Говард Филлипс Лавкрафт

ИЗ ПОТУСТОРОННЕГО МИРА

(From Beyond)
Напи­са­но в 1920 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Л. Бин­де­ман

////

Ужас­ная, нево­об­ра­зи­мая пере­ме­на про­изо­шла с моим луч­шим дру­гом Кро­фор­дом Тил­лин­г­ха­стом. Я не видел­ся с ним с того памят­но­го дня два с поло­ви­ной меся­ца тому назад, когда он открыл мне, какую цель пре­сле­ду­ют его физи­че­ские и мета­фи­зи­че­ские иссле­до­ва­ния. В ответ на мои испол­нен­ные бла­го­го­вей­но­го стра­ха воз­ра­же­ния и уве­ще­ва­ния он в поры­ве фана­ти­че­ской яро­сти про­сто выста­вил меня из лабо­ра­то­рии и из дома. Я знал, что Кро­форд почти все вре­мя про­во­дит, запер­шись в ман­сар­де, в сво­ей лабо­ра­то­рии, наедине с про­кля­той элек­три­че­ской маши­ной, слуг отпу­стил, почти ниче­го не ест, но мне и в голо­ву не при­хо­ди­ло, что за два с поло­ви­ной меся­ца с чело­ве­ком может про­изой­ти такая пере­ме­на. Меня непри­ят­но пора­зи­ло, что мой друг, чело­век плот­но­го тело­сло­же­ния, стал худым как щеп­ка, но еще боль­ше – обвис­лая кожа серо­ва­то-жел­то­ва­то­го цве­та, запав­шие гла­за с жут­ко­ва­тым огонь­ком и тем­ны­ми кру­га­ми под ними, мор­щи­ни­стый лоб со вздув­ши­ми­ся вена­ми и тря­су­щи­е­ся руки. Ко все­му про­че­му он был оттал­ки­ва­ю­ще, вопи­ю­ще неопря­тен в одеж­де, седые у кор­ней воло­сы висе­ли пат­ла­ми, на лице, преж­де глад­ко выбри­том, вырос­ла неряш­ли­вая седая щети­на. Я при­шел в шок от одно­го лишь вида Кро­фор­да Тил­лин­г­ха­ста, когда, полу­чив его сум­бур­ное посла­ние, явил­ся в его дом через два с поло­ви­ной меся­ца после изгна­ния. Пере­до мной сто­ял дро­жа­щий при­зрак со све­чой в руке. Он опас­ли­во погля­ды­вал через пле­чо, буд­то стра­шил­ся чего-то неви­ди­мо­го в сво­ем ста­ром оди­но­ком доме в глу­бине Бене­во­лент-стрит.

Нач­нем с того, что Кро­фор­ду Тил­лин­г­хасту вооб­ще не сле­до­ва­ло зани­мать­ся нау­кой и фило­со­фи­ей. Они – удел хлад­но­кров­но­го бес­при­страст­но­го иссле­до­ва­те­ля, ибо пред­ла­га­ют две оди­на­ко­во тра­ги­че­ские аль­тер­на­ти­вы нерв­но­му дея­тель­но­му чело­ве­ку – отча­я­ние, если его поиск не увен­чал­ся успе­хом, и нево­об­ра­зи­мый непе­ре­да­ва­е­мый ужас, если увен­чал­ся. Ранее Тил­лин­г­хаст был жерт­вой неуда­чи и пре­бы­вал в оди­но­че­стве и мелан­хо­лии, теперь же, как под­ска­зы­вал мне соб­ствен­ный мерз­кий страх, он стал жерт­вой успе­ха. Я пре­ду­пре­ждал его об этом при нашей послед­ней встре­че, когда он поде­лил­ся со мной пере­жи­ва­ни­я­ми по пово­ду сво­е­го буду­ще­го откры­тия. Тогда он был очень воз­буж­ден и взвол­но­ван и гово­рил неесте­ствен­но высо­ким голо­сом, хоть и в сво­ей обыч­ной педан­тич­ной мане­ре.
– Что нам извест­но о мире, о Все­лен­ной вокруг нас? – рас­суж­дал он.

– У нас абсурд­но мало средств полу­че­ния инфор­ма­ции, и наши поня­тия об окру­жа­ю­щих нас пред­ме­тах чрез­вы­чай­но огра­ни­чен­ны. Мы видим пред­ме­ты так, как поз­во­ля­ет наше вос­при­я­тие, и совер­шен­но не пости­га­ем их абсо­лют­ную при­ро­ду. Мы, наде­лен­ные пятью жал­ки­ми чув­ства­ми, при­тво­ря­ем­ся, что пони­ма­ем бес­ко­неч­но слож­ный кос­мос. А дру­гие суще­ства, с более широ­ким и силь­ным спек­тром вос­при­я­тия, с дру­гим пре­де­лом вос­при­я­тия, не толь­ко видят в ином ракур­се то, что видим мы, но и изу­ча­ют целые миры мате­рии, энер­гии, жиз­ни воз­ле нас, кото­рые не могут обна­ру­жить наши рецеп­то­ры. Я все­гда знал: эти стран­ные, непо­сти­жи­мые миры нахо­дят­ся рядом, а теперь верю, что нашел спо­соб сло­мать барье­ры. Я не шучу. За два­дцать четы­ре часа эта маши­на воз­ле сто­ла создаст вол­ны, спо­соб­ные воз­дей­ство­вать на неиз­вест­ные нам орга­ны чувств, суще­ству­ю­щие в нас как атро­фи­ро­ван­ные или руди­мен­тар­ные остат­ки. Такие вол­ны откро­ют нам пер­спек­ти­вы, недо­ступ­ные чело­ве­ку, и несколь­ко таких, кото­рые недо­ступ­ны все­му, что име­ну­ет­ся орга­ни­че­ской жиз­нью. Мы уви­дим то, на что лают соба­ки в тем­но­те, вост­рят уши кош­ки. Мы уви­дим это и дру­гое, чего не дово­ди­лось еще уви­деть про­сто­му смерт­но­му. Мы пре­одо­ле­ем вре­мя и про­стран­ство и, не схо­дя с места, про­ник­нем в свя­тая свя­тых миро­зда­ния.

Когда Тил­лин­г­хаст про­из­нес эти сло­ва, я при­нял­ся его отго­ва­ри­вать: я слиш­ком хоро­шо его знал, и подоб­ные заяв­ле­ния не поза­ба­ви­ли меня, а испу­га­ли, но фана­тик выгнал меня из дому. Он и остал­ся фана­ти­ком, но жела­ние выска­зать­ся ока­за­лось силь­нее зло­сти, и Тил­лин­г­хаст насто­я­тель­но про­сил меня прий­ти. Я едва рас­по­знал его почерк. Когда я вошел в дом сво­е­го дру­га, вне­зап­но пре­вра­тив­ше­го­ся в дро­жа­щую химе­ру, меня охва­тил страх. Каза­лось, он кра­дет­ся ко мне из тем­но­ты. Сло­ва и идеи, выска­зан­ные Тил­лин­г­ха­стом при послед­ней встре­че, каза­лось, нашли вопло­ще­ние в тем­но­те за пре­де­ла­ми неболь­шо­го осве­щен­но­го свеч­кой кру­га, и у меня ста­ло мутор­но на душе от глу­хо­го изме­нив­ше­го­ся голо­са хозя­и­на дома. Я осве­до­мил­ся о слу­гах и огор­чил­ся, узнав, что все они ушли три дня тому назад. Мне пока­за­лось стран­ным, что даже ста­рый Гре­го­ри поки­нул хозя­и­на, не ска­зав об этом ни сло­ва мне, пре­дан­но­му дру­гу Тил­лин­г­ха­ста. Ведь имен­но у него я полу­чал все све­де­ния о Тил­лин­г­ха­сте после того, как он в яро­сти выгнал меня.

Но вско­ре рас­ту­щее любо­пыт­ство помог­ло мне пре­одо­леть страх. Я мог толь­ко дога­ды­вать­ся, зачем я вдруг пона­до­бил­ся Кро­фор­ду Тил­лин­г­хасту, но он, несо­мнен­но, соби­рал­ся дове­рить мне какую-то чрез­вы­чай­но важ­ную тай­ну или откры­тие.

Рань­ше его нездо­ро­вый инте­рес к непо­зна­ва­е­мо­му вызы­вал у меня чув­ство про­те­ста, но теперь, когда он явно добил­ся каких-то успе­хов, я почти раз­де­лял его энту­зи­азм, хоть побе­да далась ему доро­гой ценой. Я под­ни­мал­ся в ман­сар­ду пусто­го тем­но­го дома в невер­ном све­те све­чи, дро­жав­шей в руке это­го жал­ко­го подо­бия чело­ве­ка. Элек­три­че­ство, каза­лось, было отклю­че­но во всем доме, и, когда я осве­до­мил­ся об этом у хозя­и­на, он отве­тил, что на то есть вес­кая при­чи­на.

– Это было бы слиш­ком… Я бы не решил­ся, – про­бор­мо­тал Тил­лин­г­хаст.

Я сра­зу отме­тил его новую мане­ру что-то бор­мо­тать себе под нос, рань­ше он не имел обык­но­ве­ния раз­го­ва­ри­вать с самим собой. Нако­нец мы вошли в лабо­ра­то­рию, рас­по­ла­гав­шу­ю­ся в ман­сар­де, и я уви­дел нена­вист­ную мне элек­три­че­скую маши­ну. От нее исхо­ди­ло при­зрач­ное зло­ве­щее сия­ние голу­бо­ва­то­го цве­та. Маши­на была под­со­еди­не­на к мощ­ной хими­че­ской бата­рее, но на пер­вый взгляд не полу­ча­ла ника­ко­го тока. Я вспом­нил, что в нача­ле экс­пе­ри­мен­та она тре­ща­ла и шуме­ла при рабо­те. В ответ на мой вопрос Тил­лин­г­хаст про­бор­мо­тал, что это посто­ян­ное све­че­ние не элек­три­че­ско­го про­ис­хож­де­ния в том смыс­ле, как я его пони­маю.

Он уса­дил меня спра­ва от маши­ны и повер­нул груп­по­вой выклю­ча­тель. Обыч­ное шипе­ние пере­шло в жалоб­ный вой и завер­ши­лось мяг­ким жуж­жа­ни­ем, буд­то пред­ва­ря­ю­щим тиши­ну. Тем вре­ме­нем све­че­ние сна­ча­ла уси­ли­лось, потом умень­ши­лось и нако­нец при­об­ре­ло блед­ный отте­нок столь уди­ви­тель­но­го цве­та, что я не берусь его опи­сать. От Тил­лин­г­ха­ста, не спус­кав­ше­го с меня глаз, не укры­лось мое заме­ша­тель­ство.

– Ты пони­ма­ешь, что это такое? – спро­сил он шепо­том. – Это уль­тра­фи­о­ле­то­вое излу­че­ние. – Тил­лин­г­хаст хихик­нул, заме­тив мое удив­ле­ние. – Ты пола­гал, что уль­тра­фи­о­ле­то­вое излу­че­ние неви­ди­мо, – так оно и есть, но сей­час ты можешь уви­деть его и мно­гое дру­гое.

Слу­шай меня вни­ма­тель­но. Вол­ны этой маши­ны про­буж­да­ют в нас тыся­чу дрем­лю­щих чувств – чувств, кото­рые мы при­об­ре­ли за тыся­че­ле­тия эво­лю­ции, от раз­роз­нен­ных ато­мов до высо­ко­ор­га­ни­зо­ван­ной мате­рии, какой явля­ет­ся чело­век. Я уви­дел исти­ну и наме­ре­ва­юсь пока­зать ее тебе. Хочешь знать, в чем она заклю­ча­ет­ся? Я тебе рас­ска­жу. – Тил­лин­г­хаст усел­ся пря­мо про­тив меня, задул един­ствен­ную све­чу и впе­рил­ся в меня жут­ко­ва­тым взгля­дом. – Извест­ные орга­ны чувств, в первую оче­редь, как я пола­гаю, уши, полу­ча­ют мас­су слу­хо­вых впе­чат­ле­ний, пото­му что они напря­мую свя­за­ны с орга­на­ми чувств, как бы пре­бы­ва­ю­щи­ми в спяч­ке. Но они суще­ству­ют. Ты когда-нибудь слы­шал о шишковидной[1] желе­зе? У меня вызы­ва­ют смех наши при­ми­тив­ные эндо­кри­но­ло­ги, эти про­сто­фи­ли, парве­ню фрей­дист­ско­го тол­ка. Шиш­ко­вид­ная желе­за – самый важ­ный орган чув­ствен­но­го вос­при­я­тия, и это открыл я. Она, эта желе­за, – наше «внут­рен­нее око», имен­но она пере­да­ет зри­тель­ное изоб­ра­же­ние в мозг. Если у чело­ве­ка нет откло­не­ний, он имен­но таким обра­зом полу­ча­ет боль­шую часть инфор­ма­ции… Я имею в виду инфор­ма­цию из поту­сто­рон­не­го мира.

Я обвел взгля­дом огром­ную ман­сар­ду со ско­шен­ной южной сте­ной, туск­ло осве­щен­ную луча­ми, недо­ступ­ны­ми нево­ору­жен­но­му гла­зу. Тени залег­ли в даль­них углах, и буд­то исчез­ла истин­ная при­ро­да вещей, все оку­та­лось дым­кой нере­аль­но­сти, побуж­да­ю­щей вооб­ра­же­ние созда­вать фан­то­мы. Когда Тил­лин­г­хаст пре­рвал свой рас­сказ, я вооб­ра­зил себя в огром­ном дико­вин­ном хра­ме, воз­двиг­ну­том в честь дав­но умер­ших богов. Неис­чис­ли­мые чер­ные колон­ны ухо­ди­ли от влаж­но­го камен­но­го пола в запре­дель­ную небес­ную высь. Я очень ярко пред­ста­вил себе эту кар­ти­ну, а потом она сме­ни­лась дру­гой, более страш­ной. Я вдруг ощу­тил свое пол­ное, абсо­лют­ное оди­но­че­ство в бес­ко­неч­ной пусто­те и без­зву­чии про­стран­ства. Я ощу­щал вокруг толь­ко пусто­ту, и боль­ше ниче­го. Ребя­че­ский страх побу­дил меня выта­щить из кар­ма­на писто­лет, кото­рый я все­гда ношу с собой по вече­рам после ограб­ле­ния в Ист-Про­ви­ден­се. Потом из бес­ко­неч­но­го дале­ка воз­ник, мяг­ко рас­ши­ря­ясь, звук, едва раз­ли­чи­мый, слег­ка виб­ри­ру­ю­щий и, несо­мнен­но, музы­каль­ный. И все же он одо­ле­вал без­мол­вие, и я всем сво­им суще­ством ощу­тил слад­кую муку. Такое чув­ство воз­ни­ка­ет порой, когда неча­ян­но про­ве­дешь ног­тем по мато­во­му стек­лу. Одно­вре­мен­но воз­ник­ло нечто срод­ни холод­но­му сквоз­ня­ку. Дви­же­ние воз­ду­ха шло отту­да, где слы­шал­ся отда­лен­ный звук. Зата­ив дыха­ние, я чув­ство­вал, что звук и ветер нарас­та­ют. Мне пока­за­лось, буд­то я, свя­зан­ный, лежу на рель­сах, и на меня надви­га­ет­ся огром­ный локо­мо­тив. Я обра­тил­ся к Тил­лин­г­хасту, и все виде­ния сра­зу исчез­ли. Теперь я сно­ва видел рядом чело­ве­ка, маши­ну и туск­ло осве­щен­ную ман­сар­ду. Тил­лин­г­хаст с пре­зре­ни­ем гля­дел на револь­вер, кото­рый я неволь­но выта­щил из кар­ма­на, но по выра­же­нию его лица я дога­дал­ся, что он слы­шал и видел то же, что и я, если не боль­ше. Я шепо­том рас­ска­зал ему о сво­их ощу­ще­ни­ях, и он попро­сил меня не дви­гать­ся с места и настро­ить­ся на мак­си­маль­ное вос­при­я­тие.

– Не дви­гай­ся, – повто­рил он, – в этих лучах не толь­ко мы видим, но видят и нас. Я ска­зал тебе, что все слу­ги ушли, но не ска­зал, как они ушли. Глу­пая тол­сту­ха эко­ном­ка вклю­чи­ла вни­зу свет, хоть я про­сил это­го не делать, и в про­во­дах воз­ник­ла ответ­ная виб­ра­ция. Она, веро­ят­но, была в ужа­се: до меня доно­си­лись сни­зу ее вопли, хоть я одно­вре­мен­но слы­шал и видел запре­дель­ное. Позд­нее я обна­ру­жил лишь гру­ду ее тря­пья – крайне непри­ят­ное зре­ли­ще. Тря­пье валя­лось в перед­ней, воз­ле выклю­ча­те­ля, пото­му-то я и дога­дал­ся, что она нару­ши­ла мой при­каз. Вот так все слу­ги и про­па­ли. Но пока мы не дви­га­ем­ся, мы нахо­дим­ся в отно­си­тель­ной без­опас­но­сти. Помни, мы про­ник­ли в жут­кий мир, где мы совер­шен­но бес­по­мощ­ны… Не дви­гать­ся!

Шок откры­тия и рез­кая коман­да пара­ли­зо­ва­ли мою волю, и я, к сво­е­му ужа­су, обна­ру­жил, что сно­ва вос­при­ни­маю впе­чат­ле­ния из «поту­сто­рон­не­го», как выра­зил­ся Тил­лин­г­хаст, мира. Теперь я попал в водо­во­рот зву­ков и пере­ме­ще­ний. Перед гла­за­ми у меня мель­ка­ли иска­жен­ные кар­ти­ны. Я видел смут­ные очер­та­ния ман­сар­ды, но из какой-то неве­до­мой точ­ки про­стран­ства в нее про­ни­кал клу­бя­щий­ся столп нераз­ли­чи­мых форм или обла­ков. Он про­хо­дил сквозь мас­сив­ную кры­шу спра­ва от меня. Потом сно­ва воз­ник эффект хра­ма, но на сей раз колон­ны устрем­ля­лись в оке­ан све­та, и сле­пя­щий луч из под­не­бе­сья сколь­зил вдоль ранее воз­ник­ше­го клу­бя­ще­го­ся стол­па. И вот все завер­те­лось калей­до­ско­пом, и мне пока­за­лось, что я вот-вот рас­тво­рюсь или каким-то обра­зом утра­чу фор­му тела в этой меша­нине зву­ков, видов, неосо­знан­ных впе­чат­ле­ний. Но одно виде­ние наве­ки вре­за­лось мне в память. На мгно­ве­ние пере­до мной воз­ник­ло ноч­ное небо и в нем – сия­ние вра­ща­ю­щих­ся сфер. Вне­зап­но вспых­ну­ло целое созвез­дие свер­ка­ю­щих солнц. Эта галак­ти­ка име­ла опре­де­лен­ную фор­му – фор­му иска­жен­но­го лица Кро­фор­да Тил­лин­г­ха­ста. Потом мимо меня про­ле­те­ли какие- то испо­лин­ские живые сущ­но­сти, и вдруг я почув­ство­вал, как иные сущ­но­сти про­хо­дят или про­плы­ва­ют сквозь мое, каза­лось бы, плот­ное тело. По-мое­му, Тил­лин­г­хаст смот­рел на них: его натре­ни­ро­ван­ные чув­ства поз­во­ля­ли ему улав­ли­вать их визу­аль­но. Я при­пом­нил его выска­зы­ва­ние насчет шиш­ко­вид­ной желе­зы и гадал, что откры­ва­ет­ся его сверхъ­есте­ствен­но­му взо­ру.

Неожи­дан­но пере­до мной воз­ник­ла силь­но уве­ли­чен­ная кар­ти­на. Над хао­сом тени и све­та фор­ми­ро­ва­лось нечто после­до­ва­тель­ное и опре­де­лен­ное, вполне узна­ва­е­мое. Все необыч­ное в ней накла­ды­ва­лось на обыч­ное, зем­ное, слов­но кино­кадр на цвет­ной теат­раль­ный зана­вес. Я уви­дел лабо­ра­то­рию в ман­сар­де, элек­три­че­скую маши­ну и пря­мо перед собой – непри­ят­ное лицо Тил­лин­г­ха­ста, но все осталь­ное про­стран­ство было плот­но запол­не­но. В отвра­ти­тель­ном бес­по­ряд­ке пере­ме­ша­лись живые и нежи­вые фор­мы, каж­дый зна­ко­мый пред­мет окру­жа­ли мири­а­ды неве­до­мых, чуж­дых сущ­но­стей. Мне пока­за­лось, что все зна­ко­мые пред­ме­ты вхо­дят в состав незна­ко­мых и наобо­рот. Сре­ди сущ­но­стей пре­об­ла­да­ли чер­ные и жел­то­ва­тые мон­стры, вяло коле­бав­ши­е­ся в такт виб­ра­ции маши­ны. Самое непри­ят­ное, что их здесь было види­мо-неви­ди­мо, и меня при­во­ди­ла в ужас спо­соб­ность этих полу­жид­ких сущ­но­стей пере­кры­вать­ся, как и спо­соб­ность к вза­им­но­му про­ник­но­ве­нию и про­ник­но­ве­нию в то, что мы счи­та­ем плот­ной мате­ри­ей. Они нико­гда не пре­бы­ва­ли в покое, а непре­рыв­но пере­ме­ща­лись с какой-нибудь зло­на­ме­рен­ной целью. Порой каза­лось, что они погло­ща­ют друг дру­га: напа­дав­ший набра­сы­вал­ся на жерт­ву и в то же мгно­ве­ние ее уни­что­жал. Вспом­нив про бес­след­ное исчез­но­ве­ние несчаст­ных слуг, я неволь­но содрог­нул­ся и уже не мог изба­вить­ся от этой мыс­ли, пыта­ясь наблю­дать свой­ства вновь открыв­ше­го­ся мне мира, незри­мо окру­жа­ю­ще­го нас. Но вот Тил­лин­г­хаст, не спус­кав­ший с меня глаз, заго­во­рил сно­ва.

– Ты видишь их? Ска­жи, ты видишь их? Ты видишь сущ­но­сти, про­плы­ва­ю­щие воз­ле тебя и сквозь тебя каж­дое мгно­ве­ние тво­ей жиз­ни? Ты видишь созда­ния, обра­зу­ю­щие то, что люди име­ну­ют чистым воз­ду­хом и голу­бым небом? Ста­ло быть, мне уда­лось сло­мать барьер: ведь я пока­зал тебе миры, кото­рые еще не наблю­дал ни один смерт­ный!

Сквозь жут­кий хаос до меня донес­ся его тор­же­ству­ю­щий вопль, и я взгля­нул в лицо безум­ца, когда он с вызо­вом при­бли­зил его ко мне почти вплот­ную. Его гла­за полы­ха­ли огнем, и теперь я пони­маю: то была бес­пре­дель­ная нена­висть. Маши­на назой­ли­во жуж­жа­ла.

– Ты пола­га­ешь, эти дви­жу­щи­е­ся сущ­но­сти стер­ли с лица зем­ли слуг? Дурак, они совер­шен­но без­обид­ны! Тем не менее слу­ги исчез­ли, не так ли? Ты пытал­ся оста­но­вить меня, ты лишал меня веры в свои силы, когда я боль­ше все­го нуж­дал­ся в обод­ре­нии и под­держ­ке. Ты боял­ся все­лен­ской кос­ми­че­ской прав­ды, про­кля­тый трус, и вот теперь ты в моих руках! Что унес­ло неве­до­мо куда слуг? Поче­му они так гром­ко кри­ча­ли? Не зна­ешь? Вот так- то! Но ты ско­ро узна­ешь. Смот­ри на меня, слу­шай, что я гово­рю. Неужто ты и впрямь пола­га­ешь, что суще­ству­ют такие поня­тия, как про­стран­ство и вре­мя? Неужто веришь, что суще­ству­ет фор­ма или мате­рия? Так знай же – я про­ник в такие глу­би­ны, что ты сво­им кро­шеч­ным умиш­ком и вооб­ра­зить не можешь. Я загля­нул в бес­пре­дель­ность и согнал сюда звезд­ных демо­нов. Я под­чи­нил себе сти­хии, пере­ме­ща­ю­щи­е­ся из одно­го мира в дру­гой, сея смерть и безу­мие. Про­стран­ство при­над­ле­жит мне, пони­ма­ешь? За мной охо­тят­ся некие сущ­но­сти – те, что погло­ща­ют и рас­тво­ря­ют, но я знаю, как улиз­нуть от них. Они погло­тят и рас­тво­рят тебя, как уже про­де­ла­ли это со слу­га­ми. Ага, заше­ве­ли­лись, доро­гой сэр? Я пре­ду­пре­дил тебя, что дви­гать­ся опас­но, сво­ей рез­кой коман­дой я спас тебе жизнь. Я спас тебя, что­бы ты уви­дел поболь­ше и выслу­шал меня. Поше­ве­лись ты, они бы сра­зу на тебя набро­си­лись. Не бес­по­кой­ся, они не при­чи­нят тебе вре­да. Они не при­чи­ни­ли ника­ко­го вре­да и слу­гам. Бед­ня­ги уви­де­ли их и под­ня­ли крик. Мои любим­цы кра­со­той не бле­щут, но ведь они родом из дру­гих мест, а там эсте­ти­че­ские стан­дар­ты очень отли­ча­ют­ся от наших. Дез­ин­те­гра­ция – совер­шен­но без­бо­лез­нен­ный про­цесс, уве­ряю тебя, но я хочу, что­бы ты их уви­дел. Я видел их мель­ком, но я знаю, где поло­жить пре­дел. А тебе любо­пыт­но это зре­ли­ще? Я все­гда знал: нет, ты не уче­ный. Что, дро­жишь? Дро­жишь от нетер­пе­ния уви­деть сущ­но­сти из поту­сто­рон­не­го мира, кото­рые я открыл? Тогда поче­му ты застыл на месте? При­то­мил­ся? Ну лад­но, не бес­по­кой­ся, мой друг, они уже направ­ля­ют­ся сюда… Смот­ри, смот­ри, будь ты про­клят, они над тво­им левым пле­чом.

Мой рас­сказ под­хо­дит к кон­цу, но, воз­мож­но, вы зна­е­те раз­вяз­ку из поли­цей­ской хро­ни­ки в газе­тах. Поли­цей­ские услы­ша­ли выстрел в ста­ром особ­ня­ке Тил­лин­г­ха­ста, и обна­ру­жи­ли там нас обо­их. Тил­лин­г­хаст был мертв, я – без созна­ния. Они аре­сто­ва­ли меня, пото­му что я дер­жал в руке писто­лет, но через три часа осво­бо­ди­ли, уста­но­вив, что Тил­лин­г­хаст скон­чал­ся от апо­плек­си­че­ско­го уда­ра. Я же стре­лял в смер­то­нос­ную маши­ну, и теперь она валя­лась, раз­би­тая, на полу в лабо­ра­то­рии. В сво­их пока­за­ни­ях я мно­гое ута­ил, опа­са­ясь, что сле­до­ва­тель все рав­но мне не пове­рит. Исхо­дя из моих уклон­чи­вых отве­тов, меди­цин­ский экс­перт заклю­чил, что меня загип­но­ти­зи­ро­вал мсти­тель­ный, одер­жи­мый мыс­ля­ми об убий­стве маньяк.

Мне бы так хоте­лось пове­рить док­то­ру. Если бы я мог отбро­сить навяз­чи­вые мыс­ли про воз­дух вокруг меня, про небо над голо­вой, моя рас­ша­тан­ная нерв­ная систе­ма вос­ста­но­ви­лась бы очень быст­ро. А теперь я нигде не чув­ствую себя в оди­но­че­стве, нигде не нахо­жу покоя, и вме­сте с уста­ло­стью холод­ком по спине закра­ды­ва­ет­ся в душу отвра­ти­тель­ный страх, что меня пре­сле­ду­ют. А пове­рить док­то­ру меша­ет один про­стень­кий факт – поли­ция так и не обна­ру­жи­ла тела слуг, убий­цей кото­рых при­зна­ли Кро­фор­да Тил­лин­г­ха­ста.