбро­за Дюар­та, и я не уви­дел ниче­го. Ни сле­да не оста­лось ни от баш­ни, ни от кру­га кам­ней, места Даго­на, ни от Осса­до­гвы, ни от ужас­ной Тва­ри с той сто­ро­ны, Таив­шей­ся у Поро­га, ожи­дая, когда ее при­зо­вут.

Обо всем этом – толь­ко сла­бое, мимо­лет­ное вос­по­ми­на­ние, ибо в отвер­стии, где я ожи­дал уви­деть лишь звез­ды, сре­ди тош­но­твор­но­го труп­но­го запа­ха, лив­ше­го­ся Отту­да, я уви­дел не звез­ды, а солн­ца, те солн­ца, кото­рые в свои послед­ние мгно­ве­ния видел Сти­вен Бейтс, огром­ные шары све­та, мас­сой дви­гав­ши­е­ся к отвер­стию; и не толь­ко это, но и то, как лоп­нул бли­жай­ший ко мне шар, и из него поте кла про­то­плаз­ма, чер­ная плоть, соеди­няв­ша­я­ся воеди­но, фор­ми­руя то отвра­ти­тель­ное ужас­ное суще­ство из кос­мо­са, исча­дие тьмы дои­сто­ри­че­ских вре­мен, аморф­ное чуди­ще со щупаль­ца­ми, таив­ше­е­ся у поро­га, чье обли­чье состо­я­ло из меша­ни­ны шаров; несу­ще­го поги­бель Йогг– Сото­та, пеня­ще­го­ся, как пер­во­быт­ная слизь в моле­ку­ляр­ном хао­се, веч­но за пре­де­ла­ми без­дон­ных глу­бин вре­ме­ни и про­стран­ства. 

Примечания:

Часть пер­вая – пере­вод Г. Лем­ке и М. Пиро­тин­ско­го

Часть вто­рая – пере­вод Л. Канев­ско­го

Часть тре­тья – пере­вод М. Пиро­тин­ско­го

^* – Неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли счи­та­ют, что не сто­ит упо­ми­нать Лав­краф­та как соав­то­ра это­го про­из­ве­де­ния, и оно при­над­ле­жит исклю­чи­тель­но перу Дер­ле­та.

Этот вопрос слож­но до кон­ца про­яс­нить. Дер­лет не утвер­жда­ет, что они с Лав­краф­том вме­сте писа­ли эти про­из­ве­де­ния – он ука­зы­ва­ет наравне со сво­им име­нем имя Лав­краф­та пото­му, что писал это про­из­ве­де­ние на осно­ве рабо­чих запи­сок Лав­краф­та. Так что выра­же­ние “допи­сан” (кото­рое пода­зу­ме­ва­ет мень­ший про­цент допи­сы­ва­е­мо­го по срав­не­нию с исохд­ным мате­ри­а­лом) здесь не совсем кор­рект­но. Ско­рее уж – “напи­сан на осно­ве идей и рабо­чих запи­сей”.

Тем не менее, мно­гие счи­та­ют, что Дер­лет при­ду­мал такой ход исклю­чи­тель­но для под­ня­тия сво­е­го рей­тин­га – имя Лав­краф­та авто­ма­ти­че­ски обя­зы­ва­ло это про­из­ве­де­ние к про­чте­нию.

Сей­час даже про­во­дит­ся дви­же­ние по сбо­ру под­пи­сей за то, что­бы изда­тель­ства убра­ли имя Лав­краф­та с обло­жек книг с эти­ми про­из­ве­де­ни­я­ми, так как они не име­ют к нему ника­ко­го отно­ше­ния.

Есть ли в этих про­из­ве­де­ни­ях доля мыс­лей и фан­та­зий Лав­краф­та – каж­дый выби­ра­ет для себя сам. Я же здесь их поме­щаю. Далее – выбор за каж­дым. Пре­по­доб­ный Вард Фил­липс – про­из­вод­ное от име­ни Лав­краф­та: Говард Фил­липс Лав­крафт

“…пред­став­лял собой непра­виль­ную звез­ду, в цен­тре кото­рой, каза­лось, нахо­ди­лось кари­ка­тур­ное изоб­ра­же­ние одно­го гигант­ско­го гла­за. Но это был не глаз, а ско­рее что–то непра­виль­ной ром­бо­вид­ной фор­мы с лини­я­ми, напо­ми­нав­ши­ми язы­ки пла­ме­ни.” – это опи­са­ние внеш­не­го вида Зна­ка Древ­них (Elder Sign) при­над­ле­жит исклю­чи­таль­но фан­та­зии Дер­ле­та. К сожа­ле­нию, в нынеш­нее вре­мя имен­но оно име­ет наи­боль­шее рас­про­стра­не­ние как сре­ди почи­та­те­лей Лав­краф­та, так и сре­ди люби­те­лей роле­вых игр.

Сам Лав­крафт нико­гда не вклю­чал свое опи­са­ние Зна­ка Древ­них в какое–либо из про­из­ве­де­ний. Но, к при­ме­ру, в пись­ме к Клар­ку Эшто­ну

Сми­ту от 7 нояб­ря 1930 года он пишет:

“Again thanking you in Tsathoggua’s name for the recent shipment, & hoping to see more items from your pen ere long, I append the

Elder Sign & the Seal of N’gah, given in the Dark Cycle of Y’hu.”  Далее в пись­ме Лав­крафт рису­ет две фигу­ры: печать Н’га, похо­жую на жука с шестью лап­ка­ми и тре­мя рога­ми; и Знак древ­них, кото­рый похож раз­ме­ще­ние. на вет­ку ели, накло­нен­ную впра­во (см. рису­нок). 

Вин­филд Фил­липс – Имя пер­со­на­жа полу­че­но сме­ше­ни­ем имен Говр­да

Лав­кра­та и его отца: Говард Фил­липс Лав­краф­та и Вин­филд Скотт Лав­крафт. “…неболь­шой баре­льеф высо­той при­мер­но в семь дюй­мов, изоб­ра­жа­ю­щий голо­во­но­гое чудо­ви­ще, спру­та с ужас­ны­ми щупаль­ца­ми, дву­мя кры­лья­ми на спине и огром­ны­ми зло­ве­щи­ми ког­тя­ми, рас­ту­щи­ми из ниж­них конеч­но­стей.” – баре­льеф, пока­зан­ный док­то­ром Бейт­су, в точ­но­сти повто­ря­ет опи­са­ние баре­лье­фа, кото­рый Ген­ри Энто­ни Уил­кокс 1 мар­та 1925 года при­нес про­фес­со­ру Эйджел­лу (из рас­ска­за Лав­краф­та “Зов Кту­лу”). Но позд­нее док­тор гово­рит, что он най­ден в Антарк­ти­ке.

Вен­ди­го – (Wendigo). “Ходя­щий по вет­рам”. Суще­ство из севе­ро­ин­дей­ской мифо­ло­гии. У Алджер­но­на Блэк­ву­да есть рас­сказ “Вен­ди­го”, бази­ру­ю­щий­ся на ней. Дер­лет соот­нес свое созда­ние Ита­к­ву с Вен­ди­го Блэк­ву­да. И в таком виде это суще­ство попа­ло в нынеш­нюю “лав­краф­тов­скую” мифо­огию. У само­го Лав­краф­та ни Вен­ди­го (Блэк­ву­да), ни

Ита­к­ва (Дер­ле­та) не упо­ми­на­ет­ся. Хастур (Гастур) – (Hastur). Хастур не явля­ет­ся выдум­кой Лав­краф­та. Он взял его у Робер­та Чэм­бер­са, кото­рый, в свою оче­редь поза­им­ство­вал его у Амбро­за Бир­са, где он опи­сы­ва­ет­ся как бог пас­ту­хов. Лав­крафт еди­но­жды упо­ми­на­ет Хасту­ра в рас­ска­зе “Шеп­чу­щий в ночи”. Там же далее он упо­ми­на­ет “Magnum Innominandum” – “The Great Not–to–Be Named”, но нико­им обра­зом не соот­но­сит его с Хасту­ром. Сли­я­ние этих двух божеств в “Хасту­ра Невы­ра­зи­мо­го” (Hastur the Unspeakable) при­над­ле­жит исклю­чи­тель­но Дер­ле­ту. 

…живу­щий яко­бы в Хали в звезд­ном скоп­ле­нии Гиад – Хали (или Гали) – так­же сло­во взя­тое у Бир­са. Но в его про­из­ве­де­ни­ях это имя про­ро­ка (муд­ре­ца), а не назва­ние места или звез­ды.

“Шуб–Ниггурат – Чер­ный Козел с Тыся­чей Дете­ны­шей” – Шуб–Ниггурат – жен­ско­го рода (то есть, не Козел, а Коза). Но в свя­зи с отсут­стви­ем в англий­ском язы­ке раз­дель­ных слов для козы/козла (и то и дру­гое пишет­ся как “goat”), воз­ни­ка­ют слож­но­сти с пере­во­дом. 

“отвра­ти­тель­ных Йи–го” – к сожа­ле­нию, не имею англий­ско­го тек­ста про­из­ве­де­ния, но подо­зре­ваю, что име­ют­ся в виду Ми–Го (Fungi from

Yuggoth).

“и на озе­ре Хали” – вто­рой раз Дер­лет упо­ми­на­ет Хали, но на этот раз уже в каче­стве озе­ра. 

“Куль­ты обо­рот­ней” гра­фа д’Эр­лет­та – “Cultes des Goules” by the

Comte d’Erlette. Более пра­виль­ный пере­вод был бы – “Куль­ты упы­рей” (имен­но такой пере­вод сло­ва “Ghoul” усто­ял­ся в рус­ских текстах Лав­краф­та). Имя же авто­ра – иск­жен­ное имя Авгу­ста Дер­ле­та. 

“Под­зем­ные таин­ства” Людви­га Прин­на – “De Vermis Mysteriis” by Ludvig Prinn. Более пра­виль­ный пере­вод – “Тай­ны Чер­вя”. Кни­га с назва­ни­ем “Mysteries of the Worm” и ее автор, Людвиг Принн, при­над­ле­жат перу Робер­та Бло­ха. Но Лав­крафт исполь­зо­вал эту кни­гу (в латин­ском напи­са­нии) в сво­их про­из­ве­де­ни­ях. 

Опуб­ли­ко­ва­но в 1945 году в кни­ге “The Luker at Threshold”.

На рус­ском язы­ке впер­вые опуб­ли­ко­ва­но в “Кры­ла­тая смерть” в 1993 году